Наследие Изначальных

      Путь через сектор Аид занял у них всего несколько часов лишь благодаря тому, что несколько пиратов, до которых внезапно дошло, что тюрьмы на Проксиме и даже на Хифаке — это, в общем-то, не самая плохая перспектива, согласились показать им кратчайший путь среди астероидов и космического мусора.       — По-видимому, где-то здесь. Долго ж мы в это место ещё не попали бы, если б так не ускорялись события…       По пути встретилось несколько разбитых транспортников — результаты пиратских перестрелок и аварий последних кораблей с горнорудных колоний, население которых ударилось в спешные бега, надо думать, неспроста.       — Подручные Нуфака дерутся за власть, — кивнул Махавир на очередное побоище, — нашли, конечно, время… Хотя как посмотреть, может, сейчас и самое время, кто в таком хаосе сумеет выжить и доказать свою крутость — имеет все шансы стать вторым Нуфаком.       Сколько и куда они собрались отступать, ворчал Г’Тор, пока не упрутся в границы какого-нибудь чужого сектора, какой-нибудь расы, с которой мы ещё не знакомы? Там им вряд ли будут рады… Ранкай возразил, что может быть по-разному — не потому ли мы об этой расе ничего и не слышали, что дальние путешествия пока не в её технологических возможностях, а раз так — то и организовать пиратам подобающую встречу не в их технологических возможностях. Не узнать бы нам потом, как там эти недобитки благополучно воцарились… Да вряд ли, возражал Шеномай, завоевать и надолго удержать под собой целый мир — это немножко не то же самое, что разнести базу конкурирующей банды или подмять под себя какую-нибудь вшивую горнорудную колонию. Разбойничья шайка не осилит того, для чего нужна армия. Сильная, дисциплинированная армия.       Дайенн подошла к застывшему в углу памятником самому себе Вадиму.       — Ни к чему сразу настраиваться на дурное, твои выводы — это только гипотеза.       — Нет ни одного факта, который противоречил бы ей.       Да, да, да. Ею самой зафиксированные факты, самым логичным объяснением которых может быть именно ментальное воздействие. Эти ожоги, эти микрокровоизлияния… Чаще всего самое простое объяснение и является правильным, но всё же не всегда. И это объяснение не назовёшь простым.       — Алварес, я даже не буду говорить, что подозревать собственного брата — это как-то… ну, нехорошо… братья разные бывают. Но как это может быть он, будучи ещё ребёнком…       — Мы вообще-то ровесники.       Есть факты, которые не противоречат, конечно, но вопросов создают ещё больше, ещё страшнее. Похвалы алита Соука на какое-то время сделали ей очень хорошо. Он одобрил и умыкание фотографии, и пересказ всех теорий коллег. Своих оценок этим теориям не давал и встречных не выдвигал, разве что очень обтекаемо… Да это было и не важно, важно это тепло внутри, унимающее грызущую тревогу — она всё правильно сделала, она раздобыла нечто полезное. Но спустя время тёплое ощущение рассеялось, оставив тягостную пустоту. Наверное, что-то подобное испытывают при похмелье. Чем может быть полезна эта фотография? Чем, кроме перспективы явить её однажды? Не представить, когда и как… но сама эта мысль почему-то рассеивает тепло внутри, словно вытягивает в чёрный вакуум вокруг. Если настанет такой момент — ей придётся в этом участвовать. Придётся, потому что именно она нашла это фото. Можно ли надеяться, что такой момент просто не настанет, что всё разрешится как-то помимо неё…       — Я имею в виду, на тот момент, когда он исчез. Будучи ещё мальчишкой, тем более при его… недуге — большой удачей было бы просто выжить. Ты веришь, что ему достало бы сил на подобное?       — Для этого физическая сила, Дайенн, и не нужна. А ментальная сила Элайи всегда была огромна. В периоды гормональных всплесков ему иногда приходилось долго сидеть на транквилизаторах, чтобы что-нибудь не разрушить, кого-нибудь не покалечить даже случайно. Что же будет, если он сам захочет?       Дайенн вздрогнула.       — Ты думаешь, он делает это… намеренно? Что его не просто используют те, кто похитил его?       — Тем, кто его похитил, подобное как-то ни к чему. Не знаю, Дайенн, и если честно, мне страшно знать.       Дайенн покачала головой. Как сказать о том, что ей на самом деле — тоже страшно знать. Алит Соук, разумеется, не распространялся, но можно полагать, едва ли он подозревает в устройстве этой кровавой вакханалии лично Алвареса. Но как сказал уже много кто — руководя и организовывая, вовсе не обязательно лично присутствовать на месте событий. Снова возвращаемся к вопросу, прослушивает ли Альтака личные каналы подчинённых, не пора ли уже дать на него отрицательный ответ. Прилежное сопоставление графиков вылетов с рабочим расписанием говорит, что в большинстве этих акций Алварес всё же не мог принять участия физически. Либо мы, допустим, дезинформированы, что ни одного корабля с квантовыми двигателями у Корианны нет вообще. Но впрочем, если б они были — стоило ли бы размениваться на подобное? Но на самом деле — и алит Соук здесь снова умело не сказал ни да ни нет — всё разбивается об отсутствие мотива. Зачем Корианне спасать, да ещё столь неоднозначными экспрессивными методами, Альянс от заговора, курируемого его собственными утомлёнными сытой и мирной жизнью представителями? При всей декларации мирных намерений и принципа интернационализма (которому ксенофобная риторика «Теней» как раз прямо противоположна) — думается, что скорее они б просто отошли в сторону и полюбовались, что получится. Чтоб потом произнести над дымящимися развалинами сентенцию о том, что капиталистическая иллюзия всегда уничтожает сама себя.       — Но если он сумел освободиться — почему не вернулся к своей семье, хотя бы не дал знать? Это как раз наводит на мысль, что ему просто не дали такой возможности. Да, я не представляю себе, каким образом можно удерживать под контролем такое нестабильное и опасное существо, но…       — Не знаю, Дайенн, не знаю. Я держусь только надеждой найти эти ответы…       Корабль слегка тряхнуло, пискнули системы, докладывая о незначительных повреждениях обшивки — астероид, совсем такой мелкий астероид, и беспокоиться-то не о чем. Когда-то здесь, сказал со своего места Итишшу, знатно что-то рвануло. Это как таковое было понятно давно и всем, иное дело, что попав сюда, сложно было понять масштабы. Главная проблема с получением координат бывает, усмехался Синкара — когда системы координат нет. Ну или почти нет. Координаты «коридоров» и система спутников и пеленгов — вероятно, даже часть вполне желанных гостей не доходили до цели, но исходя из пиратской философии — и хрен с ними, меньше народу — больше кислороду. Что с привычными нам орбитами и центрами масс здесь, где размётанные взрывами обломки всё ещё кружатся в своём смертном вальсе? Они всё ещё кружатся, всё ещё разлетаются, помилуй нас каждого свои боги. Вселенная живёт в ином темпе, чем краткоживущие торопливые мы, из пыли и газов родятся новые объекты — но этого не увидят наши внуки так же, как не увидели наши деды. Мы пересели из сёдел в кресла звездолётов, сменили копья на бластеры, а здесь всё ещё расходится ударная волна… Это могла быть даже не планета, даже не несколько планет. Взорвать солнце — даже гигантскую голубую звезду, рядом с которой солнца наших миров потеряются, как песчинки — технически, не говоря уж — морально, разве Тени не могли подобное? Нынешние «Тени» душу б продали за такие возможности…       — Вот интересное, кстати, слово — возможности, — молвил Ранкай, отводя взгляд от экрана, где зловеще сияли, по краям от мигающего пунктира их курса, глыбы куда покрупнее той, что только что скользнула по обшивке, — как часто мы понимаем это именно как силу. У нас, дрази, и слово это произошло от битвы, от сражений. Вроде как, сколько врагов ты убил — вот таковы твои возможности.       Транталлилы за пультами, перебросившись короткими ругательствами, активировали пушки — изменить курс уже не успели бы. Потому и не получится тут беспечно открыть воронку в нужных координатах — можно уже не успеть затормозить, увидев перед своим носом внезапный астероид. Участков, которые никогда не накрывает этими хаотическими вихрями обломков, не так-то много.       — Зарегистрированы остаточные возмущения поля, — подал голос от пульта На’Шор, — здесь недавно сработало сразу несколько гиперпереходов.       Надо так понимать, гиперпереходы — отсюда. Иначе корабли на радарах уже были бы — сесть на этой планете, по расплывчатым отзывам тех самых «говорунов», тоже не самая простая задача, а кто и не садится, оставляет корабль на орбите, высаживаются шаттлами или истребителями…       — То ли снова беглецы, кто до этого не успел, то ли… Ладно, высаживаемся?       Силовики, проверяя крепления кто кислородных, кто метановых баллонов, по общей связи спорили, какое название для такой планеты было б самым подходящим, Ранкай сказал, что для начала вопрос, можно ли это называть планетой. Когда-то, вероятно, это было всё же сферическое тело, теперь же глубокой трещиной оно было раскрыто примерно на 60 градусов, и вот таким безобразным, бугристым, ощетинившимся острыми пиками изломов гигантским булыжником болталось в окружении булыжников поменьше, и стеклянная, оплавленная поверхность бликовала светом двойной звезды — не факт, что всем эти обломкам родной. На поверхности сканеры обнаружили только пластины солнечных батарей да брошенную кое-где давно мёртвую технику, ну да это и не удивительно, пираты — те ещё крысы, любят норы, а шарик на изрядную долю полый… То есть, был полый, пока не был с пиратской специфической основательностью обжит.       — Такая вечная пристань… Забавно, забавно.       Вечная пристань — звучит романтично, выглядит отвратительно, ворчал Шеномай, созерцая экраны. Интересно, кому пришла в голову эта гениальная идея — взять корабли, двигатели и пушки которых чинить или менять не многим дешевле, чем спиратить что-нибудь такое же, а то и мощнее, на ходу, а вот системы жизнеобеспечения ещё в порядке, и завести их в эту щель, подключив к солнечным батареям — от двойной звезды-то запитывайся не хочу. Точнее, идея сама по себе не нова, мало ли колоний так и образовывалось — корабль колонистов становился на вечную стоянку, на первое время являясь для поселенцев и домом, и заводом, и постепенно обстраивался новыми и новыми сооружениями. Но здесь… только пиратам и могло придти в голову обосноваться.       Картина и по первым данным дикая дальше некуда — десятки кораблей рядами, соединённые стыковочными переходами. Конструктор. Улей. Но на пиратов, что ни говори, похоже. Корабли внешнего ряда допускают пристыковывание кораблей гостей — конечно же, по паролям, хотя здесь-то их можно б было и не спрашивать, мало говорить, что чужие здесь не летают, наверняка по этому астероидному рою датчиков раскидано до чёрта… Однако или все они уничтожены, или, что с учётом всех последних событий тоже уже не удивит, внутри все уничтожены. Шеномай послал сигнал запроса стыковки просто чтоб посмотреть, каким будет ответ систем — и у крайнего в ряду корабля активировались стыковочные системы.       — Не, ну видал, видал? Только тук-тук — сразу открывают.       — Скажу банально, зато правду — не к добру это.       — Да уж это ещё посмотрим, если планировали ловушку — то сами себя перепланировали, через оцепление на орбите не прорваться ни оттуда, ни отсюда, попытаться взять в заложники один наш корабль — стратегия туповатая, да и так уж прямо дадимся мы в заложники-то.       Часть силовиков разлетелись на истребителях по тёмному нутру гигантской расселины, готовые, если надо, даже таранить системы защиты — но системы молчали. Может, полицейских рейдов здесь и вправе были не ожидать, но и недругов среди своих у всякого пиратского туза хватает, судя по застрявшим кое-где между скалистыми зубьями этой чудовищной разинутой пасти обломкам — случалось тут всякое.       — Если б я был пиратом — ждал бы я незваных гостей прямо за шлюзовыми воротами, или позволил им продвинуться дальше? Ай, если б я был пиратом — был бы я мёртвым пиратом, нет у меня деловой жилки, говорила мама…       За шлюзовыми воротами, однако, не было никого — ни живого, ни мёртвого. Вниз — к грузовым отсекам, вверх — к жилым и рабочим, силовики разбегались по коридорам быстро, деловито, благо, большинство дверей были раскрыты.       — Здесь чисто… У вас что, Ранкай?       — Пусто… Может, в центре окопались? У них там, по слухам, столько всякого, по разным местам наворованного, что могут сто лет оборону держать.       — Если кто-нибудь умный не вырубит воздухогенераторы, ага. Хотя, все не вырубишь, там этих панелей как у дурака фантиков, где набрали-то столько. И плана их коммуникаций нам опять же никто не давал, и тут даже винить их не в чем, кто такое наизусть-то помнит.       — Рубку надо искать, ясно же. И может даже, рубку какого-нибудь в самом центре, так сказать, в сердце. У меня вот тут как раз, кажись, переход на слой, так сказать, повыше… До чего ж хитро придумано-то, выглядит как пьяный бред, но хитро, хитро…       — Ребята, не будьте наивными, вы опоздали.       — Так, Алварес, не каркай раньше времени, а? …Хотя может, ты и прав. У меня тут труп. Труп-труп, свёрнута шея, башка назад смотрит. О, ещё два, бошки разбитые. Может, и не наш случай, просто разборка, тут вроде кровища-то есть…       Ударная группа транталлилов, устав смотреть, как Г’Тор возится с кодовым замком, дала знак отойти и выстрелами вынесла дверь вместе с солидным куском стены. Г’Тор в который раз уважительно присвистнул — корабль, похоже, был когда-то иольский, а иолу особо любили делать обшивку такой, чтоб о встрече с астероидами, видимо, вообще не переживать, но транталлилские пушки мало что не могут пробить.       — Ого, у них тут коридоров… Так, вы туда, мы туда.       С первым встреченным трупом — смерть то ли от пробоя скафандра, то ли от повреждения баллонов с воздухом, гиповолемии нет — ну так сколько у тракаллан той крови, Дайенн ещё верила, что Вадим ошибается. Со вторым — рослым буллоксианином, обнаружившимся за дверью, которую она открыла, точнее, на двери, приколотым несколькими ножами — уже меньше. Обозрев комнату, усеянную трупами, со следами ножевых ранений, удушения и даже термических повреждений, но все как один обескровленными, она уже не сомневалась.       — Дайенн, Алварес, Г’Тор, сюда! Мы в главной зале, командный центр у них тут, что ли… был… В общем, берите пеленг.       — Алварес, доложите обстановку, — раздался, сквозь помехи в наушниках, голос оставшегося в корабле на орбите Альтаки.       — Сопротивления не встретили, — нервно усмехнулся Вадим, — продвигаемся вглубь базы.       — Что значит…       — Потом, господин Альтака, ради бога. Да, Шеномай?       — У меня тут куча трупов и погром на складе. Ну, та же петрушка в целом, что и на Лумати… Живых никого. Интересно, здесь-то у них рабов должно было быть вообще до чёрта, сколько шаек сюда эвакуировалось… А который склад открываем — и ничего.       Командный центр, изначально огромная, по-центавриански помпезная рубка, можно было с тем же успехом назвать тронной залой. Причём, наверное, ещё в те времена, когда этот корабль ещё служил своим создателям. Вряд ли всю эту отделку золотом и каменьями драгоценными делали сами пираты, скорее — не стали отменять то, что пришлось по вкусу. Нуфак, как имеющий мало равных себе король преступного мира, жить считал нужным с размахом. Посреди залы стоял огромный, длиной метра в четыре и шириной около двух каменный стол — Дайенн даже обернулась на двери с недоумением, как он сюда попал, не строилась же рубка вокруг него. Не, как будто проходит… Так что возможно, это именно Нуфаков дизайн. С места не сдвинутый, но почти разбитый длинной трещиной надвое, и заваленный вперемешку трупами и обломками дополнявшего его прежде ну да, действительно, пожалуй, трона — в обломках ещё угадывались черты сидячего места, достойного Нуфаковой задницы. Целой мебели в помещении, в общем-то, не осталось. Пол был усыпан бисером разбитых стёкол мониторов, перекатывались ртутные шарики из взорванных термометров. И трупы, трупы.       — Ещё тёплый… Мы опоздали всего на несколько часов.       Вадим не слушал. Он смотрел не на картины чудовищного разгрома вокруг, и даже не на потолок, где в темноте просматривались очертания пяти тел. Он смотрел на знак под кровавой надписью, никого уже здесь не удивившей — где в круге красовалась буква М.       — Шеф, смотрите, чего нашли! — в комнату вошёл Керуби, крепко, но бережно держа в руках нечто маленькое, тощее, с длинными белоснежными волосами, — живой свидетель, а! А похоже, и кусатель! Не, меня не кусал, зубы-то бережёт…       Притихшее, мелко дрожащее существо так же аккуратно спустили на пол. Вадим подошёл к нему.       — Ты Лоран Зирхен, верно? — спросил он, включив связь на внешнюю.       Мальчик кивнул, не поднимая головы. Его взгляд был устремлён в пол, что-то розовое капало с лица вниз, на остывший бисер разбитого стекла.       — Ты видел всё, что здесь произошло, Лоран? Видел и… участвовал?       Как он дал себя поймать, бормотал сзади кто-то из силовиков. С такой-то фигурой можно втянуться в любую щель, да что там, за шваброй спрятаться можно. Идеальная комплекция для вора, по вентиляции можно шастать без особого дискомфорта.       — Ты — Вадим? — голос был тихим и глухим, но по помещению разнёсся жутковатым эхом.       Вадим не удержался, чтоб не бросить взгляд в сторону Дайенн, эти двое суток безуспешно пытавшуюся найти всему происходящему какое-то иное объяснение.       — Да. Ты можешь не бояться, и рассказать нам всё, что видел. У нас твой отец, ты встретишься с ним в отделении.       Мальчик поднял узкое белое лицо, на котором двумя алыми цветами выделялись большие, полные страха и интереса глаза. Склонил набок голову, всматриваясь сквозь стекло скафандра в лицо полицейского.       — Красивый… Совсем не похож на него.       Дайенн подошла ближе, чувствуя себя уже привычно — как в дурном сне, но всё же сейчас она готова была держаться за этот сон, не позволять ему оборваться сию же минуту, как ни тошно. Потому что теперь, наконец, они получат ответы. Они заслужили эти ответы.       — На кого, Лоран?       Лоран. Лоран. Что-то не сходится, вяло трепыхалось на дне сознания, у сына Раймона чёрные волосы. Он… он седой?!       — Другого Вадима. И… да. Это я.       — Шеф, осмотр закончен, — пробасил по связи Нимозу, из тирришских ударников, — никого живого нету. Но тут ещё кое-что интересное по части живописи.       — Да ладно врать, парень, — Ранкай подошёл и без малейших усилий подхватил ранни на руки, — он это всё… И Мёртвое море — тоже ты? Пошли. Тут скафандр-то есть подходящего размера?       Лоран ухватился за рукав комбинезона Вадима.       — Помоги ему… Ты должен помочь, он на тебя надеется!       — Надеется?       Маленький ранни обвёл взглядом всех присутствующих, потом посмотрел в ту сторону, откуда его вынес транталлил.       — Там… Всё написано…       Страшно не тогда, когда тебя бросают, не тогда, когда тебя предают, а тогда, когда ты понимаешь, что случившееся с тобой — не что иное, как твой собственный выбор. Лоран сидел в камере на корабле, летящем к Кандару, обхватив колени руками. Мыслей почти не было. Почти, кроме той, одной-единственной, которая неумолимо билась в сознании токами крови землянина.       Элайя. Его зовут Элайя. Кажется, на одном из земных языков его имя переводится как Бог. Он и был богом. Для него, для Авроры, даже для Аделай… Для, в общем-то, всех, кого он спас, кого отправил на родину или оставил на Вентоксе. И всё же — это имя так тяжело принять. Невыносимо, как яркий свет солнца — любого из миров. Яркий свет, безжалостно уничтожающий интимный сумрак их единства в полутёмных комнатах — он никогда не любил яркого света, говорил, что не привык… И это роднило их, таких разных во всём остальном.       Близость… Был ли кто-то из них с ним близок в действительности? Была ли даже Аврора? Было то, перед чем и она чувствовала себя бессильной. И было то, о чём она отказывалась говорить, сколько ни упрашивай — верно, это было для неё страшнее, чем всё, что было в её жизни прежде. И всё же — эта близость была. И было плевать на всё, что скрывает эта тьма. Пусть сам космический мрак породил его… У обычных людей может быть история, корни, не у него. У него была сила, за которой они шли, вера, которой они посвятили себя. С первого дня, первого пульса боли в самых необычных глазах и первого воздаяния нечестивым. С первой выпитой капли крови и до последней.       Лоран облизнул губы, дыша жадно и тоскливо — он может забыть однажды этот вкус, но не то, что знал его. Не зарево этих пожаров, не безумный танец этого урагана. Если б это могло продолжаться вечно…       Но не могло. Он знал это, чувствовал тем особым чутьём ранни, которого не объяснишь голодной плоти. В их первых объятьях уже жило их будущее расставание. И он жадно пил каждое мгновение, каждый день, каждое слово, взгляд — от него к Вадиму, от Вадима к нему. Запоминая, записывая в память, стараясь не упустить того самого откровенного, самого чистого, что у них было.       Несколько кораблей на орбите было оставлено — на случай всяческих эксцессов, хоть в то, что в самое ближайшее время какие-то эксцессы будут, верил мало кто.       — Итого, подводя предварительные итоги — неизвестные, но страшно талантливые художники опять нас обставили.       — Да не то чтоб такие уж неизвестные, — хмыкнул Итишшу, но бросив взгляд в сторону Вадима, решил свою мысль не расшифровывать.       — Интересно, что у них за корабли… Смотались очень быстро, а ведь были здесь незадолго до нас. Как думаешь, может, имеет смысл двинуть по следующим координатам, можем же их ещё догнать?       Г’Тор посмотрел на него с состраданием.       — По этим? Ты с ума сошёл, ты смотрел, что это за координаты? Это Маригол! Туда так просто не заявишься с кораблями и пушками!       Ранкай присвистнул. Маригол был давней головной болью не одной только Республики Центавр. Когда семь лет назад, в соответствии с законами Альянса, в который теперь входил Центавр, маригольцы проголосовали за независимость колонии, и эта независимость была им предоставлена, ещё никто не представлял, во что это обратится, хотя и понимали, что независимости Маригол захотел именно потому, что слишком недоволен был новой политикой Центавра, поставившего вне закона рабовладение, на котором с самого начала была основана практически вся экономика колонии — в сочетании с крайне широкой лояльностью к иномирному капиталу, которого там на момент объявления независимости было едва ли не больше, чем центаврианского. Размещать предприятия на Мариголе, сроду не щепетильничавшем ни на тему рабского труда, ни на тему санитарных норм (вследствие чего сами селиться на этой планете, строевым шагом следующей к тому состоянию, в котором находилась Тучанкью на момент оставления её нарнами, владельцы в большинстве своём избегали), было удобно многим. Вон, тот же Хистордхан не побрезговал разместить своё высокотехнологичное предприятие в этой клоаке центаврианского сектора — надо думать, какие-то свои выгоды с этого имел. Близость к Голии и Коккару дала Мариголу возможность взять под контроль немалый сектор космического пространства и вершить свои дела практически в открытую и безбоязненно. Опасающимся за свои границы Тумбару и Энтату оставалось только запросить в поддержку дополнительные гарнизоны анлашок, но и это помогало не всегда — маригольцы охотно давали пиратам свои корабли и потом с истинно центаврианским апломбом выкатывали претензии за каждую стычку.       — Главное, вот до чего ж бесят такие, а! Ничего им не докажешь, и внаглую в рожу ржут! Ну то есть, не ржут, конечно, дипломатией у них это называется… Вроде как, это ж вы первые конфликт пытаетесь начать, хотите нам навязать свои условия, кстати и некстати припоминают, что Альянс не военная организация…       — Остынь, Ранкай, что-нибудь начальство придумает. Котто мужик осторожный, тихий, но ему этот базар-вокзал под носом тоже надоел. Может, выйдет на полгодика из Альянса и вернёт колонию под отеческое крыло, раздав там всем удостоившимся ордена и медали… Вообще, если наш богомаз-затейник и правда решил очередной свой подвиг совершить там — а логика тут, как ни покрути, есть, всё же тоже рыльца в пиратском пушку по макушку — то они нас сами позовут. Ещё и в ножки будут кланяться.       Ранкай почесал затылок.       — Так вы думаете, и с «Тенями» этими Маригол связан?       — Ничего невозможного, экономический интерес тут для них очень может быть. Да и политический — сколько мелких миров, в случае распада Альянса и войны, можно к ногтю пригнуть и обобрать, как липку… Да и расшириться под сурдинку…       — Тихо, На’Шор что-то засёк!       — Пираты, беженцы-колонисты? Или…       — И то, и то! Пираты, то ли успевшие слинять оттуда до вот этого всего, то ли протупившие и только сейчас прилетевшие, зажали там колонистов у N-3245, я всего не разобрал, связь среди этих фонящих каменюк понятно, какая, и голоса панические, орут наперебой…       — Это, конечно, край сектора, почти что наша территория, но соваться туда… вот честно, есть ли толк?       Словам Итишшу, при всей жестокости, возразить было сложно — может, полиция и по определению стезя повседневного героизма, но героизм хорош тогда, когда он результативен. Сектор За’Ха’Дума потому и держал столько времени почти официальный статус таких пиратских владений, из которых выдачи нет, что просто так вынырнув из гипера где вздумалось, можно было убиться без всяких пиратов — астероиды, на приличной скорости способные смять небольшой корабль как консервную банку (а большому — принести такие повреждения, что только в утиль), астероиды с магнитными включениями, глушащими связь, кроме тахионной, иногда с излучением, выводящим системы из строя намертво, бомбы… Многие из них, за давностью возраста и ввиду воздействия всё того же излучения, уже не действующие, но не все, не все… Это кроме вопроса, что это может быть и ловушка пиратов, только за последние две недели было три таких случая — пиратская братия, конечно, в бега ударилась, но некоторым для этих бегов требовалось расширение и обновление корабельного парка, ради этого многие шли на всё.       — Перешлём ближайшим «Белым звёздам»…       — Да уже переслал, но там, может, счёт на минуты идёт.       С другой стороны, заполучить возможных свидетелей тоже дорогого стоит — если есть даже самая малая вероятность, что кто-то сумел прорваться, то стоит её рассмотреть. Конечно, казалось бы, унеся ноги от подобного — разбой это не первое, о чём ты будешь думать, но если они получили серьёзные повреждения, у них, в общем-то, выбора нет, кроме как пытаться пересесть на что-то более летающее. Вероятнее, что они и вовсе не до места не долетали — штурм такой цитадели даже для феноменальных сил таинственной банды дело едва ли минутное, послать сигнал вполне могли успеть… Но и это — информация, которая не будет лишней. Это не говоря о том, что если даже эти самые колонисты — обыкновенные «чёрные копатели», это не значит, что их жизнями можно пренебрегать.       Этот край сектора более-менее изучен был, многие объекты были нанесены на карты и в память кораблей, поэтому Г’Тору удалось не то чтоб невозможное, но на грани того — найти ближайшее к нужным координатам максимально чистое место для выхода, при этом пояс разновеликих астероидов загораживал «Серое крыло» от обзора и обстрела, но это, понятно, дело времени — энергетический всплеск пираты не могли не засечь, не настолько заняты.       Плюс, конечно, компенсировался минусом — в свою способность просочиться между астероидами так, чтоб не распрощаться с парой-тройкой орудий и листов обшивки, Г’Тор не очень верил, поэтому решили выпустить максимум истребителей, а с бортовых орудий пытаться расчистить путь, параллельно поторапливая «Белые звёзды», потому что с одним кораблём против трёх пиратских — даже при том, что два из них совсем мелкие, не имеющие истребителей, а третий, большой, выглядит основательно побитым, не очень расклад. Синкара из гипера снова спросил, не выйти ли и ему, Г’Тор снова отказался — лучше рисковать тем из кораблей, на котором меньше всего вещдоков, а у Синкары на борту к тому же живой свидетель. Синкара согласился с этим доводом, поэтому окликнул недалеко ушедшее «Серое крыло» тирришцев, передал им, в сопровождении двух транталлилов, Лорана и вынырнул из гипера прямо за спиной у одного из пиратских дредноутов.       Корабль колонистов был дразийским гражданским, в обычной ситуации он едва ли прельстил бы пиратов как транспорт для собственного использования, так как был снабжён всего двумя орудиями, и то, видимо, потому, что нельзя же дразийскому кораблю вообще без оружия. Держались колонисты до сих пор главным образом за счёт того, что пираты стреляли не по ним, а мимо, не позволяя, однако же, сдвинуться с места. Логично, им нужен корабль, на котором можно будет лететь. И понятно, почему его команда на все убедительные предложения сдаться отвечала отказом — понимала, что выживания им это не гарантирует, скорее наоборот. Как ни свята для пиратов торговля живым товаром — их в головном корабле самих как сельдей в бочке, поэтому на захваченном они оставят разве что самых перспективных, прочих без колебаний вышвырнут в открытый космос.       — Альфа 1, 3, 6 и 10, приготовиться на абордаж! У них лорканская штуковина, они цепляют колонистов! Если им это удастся, у нас проблем прибавится!       Дайенн и Вадим были в Альфе-4, но тоже близко к кораблям, и решили организовать эвакуацию с корабля колонистов — похоже, появление сразу двух полицейских кораблей вызвало у нападающих изменение приоритетов, тем более что об их первоначальную цель уже разбилось два истребителя, оценивать ущерб было некогда, но вряд ли он был незначительным. Отстреливаясь от вьющихся вокруг назойливыми стервятниками пиратских истребителей, Дайенн думала о том, что для Алвареса сейчас, наверное, это было даже удачей — встретить в пути тех, кому нужна помощь, ринуться в бой, не думать ещё какое-то время о кровавой букве М в ворлонском знаке, о мальчишке-ранни, знающем его имя, о том, что обнаружили там ещё, в другой комнате… о стенах и потолке, исписанных одной фразой — «Кто я?»…       И ей, пожалуй, думать сейчас об этом тоже не хотелось. Другой Вадим… Мальчишка-ранни сказал, что он — действительно, невероятно сильный телепат и телекинетик — называл себя Вадимом. Он узнал его на фотографии, предъявленной Алваресом. Да и откуда кому-то постороннему знать это имя, тем более это проклятое кириллическое начертание?       Они понесли немалые потери в этом бою. Было взорвано пять истребителей, и только один успел выбросить спасательную капсулу. Два вернулись на корабль чудом, и ремонту теперь не подлежали. На вражеском корабле погибли трое, в том числе не успевший выбраться Тимбу… Прорваться на корабль колонистов несколько пиратов всё же успели — зачем, с учётом, что их приятели снаружи уже палили по находящимся поблизости полицейским машинам без всяких переживаний, осталось загадкой. Может быть, там не успели отменить стыковку и вернуть этих. Может быть, планировали захватить заложников — в отчаянной ситуации чем не тактика. Вести перестрелку в стыковочном отсеке было плохо совместимо с эвакуацией, но Алваресу и последовавшему за ними Итишшу удалось каким-то самоубийственным маневром заманить их вниз, на грузовые палубы… Позже Дайенн не раз возблагодарила небеса за то, что спасаемые в данном случае были весьма траченными жизнью субъектами и командам подчинялись быстро и беспрекословно, без траты времени на суету и истерики. Пилотировавший спасательный челнок Г’Тор между тем молился, чтоб им было, куда с этим челноком грузиться — на «Серое крыло-45» насели почти все оставшиеся в ходу истребители противника, а Синкара оказывал неоценимую помощь уже тем, что прочно завладел вниманием обоих дредноутов. Позже она не раз ещё спрашивала себя в минуты терзаний, могло ли быть так, что Итишшу выжил. И приходила к выводу, что нет. Полыхнуло там, внизу, так, что начали рушиться переборки. Заверещали системы… К Вадиму, зажимающему рану на бедре и отстреливающемуся другой рукой, она пробилась в последний момент и вытащила его на себе. Оба корабля взорвались, едва «Серое Крыло» с эвакуированными колонистами отошло за группу крупных астероидов. Один из дредноутов был к тому времени уничтожен, второй, оценив расстановку сил и перспективы, в частности — явление на сцене «Белой звезды», вышедшей из гипера, правда, не вполне удачно, чиркнувший по боку астероид снёс два из трёх орудий левого борта, предпочёл сдаться. Видимо, не осознавшие этого последние пиратские истребители принялись палить по активировавшемуся генератору буксировочного луча и были, закономерно, уничтожены. Формировать воронку тоже пришлось «Белой звезде» — системы «Серого крыла-45» были перегружены ведомым на буксире кораблём коллег, которому в ходе его героических отвлекающих манёвров повредили оба двигателя и в целом, как невесело шутил Синкара, дело обстояло так — либо отказать в подаче энергии холодильникам с трупятиной, либо системам жизнеобеспечения экипажа, на то и другое уже не хватало.       Вадим, на которого уже начинало действовать обезболивающее, всё ещё шипел и вяло отбивался.       — Руки убери, пожалуйста. До Кандара, конечно, уже недалеко, но чем раньше я хотя бы повязку наложу, тем лучше! Нашёл он время стесняться…       Ожог был неглубоким, зато обширным. Дайенн аккуратно освобождала повреждённый участок от остатков расплавившейся, съёжившейся ткани, осторожно промокая спёкшуюся кровь, разрезала пояс брюк над ожогом, чтобы закрепить повязку. Упоминать, что некие интересные детали его физиологии она уже видела на Зендаморе, она, естественно, не стала.       Из-за двери вытянул шею Г’Тор, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Впрочем, его тут же окликнули из соседнего помещения, где вёлся разговор с разношёрстной толпой спасённых колонистов, боязливо жмущихся друг к другу.       — Мы голианские рабочие, господин. Работали на золотых приисках на N-3203, между собой мы называли её Хон, что на нашем языке и значит «кусок золота». Наш хозяин, господин Лоуэр с Маригола, сказал, что сектор наводнили пираты, и всем откуп он дать не сможет, а многих и не знает, возможно ли с ними договориться. Он сказал, что кораблей на всех не хватит, чтобы мы спасались, как сами знаем. Мы нашли один старый корабль, наши мужчины смогли его завести. Верно, может быть так, что господин Жижиму теперь спросит с нас за свой корабль, всё же он стоял там не потому, чтоб господин Жижиму хотел подарить его нам, но может быть, у господина Жижиму теперь тоже проблемы… Но у нас не хватило горючего, мы заглохли среди астероидов, и там нас застигли пираты. Что с нами будет теперь, господин? Нас отправят на Маригол, или домой на Голию?       Г’Тор потёр измученное лицо.       — А шут его знает, как быть-то вообще с вашим Мариголом, с ним всегда всё сложно было… По мне, так радовались бы, если ваш хозяин считает вас погибшими, так вы теперь свободны, можете куда пожелаете лететь… Ваш статус какой — вы наёмники, рабы? Документы есть какие-нибудь? Поди, искать и обратно требовать он вас постесняется, раз так легко бросил, чуть жареным запахло… Короче, пусть начальство решает, у них головы большие. Может, тут где-нибудь на верфи или горнорудной колонии осядете, тут сейчас из многих неблагонадёжный народ свалил, так что нужда в кадрах есть…       — А я тебе говорю, успокойся! Никто его в тюрьму не посадит, мало ли, что он там сам наговорил… Во-первых, он несовершеннолетний, хоть для какого мира, кроме нарнского разве что, но с нарнами у вас общего кроме красных глаз нет. Во-вторых, у него смягчающие обстоятельства — один в чужом мире, да ещё в таком, не выбирал он, чтоб его те уголовники похитили… Ну, поместят его, положим, в колонию… Оттуда и досрочно выйти можно. Я руку приложу.       Раймон воззрился на Вито усталым, затравленным взглядом.       — Что они с ним сделали… Вито, его волосы от рождения — чёрные! Что он пережил, что его сломало так… Преступить мой запрет — невелик грех бы был, пойми. Со всеми детьми случается такое, хотя дети ранни, насколько я могу судить, послушнее детей ваших миров. Но он понимал, очень хорошо понимал, почему нельзя допускать даже мысли о нападении на живых, почему нужно опасаться даже пробовать живую кровь разумного… на моём примере понимал… И вот теперь — его кожа так горяча, его сердце так часто бьётся! Он полон чужой крови, Вито, полон, крови многих… невозможно представить, скольких — это как безумный хор… Не говори мне, не говори! Я понял бы, если б это признание было ложным, он мог бы обмануть тебя, всех, но не меня, я видел в его глазах… Он стал другим, я узнаю и не узнаю его! Что они с ним сделали, загипнотизировали, сломали, изуродовали…       Вито сел напротив, устало потёр лицо. Да, вот они — издержки необходимости погеройствовать, невозможности оставить коллег бодаться с превосходящими силами. Он не присутствовал при доставке Лорана, пришлось отказать себе и в скромной радости лично вручить не смеющему надеяться отцу его найденного ребёнка, и в некоторых, кстати говоря, предварительных подготовках — и остаётся надеяться, что ещё не поздно… В общем, четырёхчасовой форы Раймону для разворачивания полноценной истерики вполне хватило.       — Ему лет-то сколько, твоему пацану? И ты чего-то удивляешься, что нашлись желающие ему мозги запудрить? Да и, по-честному… знаешь, в чём проблема? Не в том, что убивал, а в том, что палился. Да и не убивал он никого из них. Медзаключения Дайенн посмотри — ни один собственно от укусов не умер. Кровь из них аппаратом выкачивали. И не доказано, что это он делал. И что шеи сворачивал он — не доказано. И к потолку тем более никого не прибивал. Что оговаривает себя — так потому что молодой дурак… Ничего, я с ним поговорю, Дайенн на шок спишет…       Раймон нависал над Вито, при всей тщедушности фигуры, как нечто металлическое или каменное, впившиеся в плечи пальцы казались когтями хищной птицы.       — Как такое могло произойти? Я ведь так старался вырастить его нормальным ранни, который не убивает мыслящих, не переступает черту… Как, Вито? Я плохой отец…       Вито неуклюже провёл ладонью по жёстким чёрным волосам.       — Да уймись уже. И не такое сплошь и рядом бывает. Дети, лишённые семьи — в смысле, нормальной семьи, конечно, потом вон в таких отморозков вырастают, как те, высосанные… И что ты мог сделать? Не гноби ты его, оступиться на его месте любой мог, да и что ему делать было, если в такие жернова попал? Главное, что нашли, теперь всё в колею войдёт. Если с вашим миром до того времени контакт не установим, всё равно что-то решим, пристроим его куда-нибудь потеплее, а мозги — они сами на место встанут, какие его годы.       Ранни вздрогнул, впиваясь в плечи землянина ещё отчаянней — кто-нибудь непривычный уже взвыл бы, наверное.       — В наш мир ему нельзя. Немыслимо. Не после… такого. Кто примет его, кто подаст ему руку? Он преступил черту. Как те, кого забирала Тьма, и возвращала потом… Он стал охотником. Не просто пьющим кровь других разумных — наслаждающимся властью и смертью. Я говорил, как это перерождает ранни. Они уже не имели над собой контроля, их голод не знал предела… Голод не просто по крови — по боли и ужасу своих жертв, по власти над их жизнями. И он теперь — такой же!       Не стоило, наверное, садиться — да, ноги уже не очень держат, но в таких случаях как раз самое худшее — поддаваться этой слабости, реальность в глазах покачивается и через какое-то время так можно обнаружить себя уже в горизонтальном положении и с кучей пропущенных вызовов взволнованных коллег. Но сидя вроде как более приличествует успокаивать… Если б не эти долбанные пираты, да… Если б не они, да ещё, видимо, долбанная жадность — одного свидетеля заполучили, так как не приложить собственную руку к заполучению ещё скольки-то. Надо было всё же пнуть туда тирришцев…       — Ну ты не торопись с приговорами-то, какие, повторюсь, его годы… И где это жертвы-то, вот эти вот все? На каждом из них крови, если разобраться, побольше, чем на всех этих ваших возвращённых в совокупности. Без протокола, говорю, проблема не в том, что убивали, а в том, что палились. Не постулаты б о гуманизме и законности и всё такое прочее, так ему б премию выписать, вообще-то. Я лично не минбарец, чтоб всякая жизнь священна и всё подобное. Расслабься. У нас детей не убивают. Ни кровососущих, никаких. Как вариант — переведёмся куда-нибудь на Экалту, там у нас проблем точно не будет, тут гарантирую.       Вроде, успокоился, отстранился, подобрался как-то. Кажется, глаза уже не такие бешеные.       — Скажи, к нему… разрешены посещения? Успею я увидеть его ещё раз?       Чтоб ещё раз съездить по физиономии, что ли, так и подмывало спросить. Наивно думать, что если был бы рядом — удержал бы Раймона от этой выходки, удержал не перегруженных манерами дрази от всяких туповатых шуточек на тему кровососов. Правильнее было б — запретить вообще рапортовать о Лоране ещё до прибытия, организовать встречу самому, с адекватной подготовкой обеих сторон. Теперь ещё семейные ссоры улаживать, будто других проблем резко не стало.       — Ты осуждаешь меня, да?       — Я тебя осуждать права не имею, у меня детей нет.       — Осуждаешь.       — Да, осуждаю. Я понимаю, ты в ужасе от того, во что он вляпался, что ему теперь за это светит, какую рекламу он сделал вашему виду на весь Альянс, эти его слова, что он ни о чём не жалеет, последней каплей были… Но подумай, а мог он вообще вернуться к тебе, найти тебя, даже просто послать весточку о себе? Может, и мог. С такими их возможностями — они б, пожалуй, и тебя найти смогли, столько пиратских нычек вон нашли… А может, он за тебя боялся? А может, он тоже сидел там и ждал, когда его большой и сильный отец придёт и спасёт его… Так, прекрати! Все всех простят. Вы семья, вот это имеет значение, а не что-то ещё. Поговорите нормально… Не сейчас! Сначала сам с ним поговорю…       Раймон обессиленно опустился обратно на кровать.       — Это правда, это всё моя вина… Как же он будет теперь… привыкший питаться так часто… это сведёт его с ума…       Вито хлопнул ладонью по коленке.       — Ну вот опять. Ты физиономию-то похоронную сотри, к тебе сын вернулся, живой, здоровый, отъевшийся… Сейчас поутихнет там в госпитале суета — и зайду к нему… Не парь мне мозги, короче, всё устроится. Уж с питанием ему точно сумеем организовать, нашёл тоже проблему. У меня на Экалте должников достаточно…       К сидящей в прострации Ли’Нор подсел Ранкай.       — Чего такая кислая, красавица? Расстроена, что с нами не летала? Ничего не пропустила особо, уверяю. Ну, то есть, само по себе, вроде бы, и почётно, завоевание сектора Аида и всё такое, событие века… Ну, парни так друг перед другом величаются, но ясно же, куда с добром, в этой мусорке порядок наводить ещё нашим внукам хватит. Зато уж как Земле и Центавру теперь весело, туда ж сколько «Белых звёзд» дополнительно бросили, так сколько они уже нашли этих шахт и раскопок, которых как бы официально и не существует вовсе. Да и бракирийское нашли что-то. Ну ещё б эти-то жуки не влезли!       Весёлый тон молодого дрази и не телепата не обманул бы — на руке шина, над глазом объёмистая повязка. И надо думать, попортил он крови медикам, пытавшимся заставить его вести себя как подобает раненому, то есть занять койку и не вякать. А перед его мысленным взором сейчас — лицо юного Мурсефа. Мурсеф сидел за штурвалом, на той стороне, которой их истребитель впечатало в астероид…       — Да так. Этот выродок Солмокона умер. Я сидела тут, как дура, не смея ни спать, ни есть, ждала, когда очнётся… А он не очнулся.       К гибели коллег-соплеменников у него отношение неоднозначное. Когда жизнь обрывается даже не в расцвете — в начале расцвета, это не может не рождать внутри протест, при всём внешнем понимании неизбежности. Это то, что роднит такие непохожие миры. Мы считаем путь воина почётным, да — но где ж почёт, где гордость, когда гибнет едва только ступивший на этот путь, переполненное безрассудной отваги дитя… Ранкаю горько просто сидеть и дышать в то время, как Мурсеф — моложе его годами, младше его званием — мёртв. Но как старший, как ответственный за него, он думает не только о том, что его не уберёг — а можно подумать, мог. Он, как старший товарищ и какое-никакое начальство, знал наивные и честолюбивые мечты Мурсефа. Может быть, и лучше погибнуть раньше, чем жизнь демонстративно вытрет об эти мечты свои грязные ботинки. И ещё горше Ранкаю от того, что, в общем-то, начинает привыкать. Не первый такой мальчишка за его жизнь, и чего доброго, не последний…       — Нда… сочувствую. Не Солмоконе, понятное дело — по слухам, пренеприятный был тип.       — И Реннар — выродок! Не разрешал глубокое сканирование — гуманность, протокол! Да лучше б я всё же решилась на это… А теперь — всё! Самый перспективный свидетель по Тенотку…       Такая нелепость, такая нелепость… Хотелось просто истерично и зло хохотать, но это она могла сдержать, круглая глупо-героическая физиономия Мурсефа перед мысленным взором Ранкая как-то сдерживала. Но перед её собственным взором стояло траченное жизнью, желтушное лицо Солмоконы, кажущееся какой-то дурацкой грубой маской, зачем-то приделанной к конструкциям, скрепляющим его голову, и уж слов-то она сдержать не могла. Такие разные сожаления о смерти… такие разные нелепости. И ведь достаёт сил у этого дрази сочувствовать ей. Действительно сочувствует.       — Да, погано. Нового-то поди найди. Скоро живой пират вообще будет зверем редким… как это говорят у землян — краснокнижным.       А ещё перед внутренним взором стоит другое лицо, особое. Пока ещё стоит очень ярко и живо, так страшно, что оно может однажды померкнуть в памяти. Некоторые телепаты владеют технологиями обращения с памятью — у минбарцев так, говорят, каждый второй, а у землян почему-то чаще низкорейтинговые. Иногда это один из немногих их талантов. Ли’Нор очень хотелось развить такой, а пока она радовалась, что и фото, и видео осталось в достаточном количестве. Они-то будут, хочется надеяться, и через 5 лет, и через 10, а что будет с надеждой если не найти его живым, то хотя бы узнать, какой была его смерть?       — Нет ничего хуже для нарна, чем не сдержать данную клятву — хоть бы целый мир вставал против него. Я поклялась найти своего отца — или правду о его судьбе, и поклялась помочь Алваресу с поисками другого моего родственника — Элайи Александера.       Ранкай задумчиво ковырял заклёпки на манжете брони, думая, что ответить на это. Впрочем, ничего говорить ему и не пришлось. Блок на мысли он ставить всё же не был обучен, и нефилим слишком ярко увидела в его воспоминаниях — и букву М в круге, и испещренную кровавыми надписями комнату, и дрожащую в узкой руке ранни фотографию Элайи. Ранкай успел увидеть вспыхнувший в её глазах ужас, прежде чем она отвернулась.       — Что…? Великий Г’Кван…       Дрази мысленно помянул ворлонцев нехорошим словом, за такие неодинаковые теперь способности у разных существ.       — Да никто ещё ничего не знает. Зубастый мальчишка говорит, что их главарь называл себя Вадимом, но по описаниям это вроде как пропавший Алваресов братец… Может ведь, что и брешет, их ведь, ранни, что и того Алвареса, невозможно просканировать…       Самое сложное для телепата — удержаться от просьб к собеседнику думать помедленнее. В этой круговерти и самому Ранкаю мало что понятно, ей уж тем более. И тощую беловолосую фигуру заслонял смутный, но назойливый образ дяди Мурсефа, которому надо теперь сообщить, с максимальной для дрази деликатностью, учитывая, что этот дядя его полицейской стезёй и соблазнил — если ни образования, ни богатства судьба не уделила, то какой ещё путь возможен для мужчины, кроме как путь риска и подвигов?       — Какой-то бред. Как это может быть он? Он ведь был… да, говорят, он обладал невероятной силой, но ведь он был… тяжело болен! И зачем ему называться именем Алвареса? Я… могу поговорить… со свидетелем?       Ранкай почесал затылок.       — Ну, по поводу говорить — это ты не ко мне, у начальства спрашивай, мне-то что, я сопровожу… Сейчас его, правда, вроде Дайенн в госпиталь утащила… Вместе с Алваресом… Ну да, примерно так, одной рукой Алвареса, другой упырёнка этого…       Лоран сидел на медицинской кушетке и пытался застегнуть на локтевом сгибе манжету аппарата для измерения артериального давления и химических показателей крови. Все доктора были заняты, а позвать кого-то на помощь он не решался, и если б кто спросил, почему… это бы само тоже было причиной ступора.       Сложно, когда не понимаешь своего статуса. Как будто, ты главный свидетель, а точнее — подозреваемый, а это значит — тебя ни на минуту не должны бы оставлять одного, однако же именно это и произошло. Лоран не мог этого понять. Сначала его поместили не на тот корабль, на котором летел другой Вадим — кажется, потому, что на этом корабле «более подходящие условия», что бы это ни значило. А потом перевели на другой корабль — как он понял из обрывков разговоров, потому, что те два первых корабля ввязались в бой, его решили таким образом уберечь, как единственного на тот момент живого свидетеля. За всё время пути с ним никто не обмолвился и словом, что можно понять — им было, наверное, не до того, а по прибытии не придумав, куда его девать — свободных одиночных камер не было, просто отпускать к отцу, на обычный гражданский режим — права не имели, тем более после весьма тяжёлой родственной встречи это и не выглядело возможным — просто оставили на корабле. И там он и оставался вплоть до того, как прибыли те задержавшиеся корабли. И хоть нельзя сказать, чтоб он рвался поскорее на допрос… а может быть, и можно. Просто хотелось, чтоб всё поскорее закончилось — не важно, каким образом. Но если это время давалось ему, чтоб как-то подготовиться к предстоящему — то это было совершенно бесполезно, это никак не помогло.       — Помочь? — приветливо улыбнулась Нирла, как раз относившая в лаборантскую пустую тару от растворов, — дай сюда. Это ты сын Раймона, да?       Лоран, свойственным, кажется, всем ранни жестом, наклонил голову набок. Голианское дитя… ещё дитя, но понемногу уже становящееся взрослым, внешние проявления этого процесса пока не слишком значительны — появляется рельефность кожи, которая не голианскому взгляду кажется морщинами, крупнее, резче становится подбородок. Но всё равно её детской мягкости черт далеко до взрослых голиан, которых он видел. Однако взгляд ранни видит и то, что недоступно взгляду голодной плоти на самоё себя, и будь он, возможно, старше годами или хотя бы если б не шумела так внутри чужая кровь, перешибая восприятие — он бы даже чувствовал это сейчас, эту железу в её мозгу, схожую с звёздчатой зоной ранни и ещё более — с гипофизом у землян, происходящие в ней изменения, свидетельствующие, может, и не о начале новой работы, но о подготовке к ней. Но он мог представить себе это — как набухший бутон, в одном миге от того, чтоб раскрыться.       — Да, я. Других нет, насколько я знаю, в вашем мире… А кто ты?       Нирла ловко застегнула манжету и нажала кнопку на аппарате.       — Ну вот. Теперь просто посиди, когда он издаст долгий протяжный писк — тогда всё. А скоро и доктора, думаю, подойдут. Ну, просто у тебя волосы белые, а не как у Раймона… Ты, наверное, на маму больше похож? Я Нирла, я… ну, просто тут живу. Меня господин Алварес забрал с Зафранта.       Лоран улыбнулся, протягивая ей руку. Хороший или плохой это знак — встретить в этом новом месте существо настолько простое и бесхитростное? Пока сложно судить.       — Рад познакомиться, Нирла с Зафранта. Нет, едва ли я мог бы быть очень похож на свою мать, и не только в том дело, что волосы у неё были чёрные, и у меня раньше тоже. А… кто ты господину Алваресу?       Иногда одним простым вопросом можно поставить собеседника в тупик. Юная голианка выглядела перепуганной осознанием того, что не знает, как тут ответить быстро и правильно.       — Ну… никто, в общем-то. То есть, по правилам Зафранта… но это никакого значения не имеет, говорят все. Здесь — никто. Просто он меня оттуда вывез, потому что это нехорошее место. И может быть, увезёт на Корианну — если ему разрешат. Он на самом деле много ещё кого с Зафранта вывез — ну, не только он, конечно, и госпожа Дайенн, и дрази — но те все разъехались по домам или ещё куда, а меня пока не знают, куда девать. Вот и всё.       — То есть… ты давно его знаешь?       Девочка присела рядом на кушетку.       — Да вот как забрал, столько и знаю. Месяц с небольшим, наверное. Если ты о том, хороший ли он человек, то да, хороший, да тут плохих и нет, даже среди тех рас, о ком у голиан сроду хорошо не говорили. Да по расам судить, как выяснилось, дело вообще бесполезное. Вот госпожа Дайенн дилгарка, но она совсем не такая, как те дилгары, что были, тут что и говорить… Тоже вот можно понять и почему про голиан многие плохо думают. Много преступников-голиан, даже здесь лежат некоторые. В то же время есть господин Ругго, голианин. Говорят, что могут меня и ему отдать, в смысле, на удочерение. Так, наверное, правильнее, потому что одной расы, да и господин Алварес с Корианны, там семьи не заводят, и у госпожи Дайенн всё сложно, это надо одобрение старейшин, а они могут и не одобрить, что в одной семье столько не минбарцев… Причиной проблем быть тоже не хочется. Я-то ничего не решаю, да и хорошо — как тут решишь… Мне и здесь хорошо, я бы никуда и не уезжала, видеть их всех и здесь помогать, что ещё надо.       — Сколько же тебе лет, Нирла? Я плохо угадываю ваш возраст, папа вот может, взглянув на существо раз, сказать, сколько оно живёт на свете.       — Будет двенадцать. У нас, голиан, возраста почти как у землян, только наш год немного длиннее земного.       — Одиннадцать… На два года разница… Ты очень красивая, Нирла.       Девочка вытаращилась на него едва ли не в испуге.       — Красивая? Хотя может, у вас, ранни, такие понятия о красоте… Мать мне говорила, что у меня ни кожи, ни рожи, и фигуры, когда вырасту, тоже не будет. А вот ты правда очень красивый, хоть, наверное, и называют такую красоту страшной. Ох, что ж я расселась-то и языком мелю! Ты… извини за вопрос, конечно… Совсем ничего, кроме крови, не ешь? Яблоки не ешь? У нас сегодня в столовой яблоки появились, думаю, разберут быстро.       — Нет, больше ничего. Ну, то есть… Когда кровь совсем сложно найти, я иногда пил воду, но совсем чуть-чуть, только, чтобы организм не страдал обезвоживанием. Хотя теперь не знаю, что хуже — страдать от голода, приходящего со временем, или от жажды, приходящей с количеством…       Нирла воззрилась на экран и фыркнула.       — Ну вот, надо, видимо, звать кого-нибудь. Не настроили, похоже, аппарат, и он теперь в растерянности, как твои параметры обрабатывать. То ли как землянина тебя оценивать, то ли как кого, есть же разница. Так-то должен он знать ранни, твоего отца ведь обследовали и должны были уже всё в базу внести. Правда, это мало, одного-то только, чтоб составлять справочник о расе… Жалко, конечно, что я тебя даже ничем угостить не могу, у нас в кабинете у госпожи Дайенн и господина Алвареса в шкафу всегда что-нибудь к чаю водится… Когда я на Голии жила, нас всегда одним и тем же кормили, ну и потом, у пиратов и на Зафранте, не слишком вкусно, да и не слишком много, что и говорить. Я только тут и узнала, сколько всякой вкусноты-то на свете…       Дверь отъехала в сторону и на пороге возник Вито Синкара, быстро стрельнул глазами в сторону Нирлы — та поняла без слов и моментально испарилась.       — Так, пацан… С тобой ещё никто не говорил? Ну, за то время, пока ты здесь? Я не про эту, понятно, из полицейских говорил кто-нибудь?       Лоран настороженно выпрямился, спустив длинные босые ноги на пол.       — С той поры, как мы прибыли сюда, я был на том же корабле, пока за мной не пришла женщина и не привела сюда. Почему вы их самих не спросите, кто говорил со мной, кто нет?       — Значит так, — Вито полоснул картой по панели у двери, блокируя замок, — в переплёт ты, парень, попал хороший, и отмазать тебя будет непросто… Но возможно. Альтака добро дал, лишь бы эти блаженные только ничего не напортачили… Сейчас я обрисую тебе, что тебе надо говорить, если на память не жалуешься, то всё отлично будет. Кстати, зовут меня Вито Синкара, для тебя просто Вито. Ну, в приватном разговоре и в дальнейшем.       — Ви-то, — растягивая слово, повторил Лоран, — вас мой отец нанял? Вы адвокат мой, я правильно понял?       Выходит, не узнал. Ну да, там, на корабле, не до обстоятельного знакомства было. Да и другая одежда могла обмануть.       — Чтоб у твоего отца были ещё такие деньги… Работаю я здесь, в контрабанде. Но для тебя я и адвокат, и будущий опекун, и вообще наместник Господа на земле… Так вот. Ввиду того, что среди покусанных тобой земляне всё-таки превалируют, Земное Содружество пожелает тебя оттяпать себе. А этого допустить нельзя, если только ты не мечтал всю жизнь, чтоб от тебя в лаборатории каждый день по кусочку отрезали. Сейчас ты мне обстоятельно расскажешь, что и как там у вас было, мы поправим легенду, чтобы всё тип-топ было, и через пару дней уже отправитесь на Экалту. Ну, может, и отправимся, если я тут дела передать успею.       Лоран вскочил, едва не опрокинув аппаратуру, к которой был привязан коротким проводом, идущим от манжеты, и вперил в человека уничтожающий взгляд горящих красных глаз.       — Вот так просто? И вы действительно рассчитывали, что я на это куплюсь? Раз я, по вашему восприятию, ребёнок — то от страха за свою шкуру растерял последние мозги и совесть? У вас есть семья, Вито Синкара? Вы бы предали её на моём месте?       Тёмные глаза землянина были уничтожающе насмешливы.       — Сядь и выслушай для начала, маленький придурок, — ласково улыбнулся он, — кто учил старших перебивать? Если ты расскажешь всё мне — мы вдвоём сочиним правдоподобную легенду, и ты годика два на Экалте будешь ходить в шеренге с непутёвыми мальчиками и девочками, шить верхонки для рабочих и распевать церковные гимны по воскресеньям. А с землянами ты можешь запираться сколько влезет — во-первых, ненадолго тебя хватит, во-вторых, просто сгинешь под грифом «совершенно секретно», и твоему отцу всей продолжительности жизни не хватит добиться хоть какого-то ответа о твоей судьбе. Тебе отца-то не жалко? Если уж о семье речь зашла – так она у вас состава тут невеликого. Нет, если ты там, в своей шайке-лейке, уже успел жениться — так и об этом расскажи подробнее… Лоран, ты не первый сопляк, величающий банду, с которой спутался, семьёй. В преступных сообществах с религиозно-идейным креном это норма жизни. Только вот скажи — если у тебя с твоей так называемой семьёй такие пафосные отношения, то как ты оказался-то там, где мы тебя нашли?       Многое в ранни отлично от всяких банальных гуманоидов, но картина эмоций прямо очень схожа.       — Встречный вопрос, с чего это такая неожиданная забота? Я вам кто?       — Скажем так, у меня есть свои резоны. Я… можно сказать, друг твоего отца. Близкий друг. А ты — его семья. Для меня, как для бракири… то есть, воспитанного бракири, семья — это святое. Я не могу упустить лучшую возможность сделать доброе для Раймона. И да, сейчас ты, конечно, этого пока не поймёшь, но я для тебя теперь — тоже семья.       Лоран зубасто улыбнулся, Вито про себя отметил, как смешно и беззащитно выглядит эта детская дерзость. А ведь сам когда-то таким был, подумать только.       — Да нет… Понимать-то я как раз понимаю… Вы не были рядом, чтоб увидеть… тёплое воссоединение семьи… но наверняка уже слышали. Я могу только сказать, что прежде отец не показывал эмоций на людях, тем более — так. И я почувствовал в нём вашу кровь, хоть и не знал тогда, что она ваша. А сейчас чувствую, это был ваш запах, ваше… то, чему нет слова в вашем языке, что означает ток жизни. Не смешно ли, он упрекает меня, переполненного чужой кровью, в то время, как сам не чист! Он пьёт вас, а теперь решил использовать и по-другому? Только опять же, зачем это вам? Откровенность за откровенность.       — Ты не мал ещё, для таких откровенностей? — ухмыльнулся Вито, — хотя шила в мешке не утаишь, конечно. И жить нам, как-никак, вместе… Ну да, и пьёт тоже. Обмен взаимовыгодный, а мы, бракири, выгоду ценим. Болтать об этом шибко не надо, в том числе на Экалте, всё-таки у нас… ну, тоже неоднозначное к этому отношение… Но с моими средствами я всё-таки могу позволить себе жить как хочу, желающих возразить много не будет.       — Вижу, вы уже всё решили?       — А у тебя есть предложения получше? Ты не забыл случайно, что за тобой и твоим отцом не стоит целый мир, нет посольства, в которое вы могли б обратиться, нет уполномоченных, которые могли б потребовать вашей экстрадиции на родину, которые вообще были б здесь и пасли каждый наш шаг и вяк? Вы одни. А значит — вы жертвы. О вас узнают — и вас разорвут, просто разорвут, как только доберутся. Ты, может быть, и хотел бы видеть себя мучеником, мальчик, но будешь — лабораторной мышью. И у Альянса может не хватить формальных поводов этого не допустить, а точнее — слишком много найдётся желающих наложить лапу, поди реши, кто достойнее. Может быть, Синдикратия и не лучшее место во Вселенной, зато там у вас есть я. В общем, я тебя внимательно слушаю. А потом ты внимательно выслушаешь меня. А потом мы сходим к твоему папаше и популярно объясним ему, что и как, а то он уже по потолку бегает.       Лоран сник — это правда, сил сопротивляться уже не было, да и какой в этом сопротивлении смысл? Это не нужно уже никому, кроме разве его собственной гордости… И если б здесь не было его отца, если б не было надежд его вообще встретить — эта гордость была б единственным, что ему бы оставалось. Впрочем, ведь и его тогда не было б здесь. И если отец доверяет этому человеку… каковы бы ни были причины — что остаётся, кроме как довериться тоже?       — По порядку… ну, раз мой отец говорил с вами обо мне, то вы знаете, что сперва мы жили на Минбаре, там я родился, там умерла моя мать. Если б мы остались и дальше там жить… Минбарцы очень деликатны, не лезут не в своё дело. Но отец боялся искушать судьбу. В итоге вот, искусил ещё больше… Мы не жили подолгу на одном месте, чтобы люди не начали замечать, что мы не спим и чем мы питаемся. Где-то он ухаживал за стадами, тогда мы пили кровь животных, где-то занимался ремонтом всякого оборудования, тогда покупали донорскую кровь, и всё до поры шло гладко. Я даже в школу ходил. Но окружали-то нас не сплошь добропорядочные люди… И вот однажды меня похитили. Продали одному… коллекционеру редкостей. Может, слышали о таких. Он собирал всякие врождённые уродства, аномалии. Платил деньги за то, чтоб к нему доставляли таких. У него была землянка с двумя головами, был минбарец, у которого гребень рос почти на всей голове, даже на лице, только глаза и рот торчали, был дрази без чешуи — жалкое зрелище… Обращался он с нами хорошо. Даже когда услышал, чем я питаюсь… Он-то думал, я просто уродец с красными глазами и ненормальной худобой, это потом обнаружили хвост и уши. Но я всё равно поддерживал эту мысль, что я просто уродился таким. Я ж не хотел, чтоб кто-нибудь нашёл моего отца или тем более весь наш мир… Когда я сказал, что мне не нужно так уж часто питаться, он подумал, что я просто скромничаю. Отказаться от свежей крови очень сложно, господин Синкара, когда её вот так прямо предлагают…       — Ясно, значит, к свежатинке тебя пристрастил этот коллекционер?       Лоран кивнул, всё так же не поднимая головы.       — У него я прожил около года. Не самое плохое житьё, как потом оказалось, если б только не разлука с отцом и сидение в четырёх стенах… А потом у него случились какие-то крупные финансовые проблемы и он распродал часть своей коллекции. В том числе и меня. Но с покупателем что-то не срослось, убили его, что ли, и я осел у пиратов. Отдавать меня задёшево, как обычного раба, они тоже не хотели… В общем, я жил у них на базе для их потехи. Они держали меня сколько-то голодом, а потом кидали ко мне какого-нибудь пленника, ждали, видимо, что я разорву его на части. Но нам не нужно убивать, чтобы насытиться. Это их, конечно, разочаровывало. Хоть я и привык есть каждый день, а мне и так надо питаться чаще, чем отцу, таким уж я уродился, но я всё равно могу протерпеть без крови неделю… Я несколько раз кусал живых… там, у моего первого хозяина… но это были те, кто соглашался добровольно. Я никогда не хотел никого пугать, проявлять насилие. Отец не так меня воспитывал. Но некоторые пленники просто умирали от ужаса. Другие, кто видели это, становились покорнее, это пиратов, конечно, очень развлекало… А мне было больно от того, что все эти несчастные существа ненавидят меня, и что я не могу перегрызть горло хоть одному из этих уродов — они были осторожны… Потом… потом я убил. Эта бедная девушка сама попросила меня. Она слишком измучалась, отчаялась, она знала, что никто не освободит её. Я уже кое-что знал о том, что пираты делают с пленниками, особенно с девушками… Это очень тяжело, господин Синкара, когда тебя просят стать монстром — ради милосердия, и ты не можешь отказать. Но я принял для себя такое решение — убить всякого, кого ко мне кинут, чтоб избавить его от куда больших страданий. Пираты решили, что я достаточно озверел. Для них это было развлечение, они бросали ко мне всякий, как у них называется, неликвид — кого никто не купит. Им было невдомёк, что я сразу убиваю их, и терзаю уже мёртвое тело, для них я был вроде цепной собаки… А меня держало от сумасшествия только понимание, что даже просто смерть от голода — пираты не станут кормить тех, за кого не получат денег — была б во сто крат мучительнее, чем мои зубы на их горле. Пока однажды… однажды я не смог убить. И это изменило мою жизнь. Сначала он был без сознания, и я даже подумал было, что он уже мёртв, не сразу почувствовал биение его сердца. Но он просто был под транквилизатором, а когда его действие прошло… В его глазах не было ужаса. Было непонимание, шок — но не ужас. Быть может, отец говорил вам — нас, ранни, невозможно просканировать. Это поразило его в первую очередь, а мои глаза, уши, зубы — во вторую. Он сказал потом — что-то родное… Но он не мог сам объяснить — что. А тогда… между нами не было много слов. Пираты ждали, что я убью его, потому что от него было много проблем — больше, чем могло б быть выгоды при его силе. Но вышло иначе. И мы покинули Тенотк на кораблях пиратов, и огонь пожрал всю гниль, что пропитала эти стены, все демоны вернулись в ад… Мы забрали всё — деньги, золото, оружие. Пленников. Он раздал эти деньги пленникам, чтобы они могли вернуться домой, дал им корабли. А ему самому — некуда было возвращаться, точнее, он не знал, куда. Он ничего не помнил о себе.       — Та-ак, — протянул Вито.       Ранни поднял голову, пристально впился взглядом в лицо человека, ловя малейшие перемены эмоций, надеясь хотя бы предположить, что он думает об услышанном — что это значит для него, всё-таки, как полицейский, знающего кое-что об этой изнаночной стороне жизни, но в то же время — знающего с другой стороны, не изнутри…       — Только имя. Имя, ставшее святым для нас… Не все захотели вернуться, или не всем было, куда. Многие решили остаться, чтоб вместе с ним нести возмездие нечестивым. И я тоже. Не только потому, что не знал, где мне искать моего отца — едва ли спустя год он всё ещё ждёт меня на том же месте… Но и потому, что знаю такое чувство — благодарность, и ещё знаю такое чувство — гнев к тем, кто является настоящим монстром, и пусть мы будем для них монстрами, пусть. Их личными демонами, которые принесут им давно заслуженные муки. Вы скажете — нас опьянила власть убивать, и будете, наверное, правы. Но эти существа заслужили тысячу смертей, а получили, как ни крути, только одну. Я видел много ублюдков, Вито Синкара, видел, что они делают с рабами, видел, что они делают с теми, кто отказывается быть их рабом, видел торги, видел пробу товара на глазах других — таких же, даже не живых мыслящих существ — номеров в толстых тетрадях отморозков, которые решили, что они имеют право. Я не жалею о том, что делал.       Вито в ответ так же пристально вглядывался в горящие фанатичным огнём рубиновые глаза, думая о том, что и не планировал использовать как воспитательный аргумент собственную неблагополучную юность, и теперь понимал, что правильно решил. Это нельзя сравнивать. Он говорил Раймону, чтобы успокоить его, что сам некий небольшой период своей жизни был в сложных отношениях с законом — но это не сломало ему всю оставшуюся жизнь, спасибо Альтаке, конечно. Но дело тут даже не в том, что не сравнимы масштабы — вшивая земная шайка, промышлявшая взломом банкоматов и карточным шулерством, была великой преимущественно в собственных глазах. Дело в том, что светится сейчас в глазах у этого мальчишки. На Земле тогда с ним подобную психологическую обработку было вести и некому, и незачем.       — Что ж, Лоран… Про своего… нового друга и то, что вы делали… Я так понял, ты был у него в числе особо приближённых — так вот, этого говорить ни в коем случае не надо. Иначе с тебя живьём не слезут. Скажешь, что его лица не видел, он был всегда в маске. О подробностях своей жизни, кто он и откуда, не распространялся. Вообще не посвящал тебя в свои дела, держал отдельно… ну, не в камере, понятно, в хорошей, удобной комнате… Скажешь, что пошёл с ним потому, что не знал, где твой отец и не верил, что сможешь его найти. Что понятия не имеешь, как он выбирал тот или иной объект и зачем он делал… то, что делал. Тебя он привозил на место на корабле, тех покусанных вталкивал к тебе в комнату по одному, потом вытаскивал. Использовал тебя как метод психологического воздействия, так сказать. Но в своих планах и действиях с тобой не советовался, а с кем советовался — ты понятия не имеешь. В общем, такой логический минимум, думаю, будет лучше всего. В последнем вашем деле тебе удалось сбежать, ты заблудился на базе… Всё устраивает?       Мальчишка снова опустил голову, словно услышанное свалилось на него тяжким грузом.       — Я понимаю, что так нужно… но если б вы знали, как сложно такое сказать. Кажется, что ложь сожжёт уста и отпечатается на лбу постыдной печатью. Если б это было для его спасения, не моего… но он сам не желает этого спасения, и это тоже то, что я обязан принять. Я сам за ним шёл, и пошёл бы дальше, хоть прямо на тот свет. Если бы он… нет, не приказал — захотел, чтобы я пошёл — я бы сделал это с радостью, с улыбкой на лице.       Вито с трудом удержался от закономерной гримасы. В кошмарном сне он не видел работать с малолетками вообще, но обычные малолетние бандиты это всё же то, что близко и понятно. И их страх, и их выпендрёж, и набивание себе цены, и попытки отмазаться — иногда вместе, в одной ситуации. Это — не тот случай. Этот свидетельствовать будет, охотно… только проку от такого сотрудничества ни ему, ни следствию. Долбаные фанатики.       — Вот это, парень, ты можешь рассказывать мне, отцу, а им — знать не обязательно. Им можешь пустить слезу и сказать, что устал мучить людей и вообще тебе было очень страшно. Ты, в конце концов, просто маленький мальчик, который попал в чужой страшный мир. А теперь тебе на тот свет больше не надо, теперь у тебя новая жизнь начнётся, так что уж постарайся что-то для этого сделать. …Зачем ты их кусал вообще?       Лоран криво улыбнулся.       — В порядке… компенсации. Таковы уж мы, ранни, когда пробуждаем свою истинную, хищную природу. Так мила эта тень отвращения на вашем лице — действительно, кровь этих субъектов полна грязи, как и их души. Но нам, ранни, она не опасна, к ядам, которыми вы себя травите или которые вырабатываете внутри себя, мы мало чувствительны, что только пользы с такой пищи бывает мало.       — Но ведь вы можете употреблять кровь только немногих близких рас. Зачем вы выкачивали кровь из всех остальных, что вы с ней делали? Тебе одному столько определённо много…       — Вы вряд ли поймёте. Он сказал, что так надо. Кровь должна быть выпущена из жертвы, для освобождения её души.       Вито кивнул — в этом кивке сквозило, что он как раз всё понял.       — Ну, а теперь о том, что тебе говорить — надо. Мне нужно, чтоб у тебя в показаниях был существенный бракирийский след, за что мы с Альтакой сможем уцепиться и выслать тебя на Экалту. Вот, смотри, — он разложил на столе стопку фотографий, — похищенные с Бракира артефакты, которые могли всплыть где-то у вас. Вы столько баз вынесли — где-то да мелькнуло… Вот из этих дядей никого не узнаёшь? Можешь, если что, вот этого узнать — он уже на Экалте, не волнуйся, тут вопрос почти решенный, его показания у меня уже есть.       Ранни нерешительно подтянул к себе кончиком ногтя одну из фотографий, что в форме веера были разложены у него перед глазами. На ней был запечатлен во всей красе своей расы зрелый мужчина-хурр, потом ещё одну — с бракирийским авторитетом.       — Это Листако и Затригонитто… Верно?       — Неплохо, малыш. Листако, как мы полагаем, уже мёртв. Давно мёртв, года три от него вестей нет. А вот некоторые его подельники живы и где-то на свободе. Многим на Экалте было бы интересно послушать о последних минутах жизни Листако и о том, что было найдено в его закромах… Этот господин — среди найденных мёртвых тел мы его как будто не видели — тоже нас очень интересует, в 79 году он перекупил одну похищенную на Бракире вещь… Любые догадки о его нынешнем местонахождении, не говоря уж о его тайниках, тоже будут интересны.       Лоран положил фото на место, аккурат между двумя угрюмыми бородатыми землянами.       — Листако сгорел. Тогда, на Тенотке, он сгорел на трапе своего корабля, когда пытался слинять, уже без ноги и глаза. Он полз до корабля, пока мы не настигли его, так жить хотел, что даже камни свои оставил. А этот, — ранни кивнул на хурра, — выскочил без скафандра в некислородный отсек, а потом тоже взорвался, со всеми остальными. Какую конкретно вещь вы имеете в виду?       — Вот эту, — Вито выдвинул вперёд фотографию крупного камня в металлической оправе, — это не украшение, это оружие. Хотя можно замаскировать под украшение. Нам самим эта вещь досталась не самыми законными путями, потому что вывезена ещё во времена оны с Лорки, поэтому в официальный розыск её не подавали. Зато вот в неофициальном она в числе приоритетов. Видел где-то? Она у вас?       Лоран снова встал, нервно прошёлся, насколько позволял ему провод, потом сообразил, что манжету давно уже можно снять, и повернулся к мужчине, потирая рука об руку.       — Можно сесть рядом с вами, Вито? Холодно.       — Садись. Попытаешься вцепиться в горло — я не пойму, предупреждаю. А вот говорить так будет удобнее. Так значит, видел? Хотя если и нет… Скажешь — в приватном, опять же, разговоре со следователем от Синдикратии, иномирцы этого слышать не должны — что знаешь, что её забрал подручный Затригонитто, которому удалось сбежать. Вы ведь могли накрыть этого подручного и позже, так? Или что Затригонитто пытался откупиться от вас, обещая именно эту вещь, но она была у него не с собой, а в каком-то тайнике.       Тощее плечо подростка робко ткнулось в плечо человека.       — Если бы я хотел вас укусить — я сделал бы это не таким дурацким способом. Нет, мне просто холодно. Спасибо. Эта вещь принадлежала некоему Керритосву, если она и принадлежала Затригонитто, то давно. Одна из первых находок, да, мы хотели её продать, чтобы купить приличные машины, запчасти к ним — не очень хотелось оказаться на развалившемся по кускам корабле посреди полёта в гиперкосмосе. На самом деле… Большинство из «штучек» никуда не проданы, они всё так же у нас. Эти вещи… Он говорил, что они слишком дороги для продажи, что рано или поздно они понадобятся тем, кто ими владеет по праву. Поэтому мы не продавали ни камни, ни вот такие украшения, ни голубые яйца, которые у земных пиратов нашли. Мы брали деньги, на деньги и покупали… всё необходимое.       — Керритосв… Что ж, будем иметь в виду. Это всё ты, конечно, скажешь уже на Экалте, здесь даже не заикайся про эту штуку, а то лорканцы возбудятся сразу. Здесь в своих показаниях больше упора делай на Листако, про хурра только и упомяни, что он был. Про его дружков и камушек расскажешь уже там. Про Листако скажешь, что видел у него вот этих ребят и ещё одного — высокого, со свёрнутым на сторону носом и большим родимым пятном на левой щеке. Что как-то при тебе, когда ты у них ещё развлечением работал, они вспоминали подробности вот этого дела, на листочке. Скажешь, что потом, умоляя их не убивать, они обещали отдать вот такие вещицы, которые у них где-то в тайниках. Вот имена тех, кто, вроде как, мог привезти за них выкуп. Этого будет для затравки довольно. Остальное там по желанию. Скажешь, что присутствовал при его допросе и он сознался кое в чём… Подробности у меня вот здесь, — Вито вытащил мелко исписанный листочек, — на самом деле, правда, Листако этого не делал, но лишь потому, что судьба не улыбнулась, а не ввиду моральных качеств… Повесить это на него будет не сложно, большинство фигурантов уже мертвы, а пара семей на Экалте будет нам очень благодарна. В общем, надеюсь, ты всё понял. Если будешь умницей — отделаешься дёшево. Отец про тебя говорил, что ты сообразительный…       Лоран отлепился-таки от тёплого мужчины и прошёл к двери, прислонившись к ней спиной и закрыв глаза. Помолчав, он вновь посмотрел на человека.       — Господин Синкара… Мой отец, когда вы дали ему своей крови, говорил вам, что для нас это значит? Когда я умирал с голоду — я отказался причинить Ему вред. Он сам вспорол себе запястье, сам дал мне еды, и сказал, что я ему нужен, что я ему дорог. А вы видели хоть раз счастливые глаза существ, которые обязаны вам жизнью? Для которых вы — спаситель? Вы видели эту толпу, таких разных, но с таким одинаковым выражением благодарности, радости на лицах? Я видел. И все они — сотни, уже — тысячи — смотрели на Него, благодарили Его. Он дал каждому столько, сколько тот заслуживал. Он помог всем, кого мы спасли… И я не знаю, чего ещё желать в этом мире, как не того, чтобы быть с Ним рядом, смотреть на Него… Я, пожалуй, плохой сын… Но я бы, даже и будь у меня возможность, отказался от того, чтоб вернуться к отцу, ради того, чтобы быть рядом с Ним.       — Я скажу, чего желать. Воспользоваться выпавшим шансом. Вырасти, получить образование, добиться места в обществе. Чтобы иметь возможность влиять. Не только кулаком или оружием… Или телекинезом. Да, я знаю. Не будь у него этого дара, а у тебя — твоих зубов, вы бы, может, тоже много чего достигли… Но остались бы вне закона, а это уменьшает возможности. Когда мой наставник, Винченто Альтака, пошёл в полицию, многие в семье его не поняли. Но это тоже возможность. Находясь на нужном месте, делать то, что делаете вы, а иногда и больше. Мне он дал такую возможность. Если б я не был здесь сейчас своим, я бы не смог тебе помочь. Твоя жертвенность не спасла бы уже ни одной души. А так, живой, на свободе, с образованием и деньгами Синкара, ты ещё многое сможешь.       К Махавиру, уже минут пять грустно созерцающему плавающие в стакане чаинки, подсела Элентеленне.       — Случилось что-то плохое? Сидишь тут, один, мрачный такой…       Вообще-то начальство, конечно, всячески против того, чтоб гонять чаи, или любые другие жидкости, здесь, в помещениях для складирования вещдоков. Но подчинённые вполне справедливо считают, что руки у них не настолько кривые, чтоб пролить что-нибудь на и без того пострадавшую технику, так что всё сходит с рук.       Шла она сюда вообще-то за кое-какими результатами от Т’Карола, которые потребовались Синкаре, благослови его Наисветлейший, прямо сейчас, но Т’Карол, не имеющий над собой такого счастья, как Синкара, встретился ей по пути, идущий отдыхать в свои некислородные апартаменты — его команда трудилась здесь бесперерывно часа четыре, имели, в общем-то, право, а результаты она сможет забрать сама, когда программа-расшифровщик закончит свою работу. Правда, только дойдя до места, она обнаружила, что этот гениальнейший, но не всегда внимательный до мелочей тракаллан забыл уточнить, на котором из четырёх собранных прямо здесь электронных монстров обрабатывается именно нужная ей информация. Пока что системы, собранные из покалеченного оборудования пиратских баз, уже обработанных на предмет фиксации повреждений и сбора биоматериала, и местных агрегатов, которые наименовала портативными какая-то глубоко грешная, лишённая всяческого сострадания к ближним душа, весил каждый из них точно больше, чем Т’Карол, гудели, пищали и пускали по экрану потоки разноцветных значков совершенно одинаково.       — Думаю… правильно ли я поступаю… точнее, правильно ли я мыслю. Так всё сложно, когда нет закона… и ещё сложнее, когда закон есть. Есть закон, убийство — преступление… Но ведь на войне убийство — это неизбежность, и даже долг. Уже кто только не сказал, что медаль бы этому маньяку выдать, шутки шутками, а правда в том, что так реально многие думают. Не все вслух скажут, а между собой-то… Последнее дело для полицейского — оправдывать преступника, но сколько раз ни повтори, что закон есть закон и долг есть долг, во рту слаще не станет.       Элентеленне молча вздохнула. А что тут сказать — порадоваться, что никто лично её мнения не спрашивал? Это да, потому что она не нашлась бы, что сказать, каково оно, это её мнение. Она хотела просто работать, делать всё возможное, чтоб преступники получали наказание за свои поступки, а не давать этим поступкам свою оценку.       — И сколько раз ни повтори, что от нас, вот конкретно от меня, ничего не зависит… Дело это формально моё, хотя это и звучит смешно, по факту это уже дело всей полиции, от директоров до последнего рядового. Так вот, были дела и неприятные, и скучные, но не было ещё такого, которое хотелось бы просто бросить. Да, бросить. Пусть бы с этим кто-то другой разбирался, не я. Вот скажи, где сейчас Синкара? Ну может, наконец на боковую отправился, но полчаса назад это ещё точно было не так. Носился по отделению как снаряд, то докторов докапывал, то аналитиков, какие-то запросы куда-то отправлял… Скажешь, нормальное для него поведение, его даже после таких вылетов сразу в постель уложить может либо прямое попадание бластера, либо член Альтаки, извини уж, что говорю такое. Да, вроде бы ничего экстраординарного. Но народ тут шуршит, кое-что доносится… Мальчишку-ранни он считай себе выцарапал. Тирришцы это сразу поняли, поэтому к нему даже не сунулись, пока он на корабле куковал. Сидят гадают, какие Синдикратия тут интересы имеет, но им не сильно принципиально, видимо, их интересы тут не такие значительные. А мне кажется, они не правы. Знаешь, что это, Элентеленне? Сочувствие. Ему просто жаль этого мальчика. Просто хочет увести его из-под удара, чтоб он не отвечал по всей строгости закона за то, что не погиб, а дал сдачи. Потому что закон и справедливость не всегда одно и то же. Конечно, не так надо было, не такими методами… Ну, ведь Алварес у нас тоже, наверное, не совсем правильно поступил, когда согласился от работорговцев в подарок живого человека принять… Но ведь для неё это шанс на свободу был. Живая, здоровая теперь по отделению бегает… А если бы он тогда отказался, ждал, когда мы материалы накопаем, чтобы этого гада прижать — куда б её уже успели продать, что бы с ней было? Ругго вот говорит: «Так он и не людей вовсе убивал, а зверей, они сами себя вне закона поставили, так почему ж мы их защищать должны? Опять же, и понять его можно, что озверел, побывав там…» Понять можно… но оправдать? Мы полицейские, у нас есть право убить при сопротивлении аресту. Но он… Разве может человек сам на себя брать какое-то право?       — Знаешь, Махавир, переплети-ка ты косу.       — Что?       — Мне мама так всегда говорила, когда меня какие-то сомнения и печали одолевали. Когда расчёсываешь волосы, заплетаешь косу — мысли в порядок становятся, голова проясняется. Ну, может, на мужчин так не действует, у нас мужчины волосы распущенными носят, а маленькие косички от висков — чего там переплетать… Ты успокойся, будто от тебя прямо сейчас кто-то требует осуждать его или оправдывать. Просто делай, что велит сердце, что велит долг, а долг твой — преступников ловить, и не только этого конкретного, а вообще. Если так случится, что где-то с ним столкнёшься и поймёшь, что не можешь сделать, как должен — ну, и отпустишь его, ну, и ответишь за это, как подобает… Ты взрослый, ты мужчина, ты это понимаешь. Какие мы есть, такими нам быть, главное быть честными, со своим сердцем, со всеми… И иметь мужество принять, что нам жизнь за эту честность готовит.       Махавир посмотрел на девушку и тут же отвёл взгляд, охваченный неожиданным смущением. Элентеленне показалась ему вдруг невероятно красивой. Это при том, что волосы она сегодня, поднятая с утра не в свою смену, заплести, как обычно, не успела, а только стянула в узел на затылке. А уж косметикой лорканки и сроду не пользовались.       — А ещё я кирпан* потерял… Он там, на корабле остался, застрял в теле врага.       — Ничего, будет другой. Кирпан не в ножнах, кирпан в сердце того, кто бесстрашно встаёт на защиту невинного. Может ли быть лучше судьба для кирпана, чем остановить биение злого сердца?