Наследие Изначальных

      Директор Тирришского отделения, свирепого вида хурр, незаурядный уже тем, что, будучи хурром, сумел получить гражданство Земного Содружества и пойти на службу в полицию, ходил мрачнее тучи.       — У нас тут впору уже военное положение вводить! Сегодня вон ребята опять полетели растаскивать дрази с бракири, на заправке поцапались, чуть заправку аминем не накрыли. Вроде, типа бракири им прошлый раз пропащий провиант продали, кто-то там даже насмерть отравился. Бракири божатся, что сами этот провиант не производили, а у землян перекупили, а вот не дрази ли стараньями их корабль с запчастями месяц назад как в воду канул. Нарнский транспортник заглох у границы хаяков, пока помощь шла — их пираты обстреляли. Нарны, правда, отбились, да ещё хвост пиратам подпалили, они потом возле Рота взорвались. В секторе 83 мины нашли, кто ставил — непонятно, мины луматские, этой дряни сейчас на рынке больше, чем хотелось бы. В общем, бардаком это ещё мягко назвать.       Дайенн обернулась к огромному обзорному окну, за которым сейчас выплывало огромное солнце Тирриша, окрашивая верхние слои атмосферы в крайне величественные и зловещие тона. Денег этот проект ипша стоил когда-то баснословных, хотя бы по этому окну понятно. А тут целые купола из этого полимера, квадратный метр которого стоит примерно годовую зарплату директора. Не потянули, своими силами — не потянули, и было ли в этом что-то странное… Ещё один замороженный объект, отданный полиции широким жестом — при том, что если уж дотошно подходить, ипша он принадлежал менее чем наполовину.       — Видимо, того эти «Тени» и добиваются.       — Тени?       Кандарцы хором вздохнули, осознав, что предстоит небольшой экскурс. Притом реально небольшой — на Тиррише буквально пересадка, отряженные на Вахант из местных уже толклись здесь, позёвывая на красочный рассвет, времени на передохнуть не предусмотрено. И обстоятельные обсуждения, и любование наследством ипша — что сказать, тут уже начиная с причала есть на что посмотреть — будут уже по возвращении.       — Похоже, мы имеем дело с новым заговором. Некой организации смертельно надоел Альянс и они планомерно ссорят его членов, да и не членов тоже.       Хурр сплюнул.       — Сколько уже этих заговоров было, а всё не уймутся… Не кончаются у нас граждане, жаждущие в космос без скафандра! А я лично, когда торговал, с пиратами так и поступал. Жаль, сейчас пост не позволяет… В общем, полетайте, посмотрите там на это безобразие, только кораблей с геймской границы дождёмся, а то летать туда меньше чем в три корабля всё равно не безопасно. А мне ещё к нарнам лететь, опять у них там кто-то зону перехода рванул, к счастью, не насовсем, и это повезло — луматские бомбы штука сильная…       Дайенн ошиблась — на Вахант летели через сектор аббаев. Взвод аббайской базы анлашок, как раз патрулировавший границу, проводил их до самой планеты и остался ждать на орбите. На сканерах была как будто благостная чистота, но лучше на всякий случай быть готовыми к чему угодно. Фиолетово-голубой, в сероватых кружевах облаков Вахант как раз поворачивался к светилу нужным им боком — тем, на котором и находился космодром. Не единственный в мире на момент его гибели, но самый близкий к современному понятию космодрома и по этой причине избранный пиратами.       — Всё-таки мёртвый мир — это всегда очень грустно. Смотришь на всё это, думаешь — какими они были, как жили, какими были бы сейчас…       Какими были — положим, отрывочные сведенья имеются. К концу прошлого столетия эта раса уже развилась технологически до того, чтоб запустить в космос первые спутники и зонд-поисковик… Увы, поймали его — дилгары. Последовавший этап вахантской истории был недолгим, завершающим, ужасным. Ресурсы планеты дилгар не очень-то интересовали — недра были порядком выпотрошены самими жителями, решать вполне уже назревшие климатические проблемы тоже не улыбалось. А вот потенциальные конкуренты в контроле над сектором были не нужны. Несколько тысяч аборигенов было вывезено с планеты в качестве рабов — и материала для экспериментов, конечно. На части этого материала было отобрано сначала три наиболее перспективные бактерии, потом из них — одна. Это была прекрасная докторская по популяционной экологии, говорилось в воспоминаниях одного знатного центаврианина, имевшего знакомство во времена оны с одним знатным дилгаром, очень грамотно выполненная. Занимавшаяся этим группа не пожалела наблюдательных зондов, все 9 лет отчаянной и безрезультатной борьбы вахантцев с неизбежным были прилежно запротоколированы, от стадии обнаружения нулевых пациентов до финала, когда некоторым из последних выживших групп удалось продержаться в бункерах что-то около года. Всё было посчитано и описано — теории о природе и эволюционном пути возбудителя, попытки поиска действенного антибиотика или иммуностимулятора, вспышки беспорядков, появление и провал всех стратегий выживания…       — Да, не повезло планете — второе население того… О таком населении, конечно, жалеть нечего…       На планете, надо сказать, жизнь как таковая была. Развитая флора и фауна по-прежнему ждали за пределами медленно разрушающихся городов — зараза, уничтожившая разумное население планеты, не была полностью видоспецифичной, по некоторым генетически наиболее близким животным она ударила тоже, но в их организмах её поведение было иным, численность снизилась, но полного вымирания не произошло. Для граждан, давно разошедшихся с законом, это место, конечно, было раем — в опустевших зданиях по-прежнему функционировали электричество и отопление, а кое-где даже связь, правда, ею пираты всё равно не пользовались, даже когда разобрались, как — на организмы большинства рас, чьи представители входили в их доблестное сообщество, её работа действовала очень негативно.       — В чём покойным вахантцам честь и хвала — большую часть опасных производств они, по мере сокращения своей численности, успели законсервировать. Всё-таки на что-то ещё надеялись, а рванувшие атомные станции могли сделать выживание, гм, напрасным… И так пара-тройка рванувших плотин немного экосистему покошмарила.       У Дайенн в памяти живо встали уроки экологии ещё на первом курсе, где им подробно, с графиками и компьютерными симуляциями, объясняли, что произошло бы с планетой, если б все её разумные обитатели исчезли разом — через месяц, через год, через десять… Этих расчётов было несколько — по разным технологическим эрам. Итогом этого курса было понимание, почему так важно в момент создания чего-либо сразу продумывать и его утилизацию, и рассчитывать отдалённые риски. Ни одна раса не планирует, конечно, внезапно вымереть, такие вещи обычно не планируются. Но приятно, что минбарцам в плане сколько возможной минимизации отдалённого вреда есть, чем гордиться — с Чрезвычайными Протоколами студентов, разумеется, не знакомили, но довольно и знать, что они есть, и Серый Совет время от времени вносит в них необходимые поправки. Но впервые Дайенн задумалась — что толкнуло высшую власть их мира к разработке этих протоколов? Не чума дракхов, Протоколы существовали до неё. Может быть, как раз истории вроде Ваханта?       На космодроме уже ждало «Серое крыло» тирришцев, преимущественно силовая группа, приглядывали за местом преступления. Никаких попыток несанкционированных высадок на планету, впрочем, не было — видимо, вести разносились быстро, ну, а желающих самолично убедиться в произошедшем как-то не нашлось. Космодром тирришцы, по выражению Итишшу, местного коллеги Г’Тора, уже обработали — найденные трупы, «нормальные, стреляные» были складированы в холодильниках корабля, записи компьютеров пытался расшифровать Тиуб, аналитик-янрзсин, и пока что удручённо качал массивной головой.       — Судя по всему, — вздохнул Ли’Хор, — причалили они спокойно, как-то сумели обмануть… Может быть, кто-то их провёл, кого-то пленного из пиратов на связь посадили, значит. А точнее картину уже не восстановишь, такой хаос тут навели… Корабли все увели притом. Кораблей-то должно быть немало, судя по тому, сколько трупов тут — ну, не именно тут, на базе этой самой. Ну, сами увидите. Это ж, великий Г’Кван, какая у них флотилия теперь. Чего нам ждать-то…       Выходили, конечно, в скафандрах — Дайенн заявила, что лично она опыту пиратов не доверяет, и изучать развитие неизвестных болезней на своём опыте ей пока не хочется, и несогласных с нею не было. Благо, достаточно вместительных флаеров при космодроме было немало — пёстрая солянка из земных, нарнских, дразийских и Вален знает ещё, каких. Возможно, и местных, прежних обитателей Ваханта — судя по состоянию многих зданий, после 70 лет без всякого ремонта всё ещё выглядящих более чем достойно, строить на совесть тут умели. Дорожное покрытие вот этим качеством могло похвастаться в куда меньшей мере — тут и там сквозь него проросла не только густая сочная трава, но и крепкие раскидистые деревья с белыми шишковатыми стволами. В их кронах, как и на башенках систем дорожной регуляции, вили гнёзда птицы — периодически какая-нибудь из них пролетала перед самым лобовым стеклом, заставляя Г’Тора, и так не очень уверенного водителя, отчаянно материться.       — Прямо всё как в книжках про ядерный апокалипсис, — Синкара вертел головой, натурально, как малыш на прогулке, — или в игрушках компьютерных. У меня коллега один с Яноша, царствие небесное, увлекался. Говорил, по какой-то культовой книге… Дайенн, запись включи, может? Место есть, ребятам потом покажем. Алваресу особенно, хотя ему что, у них там, на Корианне, такую идейно вредную литературу не читают, наверное…       – А что же в ней идейно вредного? – отозвался Г’Тор.       Главный по контрабанде даже растерялся.       – Ну, её пессимистичность, разве нет? То есть, я так предполагаю. Вернёмся – у компетентного лица и спросим.       Нарнский флаер — техника, созданная для страданий, ворчал даже Ли’Хор. Большинство из них, кроме пары последних моделей, а это, прямо скажем, не последняя — не имеют сидений. Да и крытыми их делали только в варианте такси для холодных широт. Вроде как, если тебе нужны комфорт и безопасность — логичнее искать их в наземном транспорте, а здесь нужно наслаждаться ветром и чувствовать себя древним воином в боевой колеснице. Они уже несколько раз едва успевали пригибаться, когда пролетали под какими-нибудь проводами. Можно было подняться и выше, но там ветер мог создать помехи, с которыми Г’Тор уже не справится.       – Ну, я прямо в компетентные не мечу, но мал-мало по теме знаю. У них же, не хуже, чем у вас, многое с земных исходников слизывали, ещё до официального контакта, то есть, и своей этой фантастики наклепали во всех видах, и чужое потом перевели. И статей с анализом этого добра у них пропасть, скажу я. Я читал одну подборку, могу, как вернёмся, дать – очень увлекательно. Хотя нахрена оно тебе на нарнском, у Алвареса и спроси, может, и на бракирийском есть. Короче, отчасти ты, конечно, понимаешь верно. Но эта пессимистичность прекрасно отображает безысходность, упадочность капитализма, и поэтому читать такие вещи, конечно же, надо — именно чтоб видеть, как наиболее мыслящая, развитая часть капиталистического общества хотя бы интуитивно понимает тупиковость этого пути развития. Об этом начали писать ещё в 20 веке на Земле — сравнение светлой, позитивной картины будущего в фантастике стран соцлагеря и прямо противоположной в фантастике капиталистических стран. Можно привести в пример…       Алварес со своим социализмом возникнет даже там, где его физически нет, тоскливо подумала Дайенн. Какой к врагам Валена капитализм, то, что они видят вокруг — это дело рук захватчиков. Уничтоживших другой мир, превративших его в этот самый постапокалипсис просто потому, что у них превосходящие силы, потому что они могут. Это был её народ, дилгары. И что толку, что никто из коллег не бросает на неё многозначительные взгляды — свои привыкли, а Ли’Хор явно перенаделён тактом и благовоспитанностью, да и от приборов предпочитает лишний раз не отрываться. Она и сама всё знает прекрасно. Она не ступала по земле Ормелоса, не касалась стен его зданий — но ей предстоит ступать по этой земле, касаться этих стен. Не в меньшей мере памятник её расе, если честно.       — …Вырождается в крайние формы милитаризма, фашизм, что мы и видим на примере…       Да, настроение и так было отнюдь не на вершине шкалы.       Главная база размещалась в большом шаровидном здании, прежнее назначение которого было уже не установить. Возможно — обсерватория, возможно, судя по системе гермодверей — последний оплот в попытках борьбы с эпидемией…       — Знатная, судя по всему, была здесь битва, — молвил Ли’Хор, осторожно отводя раскуроченную дверь, угрожающую сорваться с последней петли, — а ведь эта штука, по идее, что только на ядерный взрыв не была рассчитана! Это ж чем надо было так шарахнуть…       Освещение было тусклым — аварийный режим, похоже, генератор всё же повреждён. Синкара выразил опасение, что времени у них не так много, как хотелось бы, и теперь подгонял фотографов-шлассенов крепкими бракирийскими выражениями, которых они, впрочем, всё равно не понимали.       — По крайней мере, здесь проще будет с определением времени смерти — и температура, и бактериологический фон… И насекомые, какие-никакие… Хотя сроков развития их личинок мы не знаем…       — Спасибо, Дайенн, но можно без подробностей кухни процесса? Я сегодня неплохо позавтракал, а воображение у меня живое, я не хочу с этим завтраком так скоро распрощаться.       Опасался Ли’Хор не зря — трупы к их прибытию приобрели не самый аппетитный вид, правда, не столько благодаря разложению, сколько благодаря местному аналогу крыс, прыснувшему в разные стороны с первой встреченной ими груды мёртвых тел только при их появлении.       — Ну вот… Ещё немного — и скелеты нам мало что смогли бы сказать.       Для сторонних размышлений не самое удачное время, но какое ж удачное, да и куда их денешь, эти мысли — не относящиеся к их делу, зато естественные. Более естественные, чем бескровная трапеза юрких зверьков, опасливо скалящих из тёмных углов тонкие белые зубы.       Ипша уступили Тирриш не то что широким жестом — если б здесь можно было изобразить анонимных жертвователей, они б и это сделали. Они были б по-настоящему счастливы, если б все вообще забыли, что эта нарождающаяся колония была когда-то их, если б просто не было больше никаких упоминаний, что они были в этом секторе. И упоминаний о Ваханте ипша тоже не любят, крепко не любят. А кто б на их месте любил?       Когда во вселенной сильный встречает слабого — чаще он его подчиняет, реже опекает. Иное дело, когда силы примерно равны, тогда может быть по-разному. Под контролем ипша и теперь не слишком обширные территории, они из тех рас, что всегда более были сосредоточены на усилении и возвеличивании метрополии, военная отрасль не была у них приоритетной, но была (да и остаётся) достаточно сильной. Но они предпочли не проверять возможности своей армии, а пойти на соглашение с дилгарами. Что ж, вселенная полна примерами политических решений, за которые потом одна часть нации не знает, как извиниться, а другая… не то чтоб не стыдится. В лучших традициях жанра, стыдится того, что была в этом замечена и запомнена. Хотелось бы, что говорить, чтоб все понимали. Никто не хотел войны, никто не взялся б предсказать её исход. Если можно избежать войны — разве не всякий сделает всё возможное, чтоб её избежать, ради детей, ради будущего? Чем-то подобным и Земля объясняет свою мировую с правительством Картажье — отдельные голоса прибавляют при этом, что любой из миров Лиги на их месте поступил бы так же, просто им такого не предлагали. Ну, история сослагательного наклонения не знает, сейчас можно утверждать всё, что угодно. Извиняться перед памятью вахантцев смысла нет — они уже не ответят. Что им проку, даже если сказать, что этот вот Тирриш — это памятник не инженерной мысли ипша и технологическим достижениям дилгар, а их рабскому самоубийственному труду? Но ведь это так. Вахантцы не рассчитывали конструкции этих плавающих в верхних слоях негостеприимной тирришской атмосферы — планета напоминает Тро’Какт минбарского сектора или Венеру солнечной системы землян — «блинов», которые земляне романтично сравнивают с листами кувшинок. Не изобретали солнечные панели и устройства для добычи и разложения серной кислоты. Они просто занимались монтажом всего этого — в условиях эдакого прижизненного ада, вокруг облака серной кислоты, внизу бушующее пламя, вверху — бесстрастные руководители проекта, ставящие очередные отметки на графиках работ и поглядывающие в иллюминаторы с довольными улыбками. Может быть, вахантцы и спорили между собой, кому из них не повезло больше — этим строителям, или подопытному сырью в дилгарских лабораториях, или всем остальным, на родной планете проигрывающим битва за битвой маленькому шипастому шарику, беспечно юлящему под объективом микроскопа.       — До чего ж мудрое решение было в скафандрах выходить — представляю, какой тут стоит запашище.       — Да в любом случае, до этих бы не добрались, — Итишшу, первым дошедший до, видимо, некой центральной залы, показывал на потолок, — крыльев я у них не заметил.       — Ну вообще-то тут и птички тово… Явно не нектаром питаются.       Команда разбрелась по зданию, тихо паникуя от каторжности предстоящего труда — трупы, изувеченные и по преимуществу обескровленные, были везде, и в комнатах, и в коридорах, силовики-дрази возле носилок скучали в ожидании и время от времени постреливали в пробегающих вдоль стен падальщиков — слишком юрких, впрочем, чтоб хоть одно попадание было удачным.       Занимательно, что никто так и не поднял, за всю историю, вопрос, почему у этой планеты не был выставлен карантин по биологической угрозе, по всем правилам. А кто бы выставлял? Сектор ничей, вдалеке от торговых путей — официальных и благопристойных путей, конечно. И вообще, все по соседству всё знают, и вообще, неудобно и говорить о таких вещах, но дилгары прицельно подбирали именно такую бактерию, которая не была б опасна ни для них, ни для их деловых партнёров — меры безопасности в любом случае были на высоте, но поиск такого индивидуального средства был… особым шиком, видимо. Могло ли быть такое, что пираты просто не знали, где высаживаются, что случайно наткнулись на пригодную для обитания планету, более никем разумным не обитаемую? Маловероятно, и хурры, и гроумы, и дрази знали, какая печальная судьба стоит за этими координатами, а из прочих кто не знал — им было, кому сообщить…       — Как это вообще? — ужасался Ли’Хор, задрав голову, — стена-то округлая… Потолок вообще решетчатый… Как он там закрепил эти штыри, припаял электросваркой? Что у нас там теперь в круге? 4, или следующая буква?       Среди этих стен теней вахантцев и эха их голосов ожидать уже бессмысленно, уже много лет у этого места были другие хозяева, оно обжито ими, пропиталось их духом. Назначение этого места действительно теперь сложно установить — часть «родной» аппаратуры была разобрана, на запчасти или на драгметаллы, на другой — в самом прямом смысле на ней, прямо поверх массивных зеленовато-серых корпусов — установлено пиратское добро, талантливые почему-то не до общественно полезных дел руки подцепили его к кабелям питания мастерски, иногда выстраивая хитроумные цепочки из трансформаторов, если напряжение не совпадало. Компьютеры, сканеры, мини-лаборатории… Сейчас всё это в состоянии разной степени повреждённости, хаяк Хинчи из отдела контрабанды аккуратно складывает в большой контейнер разнокалиберные носители информации, вслух удивляясь, почему они не понадобились тому, кто устроил тут этот разгром. А кое-где и перепланировку сделать не погнушались — эти перегородки явно не проектные… Хотя это могли и последние вахантцы, нашедшие здесь последний приют, изначально это здание явно не предназначалось для постоянного проживания, но большинству существ тяжело жить общей страдающей кучей, нужно как-то разграничивать спальные места хотя бы для отдельных семей… Теперь это, конечно, спальные места пиратов, некоторые из этих закутков можно даже назвать по-своему уютными. Если их и смущала необходимость при заселении сперва вынести отсюда горы разложившихся трупов, то ничего об этом не известно. Похоронили они их? Просто выбросили где-нибудь за углом? Сожгли? Среди их вещей, возможно, были какие-то дневники, сохранившие хронику последних их дней, последних мыслей и чувств. Но едва ли эта братия испытывала трепет перед подобными вещами.       — Ничего не понимаю… — пробормотала Дайенн, — почему И?       Нарн, проследив за её взглядом, подошёл к стене, сомнительно украшенной кровавым художеством.       — Это что, мы где-то прозевали столько букв?       — Не думаю…       Дайенн, на всякий случай с бластером наизготовку, пинком распахнула очередную дверь. Опасения были напрасны — крысы, всё те же крысы, с пронзительным визгом скрывшиеся в пробоине в стене, полоща длинными чёрными хвостами. Но честно говоря, лучше б она встретила здесь компанию живых и вооружённых отморозков, чем то, что увидела.       — Во имя Валена…       — Матерь Божья, — в тон ей отозвался за спиной Синкара.       В тусклом свете единственного работающего светильника картина — подвешенная в сети кабелей окровавленная фигура — смотрелась особенно кошмарно.       — Он… мёртв? Хотя, какова вероятность, что — нет… Надеюсь, они… обесточены? И впрямь как Алварес переживёт, что воочию этого не видел… Что это у нас теперь за символизм — паук в паутине?       — Скорее уж — муха, — Дайенн аккуратно переступала через натянутые тросы, — или марионетка…       — В принципе, логично, — Синкара дёрнулся было тоже, но по некотором размышлении решил остаться на месте. В конце концов, это и не его епархия, ему сейчас надо б было руководить описью всего того, что не сожжено и не раскурочено до полной неопознаваемости, но было такового немного, Сима, пожалуй, справится, — паутина — это про пиратов как раз, сами ж загоняют себя в расставленные этим ловушки… Ну и марионетка — это опять же намёк на шестёрок этих «Теней»… Смотрю, с Алваресом поведёшься — премудростей в мышлении душевнобольных наберёшься. Хотя, мы ведь не знаем, кто он, откуда, этот, прости Господи, художник… Может, по неким своим меркам он как раз нормальный?       — Помилуй Вален наши души… — выдохнула Дайенн, когда добралась до цели. Мороз по коже — это уже не отображало того, что она испытывала сейчас.       Подвешенный, разумеется, был мёртв. Иначе и быть не могло — потому что тело было сшито из кусков разных тел. Голова — косым швом из металлических скоб, идущим от левой стороны подбородка к правому виску — составлена из куска головы землянина и куска — центаврианина. Брови определённо земные, а нижняя челюсть, хорошо просматриваемая благодаря разорванным губам — центаврианская… Левая нога, как видно сквозь продранную штанину — дразийская. Судя по ногтям, правая рука принадлежала бракири. Дайенн отвернулась, выравнивая дыхание — было дурно. Она ко многому себя готовила, видит вселенная, с тех пор, как они занимаются этим делом, она думала, что готова увидеть всё. Как же она ошибалась…       — Что там? — встревоженно спросил Синкара.       Дайенн осторожно отвернула полу куртки химеры — что искала? Что-то, указывающее на личность — кого из тех, кто вошёл в эту кошмарную инсталляцию? Но во внутреннем кармане действительно что-то белело.       — Нет, нет, нет… Во имя всех подвижников, это уж слишком…       С прямоугольника фотографии на неё смотрело лицо напарника. Фото из личного дела, какое когда-то положил перед ней алит Соук. Не желая отвечать, ни себе, ни кому бы то ни было ещё, что и зачем она делает, Дайенн сунула пакет с фотографией не в контейнер для сбора улик, а в карман скафандра. Никто не должен увидеть это, чего б это ни стоило её совести потом. Потом, когда она во всём разберётся… Разберётся, чего бы ей это ни стоило, да. Но сейчас ни единый посторонний взгляд не должен этого видеть.       — Думаю, на этом можно уже и всё, — Кронос Лютари, врач-центаврианин, безуспешно пытаясь почесаться через костюм химзащиты, в каковые, по настоянию Дайенн, облачались все, кто входил в этот отдел морга, понёс к стерилизатору очередную партию инструментов, — а то так и самим кончиться можно… Стреляных уж Кесса оформит, скоро придёт. Не шибкая спешка, хотя бы этих, символичных, разгребли. Что, говорю ребятам, чтоб паковали на отправку? У нас эти, с нарнской границы, ещё невыгруженные стоят. Вся галактика с ума посходила, Иларус помилуй…       Дайенн прошлась вдоль мониторов — ничего такого, чего бы она не ожидала увидеть, на них пока не было. Впрочем, теперь её действительно удивить будет сложно. Не после трупов, вспоротые животы которых были начинены наркотиками и взрывчаткой — ну, положим, этот символизм тут поняли все, чем торговали — тем и нашпиговали. Не после пепла той же самой макулатуры, утрамбованного в пустые глазницы и рты ещё нескольких — тут тоже в принципе всё понятно. Не после этого… конструктора. Что он хотел сказать этим изуверством, впечатлившим даже повидавшего всякое Саргостиора? Что в заговор «Теней» входят представители разных миров? Что все они — земляне, центавриане, бракири, дрази — суть одно? Но при чём здесь фотография Алвареса? Нет, она не готова предъявить коллегам этот выпадающий из схемы, влекущий новые споры, ссоры, мучительные вопросы элемент. Обработанный, в то время, когда Лютари был поглощён исследованием сильно фрагментированного голианского тела, он теперь покоился в её внутреннем кармане, и это делало всю ситуацию ещё более абсурдной, хоть это и казалось невозможным. Алварес носит так фотографию брата, а она вот теперь будет носить — его. До тех пор, пока не найдёт нужные ответы, и лучше этому произойти поскорее. Думается, и алит Соук (хоть с ним она по-прежнему преступно не готова говорить) согласился бы — последнее дело подозревать Алвареса в связи с этим делом, никто в здравом уме не станет свидетельствовать против себя…       В здравом уме, да. Но ведь никто и не считает, что пришпиливающий обескровленные трупы к потолку — нормален. Вопрос только, как он связан с Алваресом. Впору спросить Симу, что у них там за легенды о тёмных близнецах…       Выкатили каталку в объятья уже поджидавших санитаров-дрази. Здесь, говорит Лютари, можно б было даже шаттл-гробовоз не гонять, просто швырять трупы вниз — сгорят раньше, чем достигнут земли, вместо со всей заразой, даже будь то чума дракхов. Но нельзя так. Поэтому невостребованные мертвецы сжигаются в специальной печи в утилизационном комплексе, расположенном в сердце «блина», а урны с прахом полагается хранить в течение 50 лет, на случай, если каким-нибудь поздним родственничкам-наследничкам они всё-таки понадобятся. Такой протокол почему-то действовал на Тиррише и на Казоми, Альтака от подобного счастья открестился на подлёте, заявив, что у него на Яноше для колумбария места не было и тут не будет, Саргостиор надеялся эту норму опротестовать тоже. Не то чтоб места действительно не было — навалом его, места-то, но нет никакой логики в том, что два полицейских отделения живут по регламентам, отличным от всех остальных космических объектов.       Прошли шлюзы дезинфекции, сняли и убрали в шкаф костюмы, в коридоре столкнулись с Л’Тачлит, идущей в некислородную прозекторскую — в передних, длинных конечностях она несла крупногабаритный контейнер, одной из коротких боковых лапок придерживала ручку метанового баллона. Закончила с бакпосевами и теперь ещё пошла на вскрытия, бедняга. Хорошо хоть, некислородников среди трупов было существенно меньше…       Кесса была на сложной операции, медсестра-хаяк, дежурившая в приёмной, сказала, что освободится она ещё не скоро. Лютари пожал плечами — он так и так отправлялся спать. Дайенн рада б была последовать его примеру, но следовало сначала обсудить первые результаты — можно не сомневаться, стихийное совещание в местном кабинете насильственных уже в разгаре, её одну ждут. Кабинет этот Дайенн по возвращении мельком видела, но сейчас без провожатых бы не нашла, к счастью, встреченный в коридоре силовик-транталлил согласился её проводить, вслух удивляясь, да где тут можно заблудиться, планировка ж простейшая, интуитивно и ребёнку понятная.       Возможно, это так и есть, если смотреть на схемы — всё действительно просто и ясно, радиальная планировка с печами и генераторами в центре, откуда коммуникации расходились к жилым и производственным отсекам, три «этажа» — нижний занимали госпиталь и тюремные коридоры, средний — жилые и рабочие кабинеты, верхний — доки и грузовые помещения. На практике в системе лифтов и галерей нужно было ещё разобраться. Их расположение подчинялось уже не принципу простого геометризма, а производственной логике — ближе всего переходы были сделаны между теми точками, которые чаще всего соединяются регулярными маршрутами. То есть, какими они предполагались, когда здесь был ещё первый росток будущей колонии. Смена профиля повлекла и неизбежные изменения внутри. Больше они, правда, коснулись второго из обжитых «блинов», превращённого в большой ремонтный док для «Серых крыльев» и заправочную станцию для проходящих транспортников. Здесь перепланировок было значительно меньше, но и они влетели в солидную денежку. Но это вполне компенсировалось восстановлением садов — в итоге Тирришское отделение практически не зависело от внешних поставок, выращивая почти все продукты на месте. Действовала даже лаборатория по производству синтетического мяса — по стандартам ипша, конечно, на вкус нарнов и землян пресновато, на вкус центавриан вообще глина глиной, но обилие выращиваемых тут же специй вполне спасали дело. Что по-настоящему пугало Саргостиора и глав отделений — это перспективы, пока, к счастью, отдалённые, капитального ремонта, к примеру, обшивки. А уж если что-то случится с тросом… Материал, способный выдерживать адские температуры у поверхности планеты, был дилгарским, формулу-то расшифровать не проблема, у ипша она, кажется, даже есть, но технологические возможности для производства есть у землян, центавриан и вриев, и сколько это будет стоить — примерно понятно. Обследования троса — на ту глубину, на которую получалось опустить ремонтные боты — пока обнадёживали, но картина дрейфующего, как тракалланский город, отделения время от времени являлась кому-нибудь в кошмарах.       Да, если говорить о кошмарах… Перед сном надо будет подняться наверх, полюбоваться видами из обзорных окон. Всеми силами постараться отпечатать перед внутренним взором именно их, заслонить как-то образ конструкта в паутине. С фотографией Алвареса на груди. Тёмные близнецы… Сима просто обязан сказать что-то такое, чтоб она перестала об этом думать.       Сима, правда, как раз отсутствовал — с местными коллегами оформлял документы на утилизацию конфиската (практически, впрочем, утилизированного неизвестными налётчиками, уцелевшего было мало, так что это была в основном формальность для отчёта — засвидетельствование уничтожения такого-то количества алкоголя и оружия. Отдел наркотиков со своей частью задачи уже справился).       — Что-то я уже не верю, что мы когда-нибудь поймаем этого… Франкенштейна, — проворчал Синкара, пересматривая неутешительные первичные результаты работы с компьютером космодрома, — приходит куда хочет, шинкует толпу вооружённых головорезов в капусту, собирает, кстати говоря, кучу трофеев — в оружии и кораблях у него теперь недостатка нет… А мы хронически на два шага позади.       Синкаре было мрачно – по его настоянию и под его руководством силовики и убойники – кроме Дайенн, руководившей погрузкой трупов – три часа прочёсывали окрестности. Мог ведь кто-то успеть убежать, может у них быть на сей раз живой свидетель, видевший больше, чем пленники с Яришшо, и в состоянии более вменяемом, чем Аделай Нара? Ведь это настоящая кислородная планета, условно пригодная для жизни (для пиратской жизни, во всяком случае), здесь можно было хотя бы попытаться… Итишшу пытался втолковать, что они тут вообще-то уже прочесали и просканировали на сто рядов, чай не глупее вас – куда там. Г'Тор втолковывал уже Итишшу, что вот есть такие люди – органически неспособные поверить, что кто-то другой способен сделать сразу и на совесть, как отказаться от возможности лишний раз измордовать себя и окружающих.       Результатов, разумеется, не было и в этот раз. Итишшу всю обратную дорогу крыл не в меру дотошного кандарца отборным дразийским матом – насилу все вместе убедили не дотягивать до захода солнца. Половина народа едва на ногах держится, а дел ещё невпроворот.       — А может, и радоваться надо, что позади? — проворчал под нос Ли’Хор, — не очень хочется, если честно, лично с этим вот встречаться… Но придётся, видимо. Сам он не остановится, это уже ясно.       — Ну почему же, — нервно усмехнулся Итишшу, — вот закончатся пираты как класс…       — И всё закончится? — улыбнулся Синкара, — о, ничерта подобного. Всё только начинается. Пираты — пешки, ты же слышал. А вот фигуры, которые по цепочке вытягиваются… это будет такой шорох, что живые позавидуют мёртвым. Он, собственно, уже начался. Недели не прошло, на основании расшифрованного нашими аналитиками на Земле и Марсе уже кого-то арестовали… Передали материалы также на Бракир, Нарн и Захабан, там, видимо, тоже скоро тот же вой подымется. Альтаке уже анонимные письма с угрозами приходили, в другие отделения тоже.       — Ну, эти откупятся, не знаем мы будто, как это делается… Разве что припугнёт их это немного, о смысле жизни задумаются. А то ведь мало ли, с такими возможностями ему и дипломатический транспортник ничего не стоит захватить…       Дайенн снова бросила взгляд на экран Митши — программа поиска, сопоставляющая данные трупов с базами, выдала ещё два результата. Саргостиор, не спрашивая особо-то ничьего мнения, дополнил базу данными, полученными — не по официальным, конечно, каналам — от пары весьма дорогих госпиталей, о которых ходили слухи, что деньги там решают все вопросы… то есть вообще все. И совпадений за всю историю находилось уже немало. К делу эти результаты, понятно, не подошьёшь — объяснять, как заполучил конфиденциальные данные, Саргостиор имел не больше желания, чем руководство госпиталей, это было направление, в котором необходимо дальше копать, но и это помогало.       — Ну, это в любом случае не наши заботы. Наши заботы на ближайшее время — Аид.       — Ага. Вы ближе, вы лучше тот Аид знаете. Там пару лет можно блуждать, стукаясь обо все астероиды, в поисках этой базы… Саргостиор говорит, даже он со своим опытом не взялся бы.       Дайенн вытащила из кипы своих бумаг один листок.       — Покажи ему вот эти цифры. Просто спроси, да или нет.       Итишшу пожевал губы.       — Гм… координаты на аидские похожи, да. Откуда циферки, если не секрет?       — Угадай. Были вырезаны на одном из этих ребят на потолке.       Вито присвистнул.       — Борзый, однако, у них главарь… Сам к месту следующего преступления приглашает?       — Вообще-то, кажется, не в первый раз, — пожала плечами Дайенн.       — Действительно, как иначе-то. Аид немного не то место, где мы можем напороться на его очередные художества случайно. А он же, как Алварес говорил, не из тех маньяков, когда задушенную жертву закапывают в безлюдном месте. Ему надо, чтобы его действа были обнаружены, чтоб все обсуждали, ахали, в газетах писали.       – Маньяки – они такие, да, - кивнул Ли’Хор, - просто убить это для них мелко, надо представление устроить. А это – классический маньяк, хоть тема и не классическая. Вот даже на всякий случай координаты пишет, чтобы не дай бог не пропустили.       — Интересно, сколько ещё буковок-циферок он нам успеет намалевать, прежде чем пираты всей ордой сдадутся и попросятся в стены родной тюрьмы укрыться, как в материнскую утробушку… — Итишшу поднялся, — ладно, пойду, попробую, чем чёрт не шутит. Если и правда оно — надо ж готовиться…       — Готовиться… Морг, что ли, расширять? — проворчал Синкара, — некоторая фора времени у него всё-таки была. Опять приедем к горе трупов и ничерта. Опять над очередной буковкой будем головы ломать. Ну или циферкой… Или может, вообще знаком препинания, кто его знает, логику его… Дайенн, вот ты больше всех с Алваресом общалась, мудрости набралась, как считаешь, куда его фантазия на сей раз выведет? Может, теперь нам на стене Богородицу изобразит и иероглиф китайский? Силовики вон, ребята позитивные, в дороге, кажется, ставки делали, какой там значок будет…       – …и ни один не выиграл, - кивнул центаврианин Санта, тоже из тирришских убойников, - я смею полагать, тоже кое-что понимаю в этой теме. Всегда есть система. Но эти знаки – не порядковый номер, не соотносятся ни с названием места, ни с именами жертв… И всё же, если б он не считал, что мы сумеем истолковать послание – он не оставлял бы его.       – Ну, будем считать, что он переоценил наши мозги?       – Я, может, что-то тупое сейчас спрошу, - подал голос Ли’Хор, - но может быть такое, что он… ну… и не собирается в этот Аид? Ну всё-таки место действительно не очень проходное, не зная броду, можно и корабль убить…       Синкара покачал головой.       – Кажется, этот знает брод везде, где надо и не надо. Как-то ведь он сел на Ваханте.       – … и он передаёт эти координаты нам, чтобы уже мы разобрались с недобитками, а у него на этом всё? Вроде как, последние точки над И…       Санта обернулся со снисходительной улыбкой.       — Ли’Хор, ты много с ходу вспомнишь маньяков, умевших вовремя остановиться?       Нарн развёл руками.       — Я не уверен, что вообще многих с ходу вспомню. Я не спец по сдвинутым мозгам, как-то больше по обычным бандитским разборкам… А эта братия тоже, конечно, с огоньком порой к делу подходит, но чучело из кусков разных тел пока ещё никто не собирал. Вот хоть режь меня, я б не придумал, что он этим сказать хотел… Говорят, что надо уметь мыслить как преступник. Ну не знаю, если мыслить как этот вот, так недолго и самому, по-моему… Это я никому не в обиду, но вы там скажите своему Алваресу, чтоб поосторожнее.       — Ему это все уже сказали, — усмехнулся Вито, — но он же в своём роде тоже маньяк. Пока мы тут судим-рядим, он там Альтаке мозги выклёвывает, прямо не сомневаюсь. Правду сказать, оно всё больше выглядит как личный вызов. Почему он сшил по полголовы человека и центаврианина? Может, конечно, потому, что по его мнению так красивше, а я просто параноик, раз вижу в этом жирный и некрасивый намёк…       Дайенн чувствовала, что прямоугольник фотографии всё сильнее жжёт тело. Выложить его сейчас? Нет, нет…       Всю дорогу с Ваханта она искала хотя бы для самой себя приличное объяснение, почему так поступила. Почти нашла, но потом была эта адская карусель зверски расчленённых тел и тел, которые необходимо было расчленить спокойно и правильно, с чувством вины — хотя всем вроде бы очевидно, что их-то вины здесь ни капли — перед Л’Тачлит, которой приходилось, с забранными образцами для бакпосевов, каждый раз проходить через шлюзы дезинфекции и надевать маску своего баллона — что поделать, лаборатория кислородников ближе и больше, в метановой сейчас своя работа кипела. Можно было уйти и раньше, но так хотелось поскорее… не то чтоб закончить, до «закончить» тут ещё далеко, но насколько возможно приблизиться к этому, да и неудобно было перед Лютари, и так целиком взявшим на себя все центаврианские трупы — хорошо хоть, их на общем фоне немного.       Почему? Из-за проклятых слов проклятого Такерхама, которые всё равно не могли побудить этот минбарский принцип защиты чести, потому что он менее всего может относиться к Алваресу? Из-за чувства вины перед алитом Соуком, в поручении которого пока что не слишком преуспела, и как следствие — желания предоставить ему то, чего не знает больше никто? Разумеется, хотелось бы, чтоб сперва у неё были какие-то версии, как понимать этот новый неожиданный элемент, с чем он может быть связан. Версий пока не было, а вот понимание сути того, что именно она сделала, становилось всё сильнее — и с каждой минутой промедления становилось всё сложнее выложить эту фотографию, и от этого становилось ещё поганее. Так бывало давным-давно, иногда в детских снах, которые она помнила потом очень смутно, без подробностей, только само это чувство — она совершает нарушение. Идёт туда, где ей быть не подобает, делает то, что приводит в ужас её саму, а уж в какой ужас приведёт взрослых — нечего и говорить. Она понимает это внутри себя — и всё же обнаруживает себя уже сделавшей это. И тягучая, жадная трясина страха, тоски, раскаянья, стыда затягивает её… Мама успокаивала, говорила, что такие сны снятся всем, и ей снились, от этого становилось немного легче. Сейчас — не сон, и нет рядом мамы, чтобы успокоить…       Наконец закончив борьбу со строптивым душем, Дайенн облачилась в домашнее платье и решила посвятить остаток вечера дальнейшему изучению файла, переданного ей Схевени. Она благодарна была судьбе за две вещи — что разговор с алитом Соуком состоялся до очередной встречи со Схевени, и ей не пришлось упоминать о своём намеренье заняться изучением идеологических текстов корианцев, и что Нирла сейчас у Шочи Каис — ведь девочка непременно проявила бы любознательность к тому, что сейчас читает обожаемая ею госпожа Дайенн, и все слова о том, что это слишком сложная взрослая книжка, её бы не остановили. Она с упорством, которое стоило б поставить в пример многим взрослым, читала инструкции к лекарственным препаратам, искала описания симптоматики болезней, противопоказаний и побочных эффектов, благодаря чему уже дважды в отсутствие медперсонала сумела принять верное решение, в одном случае отключив капельницу с препаратом, вызывающим у пациента, как выяснилось, угнетение дыхания, в другом — напротив, добавив препарат, снявший приступ тахикардии.       В обратной дороге почти всё время провели в кают-кампании, доработка отчётов превратилась в коллективное творчество – спасибо Синкаре, который ни себе, ни кому вокруг с рабочего настрою сбиться не дал, сидел, вслух страдал о невозможности разорваться, и в рейде в Аид принять участие хочется – такие записи в послужном списке вообще не часто появляются, и там как раз, по меткому выражению Ранкая, пара субъектов отменила таки бронь на ближайший рейс к кандарскому солнцу, скоро будут готовы что-то да сказать. Дайенн тоже было о чём подумать в этом плане, но думала она, пытаясь свести первичные результаты в окончательно внятную картину, о других вещах. О Ваханте – не было времени, конечно, на экскурсии по окрестностям, но и того, что видела, хватало для самых разнообразных мыслей. Почему ни одна сволочь так и не нашла в себе решимости поднять вопрос о биологическом карантине? Лучше поздно, чем никогда. Дилгарские сомнительные гарантии безопасности канули с ними вместе, да и касались они их самих и союзников. Дрази, например, их союзниками не были, они были, в составе первого населения колонии Латиг, таким же материалом для экспериментов. Если никто из первых высадившихся на Ваханте пиратов не повторил судьбу обнаруженных там трупов через годик-другой, это действительно должно так успокаивать? В истории до чёрта примеров, когда заразе требуется лет десять, чтобы приспособиться к чужеродному организму, зато уж как приспособится… Зато вот полицейские лаборатории обременены прекрасным и бессмысленным делом этих бакпосевов, для прояснения причудливого и извилистого пути существ, визами сроду не обзаводившихся, хотя любому понятно, что не влияют эти результаты особо ни на что – добропорядочные граждане и прежде не совались в сомнительные места, не озаботившись прививками и страховками, а не добропорядочные как руководствовались своими соображениями, так и впредь будут.       Об Ормелосе. Прошли десятилетия, они так или иначе многое меняют в облике и умонастроениях вселенной. Особенно когда на сцену выходит такой фактор, как живые дилгары. Вновь живые… У Ормелоса никакого карантина не выставили – незачем было. «Выжгло всю заразу», как выражались представители навскидку пяти миров определённо. Могли ли они говорить иначе? Они отражали умонастроения своих народов, да и ведь не их воля вызвала взрыв звезды, а от естественного злорадства кто мог бы удержаться тогда, и посреди всех слов и мыслей про божью кару кто вспомнил бы, что на планете были дети, которые никаких преступлений ещё не совершили? На тот момент даже не нужны б были возражения, что дай время – совершили б тоже, для этих соображений опять же пришло время позже… как и для неуклюжих извинений за то злорадство, за то, что никто и не говорил, мол не было возможности для каких-то спасательных предприятий. Не было даже мысли такой. Всё-таки мы судим о любом мире по его взрослым представителям, по тем, с кем вступаем в эти порой очень болезненные контакты. Разумеется, все понимают, должны понимать, что у самого циничного, чудовищного врага бывают дети, это не касается только Изначальных, существ иной природы. Тогда было несомненным – сама вселенная избавилась от своих самых чудовищных порождений, избавилась радикально, сожгла самое гнездо зла… восторг от этой мысли тогда был сродни опьянению и неизбежно порождал тяжкое похмелье у потомков: мы просто радовались тому, что иногда можно переложить нашу ответственность на вселенную, переложить столь удачно, без капли сомнений. Но она всё равно вернётся, в иной форме и в иное время – военное или мирное… Минбарцы знали, что на Земле есть дети – и они могли позволить иным мирам думать, что отступили на Рубеже при мысли о них. Центавриане знали, что на Нарне есть дети, но не тратили время на поиск оправданий, вместо них этим занимались миры, занявшие позицию нейтралитета (во имя сохранения собственных детей, конечно же). Минбарцы, по крайней мере, сделали немало для спасения беженцев тогда, они могли себе позволить. Могли позволить даже надавить на некоторые колеблющиеся миры – и тем избавить их от поиска оправданий в дне сегодняшнем. Оправдания лучше готовить заблаговременно, сказал один землянин, особенно если ты не просто проходишь мимо чужой беды, не в силах что-то сделать, а являешься автором этой беды, мы и то и сё делаем, разумеется, ради благополучия потомков, главное быть уверенными, что потомкам хватит и средств, и моральных сил расплатиться за это с нашими жертвами. Есть ли эти оправдания у алита Соука? В разговоре с ним, как и в разговоре с самой Сенле, ни разу не прозвучало словосочетание «биологическое оружие», но была ль нужда озвучивать очевидное? Была ль нужда даже оговаривать, что никто, разумеется, не собирается пускать его в ход, обладание таким оружием – гарант нашей безопасности, действенная острастка для потенциального врага. Всё это придумано задолго до нас – землянами, центаврианами, кулани, моради… Только дилгары, пожалуй, и не пытались прикрыть свои гнусности никакими лицемерными фантиками, являли их такими, как есть – мы разрабатываем и применяем биологическое оружие, потому что можем это. Они не искали никакой вины за жителями Латига и Ваханта, не убеждали, что те сами их вынудили, они были истым, осознанным злом – и вселенная истребила их с лица галактики…       Минбарец не должен лгать, а вот недоговаривать — может. И если можно недоговаривать о биологическом оружии, то можно недоговаривать и о некоторых самостоятельных шагах в познании того, с чем повезло столкнуться. В сущности, у неё нет сейчас иного пути, кроме как продолжать идти, как идёт. Прямого запрета на изучение чужой культуры нет, значит, она не совершает преступления. Да, она всё равно совершает ослушание — не рекомендовано это почти то же, что запрещено. Но всё же иногда можно и уделить внимание различию этих понятий. Если алит Соук считает, что для знакомства с чужой идеологией она недостаточно устойчива к соблазнам — то для неё, как для воина, это оскорбительно. Конечно, он старейшина, и подвергать сомнению его авторитет — грех, но всё-таки будем честны — он не воспитывал её, и не может так же оценить её моральную устойчивость, как её наставники. Если бы суждение о её готовности к соприкосновению с теми или иными идеями выносил бы, к примеру, дядя Кодин — она б и не вздумала пререкаться. Впрочем, наверное, и тогда загорелась бы мыслью доказать ему, что способна превзойти эту невысокую оценку. Может, это и самонадеянно, но воину и не пристало в таких вопросах смирение и покорность жрецов. Воин обязан преодолевать и доказывать. К счастью, после того, как она пересказала события последних дней в контексте их связи с личностью Алвареса, тема сменилась так, что ей не пришлось упоминать о своём разговоре со Схевени. Плохо то, что все последние рабочие моменты слишком выбили её из колеи и она не додумалась спросить у Схевени — а зачем существует этот перевод на минбарский, для кого? Нет, запрета на публикацию этих работ на Минбаре, насколько ей известно, нет, но неужели кому-то это может быть интересно? Допустим, специалистам, изучающим культуру других миров — да, но не массам народа это точно. Это всё совершенно не про них… Дайенн вздохнула, открывая очередную сноску — они увеличивали вес документа мало не вдвое. До сих пор она недалеко продвинулась именно в силу того, что изучала содержимое сносок, для чего ей пришлось на целый вечер углубиться в земную историю. Люмпен-пролетариат… О, ясно, значит, несколько часов назад она имела честь беседовать с люмпен-пролетариатом. Прекрасно, выражаясь языком Алвареса и Схевени, осознающим свою классовую сущность… На Минбаре нет люмпен-пролетариата. Впрочем, она действительно готова поспорить со Схевени по вопросу, есть ли на Минбаре просто пролетариат. Будет готова, когда освоит предмет разговора достаточно хорошо… Но ведь действительно этому определению — неимущего, бесправного слоя, существующего лишь для поддержания собственного существования и обслуживания привилегированного слоя, не соответствует никто в их народе. Ни один минбарец, возделывает ли он землю, управляет сборочным конвейером или прислуживает в храме, не работает на другого минбарца. Он работает на общество, даже если выполняет приказы вполне конкретного руководителя. Так же как ни один руководитель, какого бы высокого ранга он ни был, не мог бы поставить своей целью личное обогащение. О таком просто неприлично говорить. «У пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять, они должны разрушить все, что до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность»*. Что ж, алит Соук прав, это звучит более чем угрожающе… Но ведь частная собственность никогда не имела высокого приоритета у минбарцев. Наиболее чтимые обществом граждане — подвижники — собственности не имеют вообще. «Пролетариат, самый низший слой современного общества, не может подняться, не может выпрямиться без того, чтобы при этом не взлетела на воздух вся возвышающаяся над ним надстройка из слоев, образующих официальное общество»*. Ну, это понятно, как понятен и ужас всего этого официального общества перед подобной перспективой. Впрочем, сразу вспоминается ирония Схевени в этом их последнем недолгом разговоре — о том, что в истории каждого мира хватает междоусобных войн и гражданских переворотов, в которых проливается немало крови, калечится немало судеб, но ничто из этого не ужасает буржуазное сознание так, как борьба угнетённых за своё право жить по-человечески. Спорное утверждение… Как воин, она не может назвать себя пацифисткой, но философия воина требует быть всегда готовым к войне, но без нужды не начинать её первым. Особенно философия воина-медика, призванного спасать жизни. Нет ничего хуже, чем бессмысленное кровопролитие. Но кто определяет его смысл — победители, побеждённые? «Если не по содержанию, то по форме борьба пролетариата против буржуазии является сначала борьбой национальной. Пролетариат каждой страны, конечно, должен сперва покончить со своей собственной буржуазией*». Некоторая успокоительность этой фразы полностью нейтрализуется тем соображением, что с собственной буржуазией корианцы как раз покончили, теперь можно приняться и за чужую. Впрочем, если какой-то мир даст им почву для такого вмешательства — именно такое положение его граждан, как описано здесь — должно ли это беспокоить Альянс? Конечно, Альянс против вмешательств во внутренние дела миров — но это должно касаться только участия Корианны, возражать же против самих революций — опять же вмешиваться во внутренние дела, разве нет? Велика ли беда, если Корианна, и не бравшая на себя в полной мере обязательств Альянса, поддержит процесс, который и так уже происходит? Если Центавр, Захабан или та же Земля доведут свой пролетариат до того, чтоб он пошёл путём Корианны — не сами ли они будут виноваты?       — Добрый вечер. Вы здесь ждёте кого-то?       Нефилим** подняла взгляд. Голиане, пока маленькие, от сверстников из землян и центавриан не слишком отличимы, на взгляд безволосых рас, по крайней мере. Но — дело даже не в том, что Ли’Нор к безволосым технически уже не относилась, во-первых, голиан она видала разного возраста, во-вторых, у этой девочки уже начали оформляться складки и валики кожи, которые отличают голианские лица от «родственных» рас.       — Ну, можно и так сказать. Жду, когда очнётся один хмырь… А ты работаешь здесь, что ли? Не слишком мала для этого?       Голиане где только не работают, внутренне вздохнула про себя, и не всегда соотносимо с возрастом. В этом плане, правда, Альянс немного порядок навёл, использовать детский труд большинству его членов стало крайне сложно (что ставит в довольно замысловатое положение тех же нарнов, у которых совершеннолетие в 10 лет), но велика ли беда, когда есть «свободные» территории. Ещё одни жертвы центавриан — благодаря главным образом им, да ещё некоторым ближайшим соседям, некоторые голиане во многих поколениях жители этих «свободных территорий», слабо представляющие себе, что делали бы на родине, если б вдруг оказались там.       Нирла гордо вздёрнула подбородок.       — Господа медики мне разрешают. Я стараюсь помогать, больных много, им не успеть везде, ну и вот что-то несложное — лекарство дать, пищу принести — и я могу. Госпожу Каис, у которой я сегодня была, срочно вызвали, вот я и пришла сюда… Это вы о ком? Я тяжёлых вроде всех знаю, ну, только если новых не привезли…       — Солмокона, бракири.       — А, с черепно-мозговой травмой, после драки. Их двое таких было, ещё голианин, но он уже умер. Наверное, и Солмокона умрёт, хотя у него не такая страшная травма, как у Кулзанка, тому вообще всю голову поломали, ужас.       — Очень надеюсь, он не умрёт раньше, чем ответит на мои вопросы.       Нирла внимательно набирала из шкафчика на поднос бутыльки и ампулы.       — Ну что за люди, вот опять децинон к ренофрену поставили… Не знаю. Доктор Реннар ещё в прошлый раз, как я здесь была, говорил, что он очень плох. Я сейчас пройду как раз по тому крылу, загляну и к нему, потом скажу вам.       Ли’Нор кивнула и осталась сидеть у шкафчика, уставившись в одну точку. Многие иномирцы, когда впервые видят нефилим, начинают жалеть их (чаще всего про себя, не говоря вслух) — каково живётся-чувствуется полукровкам, не могущим сказать, кто они, к какому миру относятся, не те и не эти в полной мере. Это, конечно, было ошибочно. Ли’Нор не стала бы отвечать за всех нефилим, но за себя и всех ей знакомых могла сказать — они знали. Они нарны, их связь с историей и культурой родного мира несомненна и нерушима, ей не помеха определённые доли земного генотипа и фенотипа, эту связь не уничтожишь так же легко, как древние храмы и города — а и это косматым варварам не удалось бы так уж легко без масс-драйверов. Но даже если Маркас и Ду’Кердзан обращены в прах и не найти уже, где было русло Валхад и даже великая Тад — мать семи рек — погребена под грудой астероидов, нарны остаются нарнами, существами великой гордости и преданности. Можно стереть в порошок камень и иссушить источник, можно, отчего ж нет. Время вообще стирает и иссушает всё. Но пока народ помнит себя, святыни не становятся менее святыми оттого, что каменной кладке или бронзовому литью не 3000 лет, а три года, память и гордость не становятся тусклее оттого, сколько раз сжигались библиотеки. Быть нарном — это, если надо, и самый Нарн собрать заново по камушку, и зажить на нём лучше прежнего. Две центаврианские оккупации не уничтожили величия нарнского духа — разве может уничтожить внесение сторонних генов. Как и раньше нарнам случалось восстанавливать свои города и храмы, так случалось и вносить изменения в свой генотип — от чего-то полезного, что можно позаимствовать, нарны сроду не отказывались.       Была ли судьба голиан иной оттого, что кроме центавриан, их землю терзали и другие завоеватели? Они и сами не могли б этого с уверенностью сказать, тем более уж бессмысленно судить со стороны. Но они утратили свою культуру, свою историю ранее, чем последние максимум лет 500, и им не из чего её восстановить — их мир искромсан до безобразия последовательно тремя расами захватчиков, но главное — они уже не стремятся к этому, живут одним днём, нуждой своих животов. Они не помнят, во что верили и даже как называли сами себя, название Голия дано их миру центаврианами, тенави их называли лумати, и теперь это название носит одна из их колоний — по факту, конечно, не их колоний…       Нирла вернулась где-то через полчаса.       — Не очнулся, конечно. И показатели у него очень уж нехорошие. Уже третий раз антибиотик меняем, у него печень каким-то токсином поражена. Доктор Реннар говорит, надо вопрос с его переводом решать, но кому он на Бракире нужен… А может, есть и ещё кто-то, кто может в вашем деле быть полезным? Вот Каегг в сознании, и вполне готов давать показания. Он всё, что угодно, сделает, только б его в общую камеру не отправляли — он же не знает ещё, что Китса Земля забрала… Шибко боится его.       Ли’Нор мотнула головой.       — Увы, нет. Не так много нынче можно найти тех, кто что-то может сказать по Тенотку. Солмокона часто бывал там, имел касательство к их бухгалтерии, вёл торги…       Нирла села рядом.       — Вы там кого-то потеряли, да? В смысле, не среди пиратов, конечно, а среди пленников, которых туда свозили?       Удивительный народ… не народ даже, говорят некоторые — так, существа. Живущие много где, но нигде — в количестве достаточном, чтоб образовать сильную диаспору. Хотя дело тут ещё в том, что они не слишком склонны объединяться, поддерживать друг друга. У кого-то так бывает, но чаще — нет. У них так и не выработалось единого языка, многие голиане, происходящие из разных мест родной планеты, просто не понимают друг друга. Раньше Ли’Нор разделяла общепринятое презрение к голианам, но после того как, ввиду работы, сталкивалась с множеством их, и преступниками, и жертвами, не симпатией, конечно, прониклась, но отношением уже не столь однозначным. Их считают способными преимущественно к черновому, грязному труду, но при наличии возможностей они осваивают на самом деле любую профессию. У них очень хорошая память, хорошая способность к языкам. Отдельные голиане, которым сопутствовала удача, весьма высоко поднялись. В не самых социально одобряемых сферах, как правило, но и это надо суметь.       — Да. Отца.       — Ой… Да, я слышала, что дело очень скверное. У господина Алвареса та же история с братом. Вернее, вообще-то племянником, но они ровесники, поэтому он называет его братом. Здесь один тип уже пытался его обмануть, будто бы что-то знает… Смотрите, чтобы и вас не обманули, они наврать для своего спасения всё, что угодно, могут.       — Меня сложно обмануть, — улыбнулась нефилим, — я телепат.       — Да, я слышала, — глаза девочки, однако же, горели интересом и восхищением, — вы гибрид человека и нарна. А ваш отец — это нарн или человек?       Кажется, эта девочка родилась на Голии, и кажется, чего в ней меньше всего — это желания когда-либо вновь её увидеть. И это можно понять. В её голове носятся бледные, расплывчатые картины прошлого, и светлого в них мало. Едва ли она видела уродливые отвалы на месте величественных когда-то гор — лумати никогда не были одержимы завоеваниями, но то, что им нужно, брали без стеснения, если не встречали достойного сопротивления, и запасы интересовавших их руд истощили до основания. Едва ли она видела пустыни и полигоны на месте древних городов — центавриане не только ещё энергичнее, чем лумати, выкачивали ресурсы этого мира, им нужны были рабы, покорные, лишённые всякого самосознания рабы, и они уничтожали чужую культуру с истинным фанатизмом. И уж тем более она не видела колонии Хоруна, практически основанной дилгарами — с полным спектром дилгарских методов… Но она видела то, во что это всё превратило её народ. Почти животные, не гнушающиеся уже ничем…       — Нарн. Доктор, руководивший моим созданием и ещё партии нефилим, давший свою половину генов для моего рождения. Но он мне отец не только по крови, он воспитывал меня. Я росла в его доме, он выбирал для меня школу…       Нирла шмыгнула.       — Столько удивительного в мире. Вот господин Алварес тоже гибрид, только его воспитывала мать. А госпожа Дайенн хоть не гибрид, но рождена искусственно, у неё были приёмные родители… Мне кажется, им очень повезло, что их с детства окружало столько хороших людей. Я до того, как попала сюда, мало хороших видела… А расскажите о вашем отце? Если хотите, конечно.       Образы родных в её мыслях встают обрывочно, смазанно — она не хочет их вспоминать. Отец — за неимением сказок о чудовищах, самое страшное существо из известных. Довольно преуспевающий, наверное, по местным меркам хозяин — отхвативший приличный участок сравнительно неплохой земли, выращивающий на продажу овощи, скот, иногда вот детей… Мать — сгорбленная старуха, угодливая с отцом и старшими сыновьями, беспощадная со всеми остальными. Эти самые старшие братья — кажется, трое, более молодые вариации отца. День начинается рано и кончается поздно, тут даже чтоб просто сводить концы с концами, приходится крутиться с утра до ночи. Большое, хорошо поставленное хозяйство даже прибыль приносит, но и чтоб содержать его на уровне, нужно много затрат. И компенсируются они, как это водится, рабским трудом…       — На случай, если ты его где-то случайно встретишь? — рассмеялась нефилим, — маловероятно. Я ищу его уже 4 года, и никаких следов. Словно его поглотил космос и не оставил даже памяти… Следы потерялись на Тенотке.       — Да, я слышала, что там погибло много народу тогда. Но ведь пиратского народу! И неправда, что прямо совсем оттуда никто не спасся — а разве не спаслись те, кто поджёг?       — Ну, это всё же смелое предположение. Следствие выяснило, что пожар был не случайным, склады с горючим подожгли, но даже точное количество погибших проблематично установить… Ну, эти разговоры не для детских ушей. Я знаю, что моего отца привозили на Тенотк, и я не успокоюсь, пока не узнаю — увозили ли, или… он остался там.       — Врачи у пиратов в цене. Они ведь не могут в больницы обращаться, а лечиться как-то надо.       Теперь такие же бледные, смазанные образы собратьев по недолгому плену, отголоски их рассказов, деловитые, бесстрастные слова и прикосновения того самого пиратского врача, отмечающего, что ребёнок так себе, спина искривлена от тяжестей и плохого питания, волосы никудышние, но мышцы крепкие, на какую ни есть примитивную работу сгодится… Совсем заморышей с Голии, впрочем, и не бывает, все хилые дохнут в раннем детстве.       — Но он-то — генетик… К тому же, он уже не молод и не идеального здоровья. Он серьёзно пострадал во Вторую оккупацию, а пираты не любят возиться с такими, кому не всё можно есть, или нужны какие-то лекарства. Только если выгода заведомо превышает затраты. Да и он не стал бы на них работать. Просто не стал бы. Он врач, не воин, но есть то, в чём он твёрже воинов.       — Господа медики — Реннар и остальные — лечат же пиратов, — возразила девочка.       — Они их лечат для того, чтоб они дали показания и предстали перед судом, а не для того, чтоб они продолжили свои гнусные дела. Мой отец мог согласиться лечить других рабов, но не самих пиратов. Он нарн, родившийся в Первую оккупацию и переживший Вторую, он ненавидит рабовладельцев, какой бы расы они ни были.       — Первая оккупация… она когда была? Это сколько ж ему лет? — ахнула Нирла.       Следует смотреть правде в глаза, думала Ли’Нор. Кроме несомненно великого нарнского духа, воли к свободе и победе, есть и элемент везения в том, что они не стали, и не станут, такими, как голиане. Им повезло, что в их мир Центавр вторгся на закате своей империи, когда большей частью их хвалёное величие осталось в прошлом. Когда центавриане всё ещё были патологическими властолюбцами, не терпящими, чтоб что-то во вселенной не принадлежало им, но уже были отравлены пресыщенностью, ленностью самовлюблённости. Во времена завоевания Голии они были не только властолюбивы, но и действительно фанатичны, они не жалели ни денег, ни солдат на уничтожение не только хаотичного и слабосильного голианского сопротивления, но и всех достижений их цивилизации, просто из любви к этому занятию. Уже иначе было во времена покорения Нефуа и Бентата, звериный напор сменился ядовитой дипломатией. Сопротивление всё равно подавлялось – но всё чаще при содействии, а то и исключительно силами, местных правительств, уже не считалось несомненно необходимым обезглавить порабощённый народ, лишить тех, на кого, как на вождей и защитников, он мог бы уповать. Зачем, если эту голову можно одурманить, внушить, что это счастье – иметь таких союзников… что если назвать рабовладельцев союзниками, если быть у них в числе привилегированных рабов, которым позволено помогать в угнетении остального народа – это в корне меняет дело. И аналогично – зачем тратить уйму сил на то, что можно просто поглотить, извратить, поставить тоже себе на службу? Просто объявить, что местные боги – это те же центаврианские боги с другими именами, кто-нибудь из младшего пантеона. Потом – что богам приятнее, когда их называют именно так, по-центавриански, когда поклоняются им именно так, как принято у центавриан… Император Валхит во многом стоил своих дедов, но он уже не имел того исступления при одном звучании имён чужих богов, под стать ему была и большая часть двора, считающая моветоном порывы отдельных наместников на Нарне заставлять рабов поклоняться центаврианским богам и жечь книги Г’Квана. Пусть дикари верят во что хотят, зачем лишать их этого жалкого, бессильного утешения. Сказывалось, быть может, и то, что был Валхит стар, нарнская кампания была для него в том числе попыткой убедить себя в обратном…       — 91. Он родился в последний год центаврианского владычества, тогда, когда наш мир был охвачен пламенем освободительных восстаний. Его детское имя означало «свобода». И два его сына отдали жизнь за Нарн во Вторую оккупацию. А он служил родине иначе — участвовал в выведении нас, нефилим. Просто родить и воспитать ребёнка — невеликая доблесть, это может всякий взрослый нарн, а он растил ребёнка иной природы, чем его рождённые естественным путём дети. И ему это прекрасно удалось! А ведь было непросто, в его возрасте и состоянии здоровья… Но в детстве я не воспринимала своего отца немощным. Он всегда был для меня опорой, тем, кто знает ответы на все вопросы, даст совет и направит в любой ситуации. Только когда я повзрослела, я поняла, что его силы не так беспредельны, как казалось мне когда-то. Что теперь я должна стать для него опорой. Но попробуй поопекать того, кто всегда отстранял руку и шагал твёрдо, не позволял себе ни лени, ни малодушия… Он мог давно отойти от дел, доживать свою жизнь в тишине своего дома… Но таков нарнский характер — нарны не склоняются перед старостью и болезнью. Он носил очки и передвигался с тростью, но продолжал посещать институты, где работали его студенты, читать лекции… К денетам вон летал — денеты его обожали…       Нирла пытается представить этого старого врача, получается плохо — старых нарнов она не видела. Она пытается мысленно состарить Г’Тора или Ту’Вара — Ту’Вара как будто легче, он старше, но с её точки зрения, простоватая у него для врача физиономия. Получившийся конструкт в одеянии Реннара смотрится для неё самой неубедительно, Нирла печально вздыхает.       — Счастливая вы — иметь такого отца… Я о своём и сказать ничего не могу, не зналась с ними. Он со старшими жил в доме, старшие у него в чести были, младшие вот нет. Да у нас и понятий таких не было — ну, отец… Отец и отец, как у всех, ничем не отличается. А здесь кого послушаешь — у всех отцы какие-то особенные. С одной стороны думаю — какие счастливые. А с другой — ведь и потерять таких родственников куда страшнее…       Всем понятно, все в той или иной форме высказали – можно запретить сотруднику участвовать в деле официально, запретить думать о нём – невозможно. Да и сидя в одном кабинете, тем более за одним столом, не знать подробностей дел друг друга всё равно сложно, а унять своё любопытство относительно реакций на очередной кровавый шедевр – тем более. Г’Тор, раньше других отстрелявшийся со своим отчётом, спасибо всемерной помощи тирришских коллег, обретался тут с начала смены – трещал с Талгайды-Суумом, пока не шугнул Синкара, которому результаты по какой-то обгоревшей пряжке нужны были, как обычно, ещё вчера, после этого трещал с Сингхом, вполглаза просматривающим сводки.       – Нет, всё понятно с уничтожением пиратов… Ну, методы, конечно, оторопь внушают, но надо думать, пиратскую братию не так легко впечатлить, там уж слишком закалённые жизнью натуры, а вон гляди-ка, как загоношились! Но эти надписи и знаки – это просто какая-то бессмыслица! Почему он два раза написал одну и ту же букву? Конечно, теперь одно из мест уничтожено, как бы нет у нас буквы, но он-то об этом знать не мог!       Сингх пожал плечами, слистывая очередную страницу.       – Ну, к взрыву на Яришшо он действительно непричастен. Да и у нас всё-таки остались фотографии. Мало, и не очень хорошего качества… Но много ли это уже решает, ну, минус один пожизненный срок, что ли?       – Алварес, ты для того место у стены и отмутил, чтоб этот иконостас там на радость Дайенн развесить?       Шлилвьи вытянул один глаз над пластиковой загородкой, где Алварес как раз пополнял означенный иконостас фотографиями с Ваханта, другой обратил в сторону Вито.       – Что такое иконостас?       – Это… ну, в строгом смысле культовое место в доме. Совокупность икон. Что такое икона, знаешь? Изображение божества или святого. Короче, увидишь Джулию – в столовой на полуфабрикатах стоит – спроси, она даже покажет, у неё есть, она из Российского Консорциума. У нас, католиков, не очень принято. У Алвареса вот та родня, которая не удостоилась счастья жить на Корианне, тоже католики, кровных-то предков, которые тоже из Российского Консорциума были, он не знал, хотя писать по-белорусски учился зачем-то…       Дайенн подхватила покачнувшегося напарника чисто рефлекторно.       – Белорусский…       – Что? – Г’Тор повернулся и встретился с каким-то странным, остекленевшим взглядом уже усаженного на стул Алвареса.       – Это не 3.       Верхний ряд из фотографий на стене являл все пять надписей, со всех мест преступления, во втором детализированы подписи, различающиеся значками в кружках.       – И это не А. Шлилвьи, ты говорил, что есть фотографии, менее чёткие, но может быть, там ракурс удачнее… Хотя я и так совершенно уверен.       Синкара, осознавший, что там, в углу, происходит что-то такое, что можно ненадолго пожертвовать стоянием над душой у Талгайды-Суума, уже тоже был тут – наступил на ногу Г’Тору, то ли извинился, то ли обложил, не понять, ибо по-бракирийски.       – Алварес, ты мог бы быть внятнее?       – Смотри сам! Я бы сам предпочёл видеть что-то другое… Вот здесь падает тень от рукояти меча, кого-то из нарнов из силового. Она перекрывает перекладину в литере. А если присмотреться? Крови свойственно оплывать потёками, но даже несмотря на это видны эти «хвостики»… Которых в денетском случае нет.       – И что это значит?       – Что в Диллатлиине – не Б. А в Лумате не 3. Есть буквы, похожие друг на друга, в разных языках, ты сам говорил, помнишь, какие сложности у тебя вызывал земной алфавит... Это кириллица. Белорусская кириллица.       Послышал грохот сдвигающихся стульев – поближе подойти решили и Сингх с Ситаром, и Талгайды-Суум, только Шлилвьи ограничился тем, что вытянул над загородкой и второй глаз.       – В Диллатлиине – кириллическая В, она выглядит как латинская Б, а на Яришшо – кириллическая Д, и она совсем не похожа на латинскую… Он не просто выписывал отдельные буквы, он составлял слово.       – Алварес, ты извини, я по-русски-то читать не умею, а по-белорусски тем более.       – Это моё имя, Вито. На языке моих предков. На базе в Аиде будет буква М. Вадзiм.       Дайенн тронула руку бледного, как полотно, Алвареса. Потом встряхнула его за плечо. Потом несильно, не размахиваясь, ударила по лицу.       – Что за бред? Почему? Откуда ему знать твоё имя и зачем ему его писать?       – Потому что я подозреваю… - Вадим сглотнул ком в горле, - если не сказать – уверен, что знаю, кого мы ищем. И что означает собранный из фрагментов труп. Расколотое сознание. Дайенн, ты же сама знаешь, что ни одна технология не позволяет вбить все эти штыри в потолок одновременно. Кроме одного способа. Телекинеза. Все факты говорят о том, что среди убийц очень сильный телепат. Не просто телепат – телекинетик. Самый сильный телекинетик из всех, кто сейчас живёт в галактике. Мой брат, Элайя Александер.