Понарошку

Он, конечно, не любитель болтать всякие глупости после секса, а вот на нее иногда находит – на всех женщин, наверное, находит, особенно в постели с любимым… Он чаще всего практично засыпает, он вообще жуткий соня, и она не обижается – такой уж он есть. Это даже умиляет в какой-то степени. Но в этот раз он не дала ему заснуть, - целовала долго, лежала на нем, всматриваясь в лицо, гладила пальцами, повторяя правильные, твердые линии его скул и подбородка. - Ну вот скажи.. что ты подумал, когда меня первый раз увидел? Он чуть свел брови. Глаза изучали потолок, уставшие и слегка сонные. - Я не помню уже. Да ничего не подумал… Он время от времени напрочь становится лишен тактичности в отношениях – до него не всегда доходит, что иногда, вот в такие вот моменты она ждет совсем других слов. Но обижаться на это все равно, что злиться на не вовремя пошедший дождь. - Совсем-совсем? - Ну… Не помню. Но, потом, когда я увидел, как ты играешь, я подумал, что ты очень талантливая. Она заболтала в воздухе скрещенными ногами, улыбаясь. - Правда? - Правда. Ты очень здорово играла для своих лет… Сколько тебе там было? Я даже позавидовал. В твоем возрасте я ничего не мог. А ты так показала все. Страх этот, страдания, слезы. И затаенную злость. Я подумал, что у тебя прекрасное будущее, если ты останешься в профессии. - Я останусь. - Конечно, останешься. Ты талантливая. Она счастливо вздохнула и опять поцеловала его. - А знаешь, что я подумала, когда тебя увидела? – рука принялась разглаживать его волосы. – Что ты пьяный… - С чего это? – почти с обидой протянул он. - Ты так странно себя вел. Такой дерганый был. Он наверняка смутно помнит это мероприятие, посвященное знакомству с кастом. Куча нового народу, вспышки фотоаппаратов. Это она сейчас понимает, что он всегда плохо на подобное реагировал и сбежал задолго до окончания. А она была в восторге от всей этой шумихи. - А потом, когда увидела тебя поближе, подумала, что у тебя красивые глаза. И что ты взрослый, конечно, подумала. - Старый. - Нет, взрослый. Старым был мистер Гловер… А ты в своих кедах и футболке, и растрепанный такой, был точно не старым. Да и взрослым тебя можно было назвать с натяжкой. Ты был такой седой мальчишка... Я еще не знала, кого ты будешь играть, долго думала, и ничего в голову не приходило. В спальне тихо. Капает где-то за окном из кондиционера. Эйдан зевает, пытается потихоньку спихнуть ее с себя, но она не дается, прилипает к его груди, закидывает на него длинную ногу. - Ну не спи… - Не сплю. Они опять молчат некоторое время. - Кто бы мог подумать, что все будет вот так… По тому, как он рвано вздыхает, она понимает, что попала в больное место. Уж он до последнего не думал, что все так выйдет. До сих пор, наверное, мучается. - Это точно. - Хотя я знала. Не сразу конечно, мне надо было разобраться сначала. Но потом, когда поняла, что люблю тебя, у меня почему-то была уверенность, что… ну что мы все равно… Что это неизбежно. Хоть и не верилось самой, а внутри просто ждала. За окном пролетело что-то шумное с мигалками, сине-красные всполохи пробежали по стенам и потолку. - Ну не совсем просто ждала, - серьезно сказал Эйдан. – Ты много чего для этого делала. Целенаправленно. Стратегически обдумывая каждый шаг, закрепляясь на завоеванном плацдарме. Как маленький и очень упрямый фельдмаршал. Она засмеялась, уткнувшись ему в грудь. Потом подняла голову и увидела, что он не улыбается. Посерьезнела сама. - Знаешь, я не буду за это опять извиняться. - Я не просил. - Ты ничего не просишь. Она поджала губы и вдруг раздражение накатило – слишком резкий перепад был от этой тихой нежности к его всегдашнему «я-ни-при-чем». Такой, что даже она не выдержала. - Как будто я одна во всем виновата… Ты же у нас немой, глухой, несчастный парализованный инвалид без свободы воли. Вот пришла и взяла тебя. Как вещь… Вот теперь он улыбнулся. Поймал ее лицо ладонями. - Ну чего ты завелась? - Да ничего, - буркнула она, отворачиваясь. Полежала немного, прислушиваясь, ожидая, как обычно, как теплые ладони скользнут по плечам, как он со смешком уколет щетиной… Но услышала только тихое сопение. Осторожно развернулась – так и есть, заснул. Вот как его назвать? Обидно было до ужаса, как какой-нибудь дуре распоследней, не так, чтобы до слез, но ощутимо обидно. Двинуть бы ему под ребра, чтобы охнул. Вместо этого она потихоньку поцеловала его в плечо, расправила чуть влажные завитки на виске. Свернулась клубочком под его боком. Что с него взять? Любить только и остается.