Душа

Жизнь Сисси оказалась затянута в жесткий корсет придворного этикета, остались лишь две отдушины — прогулки верхом и балы. Первое доминировало над вторым, но и второе привносило немного удовольствия — новые лица, танцы и чисто женское упоение комплиментами — красота императрицы была заметна даже им, живым людям. Балы Тод посещал редко (и никогда не задерживался на них дольше чем на десять минут), а вот наблюдать за Элизабет, скачущей на лошади, он мог бы… пожалуй, вечность. Потому что она, погрузившись с головой в скорость, чувствовала себя ветром, свободным и неукротимым — то есть становилась такой, какой он ее и встретил впервые. Но, коснувшись ногами твердой земли, она снова тускнела. Единственными ее собеседниками, которые ее понимали, остались лишь попугаи, которых Сисси учила говорить. Она часами просиживала возле клетки и чувствовала острое одиночество при появлении свекрови. Одно время Сисси жила надеждой, что Франц сможет увидеть мир ее глазами, почувствовать то же, что и она… Это было наивно. И простительно. И было бы немного забавно, если бы не было грустно — потому что Франц о своей молодой супруге думал точно так же. Он точно так же наивно предполагал, что Элизабет с покорной радостью станет подобием его матери, только чуть более мягким. Женщина. Уже женщина. А боль показывала ей, что она жива и будет жить еще достаточно долго. Тод сознавал, что она меняется. Выбранный ею же путь запрещал ей все, что она любила: мечтать, писать стихи, свободно двигаться, разговаривать с кем угодно и о чем угодно… Она сама себе запретила себя. Сисси постепенно превращалась во что-то, похожее на куклу, которую, когда ребенок вырос, убирают куда-нибудь на чердак за ненадобностью. Тод знал, что это было неизбежно. Рано или поздно, но Сисси бы вышла замуж, пусть даже и не за Франца, но у нее появилась бы своя семья, дети… Скорее всего, она была бы счастливее. Как Тоду казалось, он бы даже смог отпустить ее. И тогда бы она стала такой же, как и все те души — нежная, пушистая, утратившая свою для него привлекательность… Теперь-то уж поздно предполагать что-то подобное. Сисси сгорает подобно фениксу, а из пепла вместо нее появится уже всем известная императрица Элизабет, по-взрослому холодная и бесчувственная, у которой не мечты, а самые приземленные расчетливые мысли, какие только можно представить. Но пока что она еще пытается сопротивляться суровой реальности в лице своей свекрови. Значит, не готова сдаться. Значит… Помнит?.. «Мое желание еще сильнее — свобода…» — Только я могу исполнить твое желание правильно, — еле слышно прошептал Тод. Проклятое волнение не давало ему покоя. Внезапно ему до физической боли захотелось посмотреть ей в глаза. «А что я надеюсь увидеть?» Отражение собственных чувств. Как это люди называют… взаимность?.. Если Сисси все еще чувствует что-то ко мне, я наплюю на все и заберу ее с собой. На него удивленно косились — никому не известный молодой человек с вызывающе длинными бесцветными волосами в нарядной толпе своим темным костюмом выделялся как чертополох в цветущем розовом кусте. Что он может делать на балу у императора? Может быть, убийца? Шпион? Чей-то любовник? Мысли суетливо толпились и смазывались — присмотревшись к нему, его теряли из виду, а пытаясь вглядеться в лицо, тут же забывали его черты. Тоду было наплевать. И на косые взгляды, и на шепотки. Напрямую спрашивать его о чем-либо никто и не попытался — Смерть, пусть и замаскированная, невольно внушает безотчетный страх. Один его взгляд чего стоил — какая-то расфуфыренная дамочка рискнула надменно задать вопрос, половину которого проглотила чуть ли не вместе с языком, и удалилась с завидной скоростью. А спустя минуту забыла его существование. Он пришел ради Элизабет. А все остальные были (пока что) мельтешащим под ногами мусором. Юная императрица вышла торжественно, под руку с мужем, сияя величественной улыбкой (хоть чему-то София ее научила). Белое платье, цвет чистоты и траура, светилось среди прочих нарядов как белое облачко среди туч. Тод подавил снова проснувшуюся ревность. «Слишком нелепо — ревновать к человеку, пусть и императору». Дамы перешептывались, пряча змеиные улыбочки за веерами, кавалеры ничуть не отставали. Софи казалась ледяной статуей, более-менее подвижны были только глаза на жестком лице, неустанно шнырявшие по залу. Тод несколько раз уже поймал на себе этот взгляд. Он прекрасно осознавал, что вызывает у эрцгерцогини больше подозрений, чем все заговорщики вместе взятые. Но не собирался менять облик по двум причинам: во-первых, уже успел с ним свыкнуться, а во-вторых, ему нравилось поддразнивать паранойю главной кобры придворного серпентария. Спустя какое-то время Тод пригласил Сисси на танец — максимально учтиво и элегантно. Императрица, наградив его по-детски любопытным взглядом, приняла приглашение. Так странно было снова чувствовать ее в своих руках — теплую, плотную, но уже по-человечески хрупкую. Он чувствовал ее любопытство, подогретое смутным узнаванием, но не собирался вытаскивать из нее воспоминания. Она должна вспомнить все сама. А если нет… что ж, я с самого начала не хотел так сразу, наплевав на все правила, ее забирать. «А правила уже нарушены — она должна была умереть. Уже давно. И тогда всего этого бы сейчас не было. Как много может решить одна-единственная жизнь». — Прошу прощения, но мы знакомы? — спросила Элизабет. — К своему стыду, я не припоминаю ваше имя, но, кажется, мы уже где-то встречались раньше… Верно? Ни капли лжи. Ни тени обмана. Просто она немного больше доверилась реальности, чем тому, что когда-то видела собственными глазами. — Вернее некуда. Мне казалось, что ты полюбила меня, Элизабет. Сначала она побледнела. Потом в лицо ей бросилась краска возмущения. Тод уловил, как мысли взвились в ее голове беспорядочным вихрем, только одна все-таки сформировалась четко. Наглая ложь. Или дерзость. Ни то, ни другое Сисси не нравилось. И только воспитанность удерживала ее от того, чтобы прилюдно влепить ему пощечину. «Не помнит…» И не вспомнит. Жаль. Они плавно скользили по залу, никем не замечаемые. Белое с черным, свет с тенью. — Ты ведь не любишь своего мужа. Можешь сколько угодно утверждать обратное, но это не так. Когда-то ты просила меня остаться, не желала отпускать… а теперь ты, как говорится, другому отдана и будешь век ему верна. Но ему не прожить век, Элизабет, да и тебе тоже. Тод говорил тихо-тихо, но Сисси четко слышала каждое слово, каждый звук. Вкрадчивый, чуть хрипловатый голос был словно создан, чтобы озвучивать тайны и внушать. Это пугало, но, к своему куда большему ужасу, императрица обнаружила, что не может двигаться — ноги словно приросли к полу. Мир вокруг застыл, время остановилось. Остались лишь ощущения, мысли и этот голос… — Это ложь!!! — крикнула она изо всех сил. Голос, услышанный только им, бесславно растаял в пустоте. Тод усмехнулся. — У тебя впереди еще очень много танцев, Элизабет, но самый последний ты подаришь мне. Это не обещание, не предсказание, и не приказ. Это естественное явление… и твой выбор. Зал ожил, наполняясь звуками и движением. Тод медленно поднес к губам тонкую вялую ладонь Элизабет, благодаря за танец, и растворился в толпе, только его и видели. А минуту спустя юная императрица без чувств рухнула на руки мужу, и в бальном зале стало жарко от гремучей смеси паники и злого любопытства.