Наследие Изначальных

      Тюремная часть помещений бывшей станции была беспрестанной головной болью Гархилла, которую он посильно распределял также на Хемайни, как соображающего по экономической части, и Альтаку, соображающего, наверное, по любой части.       Собственно, ни одно отделение, за исключением Казоми, не строилось сразу как сооружение именно с такими задачами. С Казоми, говорил Сингх, попробовали, охренели от сметы и вернулись со следующими отделениями к отработанному методу «на тебе, боже, что нам негоже». Конечно, и на военных объектах, и на исследовательских станциях совершаются правонарушения, но помещений, где изолируются нарушители до выяснения всех обстоятельств дела, обычно не бывает много, иногда как мера пресечения использовался домашний арест в собственной каюте, иногда даже просто браслеты с датчиками перемещений. На Кандаре имелся целый коридор гаупвахты, и это были самые аварийные каюты, поэтому перепрофилирование было неизбежно. В помещениях, определённых под тюремные, демонтировали кухонные зоны — арестованным они всё равно ни к чему, переводили двери на режим открытия исключительно снаружи, в некоторых монтировали дополнительные койки (и, нередко, на очередных совещаниях дружно вызверялись на техников, снова воткнувших прослушку куда попало), в других, напротив, отграничивали спальную зону от остального помещения — не обычными пластиковыми ширмами полудекоративного характера, а капитальными перегородками, создавая дополнительный тамбур, ещё одна дверь на пути потенциального беглеца. И ввиду того, что большая часть этих помещений по сей день не была закончена — где-то система у дверей после каждого отключения тока по коридору перезагружалась и возвращалась к обычному режиму, где-то не работали туалет и душ, где-то климат-контроль выдавал каждый день что-то новое — компоновка арестантов каждый раз превращалась в непростую задачу. Дело осложнялось ещё и тем, что, ввиду пунктирно работающих лифтов и межсекционных дверей, иногда для того, чтоб попасть в камеру, которая по сути по соседству, приходилось спускаться, подниматься и проходить несколько дополнительных коридоров. Так что Вито по дороге несколько раз возблагодарил пресвятую Марию, что клыкастого хмыря засунули не слишком далеко.       — Вы не спите?       Вопрос как форма вежливости — хоть профиля его отдела данный арестант не касался от слова вообще, бегло Вито записи Дайенн просмотрел, и это заявление, что ранни не нуждаются в сне, слышал. Правда, считал, что это лишь суждение с позиции большинства, так или иначе облагодетельствованного зависимостью от циркадных ритмов. Все спят, просто кто-то реже, а кто-то иначе — те же дилгары схожи с животными разных миров в этом свойстве, дремать время от времени и оставаться бодрыми. Правда, госпожа Дайенн всякий раз, слыша такие разговоры, заявляла, что после нескольких часов на ногах в прозекторской она не кошка, а сова, которая повернёт голову на 180 градусов любому жаворонку, который покусится на её законный и непрерывный, это важно, сон. «Они это свойство утратили, — ржал Г’Тор, — в процессе одомашнивания минбарцами».       — Мы не спим, — отозвался ранни, отрываясь от экрана планшета, — никогда. Но мы тоже нуждаемся в переменах поз, поэтому иногда я ложусь на эту кровать, она мягкая и удобная, за что вам спасибо.       Да, такое нечасто услышишь. Обычно арестанты сразу начинают жаловаться на всё подряд, включая кровати (и нередко эти жалобы не лишены оснований) — то ли в расчёте что-нибудь отчудить при переводе в другие апартаменты, то ли просто чтоб попортить настроение. От Зирхена жалоб не было вообще ни разу — Дайенн, узнав, что он жил в прошлом на Минбаре и сожалеет о некоторых пробелах в своих знаниях языка и культуры, натащила ему кучу всего для чтения и просмотра, и больше ему, кажется, ничего было не надо.       — Ну, надеюсь, там у вас на аварийных этажах тоже удобно и мягко, потому что эту придётся освободить.       Уши Раймона настороженно приподнялись.       — Вы меня отпускаете?       — Как сказать, с оговорками. Отбывать с Кандара я б всё же далеко не советовал. Как-никак, следствие далеко от завершения, а некоторую заинтересованность в его результатах вы определённо имеете. Но думаю, работы и здесь непочатый край, а ваш бригадир бумагой от нас вполне удовлетворится.       — Значит, я не под стражей по подозрению, как мне показалось?       Синкара прошёлся от стены к стене — глазеть в камере, конечно, было совершенно не на что. Помимо этой самой кровати, по виду действительно довольно удобной, с регулируемым изголовьем, только стол, два кресла, стеллаж для вещей — шкафы с дверцами в камерах запрещены, всё должно быть на виду. Встроенный в стену экран — их все по привычке зовут окнами, даже кто не первый год в космосе — являет безмятежный морской пейзаж, сложно с ходу сказать, с какой планеты.       — Врать не буду, мы вас подозревали. Но слепок ваших зубов не совпал с отметинами на трупах. Да и никто не сумел бы объяснить столь быстрые перемещения по всей галактике при полном отсутствии корабля с квантовым приводом под седлом. В общем, можете возвращаться к работе, лично я уже как ворон крови жажду окончания этого ремонта. У меня-то ещё ладно, а у Эйлера полкоридора к нему мыться ходит, установка полетела… Да, если уж зашла речь, о крови. Вы сегодня ели?       Раймон светски улыбнулся, складывая руки на краю планшета — взгляд сразу отмечал очень узкие, острые ногтевые пластины, практически когти.       — Нам не требуется есть каждый день. Медики давали мне небольшое количество крови, исследуя биохимию, правда, лишь пара образцов оказалась… подходящей.       — Ага, дали куб, выкачали на анализы десять. И что, попросить стесняетесь? Могли б и компенсировать… Мне сходить за пакетиком?       — Если вы будете так добры.       Вито повернулся было к двери, прокрутил в голове путь до госпиталя, потом сунул руку в карман.       — По правде, влом туда тащиться… Вторая положительная подойдёт?       Раймон сначала даже не понял, что человек имеет в виду, и с густой смесью удивления и страха наблюдал, как тот снимает китель и закатывает рукав белоснежной рубашки. Лишь когда планшет соскользнул на кровать, он заметил, что руки больше не лежат на нём, а сжаты в кулаки до боли в ладонях, а тело начала бить мелкая дрожь.       — Правило, вынесенное из шальной юности — ножик всегда должен быть острым. Да ладно, всего, поди, не высосете, а лёгкое головокружение я потом найду, чем отпоить… Угощайтесь, — Вито полоснул по запястью ножом, — осторожно только, кровью тут всё не заляпайте, Дайенн ещё подумает с перепугу, что здесь кого-то били.       Расстояние от кровати до кресла, возле которого остановился землянин, шага три. Но это разные три шага — когда ты прохаживаешься, осмысляя глубокий и скорбный философский смысл Песен Хифы, или когда приближаешься к человеку, совершившему подобное безумие.       — Дело в том, господин… как ваше имя?       — А что, ваш этикет требует знакомиться с жертвой перед укушением? Простите, это не со злым умыслом, просто чтобы разрядить обстановку. Синкара, отдел контрабанды. Вито Синкара.       Раймон кивнул — скорее своим мыслям, что пора определиться, на что смотреть — на пробивающийся сквозь смуглую кожу багровый родник или в тёмные глаза странного посетителя.       — Видите ли, господин Синкара, я не знаю, что рассказывали вам госпожа Дайенн и другие… У нас в обычной жизни не принято потребление крови разумных. Мы питались кровью животных, подходящих по важным параметрам, если верить господам медикам, они схожи с крупным рогатым скотом Земли и Центавра, с некоторыми эндемичными видами миров Минбара — впрочем, это я знаю и сам…       Вито посмотрел на него задумчиво.       — Ого, как всё сложно… То есть, вы там друг друга не кушаете? А, ну да, глупость сморозил… А в чём она состоит, эта критическая разница между кровью мыслящего и немыслящего? Нет, сам я своё отличие от коровы понимаю, но всё-таки… Да, наверное, медик тут понял бы с полуслова, всякие там родственные белки, антитела… Ну, не вижу, что в вашем случае меняется, вы ж здесь-то, донорскую, не коровью сосали… В общем, что мне теперь, идти, как дураку, в госпиталь зашиваться?       Раймон сглотнул, уже понимая, что не объяснит — для этого нужно слишком много времени, слишком старательный подбор слов, и куда более спокойное состояние, чем у него сейчас. Падение багровых капель на серый пластик пола звучало для тонкого слуха ранни набатом, оно оглушало. Оглушали и запахи — самой крови, тонкой, но несомненной доли алкоголя, пряного парфюма или может быть — какого-то средства для волос… Кровь обожгла язык и глотку, да и ладонь, которой он сжал порезанную руку, словно горела огнём. Если б человек не был таким быстрым в своих лихих, абсурдных решениях, если б дал время… Сейчас же оставалось лишь стараться не причинить ему лишней боли жадным, судорожным высасыванием крови. И не причинять лишней боли себе, вспоминая об обстоятельствах, когда пробовал живую, чистую кровь в последний раз…       — Но это, кстати, если разобраться, тоже свидетельство… Что это не вы тех трупаков… того… Раз уж для вас такой экстрим куснуть живого… Ооох…       — Что, что такое? — Раймон обеспокоенно оторвался от раны, подхватывая пошатнувшегося, распластавшегося по стене Вито, — я… всё же причинил вам вред?       — Да встал у меня, — раздражённо прошипел человек, — долго объяснять, просто… при моих сексуальных предпочтениях не странно. Шрамы на моей спине я отнюдь не в бою заработал… Всё-таки когда тебя трахают, вцепившись когтями в загривок, это куда приятнее, чем когда просто трахают…       Он нашарил другой рукой спинку стоящего у стены кресла и осторожно приземлился в него, не отнимая, впрочем, порезанной руки из рук Раймона. Подумал, и решив, что кашу маслом уже не испортишь, своим стояком он и так похвастался, скользнул рукой по выпирающей через брюки плоти.       Раймон почувствовал, что головокружение становится сильнее, чем справедливо ожидать от приёма свежей крови, живым огнём разбегающейся сейчас по всегда холодному нутру. В крови человека алкоголь — и от этого дополнительно шалеют нервы, но не только. Гормоны. Возбуждение, которое он не смог бы теперь скрыть, и если б захотел. Это безумно, абсурдно, но более ли абсурдно, чем рана, нанесённая самому себе? Возбуждение, расходящееся судорогой от впивающихся в руку когтей — и отзывающееся в его теле, в котором горит теперь, растекаясь и заполоняя собой всё существо, тот же коктейль. Как можно это понять, и как можно противиться притяжению его источника? И он не смог удержаться, понимая, впрочем, что поступает совсем не мудро, даже как-то слишком по-ребячески для своих лет. Он так же рывком наклонился к лицу человека, буквально впиваясь в его губы своими, чувствуя горячие капли крови из ранки, нечаянно сделанной клыками в уголках губ. Большие карие глаза Вито подёрнулись благостно-мечтательной плёнкой.       — Однако… — он скользнул рукой по спине нависшего над ним ранни, чувствуя сквозь ткань выпирающие позвонки и рёбра, ладонь сползла по пояснице… — Раймон, простите за нескромный вопрос… Это что, у вас — хвост?       Ранни опустился на колени перед креслом — того требовали как естественное шоковое состояние организма после поступления живой, горячей крови, так и необходимость находиться на уровне лица собеседника.       — Хвост, верно. Не думал, что госпожа Дайенн и остальные в своих рассказах упустят подобную деталь, не менее удивительную в их понимании, чем наш способ питания, ведь у большинства представителей ваших миров нет хвостов. Медики были удивлены строением моих ушей, а уж от строения моего позвоночника вовсе были в шоке.       — Иисус-Мария… Охренеть… В смысле, не совсем так, бывают хвосты… у некоторых… Вот и как теперь, пожри меня геенна, не думать… Ну, вы ж уже, извините, много лет как вдовец… С кем баловаться предпочитаете — с женщинами или с мужчинами? Нет, если гетеро — я пойму… Хотя знавал я нескольких гетеро, ничего, нормально.       Шумное дыхание человека обдавало жаром, хотя казалось бы, дистанция не должна этого позволять. Раймон чувствовал, что злость — естественная злость на свою слабость, которая никак не позволяет оторваться от горячего тела — отступает, тонет в опьянении, в восторге и ликовании каждой клеточки тела, до которой дошла с убыстрившимся кровотоком энергия живой крови. Почему не позволить себе… почему не взять то, что само даётся в руки, когда ты меньше всего мог ожидать…       — Или может быть, это вам тоже… крайне редко нужно? Хотя сын у вас как-то появился, значит, в принципе-то процесс знаком… Впрочем, для меня-то это ничего обнадёживающего ещё не означает…       Он перевёл оторопелый взгляд на свою руку, которую сейчас ласкали длинные пальцы Раймона, едва ощутимо обводя остриями когтей линии на ладони и сгибах пальцев.       — Это странно? То, что я, по вашим меркам, да, почти девственник? Зная, что едва ли в каком мире примут с полным пониманием такого, как я… Много ли могло быть тех, кому я мог открыться, обнажить душу или же тело? Только одна. Только Мария, да, не делайте такие удивленные глаза, у меня была только одна женщина за ваших полтора века.       Вито медленно, блаженно моргнул.       — Да, мне это и представить-то дай бог, куда там понять… По-моему, жить без секса вообще не стоит… Вы только, надеюсь, на подобные комплименты не обидитесь, но вот лично я… охотно б вас принял… В себя…       Раймон минуту молчал, изучая лицо этого странного человека. Это особенное место на границе — верно, уже какой-то другой мир. И офицеры Дайенн и Алварес, и в некотором смысле медики отнеслись к нему удивительно лояльно, не испугались, не назвали исчадьем ада. Но этого — этого он не мог себе представить. И всё же это принятие, это притяжение, это неприкрытое и кричащее желание расцветало перед ним сейчас, как рассветное пламя на зубчатых гранях чужой цивилизации. Он расстегнул госпитальный балахон, оголяя безволосую впалую грудную клетку.       — И вас не пугает во мне ничего?       Вито скользнул по фигуре ранни откровенным взглядом.       — Да как бы вам сказать, чтобы не отпугнуть… Мой… покровитель вот говорит, что мне к сексопатологу надо. А я, как любой человек с отклонениями, считаю, что не надо. Знаете, чем меня привлекают бракири? Это удивительное сочетание аристократизма, грациозности и звериной страсти. Эти безукоризненные деловые костюмы, эти светские манеры на переговорах — и хвост, синяки потом на плечах и запястьях и рычание в ухо в процессе… Вы, кажется, не в меньшей мере являетесь воплощением… этого же контраста.       — Аристократизма? — Раймон приблизился к ногам человека, касаясь кончиками пальцев того места, где совсем недавно была рука Вито, — и звериной страсти?       — Не жду, что поймёте… — парень выгнулся, пытаясь потереться промежностью о протянутую руку, — кто-то раз обозвал меня зоофилом. Было б смешно, если б не было так оскорбительно… Нет, меня как раз больше всего устраивает, что зверь, который меня имеет, разумен. И чем более он разумен, чем более… высокого уровня культуры, интеллекта… и чем более при этом он неистов в постели… тем больше это способно меня заинтересовать.       Раймон рассмеялся, кажется, впервые за долгое время. А он-то считал, что нет ничего более шокирующего в этом мире, чем существо с красными глазами и необычным рационом питания. Разумеется, волей-неволей что-то за столько-то лет узнаешь о жизни живой плоти, в том числе о жизни сексуальной. Но и спустя век им найдётся, чем удивить… Если б просто — удивить. Пробудить не просто истинную жажду — в этих самых, человек интуитивно прав, самых подходящих, родственных белках — истинную волю. Волю власти, права овладения чужой жизнью. Раймон встал с колен, отошёл на несколько шагов назад, рассматривая охваченную страстью жертву — добровольную жертву! — и, чувствуя, как сдаётся этой дремлющей в сердце каждого ранни потребности — не имея аргументов, чтоб заставить её смолкнуть, ввиду-то горящих маниакальной мольбой глаз, произнёс совсем другим тоном — тоном, который повергает жертву в священный трепет, заставляет идти к охотнику, словно под гипнозом, несмотря на страх и ужас:       — Встань и разденься.       Вито медленно, сладко улыбнулся, прикрыв глаза, и издал глухой стон. Затем так же медленно выбрался из кресла, потягиваясь, как кошка, шагнул к двери, полоснув ключ-картой по замку.       — Привилегия звания — ключ с полным допуском… — он расстегнул и широким жестом кинул на стул рубашку, — до сих пор, правда, мне и не снилось, что придётся однажды этим воспользоваться — вот так…       Это было подобно, верно, змее в броске — в следующее мгновение Вито осознал себя уже распластанным на кровати лицом вниз, и чуть потеплевшие пальцы Раймона ползли по его спине, обводя старые и не очень шрамы, ползли вверх, зарываясь в густые волосы, другая рука обхватила бедро, стиснув выпирающую косточку — это было похоже на тиски металла.       — Начало мне нравится… Какая силища, а на вид дрищ дрищом… — Вито выгнулся, поглядывая на Раймона из-за плеча взглядом, в котором читалось плохо скрываемое вожделение, — и когти… Когти и клыки, боже, я надеюсь, я не умру здесь, потому что хочу об этом помнить…       Что-то влажное и холодное скользнуло между ягодиц, упираясь в задний проход.       — Не умрёшь. Но может быть, это нечто сродни смерти…       Так локомотив входит в туннель, или нож в масло, при всей пошлости этих сравнений — за них совершенно не стыдно сейчас. Стальная хватка на затылке, на бедре, стальной напор холодной плоти внутри — это не должно быть приятным для живого тела, но слово «приятно» и не отражало б сейчас происходящее — не более, чем затёртый кафель стен мог бы отражать лицо.       — Ого… Винни меня, конечно, давно динамит, но не настолько же… У тебя что, на семерых рос, одному достался? Ооох… до сих пор курицей на вертеле я себя, оказывается, не чувствовал…       Что-то гибкое, холодное, острое чиркнуло по животу, по груди.       — Ох… это что… хвост? — слова вырывались с трудом, как крики утопающего из-под воды, — он такой… длинный?       — Мы вообще длинные, — выдохнул ранни в ухо землянину, — во всех смыслах…       Вито утробно застонал, скользя локтями по покрывалу, подаваясь навстречу бёдрам Раймона, мелко дрожа от восхитительного, пьянящего ощущения… наполненности, напряжения во всём теле, вскрикивая от учащающегося ритма.       — Не бойся… быть грубым… мог понять… я не невинная невеста…       Раймон подался назад, потом с силой насадил человека на себя, прошептав на ухо:       — Как пожелаешь…       Вито взвыл, осознавая сквозь туман в голове, что вот до сих пор — это было ещё не на всю длину, а потом так же сквозь пелену осознавая, что зубы Раймона впиваются ему в загривок. Движения ранни были нечеловечески быстрыми и жёсткими, но при этом его дыхание почти не участилось, даже когда он почувствовал, что близок к оргазму. Только стоны выдавали его состояние. Кожа становилась мокрой от кожи человека, жар живого тела согревал и его. Когда человек под ним мучительно, сладострастно закричал, впиваясь зубами в подушку, Раймон кончил, выпуская окровавленную шею, вылизывая проступившие в укусах капельки крови.       Когда Дайенн вошла, Элентеленне лежала на кровати с холодным компрессом на голове.       — Не придавайте значения, госпожа Дайенн. При выгрузке реактивы дразийские расколотили, там теперь нейтрализация часов на шесть… Мне антидотов уже налили и внутривенно и перорально, теперь только ждать.       Дилгарка присела рядом, встревожено изучая измученное лицо коллеги — маловато зная лорканцев, сложно определить, насколько нездорового оно сейчас цвета.       — Может, всё же в госпиталь?       — Там сейчас и без меня капле дождя негде упасть. Не умру. Мама сон видела, что я проживу 90 лет. Ну, иначе б она, наверное, в полицию работать меня не отпустила. Всё время звонит спрашивает, чем мы там занимаемся…       Дайенн честно пыталась вспомнить при этом о своих родителях, но получилось — об алите Соуке, и это не добавило хорошего настроения. Он давно уже ждёт её звонка, а она так и не собралась с мыслями, что ему сказать — а когда тут было?       — Вы б поспали, — Элентеленне скосила глаза к соседней кровати — сейчас ширма, призванная разделять два спальных места, была собрана в гармошку между двумя прикроватными тумбочками.       — Надо бы. Но боюсь, что не смогу. Иногда бывает такое — так устанешь, что даже на сон сил нет. Только закрою глаза — перед ними почки с селезёнками хороводы водят…       Лорканка рассмеялась и тут же скривилась, ловя и возвращая на место съехавший компресс.       — Брр. Есть светлые моменты в нашей специфике… Хотя если хороводы из бутылок этого ипшского вина — то, пожалуй, сопоставимо. Любят они их такими зверскими рожами украшать… Может, на их взгляд, конечно, это писаные красавцы, но что-то больше никому во всей вселенной так не кажется. Да и начинка, Наисветлейший помилуй… Что движет любителями пить алкоголь, в котором упокоился какой-то членистоногий гад — мне не понять.       — Хорошо, что я алкоголь вообще не пью, не приходится думать, кто там мог упокоиться. Если что-то типа того, что я достала из брюха Орхроча… Ох, простите.       — Да нет, это не из-за вас… — Элентеленне спешно глотнула из стоящего рядом на тумбочке стакана, — так-то я с теми описями тоже, знаете, всякого насмотрелась. А иногда и вживую… Каких только тварей не возят, у нас в поучениях для грешников такого нет! И ещё надо вернуть их по родным мирам в целости и добром здравии, потому что национальное, понимаете, достояние! Как же нам на Яноше раз Центавр мозги ложечкой выедал за то, что один из тех земноводных в дороге сдох… А мы до этого и о существовании такой твари не знали, не то чтоб знать, какие у них там признаки болезней, господин Синкара тогда только две статьи о них и нашёл, обе очень такие общие. О, кстати, раз уж завели мы разговор… Правда, что эти ваши снежные крабы в естественных условиях могут до метрового роста вырастать? Я, если честно, и не поняла, как у них рост считается, спереди назад или, так сказать, в холке…       Перед глазами Дайенн весьма смутно встали редкие и своеобразные существа, о которых она слышала, что они являются предметом интереса в иных мирах из-за своих панцирей, имеющих в составе высокое содержание драгоценных металлов. Правда, интересующиеся не учитывали, что панцири эти не даруются просто свыше, а выращиваются за счёт кропотливого поглощения и обработки животными мелких крупиц этих самых металлов, которые они находят в залежах руд на дне…       — По правде — не знаю, я их вживую никогда не видела. Это лучше Байронна спросить, он родом из естественных для них условий.       В глазах лорканки тоска сменилась вспышкой жгучего интереса.       — Ого, обязательно спрошу! Это ж не то что там крабы, это ж представить вообще — как это жить среди сплошного снега! Он там что, вообще не тает? Вообще никогда? А что они едят? Там же не растёт ничего? И до чего холодно, поди… У нас тоже холодные широты есть, но там, где совсем снег, не живёт никто, зачем. У нас зима — это дожди, и то приезжие из жарких мест говорят, холодно…       Дайенн пересказывала то, что помнила из рассказов сокурсника, существенно и органично дополнявших сведенья из курса географии и истории. Иномирцы стабильно удивляются тому, как можно жить в холодных регионах добровольно, не испытывая проблем перенаселённости и других факторов, заставляющих приспосабливаться к тяжёлым условиям. Правда, и на Минбаре в этом вопросе значительную роль играют традиции следования пути предков, однако сравнительно постоянным можно назвать только население промысловых городков и деревень, на исследовательских и метеорологических станциях работают вахтой. Да и в рыбацкие деревни приезжает новый народ, взамен детей, решивших избрать иной жизненный путь…       — Да, мы с Мирьен, помнится, утомлённые летним зноем очень серьёзно рассуждали, что пора уже учёным придумать способ пересылать такой вот избыток тепла нуждающимся-замерзающим. Нет, мы кое-что уже знали о климат-контроле, просто не вполне понимали, насколько в масштабе планеты всё сложнее.       — Понятно, что в доме тепло, но всё время в домах не просидишь, а куда-то выходить — постоянно беспокоиться, чтоб достаточно тепло одеться… Хотя что я говорю, кому-то и наши обычные одежды невыносимой сложностью кажутся. Мы вот в местах новой веры живём, а у староверов до сих пор женщины выходят в этих абажурах… У нас старухи тоже так ходят, привыкли уже, но молодые — нет, разве только платок, и то не все. И всего два платья, верхнее и нижнее, по ранешним меркам — нагишом, считай.       — Грешным делом, мы, воины, в этом плане посмеиваемся над жрецами, у нас одежда куда проще. Конечно, парадных облачений это не касается… Но повседневную и боевую одежду должно быть можно надеть максимально быстро, воин не может позволить себе, как жрец, два часа наряжаться. А на севере да, обстоятельства диктуют. Байронн мне показывал костюмы рыбаков — там практически скафандр, на сильном ветру в океане даже очень тренированный организм не выдержит. А крупная добыча может порвать сети и на прощание окатить всю компанию хорошей такой волной. Ледяная корка образуется мгновенно, но её можно сбить, а вот если промокнешь насквозь…       Неисчислимые ужасы жизни севера лучше всего, говорят, рассказывать землянам — они искренне недоумевают, почему не облегчить себе работу вот так-то и так-то, зачем эти старинные, рискованные и малоэффективные методы. Где им представить споры старейшин о модификациях сетей и лодок, насколько этично и благородно то или иное улучшение, не даёт ли оно охотнику непозволительного превосходства над объектом его охоты.       — И он выходил на такую вот рыбалку?       — О нет, нет, дети обычно помогают на берегу, когда надо укладывать улов в повозки. Ловят что-то попроще в заливе, на большой промысел берут подростков, более-менее определившихся с выбором жизненного пути, и достаточно физически развитых. Но в открытом океане он был несколько раз — когда семейство плавало в гости в какие-то далёкие деревни. И это тоже было достаточно экстремальным — на проплывающих мимо льдинах иногда дремали животные, которым ничего не стоит потопить лодку просто играючись, а по берегам прохаживались каманы — обычно они не очень хорошие пловцы, рыбачат на мелководье, но случаются и исключения…       Она замолчала, вспомнив историю Байронна о другой, куда более странной встрече (если встречей можно называть такое наблюдение издали, без попыток и возможности приблизиться) — в первую его такую поездку, когда он был так мал, что не знал, доверять ли этим воспоминаниям, или же он просто задремал и ему приснилось, что на берегу, на невысоком ледяном уступе, он видит две фигуры — одетые в обычные в этих краях одежды, это, однако же, не были минбарцы. Из-под капюшонов развевались длинные чёрные волосы, и не понять было, двое мужчин это или две женщины, или, может быть, разнополая пара, расстояние и ещё только разгорающееся рассветное солнце не позволяли рассмотреть их лиц. Он был так потрясён, что никому из взрослых не рассказал об этом, посчитав в тот момент, что видел призраки своих настоящих родителей, и это может вызвать печаль у приёмных, а после и не доверяя своим воспоминаниям. Кого он мог видеть, в самом деле? Люди Ледяного города к тому времени уже давно покинули его, а бывающие по рабочим надобностям в этих краях иномирцы обычно носили одежды яркие, чтоб в случае, если заблудятся или попадут в беду, их можно было увидеть издалека…       Как кстати запиликал терминал.       — На связи Альтака, спрашивает, не слишком ли вам понравилось в гостях и когда собираетесь назад. В родном отделении дела тоже на месте не стоят, и новости не самые приятные.       — Господи, что ещё?.. Он материалы по этим делам получил, смотрел?       Землянин Фред из экономического, по совместительству сидящий на связи, когда кадров на всё не хватало, как сейчас, печально вздохнул.       — Смотрел, хорошего настроения ему это не прибавило… В общем, говорите тут сами…       Экран, мигнув, явил уже дорогую сердцу всякого кандарца физиономию, не слишком искажённую рябью лёгких помех.       — Офицер Дайенн, Элентеленне, вы там что, каждый труп отпеваете и хороните с почестями? Пять минут на сборы, задержитесь с отлётом — пеняйте на себя. Да, и прихватите там кого-нибудь из местных из насильственного, тут новые факты вскрылись по приснопамятной бойне на Тенотке, им интересно будет. Переслать этих хлопчиков к ним я пока не могу — здесь нужны. Лучше оттуда к нам притащите кое-кого — список вышлю. Ну, если они брикарнским всё ещё не до зарезу. Всё внятно сказал? Давайте, мухой.       Девушки переглянулись и нервно рассмеялись.       — Шочи говорит, что мы с вами отделения-побратимы. Больше никому так не повезло с начальством. Как же я рада, что с нами полетел Сима, а не Синкара, один Наисветлейший знает!       — «Пять минут на сборы»… Боюсь, если я сейчас приду и скажу Г’Тору это — как раз перед Валеном и предстану.       Элентеленне приподнялась на локте.       — А вы сами выбрали это отделение, Кандарское?       — Да. Предлагали и Брикарнское… Но… Вот это самое честолюбие, о котором дядя всегда говорил. Кандар — это граница… С кромешной тьмой, с хаосом. Теней-то, конечно, уже нет, да вот, наследие их осталось… И права оказалась, скучать не приходится.       — Господи… — простонал Вито, облизывая пересохшие губы, выпуская из стиснутых пальцев скомканное покрывало, — да что я знал о сексе до сих пор… У тебя потрясающая штуковина, зря ты её маринуешь, ой зря…       Раймон накинул покрывало на плечи, скрестил тонкие, длинные ноги, обвивая их хвостом.       — Я говорил немного вашим медикам — хотя, конечно, их расспросы об этой сфере были очень сдержанны и деликатны. У нас, ранни, с сексом всё немного иначе, чем у ваших рас. В том, что касается телесной близости, у нас нет таких, как у вас, правил и ограничений — я имею в виду все поцелуи, прикосновения и ласки, всё, кроме непосредственно соединения тел. Это безотносительно пола и даже степени родства — мы любим гладить и вылизывать друг друга, возиться, шуточно драться с братьями или потомством — как сказали бы многие из вас, мы ведём себя как животные, однако у нас не считают эту черту животной, это естественно для всякого существа, имеющего нервную систему. Нет, я не хочу сказать, что половой акт как таковой является для нас чем-то табуированным — здесь тоже не нужны запреты, потому что это то, что и не может быть частым. Вызревание яйцеклеток в организме женщины-ранни — процесс куда более долгий, чем у представительницы любого из ваших миров, и требует определённой подготовки — как и в процессе беременности матери необходимо усиленное питание. Но и сам половой акт требует предварительного употребления живой крови…       Вито горестно провёл дрожащей рукой по лицу.       — Секс для деторождения? О нет, только не у вас… Это ж самое бесхозяйственное обращение с даром природы, какое я встречал! А чаще жрать вы не можете? Нет, ты не сочти за какие-то намёки…       Глядя на эту задрапированную покрывалом фигуру, более всего напоминающую занавешенный скелет в углу морга кислородников, самое время было думать об Альтаке, Вито в этом не находил ничего ни странного, ни аморального. Не Альтака ли его в том числе и толкнул к этому, вот на эту самую кровать. С этим своим «найди себе кого-нибудь помоложе, порезвее»… Можно б было найти и поубедительнее аргумент, джентльмен хренов, для того, кто прекрасно знает, что списывать тебя в запас рановато, и знает, что ты это тоже знаешь. Ну, не сказать же проще — стыд… Всё-таки женатый мужчина, даром что брак этот, совершённый по натуральной любовной горячке (да, при том, что жених был уже не юным вдовцом, а невеста того старше и в двух разводах) не трещал по швам просто потому, что оба уже не готовы были снова оказываться на распутье. Всё-таки друг семьи… В этом, наверное, всё и дело. Дурацкий стыд перед памятью друзей, и ведь было уже несколько попыток прояснить этот вопрос, но куда там, в уходе от разговоров, которые не желает вести, Альтаке равных нет. А кто тебе виноват, Винни, что тогда, в самом начале, не отбился от неуклюжих домогательств? Ладно, тогда алкоголь виноват был, спасибо тебе, боже, что даровал нам продукт сей, на который можно свалить все свои косяки. А дальше? Ну, видимо, в том и дело, что и льстил такой интерес в уже немолодые годы, и просто от возможности спустить пар грех отказываться. Но и соглашаться, видите ли, тоже грех, это в бумагах Альтака может мухлевать не краснея, а отношения для него тема серьёзная.       — Интересно ты выражаешься, господин Синкара. До сих пор ты был более чем откровенным, и вдруг — намёки! Верно, ты мало говорил с теми, кто говорил со мной до тебя. Тогда я повторю и тебе — в истории и культуре нашего мира есть такое, что сложно понять вам. На нашей планете нет других разумных — так откуда же, по-твоему, мы знаем о свойствах их крови? Ты слышал, верно, что небо нашего мира тёмное, там никогда не бывало много света. И небо не имело для нас такого высокого, полного восторга значения, как для любого из вас, мы не воспевали его и не стремились к нему — потому что знали, что там живёт. Не только та тьма, что закрывает от нас свет солнца и звёзд, но та тьма, что смотрит на нас сверху и иногда спускается к нам…       Человек подпёр голову рукой, сквозь блаженную истому в больших карих глазах блеснули искры интереса.       — Тени?       Раймон кивнул, чувствуя особенную благодарность к моменту за то, что так легко прошло упоминание темы, которая даёт понятие об истинном могильном холоде и тому, кто, по меркам этой слабой, краткоживущей вселенной, не вполне является живым. Да, у него было время осознать и привыкнуть, что этой тьмы больше нет. И всё же сейчас жар происходящих внутри химических процессов, жар лежащего рядом тела были как для них, живой плоти, пылающий камин и алкоголь в тот момент, когда приходится рассказывать о пути через мрак и холод. Тюремная камера, где на полу мерно мерцает соскользнувший с кровати планшет, а со стены светло сияет море неведомого мира, может быть не худшей защитой от этого чувства, которое неправильно всё же называть страхом, для него есть слово в языке ранни, но есть ли в языке землян — этого он пока не понял…       — Вы называете их так, да. Мы называли просто — тьма, употребляя это слово с суффиксом абсолютности, «среди всей тьмы на свете это будет тьмой». Есть легенды о том, как в самые древние времена тьма сходила к нам, и из этой тьмы выходили существа иной природы… Мы не знаем, кто они были, из описаний в этих легендах этого не понять. Уже не представить, что означает — «подобны камню» или «имеющие столько рук, сколько желают», из легенд Минбара, а после и из истории последней войны, бывшей на моих глазах, я знаю, каковы сами Тени, это определённо не они, вероятно — какие-то их слуги тех времён.       — Они проводили над вами эксперименты?       Вопрос был почти утверждением — действительно, какой иной ответ он мог предполагать?       — И более жестокие, чем выпало на долю кого-либо, кроме их слуг. На островах или в огороженных горами местах они устраивали свои… полигоны. Они привозили разные виды разумных и давали ранни пробовать их кровь, а потом устраивали охоту… Охоту ранни на этих разумных. То есть, это теперь, с учётом всего того, что мы узнали позже, мы понимаем, что это были тоже разумные, тогда же они были для нас некими странными видами животных, каких мы не встречали в другое время в нашем мире. Ходящие на двух ногах, издающие сложные звуки и иногда применяющие сложные стратегии в попытке выжить, но всё же животные. Кровь которых оказалась самым желанным блюдом для нас, благодаря чему те таинственные и страшные события и дошли в легендах до наших дней. Одни несчастные пытались прятаться в лесах и пещерах, другие отчаянно сопротивлялись, но какое сопротивление тут может помочь… … Я говорил, что нам нет нужды лишать жизни ради пропитания, но ведь эти животные не понимали этого, и едва ли были б готовы расстаться даже с малым количеством своей крови добровольно, и уж тем более едва ли порадовали б их надежды наших предков… одомашнить их.       — Пожалуй, — хохотнул Вито, — значит, своим сопротивлением они… как бы так выразиться для полицейского не слишком неподобающе… лишь ускоряли свой конец?       — Получается, что так. Легенды не дают нам, как ты понимаешь, взгляда с их стороны. Они излагают лишь рассказы наших предков об удивительных животных, спускавшихся с неба, о добыче, дающейся трудно, но оказывающейся роскошной наградой удачливому. Подтверждений этим легендам мы не нашли — никаких останков при раскопках… Возможно, они хорошо прибирали за собой. Но такое вполне могло быть. А вот похищения — это не просто легенды, это реальность. Это происходило на протяжении нашей истории не раз. Чаще всего они забирали одиноких путников, или уединённо живущих ранни — потому у нас сложилась традиция жить кучно, большими семьями, так всё же меньше этой опасности. Некоторые не возвращались, вероятно, погибали там, но те, что возвращались… они уже не были прежними.       «Найди кого-нибудь помоложе», говорил Альтака. Ну, вот тут уже осечка вышла — этому существу, по крайней мере как оно само утверждает, 150 лет. И в это почему-то веришь, несмотря на отсутствие каких-либо привычных признаков старения. Его волосы абсолютно чёрные — а если приглядеться, становится видно, что они очень прочные, жёсткие, как остевая шерсть животных. На его коже не заметно морщин — но она не кажется юной, она кажется скорее… застывшей. Похожей на искусственную кожу бионических протезов, на кожу моделей в видеомоделировании на ранних этапах. Однако кое-где, видимо, где кожа наиболее тонкая, проступает сейчас лёгкий румянец, которого явно не было раньше — верно, следствие употреблённой крови, расшевелившей дремавшие химические процессы.       — Что же ещё они могли сделать с вами, после того… — Вито осёкся, едва не выговорив «после того, что с вами сделала природа».       Раймон печально улыбнулся.       — Показать нашу подлинную суть. Те, кто возвращались, рассказывали страшное и удивительное о том, что есть там, в небесной тьме. О целых мирах… тех самых разумных животных из древних легенд. Это само по себе ужас — увидеть таких, как вы, ходящих на двух ногах, имеющих связную речь, но подобных коровам, которых мы разводим. Едящих траву и чужую плоть. Тебе не представить, как дико и мерзко это глазами ранни, не представляющего, как разумный может грызть плод дерева или мёртвую плоть животного. Как разумный может впадать в беспамятство — спать.       Вито, как раз размышлявший, какие ещё истории о встречах с чудесным и зловещим может вот так просто и в чём-то даже банально объяснить космическая эра — сказок-то в любом мире всяких-разных хватает — только головой покачал.       — Сочувствую… Да, это должен быть сильный культурный шок, ну, как для нас — вы. Выходит, под легендами о вампирах вот какие основания.       — Да, офицер Алварес так и сказал. Ваши легенды говорят о вампирах как о безжалостных, чуждых человеческого существах, и пожалуй, это правда — ввиду того, что мы просто не могли воспринимать вас как равных себе. Мы давно не охотники — мы довольно быстро сообразили, что выращивать животных, чтоб иметь источник крови всегда под рукой, выгоднее. Но в каждом из нас жив спящий охотник, которого можно разбудить…       — Ой, ну это про кого угодно сказать можно, — махнул рукой человек, — ну разве что, кроме пак’ма’ра — этим не нужно охотиться, достаточно ждать, когда кто-то сдохнет.       — …Охотника, которого будет только распалять ненависть и сопротивление дичи. И этот азарт охоты… как потом заставить его смолкнуть снова? Забыть вкус самой идеальной для нас пищи, забыть вкус власти… Не все, но многие из нас способны вызывать не только животный ужас в жертве, но и проявлять гипнотическое воздействие — опять же, не на всех…       Ещё Альтака сказал — «найди кого-нибудь порезвее». Законсервированный во времени полутруп подойдёт? Вообще-то, если б можно было не искать от добра добра — вполне отлично б было, хотя никаких разговоров о какой-либо верности между ними не было, да и не могло быть, и некоторой склонности к экспериментам не лишены оба. Но если б можно было оставить всё как есть… Видимо, пришлось бы и оставить надежду убедить Альтаку, что брать на себя львиную долю моральной ответственности за происходящее — жирно будет. Конечно, нет пока никаких оснований полагать, что вот этот — согласен, чтоб его таким образом «нашли», что после того, как они разбегутся каждый по своим рабочим делам — что-то вообще ещё будет. Каждую минуту во вселенной кто-нибудь трахается с твёрдым убеждением, что потом даже не перезвонит. И не всегда это трагедия. Но Зирхену по объективным обстоятельствам придётся ещё некоторое время торчать здесь, и с высоты 150-летней умудрённости жизнью можно было придумать какой-то другой выход из щекотливой ситуации, не в направлении кровати. Уж по крайней мере, не рассказывать вот это всё…       Ему идёт этот румянец, определённо, идёт. Выглядит необычно и так и притягивает взгляд.       — Не на меня точно, — заявил, сладострастно потягиваясь, Вито, — на меня гипнотическое воздействие хороший секс оказывает, а не наоборот.       — Но бывало и иначе — когда кому-то из нас удавалось… узнать живую плоть, увидеть в ней личность, завести отношения — дружеские или более. Я говорил — мы не убиваем без нужды. Нет смысла убивать ради стакана крови. Убивали — если жертва слишком сопротивлялась, или чтоб соблюсти тайну существования — чтобы жертва, оправившись от ран, не привела соплеменников, чтоб уничтожить нечисть… Но когда хищник привязывается к жертве, когда жертва привязывается к хищнику…       — Парень, извини, но ничего нового ты об этом не расскажешь — об этом куча книг написана и фильмов снята.       Раймон снова улыбнулся.       — Что ж, это не могло не оказать влияния и на вас, как на нас… Но зная, о чём ты говоришь, всё же скажу — мало кому удалость постичь это с другой стороны, с нашей. Как ломается сознание в таком… симбиозе. До какой глубины и мощи разрастается эта жажда — и ничем, никогда её уже не заглушить. Это можно сравнить в вашей жизни, быть может, с наркотиком — как полицейский, ты знаешь, на какие только безумства не идут ваши люди для заполучения того, что подчинило не только плоть их, но и разум. Так вот, и наш разум меняется, когда мы получаем представление о том, что является не просто средством поддержания жизни — истинным обновлением, оживлением наших тел, огнём, проходящим по всем нервам, заставляющим каждую клеточку тела петь. И не в одну только бездну охотничьей страсти это может нас швырнуть, есть бездна иная, не менее глубокая и гибельная. Когда источник жизни становится твоим, истинно твоим, и отдаёт свою кровь не в бою или в состоянии беспамятства, а с полным пониманием, с заботой о том, чтоб ты жил — и эта кровь живёт в тебе, и то, что владеет этим человеком в тот момент — нежность, доверие, любовь — ты чувствуешь нутром, оно врастает в каждую клетку, делая и тебя отчасти им… И порождая вечную тревогу — как-то невольно повредить этой хрупкой жизни… И вечный страх — знать, что как бы ты ни берёг это странное, дорогое, уязвимое существо, ты всё равно его потеряешь, ведь век их короче, чем наш. И те, кто возвращались оттуда — уже никогда не знали покоя…       Вито одной рукой взбил подушку, пытаясь устроиться удобнее.       — Я б сказал, мир полон приятных вещей, лишающих покоя. А зачем живому вообще покой? Сдохну — там до чёрта этого покоя… Так что уж извини, если выдернул тебя из завязки… погоди, но ведь донорскую ты тоже не звериную пил. Есть разница с употреблением, так сказать, из источника? Наверное, для твоего уха это звучит глупо, явно же есть. Консерванты…       — Консерванты, да. Но я полагаю, они не самый критичный фактор, они придают пище, выражаясь вашими аналогами, несколько неживой вкус — наверное, как привкус упаковки или несъедобной примеси, но это не делает её непригодной к употреблению. Но в живой крови, помимо того, что нет консервантов, есть другое, более широкая палитра, чем просто форменные элементы…       Можно это расценивать как такой жирный намёк начать раскаиваться в своём дурацком порыве? Наверное, можно, но вот как-то хрен. Да, должен был подумать, что, с учётом всего до сих пор слышанного, для них употребление крови способом тех самых вампиров из легенд — что-то уровнем даже выше секса, по накалу эмоций. О каких-то мутных движениях души Альтаки тоже должен был подумать, да… Вито скосил взгляд на набухшую багровую полосу, рассекающую запястье, на подсохшие рыжие разводы и решил, что, какое б продолжение эта история ни имела, одному можно порадоваться точно — годы в нём авантюризма не поубавили.       — Могу предположить — белки и глюкоза того, что недавно ела жертва, гормоны… особенно они, наверное — ух, тут одного адреналина сколько должно быть? В общем, с этим пусть медики разбираются, под то у них головы заточены, а если захочешь повторить однажды — я всегда за. Я б не сказал, что я сильно много… крови потерял… Так что… стезя донора — дело почётное, а уж когда так оплачивается… — он скользил взглядом по фигуре Раймона, остановившись на меланхолично шевелящемся хвосте, — боже… и правда, длинный… Можно увидеть… полностью? Я имею в виду, хвост… Хотя чего там, не только…       Раймон скинул покрывало и вытянулся, поводя хвостом, как кошка, прижал ушки к голове и откинул за спину окутывающие тощие плечи волосы.       Вампиры, вампиры… Какие, к чёрту, вампиры, сколько помнится, в земных легендах точно у них ни ушей, ни хвостов не упоминается. А вот как не подумать теперь, не с кого-то ли подобного рисовали богиню ночи Таб? Длинные чёрные волосы — имеются, острые уши — имеются, про хвост, разумеется, ничего не говорится — если и были такие дерзкие, чтоб заглянуть под одеяние богини, то видимо, ничего никому уже не рассказали. Но если уж у бракири хвосты хоть небольшие, но есть — могут они быть и у божества, культ которого, с переменным успехом, существует 3000 лет. Но вот глаза её точно не были красными, они светились холодным голубым светом, светом Кометы…       — Дааа… Действительно, здоровенный. Это ж он даже в спокойном состоянии впечатляет, а когда встаёт… Чёрт, надо было всё же сначала тебе отсосать, ну почему я голову всегда включаю поздновато… Хотя не слишком удобно, конечно, целиком он даже в мою глотку не влезет… Я как-то уже привык, чтоб влезало… — он зачарованно протянул руку, ловя качающийся за спиной Раймона хвост, — кому как, но по мне… вы великолепны…       А Раймон в это время думал, как ни странно, о том же самом. О том, что прожитые годы не делают ни осторожнее, ни мудрее. То есть, какое-то время даже может казаться, что делают. Много лет может казаться, что ты всё понял, ты научился быть сдержанным и осторожным, знаешь ведь, что должен научить юное существо собственным примером — да, примером ошибок в том числе, как ни тяжело и стыдно называть ошибкой появление этого существа на свет. А потом с таким тяжёлым трудом выстроенное рассыпается. Болью потери, неизвестности, бессилия… Болью осознания своей слабости. Были возможности это прекратить, пресечь в зачатке — и всё же он поддался, нет, даже не жажде настоящей крови, живя годами среди разумных животных, он привык держать её в узде (или думал, что привык). Безумию же, которое порождает добровольная жертва, ни один ранни сопротивляться не может.       И может быть, будут ещё возможности и силы всё прекратить, но сейчас их не было. Сейчас им владел огонь в его жилах, в который так щедро бросили топлива. И он распростёрся на горячем смуглом теле, прекрасно зная, что землянину ничуть не тяжело, для него вес даже взрослого, физически развитого ранни — всё равно что вес подростка, и позволил обжигать лицо и виски жарким, прерывистым дыханием.       — Если не заинтересован — лучше сразу скажи… Не люблю ложных надежд. Я уже, слава богу, не маленький и умею понимать слово «нет». Побезумствовал в своё время… Первый опыт, да. Это на Земле было, сам он, правда, с Бракира был, но фамилию мою слышал же… Я ему в карты крупно проигрался, он предложил расплатиться натурой… Видимо, думал, он меня этим унизит… А потом ещё неделю бегал от меня, жаждущего повторения… Нет, с людьми после этого делать нечего, пробовал, ничерта, земляне меня не удовлетворят даже кучно, ни трое подряд, ни двое сразу…       Ранни приподнялся на руках, вглядываясь в полыхающую карюю бездну.       — Ты хорошо представляешь себе, что пробуждаешь, Вито Синкара?       Тонкие чёрные брови вразлёт — девчонки из экономического судачили, выщипывает он их или такие от природы есть — поползли вверх.       — А что? Если член твой… — ладонь Вито обхватила плоть Раймона, судорожно заскользила по всей длине, потом нырнула ниже, — семенники у вас, правда, маленькие… но понимаю, почему… Так ведь мне того и надо, — он погладил холодную тощую ягодицу, коснулся кончиками пальцев основания хвоста и застонал то ли от эстетического восторга, то ли от снова просыпающегося возбуждения, — и вопрос — нужно ли это тебе.       — Подобная связь…       — Только не надо говорить — противоестественна. Естественные меня мало интересуют. Ты меня слушал вообще? У меня первый опыт был с существом не моей биологически расы. Женщина, тем более землянка, вообще имеет мало шансов затащить меня в постель. Я сам решаю, что естественно для меня.       Кажущиеся, от создаваемой шатром волос тени, почти чёрными глаза ранни смотрели в лицо человека пристально, изучающее.       — Ты не имел проблем из-за того, какой ты есть?       — У нас, бракири, мужчин с детства учат решать проблемы. Так, слушай… Может, сейчас всё же сгоняешь в душ и… Если я тебе сегодня не отсосу, моя жизнь прошла зря. «Наркотик»… секс сам по себе наркотик, воздух, кстати, тоже, без него дольше пяти минут не проживёшь…       — Кто тут материалы по Тенотку просил? Успеете хоть прочесть-то до отлёта?       Дайенн подняла голову и обомлела. В дверном проёме стояла… сперва показалось — землянка с густыми сочно-рыжими волосами. Но по высоким вискам и скулам, по шее и кистям рук шёл типично нарнский узор пятен. На существе была форма галактической полиции, а в руке — небольшой прозрачный контейнер с двумя информкристаллами.       — Никогда не видели таких, как я, да? Я гибрид.       Элентеленне восхищённо охнула.       — Нет, я, конечно, слышала о вас… Но до сих пор не имела чести встречать кого-либо из вас вживую.       Женщина медленно, величаво прошла к прикроватной тумбочке лорканки, явно наслаждаясь произведённым эффектом.       — Нас называют нефилим — это слово из земной мифологии… Меня зовут Ли’Нор.       — Слишком много земной мифологии… — пробормотала Дайенн, надеясь, что коллега её не слышит.       О гибридах как таковых она, конечно, слышала — насколько в институтском курсе возможно. Минбарские врачи и собственные-то эксперименты такого рода, вроде Вадима Алвареса, не считали чем-то, заслуживающего пристального внимания студентов, а чужие тем более. Говорили как о примере довольно авантюрного способа преодоления этого стратегического отставания от других рас — вроде как, понятно, что им, бедным, делать было, Тени к своей задаче тогда, тысячу лет назад, подошли ответственно, и во всех последующих поколениях не появилось даже самого слабого уровнем телепата, ну, а стоит ли это таких жертв, как утрата своей генетической чистоты — нам ли судить. Дайенн в тот момент мечтала о самом малом пси-уровне, который позволил бы ей применить технику растворения, чтобы сокурсники, как бы невзначай, не оборачивались то и дело на неё. Зачем, вот зачем? Излишне говорить, что она не виновата, что сидит сейчас здесь (в том смысле, что не сидела б здесь — сидела б где-то ещё), она была слишком мала, чтобы умолять принять её в минбарский народ или же отказаться от такой милости, это было решено за неё. Во вселенной крайне редко встречаются генетически совместимые расы, собственно, доподлинно это только о нарнах и землянах и известно. Нет оснований полагать, что минбарцы совместимы с кем бы то ни было, Дэленн нельзя считать за пример — она прошла трансформацию, изменившую её природу. Так что любой минбарец, рискнувший избрать в супруги представителя иной расы, избрал бы также и бездетность. Можно говорить, что такой союз всё равно что-то меняет в сознании народа, его миропонимании и культуре, но не в генетике, в генетике он следа не оставит.       — И вы… телепат, да?       Да, нарны, как видно, генетической чистотой поступились достаточно легко — судя по тому, что являют этих нефилим окружающим спокойно и с гордостью, не скрывают, тихо работая над тем, чтоб заёмный ген как можно скорее растворился в их популяции. Вряд ли эту женщину, даже если б она сбривала волосы, можно было принять за настоящую нарнку…       — Ну, не настолько сильный, как вы вообразили. По земным меркам у меня П8, но немного ещё телекинез. Могу поднять что-нибудь небольшое, ну, вроде этого.       Контейнер с инфокристаллами взмыл в воздух примерно сантиметров на двадцать, потом так же плавно опустился обратно на стол. Элентеленне что только в ладоши не захлопала в восторге. Улыбка гостьи так и светилась смущением и гордостью.       — Не так много во вселенной телекинетиков в здравом рассудке. Может быть, конечно, это и самонадеянно, по поводу здравого рассудка, но если первые годы работы здесь я не сошла с ума — можно скромно надеяться, что и дальше как-то продержусь.       — Вообще-то, — не преминула поправить Дайенн, — это касается преимущественно земных психокинетиков. Среди минбарцев такая проблема встречается крайне редко, среди моради, насколько знаю, тоже. Несколько схожая с земной картина у центавриан… Мой напарник, Вадим Алварес, рассказывал о своём брате, который был сильным телепатом и телекинетиком. И при его болезни это было… серьёзным испытанием для его семьи. Элайя мог, если не пренебрегал самоконтролем, жонглировать шариками. Когда пренебрегал, правда, эти шарики очень быстро прилетали кому-нибудь в голову или разносили половину комнаты. По выражению его матери Виргинии, Элайю в нервном состоянии можно было выпускать на врага, в случае войны, он даже ненамеренно урон нанесёт…       Телепатка посмотрела на неё как-то странно, под взглядом тёмных глаз — сложно было разобрать их цвет под бросающей тень чёлкой — стало как-то неуютно.       — Элайя? Вадим? Какой народности это имена?       Дайенн рассеянно пожала плечами.       — Земные. Точнее, к сожалению, я не могу подсказать. Что касается моего напарника — он гибрид, но имя носит земное… Мне говорили название этой народности, но я, признаться, не уверена, что вспомню сейчас это слово правильно.       — Да, вот удивительное дело, — включилась Элентеленне, — Вадим тоже гибрид, только на вторую половину он — центаврианин. Жаль, что он не смог прилететь с нами. Извините, — Элентеленне, зажав рот, вскочила и поспешно скрылась за дверью санузла.       — Вот ещё проклятье на нашу голову, — вздохнула нефилим, — трое из ударной потравились так, что теперь под капельницами… Я не просто так спросила вас, госпожа Дайенн. Нам нужно знать, у кого приняты такие имена. Мы — я и Фенлин — работали с Аделай Нарой. Вы знаете о ней… В её мыслях было это имя. В общем-то, это одна из немногих чётких мыслей.       — Что?!       Дайенн почувствовала, что ей становится дурно. Это слишком, просто слишком. Почему уже второй свидетель этого кровавого разгула называет имя её напарника? Да, это имя редкое, но всё же не уникальное… Но Валена ради, почему не Джеймс, Алекс или Николас?       — Ну… Аделай Нара, не побоюсь этого слова, один из тузов преступного мира, полагаю, в её голове должно быть очень много имён. Она была знакома со множеством негодяев всех рас и миров…       Ли’Нор покачала головой.       — Сложно объяснить это нормалу, но представьте — её сознание отключено от реальности, её память почти недоступна. В таком состоянии при поверхностном сканировании невозможно выхватить какое-то случайное имя. То, что на поверхности — это более чем значимое… И это концентрация боли. Что более чем естественно. Можно предположить, с немалой долей уверенности, что это имя связано с тем, что с нею произошло.       Что с нею произошло… Можно полагать, со слов того же Фенлина — примерно то же, что произошло с Ренто непосредственно перед его смертью. Мощная ментальная атака, настолько мощная, что не так много найдётся специалистов, встречавшихся с чем-то подобным. Обычно за таким стоит слаженная работа нескольких сильных телепатов, так какие основания считать, что здесь действовал один телепат? И уж тем более — как это может быть связано с тем, у кого никакого пси-уровня нет вообще?       — Только имя, и больше ничего?       — Нам не под силу разобраться в хаосе в её голове — при поверхностном сканировании. А для более глубокого Фенлин не считает своё мастерство достаточным, что уж говорить обо мне. Здесь нужны фриди…       На пороге санузла появилась растрёпанная, несчастная Элентеленне.       — Извините, пожалуйста, надеюсь, я не очень обескуражила вас этим… Так что там случилось, на этом Тенотке? Все говорят, говорят…       Нефилим опустилась на свободную кровать, сложив ногу на ногу.       — А вы почитайте. Ну, могу и я рассказать, я это дело хорошо знаю… Ещё четыре года назад там крупная пиратская база была. Тогда ещё окраинные миры в Альянс не входили, и баз анлашок там было раз-два и обчёлся, поэтому туда вся шваль тянулась, отовсюду. Обмены там все осуществлялись, торги там были, даже свою верфь они там начали строить, так и не достроили, правда. Три года назад база перестала существовать. Резко и совсем. Предполагали, крупная разборка, видать, кто-то Нуфаку платить отказался, ну, а может, и не Нуфаку, там много крупных авторитетов едва не половину состояния потеряли… Восстановить, что случилось, так и не смогли — пожар был. Из костей мало что опознать смогли, куда там понять, кто начал, кто продолжил… Среди пиратов долго там и сям свары происходили, одна банда на другую грешила. Что интересно — специалисты с Яноша там этот пепел едва не по молекулам разобрали, накопали немного, зато странного. Деньги оттуда все вынесли, золота, квантиума — ничего такого не нашли… А вот товара… ну, вы понимаете, какого… не взяли нисколько, его там в пепле едва не столько было, сколько животной органики. Необычно достаточно, обычно из-за наркоты эти свары начинаются, и наркоту в первую очередь выносят, ну, и оружие, конечно, тоже… А тут оружие взяли, деньги взяли, кораблей, видимо, много взяли, а это не тронули. Может, конечно, в спешке, может — грузить некуда было, но что-то я сомневаюсь. В общем, дело до сих пор висит в нераскрытых. Не то чтоб так сильно рвались раскрыть — пиратской базой меньше, и слава богу. Тем более, пираты этого района какое-то время сторонились, и вон, Тенотк земляне заняли, на Кандарской станции сперва верфь и почту открыли, потом отделение ваше… Но есть те, кто за это возьмётся, какую бы мелкую зацепку ни нашли, и сколько бы лет ни прошло. Я в том числе. Есть у меня такая причина, из-за которой я, собственно, в полицию пошла. Туда, на Тенотк, в том числе живой товар свозили… В том числе туда, незадолго до этого пожара, привезли моего биологического отца. Он был учёным, их корабль захватили в секторе денетов… Всё, что удалось выяснить — пути кончаются там, на Тенотке. Так вот… Если никто против ничего не имеет, я, пожалуй, выставлю свою кандидатуру, кто полетит к вам. Если там у вас нашли кого-то, кто с Тенотка тогда спасся, или кто слышал, кто что болтал о произошедшем там — я из него душу вытрясу.       Родное отделение встретило такими новостями, что впору было пожалеть о возвращении.       — Как — пыталась бежать?       Лалья философски развёл руками.       — Ногами, вестимо! Хорошо, диспетчер у почтарей расторопный сидел, сообразил, что вылет несанкционированный, заблокировал шлюзовые ворота… Беда только, из-за сбоя произошла авария, эти самые ворота шаттл пришлёпнули… Ох, слышали б вы, как Альтака на ремонтников орал. Да что Альтака, сам Гархилл выйти проораться изволил! Те, конечно, в долгу не остались, ответили, что шаттл потому в аварийном доке и стоял, что никуда ему лететь в ближайшее время не светило, могла б подумать эта курва, чего ж там охраны подозрительно ничерта нет… Да и вообще если б знали, что тут из нормально работающего только генераторы гравитации — они б с этим контрактом в сортир сходили. Ну, тут только орать и остаётся, может, и сейчас ещё орут, я когда уходил — орали… Так что допрос нашей неудавшейся беглянки технически невозможен, с ней теперь работать только Дайенн имеет смысл.       Сингх потряс головой.       — Но… Как она сбежать-то умудрилась, кто прошляпил?       — Да все! У нас тут такое происходит, что не до того как-то, чтоб к каждой девчонке взвод приставлять… У нас тут вон камер не хватало — мы троих в одну затолкали, они там передрались, два трупа теперь… Что было делать? А эта цаца ещё, понимаете, голодовку объявила! Пришлось её пока в госпиталь переселить, ну, а оттуда-то сбежать не в пример проще. Лежала типа пластом, вся такая тихонькая, пришибленная… Симулянтка знатная, даже врачей обмануть сумела. Потом угостила Нирлу травленной конфетой и сбежала.       — Что?!       Лалья аккуратно подхватил Дайенн под локоток, что только по голове не погладил.       — Да жива Нирла. Эта краля, видать, за землянку её приняла, не такая всё ж умная, как сама считала… А у голиан метаболизм другой, успели спасти девчонку. Ну, и эту… почти задержали… И ведь ну чёрт возьми, а! Почти уже раскололась… Немного — и допрессовал бы её Вито. Методы у него, конечно, местами… нетрадиционные…       -?!       — Ну, как я слышал, Вито в частности как бы невзначай пару раз показал ей Зирхена этого вашего. Может, и покормил при ней, не знаю… Может, и ею пригрозил накормить… Вообще, с него бы сталось, да. Уже от какого-то хрена с Земли ему протест приходил — видать, «Теняцкие» шишки зашевелились… Ну что, он их послал, чуть ли не прямым текстом. А что они ему сделают, у него гражданство другого мира. А Бракос ему сроду за методы дознания ничего не выпишет, потому что у них это ещё мягко…       Остальное Дайенн уже не слушала, караул на выходе из посадочной зоны расторопно порскнул в стороны — броня-то броня, но на сопротивление дилгарскому напору её не испытывали.       — Ничему тут некоторых жизнь не учит, смотрю, — проворчал Г’Тор, — личное распоряжение Гархилла что ли нужно, девчонку к преступникам не допускать?       Лалья пожал плечами даже виновато, хотя в данном случае был ни при чём, смена была не его.       — Так-то она вроде как не преступница, а подозреваемая, есть разница. И лежала в обычной палате, а в обычные девчонке можно…       — И какого ж… — нарн оглянулся на женщин, — дразийского органа её в обычную, кто этот гений?       — А по списку — Гархилл, Синкара, Реннар… А что делать было, там палат не то чтоб на выбор — по двое и по трое утолкали, к криминальному элементу что ли класть — всё же как-никак женщина. Женщин среди пиратов нынче не попалось что-то. Да и вроде как состояние у неё было… не боевое совсем. Это уж не знаю, как она, вроде ж Реннар телепат, должен был симуляцию угадать, видать, совсем замотался с этими всеми. А может, и подмухлевала она чего, сами знаете, штучка та ещё. По всему выходило, с голоду у неё глюкоза шибко быстро падает, ну это, как диабет, только наоборот. И ведь предлагал же Унте в камеру к ней капельницу прикатить, да Гархилл труханул чего-то так протокол нарушать, а ну как случись чего…       — Ну вот, случилось.       — В общем, — подытожил Сима, — быть теперь Нирле минбарской гражданкой. Съем свой отчёт, если в неделю максимум Дайенн не дожмёт всех, кого надо.       — Ты его тогда в двух экземплярах распечатывай что ли, а то Синкара в положение-то не войдёт… Так прямо Алварес и уступит, зря, что ли, корианскому учил.       — Да уж куда там, с Дайенн спорить…       — У Алвареса дури может хватить, готов даже ставки делать.       Г’Тор азартно потёр руки. Сима одарил его, вслед за Лальей, скептическим взглядом.       — А кто вообще это решение принимать должен? Суд по идее же?       — По идее-то да, но пока до него дойдёт… И может, лучше не доходило б? О каких я слышал вопросах о выборе гражданства, при освобождении родившихся в рабстве, там либо семьи были, ну, матери с детьми, либо взрослые, так, чтоб один ребёнок — нет… По логике вещей, они её родителей должны всё-таки вызвать. А они во-первых могут не явиться, если за ними спецтранспорт не послать, дорого дескать до Минбара-то, во-вторых — синкаровскими методами разве заставить их отказ подписать? Им же если снова перепродать её — всё какая-никакая денежка. Так-то у Алвареса, конечно, купчая, да он-то ею размахивать перед лицом Альянса не станет, а этим там что, и никаких санкций не выпишешь, не член Альянса — могут на все наши законы плевать с высокой башни.       — Так-то Корианна тоже не член Альянса. И поскольку не является местом исторического проживания хоть какого-то количества голиан, на каком основании ей выступать?       — На основании готовности принять эту девчонку без разведения долгих антимоний, например, — проворчал Лалья, — оно конечно, голиане им не знакомы, но они ж по их собственным заявлениям в обращении простые, вся инструкция на одной страничке уместится. Справятся уж бахромчатые как-то. У них там как-то Алварес вырос, посложнее штуковина. А то прямо минбарцы такие в голианах специалисты!       — У них встречный аргумент на этот счёт найдётся — тоже вон кое-что сложное вырастили…       На перекрёстке простились с Сингхом — он решил, что двум смертям не бывать, и отправился первым докладываться Альтаке. Сима же был исключительно рад услышать, что Синкара плотно занят допросом, есть время ещё раз перечитать отчёт, в написанном спешно по дороге уж точно найдётся к чему придраться.       — Что ж, посмотрим, чьи выкормыши упорнее окажутся. Хотя казалось бы, чего бодаться, не последняя беспризорница во вселенной. У нас же по окраинам поскреби — каждому по посылочке домой хватит…       — Да у Дайенн принцип — не уступить Алваресу. Корианна, дескать, место страшное, атеизм, коммунизм, и любить надо не маму с папой, а партию… Хотя это не ей переехать предлагают, а Нирлу после всего явно не напугать каким-то коммунизмом.       — Во-первых, не коммунизмом, а социализмом, — важно поправил Лалья, — коммунизм — высшая ступень развития, к которой приходят через социализм. Социализм — переходный этап, призванный исправить и изжить всю херню, что досталась от капитализма, научить людей жить по-новому. Коммунизм — бесклассовое общество, полностью на самоуправлении, с полностью обобществлёнными средствами производства и при том с высокой автоматизацией вместо ручного труда. К этому ещё придти надо, на Корианне перед революцией с автоматизацией не так чтоб хорошо было, кому оно надо, технологии развивать, когда дешёвых и голодных корианцев как у шлассенов дури…       — Лалья, ты к Дайенн-то хоть обращался? — очень серьёзным тоном спросил Г’Тор.       — По поводу? — захлопал глазами дрази.       — Ну по поводу покусания Алваресом.       — Да тьфу на тебя! Не сложные вещи вроде говорю. Мог бы и сам знать. На нарнском матчасть ихняя есть. Вон у ребят Ту’Вара спроси, там один при мне Сингха по какому-то непонятному месту пытал, Сингх же по-нарнски понимает…       — Да я читал вообще, что ты меня за дикаря держишь?       — А вот мне непонятно, — вклинился Сима, — нам на курсе иномирных культур как говорили, на Земле в социалистических режимах такие семьи, как эти… родственники Алвареса, в общем… нельзя было. Это потому что они иномирцы, им можно, или на Корианне социализм какой-то другой?       — Так-то вроде так получается, социализм — он всегда разный. Именно потому что переходный. Очень широкое понятие. Есть вот мнение, что на Нарне тоже социализм. Может быть, и несовершенный такой, но какой есть. А что, выборы у нас прямые всеобщие, природные ресурсы и средства производства национализированы, без этого как вообще, всеобщая воинская подготовка, кстати говоря… Ну вот буржуазию нашу, кстати, мы не сами, это центавриане постарались…       — Погоди, Г’Тор, это реально вопрос сложный. По поводу, где социализм, где нет, ещё земляне в своё время друг друга за бороды таскали, а у вас бород нет, куда вы лезете… Ты меня, Сима, слушал вообще, когда я про переходный период объяснял? Переходный период — он несёт признаки и нового строя, и старого, то есть капитализма, а иногда и из феодализма что-то тащится. А гомофобия — это часть буржуазной морали, это из религии идёт. Буржуазная семья — это элементарная частица буржуазного общества, экономическая основа семьи — всё та же эксплуатация, зависимость одного пола от другого, зависимость детей от родителей. Это буржуазной морали было надо — чтоб всё по правилам, мужчины с женщинами, и детей рожали, лучше чтоб с запасом, потому что это будущее пушечное мясо и резервная армия безработных…       — А социализму что, не надо? Детей-то, в смысле?       — Ай, вот это и спрашивать смешно, — махнул рукой Г’Тор, — как будто от пары сотен геев что-то изменится в демографии, в самом деле. Для демографии надо на медицине не экономить, чтоб младенчики не умирали. Ну и чтоб мужики массово в постоянных войнах не кончались, а то кому тех детей делать будет. Вон центавриане почему многожёнство ввели? Потому что воевать любили, сколько себя помнили. Никогда не было проблемы, куда лишних мужиков деть, долго ли на кого-то по соседству залупиться.       — Весело у вас тут, — шепнула Ли’Нор Элентеленне.       — Есть такое.       Девочка не спала, выглядела бледной, осунувшейся, но улыбнулась, увидев на пороге Дайенн.       — О, вы уже вернулись!       Палата была в проекте двухместная, а теперь — пятиместная, маленькая каталка Нирлы — стандартную кровать сюда уже просто не получилось бы затащить — частично перегораживала проход в туалет, а изголовьем упиралась в капсулу, из которой виднелось желтушно-отёчное лицо пожилой землянки. Судя по напряжённому миганию панели, дела у бедной старушки были стабильно плохо.       — Как ты себя чувствуешь, Нирла?       — Да почти здорова! Доктор говорит, ещё пару дней понаблюдает – и отпустит. Только чтоб я больше никаких конфет от незнакомых тёть не брала. Но она ж не незнакомая была! Ну, мы с ней много разговаривали, когда её сюда положили, когда она заболела, я за ней ухаживала, докторам-то с другими вон хлопот невпроворот. Она всё время просила посидеть с ней, так жалко её было, что она так ослабела, что даже сесть сама не может, и поговорить тут не с кем было, все без сознания, а в коридор не выйти – она и до туалета не могла, поднималась и падала, плакала, что так стыдно ей в это специальное устройство ходить, хоть и не смотрит никто… Она сказала, что тогда этого бракири травить не хотела, что не знала, что его это убить может, ведь это же бракирийский фрукт, съедобный для бракири, иначе зачем бы он сам его ел? Она много интересного рассказывала, где была, чего видела. Говорила, что она вовсе никакая не преступница, что просто приходится ей среди не самых хороших людей жить, потому что её с Земли выгнали, а сбежала тогда потому, что боялась. Господин Синкара говорил, правда, что она лгунья, но ведь может и господин Синкара ошибаться иногда? Ну, вот она и угостила меня этой конфетой – сказала, что её саму угостили, а она не может есть, потому что болеет.       Дайенн устало отёрла лицо ладонью.       — Нирла, ну почему ж ты доверчивая такая… Хотя, ты ребёнок, что с тебя возьмёшь… С докторами я ещё поговорю, нашли, с кем наедине оставить. Вообще о многом поговорю. Тут, смотрю, никто не умеет симулянтов распознавать, а вроде ж понимать должны, с каким контингентом имеют дело. То, что её в обычный режим положили, невинную жертву из неё враз не сделало… С пиратами положить боялись, видите ли – ну да, тут за пиратов бояться надо, одного вон уже упокоила… Да ещё так замечательно следили, что сумела где-то заначить эту… конфету… Жаль, что её при побеге убило, я б с ней лично не отказалась побеседовать! Поглядели б, как она бы мне про жизнь свою несчастную пела! Нормально так мы отлучились ненадолго… Ничего, теперь вопрос с твоим переводом уж точно решится. Не место ребёнку тут.       Ну да, забилось тут же в голове, Алварес добьётся её отправки на Корианну. Если ни один другой мир не почешется — так и будет, несомненно.       Нирла приуныла. Возразить, конечно, нечего, сама ведь виновата.       — Нирла, а ты на Минбар хотела бы отправиться? Я могу отправить тебя к своей маме. Она будет очень рада, им скучно сейчас, Мирьен почти всё время проводит в городе… Там очень красиво, правда, детей в округе почти нет, места там слабо населённые.       Девочка боязливо пожала плечами.       — Не знаю… Я, конечно, немного боюсь, что там, на Корианне, мне ведь придётся жить среди множества других детей, я боюсь, что они могут не принять меня, что я там буду лишней… Но господин Алварес говорит, там не бывает такого, там все дети очень дружные, никто не будет меня бить или обзывать. А вы потому меня не хотите туда отправлять, что там у меня не будет мамы и папы, потому что там все дети живут без мам и пап?       Дайенн старательно разглаживала складки на покрывале маленькой пациентки.       — Если честно, Нирла, да. Я понимаю, господин Алварес говорил тебе о Корианне, как об очень хорошем месте, это естественно, он там вырос… Но я всё же считаю, у ребёнка должна быть семья. Тем более, ты уже хлебнула горя.       Голианка виновато хныкнула.       — Сложно всё… Знаете, раньше мне ничего выбирать не приходилось. Выбирали за меня, и выбирали… Ну, между плохим и очень плохим. А между хорошим выбрать очень трудно. Ну, мне ведь можно подумать?       — Конечно. Всё равно, пока врач тебя не выпишет, никто тебя никуда отправить не может.       Нирла помолчала сколько-то времени, разглядывая свои руки.       — Если по правде, я б хотела просто здесь остаться… чтоб всё так и было, как есть. Но я понимаю, нельзя — значит нельзя. …Госпожа Дайенн, а вы… ну… у вас есть жених какой-нибудь?       Чего-чего, такого вопроса Дайенн уж точно как-то не ожидала. И наверное, выражение лица у неё сейчас было очень уж глупое, впору самой рассмеяться. Нет, такой ли странный вопрос? Ведь в глазах ребёнка она совсем взрослая тётя, а взрослым тётям свойственно создавать семью или хотя бы иметь к тому намеренье, тем более, она сама тут говорила о важности семьи.       — Нирла, а… почему ты спрашиваешь?       — Ой, правда, извините, нехорошо как-то о таком спрашивать.       — Да нет, ничего страшного… Нет у меня жениха. Ну, как-то пока я никого не встретила, кого могла бы так назвать.       И это ведь правда. Нормальная такая минбарская правда, очень выручающая, когда нужно заслонить другую, более правдивую правду — о которой она думала последний раз в разговоре с нефилим.       — А… просто я подумала… Унте тут сказал, с вами прилетел ещё один доктор, и тоже дилгар…       Полчаса, как прибыли, только-то только закончили с выгрузкой всех, кого было решено передать Кандарскому отделению, распределением по палатам. Когда Унте нашёл время на сплетни?!       — Это, конечно, более… ну… Ну, я видела, как вы с господином Алваресом смотрите друг на друга…       Отлично. Нет, чего уж, она за последние дни слышала столько странного, что вполне логично, чтоб вселенная решила добить её устами маленькой, как будто совершенно бесхитростной девочки. Вполне в духе происходящего вокруг абсурда…       — Нирла, ты маленькая выдумщица.       — Потому что вы разной расы, что ли?       Дайенн настороженно оглянулась — ей показалось, что мимо двери палаты промелькнул силуэт как раз упомянутого Алвареса. Просто отлично будет, если он услышит что-то из обсуждаемого здесь… Да что за день такой, Валена ради?! Хотя правильно, наверное, сказать — дни…       — Думаю, дело даже не в расе… Нас воспитали слишком разные миры, слишком разные культуры. У нас, на Минбаре, с детства внушают, что очарование внешностью и даже какими-то чертами характера — это ещё не всё. Для создания отношений нужно не друг на друга смотреть, а в одну сторону, одним взглядом…       Не объяснение, что ни говори, или так себе объяснение. Разве не то же самое, со слов Алвареса, говорят и на Корианне? Общность взглядов и там ставится во главу угла. В том и дело, конечно, что разные у них взгляды — и это куда существенней, чем разная форма ушей и зрачков…       В палату, задевая капельницы соседних кроватей, чертыхаясь и извиняясь, протиснулся Кридерик Ругго — двухметровый голианин что-то около ста килограмм весом, из ударной группы отдела контрабанды. Его пудовых кулачищ побаивались даже буллоксиане-йома, про которых говорили, что они выведены на каких-то особых стероидах для боёв без правил и всяких прочих разной степени незаконности вещей.       — Вы представляете, госпожа Дайенн, какая падла? Я ему говорю — колись, где ты кораблик этот перекупил, краденый кораблик-то. А он мне нагло так — землячок, отпусти с миром и с корабликом, я в долгу-то не останусь… Да какой ты мне, говорю, землячок, гнида пиратская? Мои родители всю жизнь честно вкалывали, и я сам куска не съел, не своим трудом заработанного… Ты как, принцесса? Вот ведь народ пошёл, на ребёнка рука поднялась… А ещё женщина… Вы не знаете, госпожа Дайенн, Алварес уже совсем о переводе Нирлином договорился? А то может, можно б было выпросить, чтобы мне её удочерить? Будет у меня хоть близкое существо тут… Оно конечно, для детей тут не самый климат, да ведь для мужика важно, чтоб было к кому из боя возвращаться…       Дайенн оставила Ругго разговаривать с Нирлой, тем более что ей делал знаки Реннар.       — Пришло сообщение с Брикарна. Они отправили центаврианскую женщину на Минбар…       — Да, Реннар, я знаю. То есть, они собирались это сделать как раз одновременно с нашим отбытием…       — Есть ещё одна деталь, которую они сочли нужным сообщить, правда, не знаю, даст ли вам это что-то… Фенлин говорит, они смогли идентифицировать то вещество, найденное в крови больной. Они не смогли сделать это сразу, потому что в последние годы его уже довольно редко можно встретить, и у них не было образцов… Это земной наркотик «прах».       Дайенн не была уверена, что верит своим ушам.       — Наркотик, пробуждающий телепатические способности у нормалов? Действительно, подобного я как-то… не ожидала… Что-то картина становится всё более странной…       В госпитале, где Вадим разыскивал Дайенн, его поймал за руку восседающий в коляске Джеронимус Рок, уже с комфортом расположившийся на новом месте — по соседству с бракири с раздробленной ногой. В настоящий момент сосед отсутствовал — был на очередной операции, и разговору никто не мешал.       — Слышь, полицайчик… шепнули мне тут, Алварес твоя фамилия?       — Ну? — такой поворот Вадиму был непонятен, да и не нравился.       — Знавал я одного Алвареса… Со странностями парень был… Он тебе никем не приходится?       — С какими такими странностями?       Рок хрипло хохотнул и с громким наждачным звуком поскрёб щетину — вторая рука слушалась его пока плоховато, и он, видимо, по мере сил давал ей какую ни есть нагрузку.       — Да так… Жизнь мне один раз спас, вот и странность… Слышал я, что он пропал, а то так что и вовсе умер — не удивлён, такие не живут… Так вот, слушай первое. Вся эта хренотень, которую вы тут расследуете, с «Теней» этих самых началась. В этом причина. Тут некоторые говорят, мол, я умом тронулся… Я знаю, что говорю. Не ищите, кто с кем чего не поделил, только время потратите. Вся причина именно в этом вот, что эти политиканы-интриганы, которым на их жирных задницах спокойно не сиделось, «Тенями» назвались. Есть проклятые места, а есть и проклятые названия. Говорил я твоему товарищу про щенков-то. Щенки старших не уважают, думают, сила есть — ума не надо… Думают, у кого нахрапу больше — тот и прав, тот и выиграет. У иных оно за первое дело прямо – пойти туда, куда ходить не велено, взять то, что добром сказали не трогать, да вот, работать на тех, от кого здравый человек подальше держаться будет… Ну, через то и отсев между щенками идёт. Потому как если с человеком ещё можно борзость свою как хошь показывать, то с богом — не получится. Бог не фраер.       — То есть, вы хотите сказать, что это их… ворлонцы покарали? — по лицу Вадима почти и не видно было, насколько такой поворот разговора ему не по душе.       Рок поморщился, сплёвывая.       — Зачем ворлонцы-то сразу… Какие Тени, такие и ворлонцы, в смысле. Только вот… если в «Тенях» этих ничего сверхъестественного нету, да откуда и взяться-то бы, то вот эти «ворлонцы»… Не ворлонцы, конечно, но какая-то чертовщина в них есть. Вы их, может, конечно, поймаете… Но я б вам советовал лучше отойти в сторону и подождать, пока они работу свою закончат. Бывает вот такое, когда кто-то дьявола вызывает… Обряд, может, и фальшивый, но дьявол может явиться и настоящий. Или не дьявол, но тоже не обрадуешься. Кто бы они ни были, они вас сильнее. И сила это недобрая, не стойте у неё на пути, коль жизнь дорога. Может, просто отшвырнут с дороги, а может, и раздавят, как муху. И второе. Слышал я, ты брата разыскиваешь… Гудмана не слушай, он брехлив. Правды он тебе не скажет, если даже знать будет. Я так его один только раз честным видел, но о том он тебе не расскажет, хоть пытай его. Три года назад он таким борзым, как сейчас вот, не был, на побегушках у Эштхантахито, водил его корабли с живым товаром, сам-то Эштхантахито не утруждался… Водил их на Тенотк, после того, как их с Яноша потурили, они аж вон куда забрались, решили, что уж там им ничего не грозит… Так вот про Тенотк слушай. Три раза Тенотк горел. Первый раз — это не упомнить когда, мы в те времена ещё в шкурах ходили, кто тогда на Тенотке жил — нам теперь не узнать, от них и пепла не осталось. Тогда Тени много окрестных миров пожгли, многие из этих планет повторно, а то и на третий раз заселены. Вы вот на орбите Кандара живёте, сам Кандар видели? Вот так и Тенотк тогда выглядел. Может, просто уничтожили его жителей, может, рабов из них сделали, а может, и необитаемый мир был, а так, Тени развлекались… В 60х, после последнего своего пробуждения, уже Тени там свою базу сделали, я тогда ещё сопляком был, но помню, многие тогда туда ломанулись, не разобравшись, что почём, увидели, вишь, мир больших возможностей… Я тоже чуть не ломанулся, хорошо, Боб, добрая ему память, сказал: подожди, не рыпайся, посмотри сначала, как другие там обоснуются. Я тогда много нехорошего Бобу сказал, мол, дурак он и трус, к тому времени, как они обоснуются, нам там ничего не останется, кроме как в доках у них прибираться да отхожие места чистить. А после не единожды добрым словом вспомнил. Тогда второй раз Тенотк горел. Может, и ворлонцы, хотя странно, тогда-то ворлонцы ещё в открытую против Теней не выступали… И вот, тому лет десять, ну может, пятнадцать назад, когда от Теней тут всё уже успокоилось, эти, Эштхантахито со своими подельниками, решили там базу основать. Отгрохали, я слышал, капитально… Я сам там не бывал, тогда мы на Крутоке уже обитали. Но торговать — торговал. Так вот, в 97 и от нас туда корабли пошли, но от нас мало, нам и ближе было, с кем… Гудман тоже туда шёл, но припозднился — Гудману тогда везло, как утопленнику, три раза по дороге на рейнджеров напороться, это уметь надо… В общем, когда он туда пришёл, там уж догорало всё. Вот какой я тогда у него на морде страх видел, когда он оттуда вернулся — так ни до, ни после такого не было. Гудман — он же, какой-никакой, телепат, так вот, говорил, ментальный фон там был очень уж какой-то нехороший. Ну, горевал он, конечно, не сильно, ему ж со смертью Эштхантахито, вроде как, повышение вышло… Так вот, если он тебе пытается гнать, что пацана твоего вёз, то тебе его и слушать нечего. С Тенотка тогда никто не спасся, я не слышал такого, а уж таким бы, поверь, похвастались. Так что или молись, что гнал он это всё, или отпевание по своему братцу заказывай, потому как нет его в живых. Жестоко, зато правда.       — Джеронимус… — Вадим сам не знал, как с его губ мог сорваться следующий вопрос, — но ведь остаётся ещё корабль, который Гудман тогда вёл на Тенотк и с которым вернулся назад… Может быть, он был там?       Рок пожевал губы.       — И это вряд ли. Там тогда из землян только несколько баб было, не первой молодости и свежести… Это я очень хорошо помню, и Гудман помнит, потому как одна из них была какой-то, вроде как, пророчицей, и всю дорогу ему твердила, что незачем ему туда лететь. Он ей тогда, конечно, не поверил, а вот потом так впечатлился, что на свободу её отпустил. Это сейчас он изображает, что ему сам чёрт не брат, а тогда перетрусил-то знатно. Потому как не просто пожар это был. Почему, думаешь, Тенотк так спокойно оставили, теперь земляне его заняли, строительство там развернули? Потому что нахрен он теперь никому из наших не нужен. Один пожар — случайность, три — уже статистика.