Наследие Изначальных

      Яришшо была объектом действительно масштабным, и, находясь на границе земного сектора, являлась постоянной головной болью для Земного содружества, а заодно и для остальных окрестных миров. Изначально перспективная колония по добыче квантиума-40, после выработки большинства богатых пластов она медленно, но верно начала скатываться к обычному для разоряющихся колоний полукриминальному существованию. Богатые компании покинули её ещё лет тридцать назад. На смену им пришли более мелкие, и менее щепетильные в методах. Официально они использовали труд наёмных рабочих из люмпена разных миров, на практике не брезговали рабским трудом. Соответственно, в колонии весьма вольготно стал себя чувствовать определённый контингент, но доказать это было не более реально, чем поймать бракири на денежных махинациях. Владеющие шахтами семьи, на деле получающие львиную долю дохода от проходящих на Яришшо чёрных сделок, умели делиться, вследствие чего имели покровителей на Земле, Марсе, в других мирах, это было гарантией, что пиратских кораблей на орбите никто не видел, таможенные декларации в идеальном порядке, а груз представляет собой гуманитарную помощь для голодающих шахтёров, а не палёный алкоголь и дразийский шохтши. Несколько раз Земля обещала Альянсу, что вот сейчас окончательно вышибет с колонии весь криминал, и каждый раз празднование победы было преждевременным, несколько раз правительство колонии грозилось, в ответ на такое «надоедливое вмешательство» Земли, объявить голосование за независимость, но ежу было понятно, что никогда не объявят — формальная зависимость от метрополии им пока была нужна, вопрос был денежный. Пробовали решить проблему устройством базы анлашок по соседству с колонией, но базу быстро свернули — по просьбе с Земли же, кто-то кому-то дал взятку, и так по цепочке, отработанным методом. Хотя собственно колония представляла собой три средней величины города на сравнительно небольшом расстоянии друг от друга — своя атмосфера на Яришшо была не пригоднее, чем на Марсе, а строительство куполов — всё-таки дело недешёвое, пиратские нычки имелись так же ещё в нескольких местах, поговаривали, в заброшенных шахтах был организован чуть ли не целый подземный город, но это уже могло быть и преувеличением — шахты были в аварийном состоянии, не самое рациональное вложение средств было бы укреплять ненадёжные своды и блокировать туннели, через которые мог некстати пойти ядовитый газ. Но в любом случае, Яришшо, при внешней благопристойности заштатной бедной-трудовой колонии, была шкатулочкой с секретом ещё в большей мере, чем Лофис, и большую часть кораблей следовало оставить на орбите, во избежание сюрпризов… Уже полюбившееся Вадиму и Дайенн «Серое крыло-41» выбрало своей целью столицу колонии — Нью-Парис.       — Нью-Парис — это, вроде как… Новый Париж, что ли? Я в Париже, конечно, никогда не была… Но судя по видам — не сказала бы, чтоб похож.       — Это для колоний почти что правило — чем более убогая и зачуханная дыра, тем пафоснее надо назвать.       Купол, латанный-перелатанный уже во множестве мест, тускло поблёскивал в свете довольно далёкого светила — солнце на Яришшо немногим крупнее фонаря, поэтому снаружи купола вечные сумерки. Мрачными горами возвышаются на горизонте отвалы шахт, чернеют силуэты вышек и башен электростанции… Зрелище, если честно, постапокалиптическое. Но внутри — совершенно другая картина. Принимающие из местной полиции, правда, поартачились ещё на входе на тему того, что не понимают, что могло потребоваться единой полиции в их тихом, мирном, хранимом богом уголке, у них здесь территория Земного Содружества, у них здесь всё в порядке с законом, у них здесь живут только порядочные, благополучные граждане, а если б здесь, не дай бог, конечно, и произошло какое-то преступление — они и сами вполне способны разобраться с этим, своими скромными силами. Суетливый офицер с белёсыми, словно заплаканными ресницами, наверное, так и уцепился бы за их ноги с намереньем «не пущать», но Дайенн не слишком вежливо сунула ему в нос ордер, переданный Альтакой. Были попытки затащить пред светлы очи мэра и отцов города, ради такого события поднятых в ранний час (по местному времени было что-то около 5 утра)…       — Благополучные граждане… — Дайенн брезгливо кивнула на ползущего вдоль стеночки мужика в одном исподнем, — интересно, закаляется или в буквальном смысле проигрался до трусов? Откуда ползёт, кстати? Там по курсу не один из наших объектов?       — Бар сейчас закрыт! — испуганно встрепенулся белёсый офицер, — у нас, знаете ли, закон… Увеселительные заведения работают только до десяти вечера!       — Проверим…       Бар, действительно, был закрыт… С главного входа. Что совершенно не мешало всем, кому надо, заходить с чёрного. Появление полиции — не хорошо знакомой полиции города, а галактической, явно фиолетовую форму с малиновой каймой здесь уже многие знали и имели причины опасаться — вызвало панику, сродни известию о пожаре. Сигающих в окна игроков лениво отлавливали ребята Тимбу, хозяин, темнокожий верзила лет шестидесяти с живописно пересекающими всю физиономию шрамами, метнулся к двери в углу — видимо, в подвал, но был нежно пойман Ранкаем.       — Стой, приятель. Что-то мне, кстати, твоя физиономия знакома… Ты где эти украшения получил, мы не встречались уже? Давай, по старой дружбе, проводишь в подвал, покажешь, чем богат, документы на ваше пойло покажешь? Да, на травку тоже документы покажи.       — Лексто, Линтар, давайте своих ребят, мы на следующий объект, разбирайтесь тут пока…       Следующий объект был на другом конце города, и был, если верить информации, выуженной Шлилвьи с компьютеров на Лофисе, с тем самым секретом — имел подземный ход, ведущий далеко за купол, к пиратской нычке. Видимо, из первого бара уже успел кто-то дать сигнал, потому что персонал был застигнут полицейскими за лихорадочными сборами — часть коробок грузили в подогнанные к чёрному ходу машины, часть тащили вглубь помещения — к тому самому ходу.       — Работаем, ребята? Бог в помощь. Руки вверх!       Ту’Вар, низкорослый, коренастый нарн из отдела контрабанды, вертел головой с хозяйственным умилением на лице.       — Даа, контрафакта мы сегодня изъяли на небольшое море… Дай Г’Кван, Синкару совсем от зависти порвёт, что с нами поехать не смог.       Дайенн улыбнулась. Заигрывание с девчонками из столовой совсем не мешало Синкаре всё основное время задалбывать отдел своей энергичностью и въедливостью.       — Ба, это что за лицо такое знакомое? Вот нарнская сторона обрадуется, они вас уже семь лет ловят… Что, ребята, это мы, явно, удачно заехали, одним пойлом дело не ограничится. Где эта рожа — там и шлассенская наркота, это вот хоть на Г’Кване поклясться можно. Лексто, вышибай дверь! Посторонитесь, придурки, если, конечно, не собрались таким способом избежать тюрьмы!       Два землянина, бледных, как поганки, трясясь всеми неподобающе обстановке рыхлыми телесами, заметались, пытаясь загородить означенную дверь. Эти тут явно не на силовой работе. Технологи, видать…       — Там… там ничего нет, там путь в служебные помещения, коммуникации, канализация…       — Вот и посмотрим, в порядке ли у вас канализация… Мало ли, от смытых шлассенских шариков могла и засориться…       «Поганки» обернулись куда-то в сторону и неуверенно заулыбались.       — Господа, господа… — к Вадиму и Дайенн, определив их как главных, бодро семенил длиннобородый старец с унизанными перстнями пальцами — пальцев было всего восемь, что, видимо, компенсировалось тем, что на некоторых пальцах колец было по два, — ну зачем же так? Ну зачем приличным людям копаться в канализации? Зачем наносить урон… ну да, не самому приличному заведению… Ну да, мы признаём, не всё из нашей продукции… прошло все необходимые санитарные допуски… Но ведь мы небогатая колония, войдите же в наше положение! Вы хоть представляете, во что нам обойдётся ремонт? А ведь это бремя ляжет на плечи простых граждан, работяг, для которых одна из немногих скромных радостей — придти сюда после работы, расслабиться в компании друзей…       Дайенн моментально напряглась. Бар в принципе не то место, где минбарцу может быть комфортно находиться даже с чисто рабочим визитом, а на подобных субъектов у неё выработалась стойкая непереносимость после Зафранта. Там таких как грязи. И эта непереносимость тем сильнее, что понятно — сталкиваться с подобными придётся регулярно. Именно с таким вот сочетанием елейного голоса и цепких, колючих глаз, в которых стоит стойкое сожаление, что взглядом нельзя убить.       — Это вы и себя к простым скромным работягам причисляете? А вот это, — Вадим поднял длинную бутыль с тягучей тёмной жидкостью, — тоже прошло… не все санитарные допуски? Вы же знаете, для человеческого организма это наркотик, этот продукт запрещено вывозить за территорию Шлассенского Триумвирата. А при несоблюдении технологии приготовления разрушительное воздействие на организм таково, что… в лучшем случае человек теряет почки, в худшем — рассудок, эта штука физически разъедает мозг.       Старец изобразил крайнюю степень потрясённости услышанным почти убедительно. Один из «поганок» сделал попытку выхватить бутылку, вроде как чтоб в немом ужасе вчитаться в этикетку, но его пухлая лапища только прочертила воздух. Интересно, а что планировал? Разбить? Это, положим, не помогло б. Успеть метнуться до мусоропровода? Это помогло б не намного больше…       — О господи, что вы такое говорите! Мы… мы и подумать не могли… Мы считали, это обычное вино…       Дайенн чувствовала, что омерзение становится всё более нестерпимым. Бандиты там снаружи, попытавшиеся схватиться с ребятами Лексто врукопашную, хотя бы честнее. Или просто понимали, что им-то невинных агнцев из себя изображать можно даже не пытаться.       По лицу напарника явствовало, что его это представление раздражает не меньше.       — И сами пили? Что-то непохоже… На бутылке нет ни одной марки санитарного контроля Шлассенского Триумвирата, очень вам желаю, чтобы именно этой отравы у вас был только один ящик и вы сумели убедить суд, что взяли его сослепу и по ошибке, а если там, за этой дверью, обнаружится склад… Я вам не завидую. Кстати, если печётесь о дальнейшем ремонте — может, тогда откроете по-хорошему?       Вопрос запоздал — выстрел Лексто оставил на месте замка выжженную дыру.       — Сдаётся мне, на шлассенском яде дело не кончится…       Вадим скривился от запаха затлевшей на косяке краски.       — Разумеется, не кончится. Есть такие… признаки, которые вроде бы на первый взгляд не должны предполагать друг друга, но связаны прямой зависимостью. Так вот, где это пойло — там торговля живым товаром. Элкеат никогда не пьют в чистом виде. Даже шлассены не пьют. «Правильный» элкеат вызывает у людей, уже со второго приёма, наркотическую зависимость, уже с третьего, в крайнем случае пятого приёма человек за очередной глоток будет покорно вкалывать хоть на шахтах, хоть на ручной чистке канализационных стоков, и главное — никогда ни за что не подтвердит, что находится, фактически, в рабстве. А «неправильный»… На выбор — отличный способ отравить неугодного, способ выбить требуемое — если в течение пяти часов дать нейтрализующий реагент, человека ещё можно спасти, ну и… часть работников и их охраны производится именно таким способом. Повреждённый мозг — потеря памяти, нечувствительность к голоду и холоду… зомби, практически… Хватает этих зомби, правда, самое большее на пять лет, но им больше и не надо…       Лексто распахнул дверь и сперва отпрянул — на него дохнуло могильным холодом подземелья. Ступени вели вниз.       — Чем-чем, но канализацией оттуда как раз не пахнет…       Включив фонари на лазерных пистолетах, напарники один за другим шагнули в жадную холодную темень. Дайенн повела носом.       — Сдаётся мне, прямо по курсу у нас кухня. Шарики они готовят здесь, реагенты подвозят пораздельно, тоже по-своему удобно.       — Они же пахнут едва уловимо, пока в огонь или горячую воду не бросить! Ты так хорошо чувствуешь запахи? Хотя, это для вас нормально, Ганя у нас был санинспектором кухни, понимал, когда что-то испортилось, раньше, чем кто бы то ни было… А ты ведь алкоголь, наверное, никогда не пробовала?       Да, бар — это не приятнейшее из мест, но и не самое мерзкое, и дело не только в темноте и зверском холоде. Наверное, если искать, что назвать запахом зла, то это будет один из очень убедительных вариантов. Тему наркотических веществ в курсе обучения Дайенн до сих пор вспоминала с содроганием — пожилой преподаватель лекарственной науки, худой и прямой, как жердь, доводил студентов до нервного тика, требуя безупречного знания особенностей влияния каждого вещества на организмы разных рас. С учётом, что одно и то же вещество для одних может быть безобидной вкусовой добавкой, а для других — предметом теневой торговли и криминальных разборок, задача та ещё. Ей ещё повезло с родителями-травниками, хотя бы растительные алкалоиды она сдала неплохо, и хотя бы, благодаря книге деда о земных опиатах, она не пришла в шок от самого того факта, во что в конечном счёте могут превратить благие дары вселенной, облегчающие боль страдающим. Но после демонстрационного фильма о том же элкеате рвало всю группу, и она не отстала от коллектива.       — Конечно, нет! Я ведь минбарка! Ну… так воспитана. Родители, понятно, формировали наш рацион с учётом нашего отличия от минбарцев, но алкоголь в него, сам понимаешь, не входил. Им достаточно хлопот было и с приготовлением мяса, знаешь же, минбарцы едят его очень мало, а у нас оно — основа рациона. Пожалуй, это для меня… ну, самый яркий образ любви родителей к нам. Как они готовили нам пищу… Вдумчиво, торжественно, постоянно сверяясь с рецептом. Словно важнейший в жизни ритуал… Так же, как готовили ванну для мытья. А потом мама так нежно, бережно расчёсывала наши волосы…       Она невольно передёрнула плечами — как светлый, святой образ из детства диссонирует сейчас с тем неприглядным настоящим, с которым им приходится иметь дело. Отдельные гурманы употребляют шлассенские шарики, отщипывая от них маленькие кусочки и раскуривая в специальных длинных извитых трубках. Но основной способ их применения — растворение в горячей воде. Оттого в некоторых мирах торговля ими долгое время шла практически легально — дельцы на голубом глазу утверждали, что продают банные припарки. Ну да, дорогие — так разве ж кому запрещено торговать элитным товаром?       Туннель окончился массивной, сразу напомнившей о банковских сейфах дверью. Дверь украшала небольшая выпуклая вмятина — от удара, видимо, чем-то тяжёлым изнутри, но в остальном она выглядела не менее, если не более, неприступно, чем окружающая скальная порода.       — Ого… сколько кодовых замков сразу… Явно, вход только для специально приглашённых лиц.       — Сторонись, молодёжь, — оттеснил их сзади Ту’Вар, — кодовые, не кодовые… Я кодов не знаю, у меня лазерный резак…       Сзади слышался тихий лязг транталлилских пушек.       — Осторожней, Ту’Вар, с той стороны могут уже ждать и встретить стрельбой. Береги голову.       — Да уж не учи учёного…       Выстрелы не встретили. Лексто, перегруппировавшись, одним попаданием отключил ловушку — смертоносные нити, натянутые через весь коридор на разной высоте, разом погасли. Ему самому они не повредили ничуть — транталлилскую броню не в силах были разрезать даже они. В следующее мгновение, впрочем, Лексто снесло вылетевшим из стены копьём. Копьё пробило броню и пришпилило транталлила плечом к стене.       — Чтоб же вас, а… — Нерклу подошёл и, одной рукой вытащив трёхметровое, десяти сантиметров в диаметре древка копьё, освободил раненого товарища, — может, и правда ждали…       — И… всё? Вся торжественная встреча?       Дайенн осторожно выглянула из-за угла.       — Алварес… Тебе это очень не понравится… Очень…       Здесь освещение, хоть весьма скудное, было — грязно-жёлтый свет нервно мерцал, но разглядеть открывшуюся картину это совершенно не мешало. Коридор был завален трупами. В дверь в следующее помещение едва удалось протиснуться — порог был завален особенно щедро, один умер стоя, приколотый к дверному косяку ушедшим по рукоять в грудь кинжалом.       — Рин, снимай отпечатки… Так, похоже, крови нет и здесь… У этого сломана шея, у этого… да, проще сказать, что не сломано, надо ж так человека в узел завязать… Здесь немного крови есть, разбита голова… Но для такой кровопотери маловато…       Под ногами хлюпала грязь — разлитые из разгромленных ящиков вина, распотрошённые мешки с табаком и не только, и в этой грязи застыли скорчившиеся тела… Вадиму казалось, что он уже готов к тому, что увидит в следующей комнате, но все же вздрогнул, почувствовав, что холод подземелья добрался до сердца.       — Опять…       Кровавая надпись во всю стену, тот же знак-подпись, и снова пятеро на потолке — застывшее на лицах выражение дикого ужаса, торчащие из рук, ног, плеч кинжалы и выломанные из конструкций стен металлические штыри… В соседней комнате — за такой же внушительной толстой дверью оказалась неожиданно маленькая каморка — были обнаружены живые. На Дайенн из темноты глянули огромные испуганные глаза на наивном розовом лице — денет*.       — Вы пришли убить нас или освободить?       — Полиция Альянса. Вы что-то знаете о том, что здесь произошло?       Денет мотнул головой.       — Мы не видели. Мы не могли даже слышать звуков того, что там происходило — эта дверь слишком толстая, чтобы через неё проходили звуки. Я слышал очень сильные ментальные всплески, я знал, что там происходит что-то невероятно страшное, что кто-то убивает всех этих скверных людей… Но я не могу знать, кто это был, мои способности очень слабые, я совсем немногое могу слышать через стены.       — Выходите… Можете идти? Господи… хотела сказать — «Только не смотрите на это», но как не смотреть, если это — везде…       Денет подполз к двери.       — Я понимаю… Вам хочется уберечь меня, потому что вы знаете, что мы против насилия. Но хотя всё это очень печально и нехорошо, я переживу. Они все были очень скверными существами, я не могу сожалеть о их смерти. Они держали нас здесь, били, не давали нам есть. Когда умер мой брат, они даже не похоронили его, они разрезали его тело, изжарили и съели! Нет, я не могу о них жалеть. Пожалуйста, помогите выйти остальным… Особенно ему, — он кивнул куда-то в темноту позади себя, — у него кончается его воздух, он может скоро умереть. И человеку, он очень ранен…       — Алварес, я с ними, заканчивайте тут без меня. Ребята, помогите…       Когда раненых вынесли из каморки, Вадим снова невольно содрогнулся. Жаль, очень жаль, что он не имел возможности поговорить с этими молодчиками живыми, сколько раз и как он нарушил бы протокол в процессе допроса… Землянин — совсем мальчишка, а тело — сплошная гематома… Гроум — худой настолько, что сравнение с концлагерями выглядит мягким… Невероятно вообще, чтобы гроум мог похудеть до такой степени… Голианин-старик — настолько древний, что кажется, вот-вот рассыплется, как мумия… Тракаллан с оторванной конечностью, без сознания от метанового голодания…       — Я знаю, что здесь были и ещё пленники… Скажите пожалуйста, они не мертвы?       — Мы больше никого не нашли.       По-видимому, думала Дайенн, помогая транталлилам мастерить из обломков столешницы носилки, эти — нераскупленный неликвид. Неизвестно, что с ними собирались делать — приобщить к какой-нибудь местной грязной работе или просто заморить по личной злобности натуры, но в любом случае они были обречены.       Старик с ненавистью посмотрел в потолок, что-то прорычав на родном языке.       — Мы можем рассказать вам всё об этих скверных людях, которые держали нас здесь, всё, что знаем… Но я не знаю, поможет ли вам это, ведь они и так мертвы. Но мы ничего не знаем о тех, кто их убил. Я только знаю, что среди них был очень сильный телепат. Очень сильный телепат, я никогда не встречал таких… Но я не знаю даже, какой расы он был…       Это какое-то безумие, думала Дайенн, пробираясь, с денетом на руках, полутёмным коридором во главе второй партии освобождённых — сзади Нерклу и Ту’Вар несли на импровизированных носилках земного мальчика, Сайкей поддерживал под руку гроума, Линтар и Юнкте несли ещё двоих ослабевших от голодания. Они идут по следу. Некто, со своей невообразимой и пугающей силой, опережает их снова на два шага. И начинаешь чувствовать свою беспомощность от этой погони по остывшим следам. Остывшим и обескровленным…       За поворотом она налетела на Ко’Гила, тут же, с расширившимися от ужаса глазами, схватившего её за плечи.       — Назад, назад! Это ловушка!       — Что?       — Они перекрыли коридор… Двое успели проскочить, но мы с Лексто…       Шатающийся Лексто тут же разворачивал и пихал в спину соплеменников, пробоины на его броне были залатаны походным герметиком, и перспектива задохнуться им временно не грозила, но у него должна быть такая кровопотеря — как он на ногах держится, Валена ради…       — Что это значит?       Дайенн уже сама понимала, что это значит. Как ни «забито» было тонкое дилгарское обоняние запахами чужемирной наркоты, спирта, дыма, крови — она почувствовала эту тонкую опасную ноту. Ей казалось, она слышит даже тихий шорох в вентиляции.       И две земные женщины, определённо, почувствовали это тоже.       — Газ? Они пускают газ? Что они…       — Да как, их же там всех…       — Надо прорваться! Эту переборку можно как-то снести?       Старый голианин закашлялся, Ту’Вар, который не мог положить носилки, пытался, видимо, не дышать, но как долго получится?       — Что там происходит? — донёсся из глубины подвала голос Алвареса.       Линтар положил свою ношу и сдёрнул с плеча пушку, сделал знак гражданским разбежаться. От первого выстрела переборку слегка повело, от второго в ней образовалась трещина… и в неё заструился всё тот же газ. Транталлилы синхронно выругались на родном языке. А в следующую минуту разом погас свет — словно что-то полоснуло по глазам. Дайенн казалось, что шипение газа стало громче, угрожающе-змеиным.       — Похоже, тут раздельная вентиляция? То есть, газ поступает именно в этой части?       — Это какая-то авария или они там совсем рехнулись?       — Может, вызвать подкрепление?       Вадим, скудно освещённый лишь подсветкой на лазере, показал на переговорник.       — Здесь не ловит. Это ж практически бункер…       — Отсюда есть другой выход?       — Он должен быть. Определённо, те, кто вот это всё сделал — вошли сюда не через парадный вход.       Дальнейшее Дайенн вспоминалось смутно, обрывками. Как они бежали, спотыкаясь о застывшие трупы, кромсая темноту лучами фонарей, бежали от настигающего их газа. Чьи-то голоса — Лексто и ещё кого-то из освобождённых — требующие бросить их, потому что бежать с ранеными слишком экстремально, лучше, если спасётся хоть кто-то, и другие голоса, наоборот, умоляющие не оставлять, панические, срывающиеся в рыдания. Размышлять о происходящем и строить догадки было некогда, разобрались они уже потом. Коридор окончился тупиком — точнее, площадкой подъёмника с поднятой куда-то в непроглядную темень кабиной. Вадим навалился на рычаг — безрезультатно.       — Механизм повреждён…       — Да как так? Как-то ведь выбрались эти…       — Вероятно, они, уходя, и повредили.       — И что теперь делать?       А дальше Дайенн потеряла сознание, поэтому об отчаянном броске Алвареса и Линтара по сетке наверх — чтоб выбить гермолюк (это удалось с четвёртого выстрела, кажется) и вручную опустить кабину подъёмника — она знала уже по рассказам. Если б не транталлилы, из каких-то последних немыслимых ни для одного живого существа сил вытягивающие наверх кабину, в которую помещали раненых и потерявших сознание — не было б никаких рассказов. Примерно на середине спасательной операции из земли вырвался столб огня…       — Какое-то безумие. Взорвать всё это вместе с вами? На что они рассчитывали?       — Уничтожить большинство улик. С тем, что найдено наверху, можно надеяться сбить до минимального срока. Очень своевременная авария стирает все признаки того, что там они изготавливали наркотики и держали рабов… Мы и теперь в сложном положении. У нас есть свидетели, но большинство из них в тяжёлом состоянии. Ни тел, ни вещественных доказательств. Мы потеряли четверых людей и половину этих несчастных. Из тех, кто был в кабине, когда произошёл взрыв, пока вне опасности жизнь только одной землянки. И техника пострадала тоже, надеюсь, Шлилвьи всё же сможет вытянуть хоть что-то, хотя бы фотографии…       Махавир поёжился.       — И они на голубом глазу будут утверждать, что это случайность…       — И утверждают. Газовые трубы проходили рядом с вентиляцией, они довольно старые и при увеличении напора могло прорвать… А дальше просто так совпало, что в это же время случился скачок в электросети. При том свет включился как раз тогда, когда газ заполнил все подвальные помещения. Одна искра — и… Не знаю, получится ли хоть что-то извлечь из пепла и обгорелых костей. И честно сказать, у нас нет никаких подтверждений этим догадкам. Если получится найти того, через кого они передали этот сигнал…       — Да уж, — индус с трудом оторвал взгляд от разукрашенных лиц коллег (взрывной волной их отбросило на ограждение, но всё-таки им повезло больше, чем тем, кто стоял ближе к шахте), — а я думал, это нам повезло как проклятым — троих из силового потеряли, а этих внизу пришлось в итоге уложить всех — отстреливались до последнего. Понимали, конечно, что легко не отделаются… Но хоть тех, кого живыми взяли, закроем. А ваше дело вообще какое-то заколдованное. В этот раз даже тел нет…       — И свидетелей считай, что нет, — покачала головой Дайенн, — эти, сверху, никак решить не могут, кто туда последним спускался и когда. Того гляди, договорятся, что вообще знать не знали ни о каком подвале. А запертые пленники, понятно, ничего не видели, всё, что мы знаем — это, со слов Таммиса ак-Рйонне, что среди них был сильный телепат. Настолько сильный, что его ментальное поле проникало через стены — достаточно толстые, надо сказать. Ладно, меня Реннар отпустил к вам совсем ненадолго, надо быть благоразумной. Может, и хорошо, что в этот раз трупов нет, было б невыносимо валяться в то время, когда Реннар с Унте работают. В прошлый раз вот, хоть я уж точно не телепатка ни в коей мере, мне во сне казалось, что я сохраняю с ними ментальную связь — перед глазами так и стояли эти столы, вскрытые трупы, инструменты, весы…       — Хотя бы по результатам осмотра места ничего нового?       Дайенн обернулась на пороге.       — Сколько его было, того осмотра. Всё то же самое, тот же стиль… с обеих сторон. Среди убитых представители разных рас, преимущественно — земляне, бракири, дрази. По виду — пиратской братии. И это не пилоты транспортников, то есть, не только они. Вполне себе шишки… Что-то у них творится, по-видимому, значительное. И судя по найденной на складе в «Зелёной кобыле» той же макулатуре, того же авторства, но для землян… Можно догадаться, какого рода.       Дверь за Дайенн закрылась. Вадим устало потёр переносицу, возвращаясь к пересмотру досье на арестованных. Его Реннар отпустил под честное слово и по причине того, что лазарет не резиновый, а хватало и более серьёзно пострадавших…       — Сингх, а кобылы бывают зелёными? — подал голос Талгайды-Суум, — ты больше всех на Земле жил… Я мало читал о земной фауне, но про зелёных — никогда не встречал. Кобыла — это ведь самка лошади? Или это всё же рептилия какая-то?       — Это образное выражение, Талгайды. Название, данное специально для абсурда, для смеха. Питейные заведения часто так называют. «Гарцующая акула» или «Поющая кобра» из той же оперы… Да, Шлилвьи?       Шлилвьи Ншананштьи уже минуту выжидательно постукивал хвостом по полу.       — В общем, что смог, я сделал. Не обессудьте, не чудотворец. Есть три неплохих фотографии потолочной композиции… Да куда вы, сейчас вам всё кину! Вот, смотрите. Эти самые чёткие, находились в наименее пострадавшем секторе. Есть ещё несколько довольно мутных, их кидать не буду, там ничего информативного… Два фото трупов на полу в принципе приличных, это, как понимаю, одна половина комнаты и другая, общую картину составить можно. Фото приколотого трупа одно, и это самое приличное из возможного. Там, видимо, ещё и темно было… Фото настенной росписи приемлемое только одно, вытягивал как мог… Не знаю, даст ли вам это что-то, но хотя бы уже есть, что приложить к делу.       Махавир потряс головой.       — Не понял. Алварес, там что, в круге опять А? Ты ж говорил что-то про алфавит… Что следующей должна быть С… Это-то точно не могло быть раньше денетского, да и в любом случае это нелепо!       — Я тоже ничего не понимаю, поверь…       Увидеть Алвареса в столь поздний час на пороге госпиталя Дайенн не ожидала. Авральная обстановка понемногу сменилась штатной — большинство тяжёлых пациентов спали под анальгетиками, срочные операции завершены, несрочные внесены в график, с большим трудом удалось вытолкать Реннара спать, заверив, что втроём они тут сумеют справиться, ну, а если не сумеют — честное слово, разбудят его и медсестёр. Унте, правда, не позволял ей поползновений в сторону нарушения предписанного режима, поручив смешивать растворы — это при её состоянии посильно, а капельниц на эту ночь предстояло много. За этим занятием её и застало явление напарника.       — Решил всё-таки сдаться? Хорошо, что Реннар этого не видит.       — Да, хорошо, потому что ничего подобного. Я просто зашёл кое-кого проведать.       Подошла Нирла, взяла у Дайенн готовую бутыль и проследовала с нею, исполненная важности, в сторону одного из ожоговых боксов. Дилгарка проводила её умиленной улыбкой.       — Реннар её хвалит, говорит, ей достаточно один раз показать — и она всё сделает безошибочно, очень внимательная и старательная. Из неё выйдет хорошая медсестра.       — Из неё может выйти кто угодно… теперь.       — Так к кому ты пришёл?       Алварес подошёл к табло с именами пациентов — имена, конечно, были указаны у тех, чью личность удалось установить.       — К тому земному мальчику. Он не приходил в сознание, не называл своего имени?       Дайенн покачала головой.       — Нет, его состояние стабильно тяжёлое. Реннар опасается, что… ладно, не буду заранее. Пойдём, покажу тебе, где он.       Юный землянин — ему было не больше 20 лет, скорее ближе к 17 — лежал в обычном, не ожоговом боксе. Дайенн снова порадовалась тому, что его эвакуировали в числе первых, вместе с ней. Если б он был в кабине тогда, во время взрыва… Мороз по коже продрал от очередной мысли о том, что там тогда могла быть и она. Если б Нерклу не положил её в числе первых — вероятно, потому, что у неё на руках всё ещё был денет. А если бы она не потеряла сознание так быстро — она б была среди тех, кто так и остался внизу… Она проследила за взглядом Алвареса, но задержать взгляд на лице пострадавшего дольше минуты оказалось выше её сил. И она презирала себя сейчас за эту неприемлемую для врача слабость, но успокаивала себя тем, что сейчас она больше пациент, чем врач. Это всё шок, сотрясение, Реннар прав, очерчивая круг её участия сейчас очень небольшим.       — Ты пришёл сюда потому, что думаешь о своём брате? Он ведь был примерно того же возраста, когда это случилось?       Вадим кивнул.       — Очень хочется надеяться, что и этого парня кто-то помнит и ждёт. Что его семья не погибла…       Дайенн вздохнула. Пока совершенно непонятно, как искать эту семью. Документов у освобождённых не было вообще — как это, впрочем, обычно и бывает, и никто из собратьев по несчастью не знал имени землянина. Даже объявить о нём в новостях пока что толку мало, черты изувеченного лица разобрать невозможно. И зубную карту тоже не составишь, половина зубов выбита…       — Алварес, тем, что ты сейчас отказываешь себе в необходимом тебе отдыхе, ты ему всё равно не поможешь. Реннар и другие медики делают всё возможное…       — Разве у минбарцев не считается и полезным, и правильным сидеть у постели тяжелобольного и обращаться к его сознанию со словами ободрения и поддержки?       — Да, действительно. Ты ведь рос на Минбаре, знаком с нашими обычаями, и получается, они тебе, хотя бы отчасти, не чужды. Хотя мне казалось, обычаи, которые ты чтишь теперь — иные.       За полупрозрачной стеной бокса проплыл, подёрнутый зыбью, как при взгляде сквозь воду, маленький силуэт Нирлы с подносом — кажется, в одном из соседних боксов кто-то пришёл в себя. Надо бы вернуться к своим и без того невеликим сейчас обязанностям, а желательно и проверить, как дела в тюремных боксах, к которым Нирле запрещено приближаться. Но Дайенн не двигалась с места, и хорошо понимала, почему.       — Расскажешь о своём брате? — никакого участия в голосе, пожалуй, недостаточно, чтоб прикрыть чувство вины за эти расспросы, — каким он был?       Алварес обернулся.       — Он был хорошим парнем. Добрым… насколько можно быть добрым и хорошим при таких проблемах. Думаю, ты знаешь, что тяжёлая болезнь редко улучшает характер.       — Говорят, Вселенная не посылает нам испытаний, которые нам не по силам. Но найти эти силы редко получается сразу. Иначе это и не было бы испытанием. Это у него… с детства?       Она хотела спросить — «С рождения?», но было сложно озвучить такую кошмарную формулировку. Однако напарник её понял.       — Его мать едва не погибла, будучи беременной им. Было чудом, что она смогла вернуться к полноценной жизни, а для него чудом было уже то, что он выжил. Так говорили все. Мрачноватое чудо… Не знаю, что там имела в виду Вселенная, но было жестоко обрушивать такое именно на Офелию. Сначала она наблюдала мучения своего брата, теперь — сына… Нет, это не наследственное, хотя несведущему и могло б так показаться. Не знаю, на что они рассчитывали, но было ошибкой позволять этому ребёнку появляться на свет.       — Алварес, безнравственно так говорить!       Глаза напарника зло сверкнули.       — Безнравственно? А нравственно, видимо — жить в страданиях? Когда сам больной знает, что ему никогда не жить полноценной жизнью, и его родители, все его близкие знают это… Когда я был мал, мать не рассказывала мне об этом, но это был страх, отравивший ей немало минут. Виргиния и Офелия во время сеансов видеосвязи были, как правило, сдержанны, уводили разговор от печальных тем, но она многое понимала. Мы ведь с ним родились в один день, в одной больнице. Я полукровка, было настоящей авантюрой родить меня. Но мою мать врачи каждый раз успокаивали, развеивая её тревоги, а чем можно было успокоить Офелию?       — Значит, ты считаешь, что авантюра, как ты сам это называешь, больше заслуживает права на жизнь, чем ребёнок, рождённый естественным путём, от союза мужчины и женщины одной расы? Своей матери ты ведь не говоришь, что она напрасно тебя родила?       — Дайенн, мы оба рождены искусственно, и оба, думаю, понимаем, что естественно — не значит лучше. Мои гены не скомпонованы так прилежно, как твои, но я, во всяком случае, не доставлял своей матери проблем…       — Проблем? Ты видишь в ребёнке проблему?       Она хотела добавить, что таково, видимо, воспитание Корианны, с отрицанием семьи, родительской любви и всего, что есть несомненно святого в человеческих отношениях, но напарник её перебил.       — Кажется, ты выразила всё-таки сочувствие его матери, а не зависть к её материнскому счастью. Я послушал бы, как бы ты рассуждала, если б видела это своими глазами, видела не как врач, а как член семьи. Не сомневаюсь, легко рассуждать с твоей позиции, может казаться, что наблюдать изо дня в день мучения собственного ребёнка — лучше, чем не иметь детей вовсе.       — Я этого не говорила, ты превратно меня понял.       — Или что жизнь — это в любом случае прекрасно, даже если это непрерывный страх, и для тебя самого, и для твоих близких. Жизнь, подобная узкой тропинке, один шаг с которой в сторону может привести к непоправимой катастрофе.       — Мы все идём по очень узкой тропинке, Алварес. Жизнь окружает нас опасностями с самого детства. Не думай, что страха не знали мои родители, когда просто готовили для меня пищу и боялись сделать что-то не так. Или когда нужно было показывать нас ксенобиологам комитета по усыновлению, чтобы оценить, как мы растём и развиваемся, услышать, не совершили ли они каких-то непоправимых упущений…       Алварес потёр лицо ладонями.       — Быть может, первое время твои родители и заходили ночью в вашу спальню, чтобы просто послушать, дышите ли вы, но со временем, убедившись, что всё делают правильно, они, несомненно, успокоились и обрели уверенность. А в семье Элайи если и было спокойствие, то спокойствие обречённости. Лекарства не давали иллюзию того, что он здоров, они просто не позволяли его болезни оторваться на всю катушку. Чуть меньше головных болей, чуть реже приступы. Чуть больше возможностей что-то выучить, во что-то поиграть или даже выбраться хоть иногда из дома. Ни тебе, ни мне не представить, какую немыслимую любовь и ненависть можно испытывать к маленькому флакончику таблеток — хозяину твоей жизни.       Я не с ним спорю, а с собой, думала Дайенн. Со своими истоками, с тем, наследием чего я являюсь. В моём родном, уже не существующем мире такому, как Элайя Александер, не позволили бы жить. Сила и здоровье были главными ценностями для дилгар. Куда более значимыми, чем материнские чувства или любовь к жизни, которую испытывает самый обиженный этой жизнью человек. Моими словами руководит желание быть не такой, как они. Действительно ли я не такая? Может быть, я ушла от медицины именно потому, что боялась смотреть на безнадёжных пациентов дилгарскими глазами, вновь и вновь заставляя замолкнуть голос предков, говорящий, что глупо и преступно спасать обречённых?       — Я познакомился с ним и с его болезнью одновременно, а они никогда и не были порознь. Нам было по десять лет, радость от того, что мы будем теперь жить рядом, что ему будет не так одиноко, по-видимому, пошатнула хрупкое равновесие… Ты полагаешь, это жизнь — когда сильные эмоции, даже самого положительного плана, могут разрушить с таким трудом поддерживаемый контроль? И мало ли, кто окажется рядом, кого ты напугаешь до полусмерти… Он просто заметался по комнате, спотыкаясь и водя перед собой руками, словно ослеп, а потом внезапно застыл. Одеревенел с открытыми глазами, в полушаге. Словно душа покинула его тело, сказала бы ты. Или словно его отключили, как робота… Это страшно, очень страшно. Даже если тебе уже десять и ты уже слышал, что твой родственник тяжело болен. До сих пор «тяжело болен» было нечто другое. Более… обычное. Да, к нам сразу прибежала Виргиния, она быстро справилась. Сложнее было убедить Элайю, что я не буду теперь его избегать, что всё равно буду приходить в гости…       Взгляд Дайенн скользил по мониторам — чтобы не встречаться с взглядом напарника, чего уж притворяться.       — Кататонические приступы — это, конечно, страшно, однако это не самое страшное, что может быть при…       — Не самое, да, хотя невозможно не думать, что он может случиться на улице, в общественном месте… Что человеку с такими проблемами никогда не управлять даже велосипедом, не то что более серьёзным транспортным средством. Постепенно, он говорил, он начал вовремя регистрировать приближение приступа. Если сразу принять дополнительную дозу лекарства, обычно это помогает, вот только сделать это нужно ещё постараться. Элайя говорил — словно всё распадается, и ты должен совершать невероятные усилия для самого простого действия. Речь перестаёт восприниматься как связная, становится разрозненным бессмысленным шумом, и со зрением то же самое — мир вокруг больше не представляет цельной картинки, это отдельные, непонятно как связанные между собой элементы. Поэтому просто дойти до тумбочки и взять флакончик с лекарством — это действительно тяжёлая задача, нужно фокусироваться на расстоянии до неё, на понимании, что это за предмет и зачем он нужен, на том, что чтоб сделать шаг — надо поднять ногу, а чтоб взять — надо протянуть руку… Здоровому человеку это даже представить сложно.       Дайенн хотела что-то сказать о том, как называются эти симптомы, какие механизмы их формируют, но как-то потерялась. Она ориентировалась на знания, касающиеся преимущественно минбарцев, и не была уверена, что не допустит грубых ошибок.       — Но хуже всего, когда на приступы накладывались всплески его телекинетической силы. И потом, когда Виргиния пробивалась к его сознанию, чтобы привести его в себя… Иногда комнату потом приходилось приводить в порядок полдня. Она, конечно, мало говорила о том, что видела там. Говорила только, что и сознание Элайи в этот момент расколото, он теряет ощущение, кто он и где он…       Дайенн молчала. А что можно сказать, чтоб поддержать надежду напарника на то, что он когда-нибудь встретится со своим братом, после этих-то слов? Что будет с ребёнком, всю жизнь сидевшим на таблетках, когда в очередной приступ этих таблеток не окажется? Едва ли что-то хорошее. Пираты не щадят и менее серьёзно больных пленников — их клиентам нужны работники, а не обуза…       — М? — Альтаке не надо было даже поднимать глаз, чтобы знать, кто пришёл. Хотя и продолжать вчитываться в отчёт Алвареса тоже смысла уже не было.       — Всё без сучка без задоринки. Наши младшие братья из земной полиции очень расстроены и едва не плакали, но что поделаешь, Франке уже отправлен для суда на Марс… Мы же просто не успели получить их запрос, у меня как раз забарахлил компьютер, буквально именно в тот самый час! Теперь они, конечно, пошлют кучу протестов… Можем для удобства потерять и из них хотя бы часть, или пусть их марсиане обломают?       — Не принципиально, — хмыкнул Альтака, — Франке, конечно, отлично устроился, с двойным гражданством и кучей покровителей на Земле… Но не надо было в своё время переходить дорогу клану Альтака. У Альтака тоже есть друзья, как раз на Марсе… Пусть протестуют, марсианская сторона им его не выдаст. А мне без разницы, в чьей тюрьме он будет сидеть, хотя в бракирийской, конечно, лучше… Ты не забыл прибавить показания Костракиса?       — Нет, конечно! Мог прибавить и самого Костракиса, его тоже марсиане давно ждут… Но с ним Алварес не закончил.       — И позже долетит, не заржавеет… Молодец, Вито. Хвалю.       — Спасибо, вообще-то, не булькает, — нахально улыбнулся Вито, опираясь о пустующий сейчас стол для совещаний. Альтака соизволил наконец обратить на него взор насмешливых чёрных глаз, левый угол широких тонких губ пополз вверх в улыбке. Правый глаз его, подпорченный шрамом, придавал лицу вечно ехидное выражение, впрочем, не сказать, чтоб природного ехидства Альтаке когда-то недоставало.       — Я, конечно, целиком и полностью за то, чтоб поощрять сотрудников за хорошую работу, но твои поощрения как-то… Ни в документы не внесёшь, ни как образец для новичков не упомянешь.       — Что за беда? Я скромный, на меня равняться не надо, — парень продолжал выгибаться, демонстративно поигрывая пряжкой ремня, — зато экономия.       — Вито, таких как ты, земляне называют бесстыжими.       — Таких как я, земляне много как называют, — хотя Альтака продолжал сидеть за своим столом, постукивая по пластиковой папке ручкой, которой делал пометки в отчёте, Вито уже знал, что своего добился, он расстегнул ремень и наклонился над столом, позволив форменным брюкам скользнуть с бёдер вниз, — тебе никогда не казалось, что человеческая задница выглядит как-то уж слишком… беззащитно и нелепо? То есть, в сравнении с вашими, с этими вашими хвостами**… Это всё-таки смотрится и сурово, и значительно…       — У тебя определённо какие-то перекосы в психологии, — Альтака вышел из-за стола, — может быть, стоило отправить тебя на Землю раньше? Это, правда, не я решал.       — Меня и так устраивает. Чего я там не видел, у землян, чему там радоваться… По-моему, член бракири — лучшее, что можно встретить в космосе, после центаврианских «солнечных зайчиков», конечно…       — После, значит? — Альтака, ухмыляясь, навис над ним, Вито лёг животом на стол, глядя снизу провоцирующе-предвкушающе.       — Нет, ну это сравнивать, конечно, нельзя… Но если сравнивать, я б предпочёл — вместо!       — Вот как. Значит, твой интерес к членам корианцев…       — Не наказуем, полагаю, — Вито извернулся и впечатался в щёку коллеги не то поцелуем, не то укусом, — тем более что они поголовно то ли намёков не понимают, то ли натуралы… Винни, ты можешь хоть раз не издеваться? Хотя тогда это будешь уже не ты… Тебе не кажется, что у твоего имени какое-то неправильное сокращение? Какое-то обманчиво нежное, чуть ли не женственное…       — Откуда моей матери было знать, что когда-нибудь во мне будут видеть сексуального агрессора? — Альтака продолжал отфыркиваться от бурных поцелуев партнёра.       — Да уж действительно… Ты бракири, сексуальная агрессия у вас в крови! Самая идеальная сексуальная агрессия, нужного вкуса и градуса…       Альтака медленно расстёгивал брюки, другой рукой лениво перебирая волосы на затылке Вито.       — Сходил бы ты, мальчик, к сексопатологу…       — Предпочитаю ходить проверенными маршрутами. Разве что — не отказался б почаще…       — Ещё чаще?       — А как ты хотел, я молодой и страстный организм! Ох, ну не издевайся, входи уже, мне через полчаса отчёт новичка проверять… Дааа, да!       — Зато я уже не мальчик. Что ты будешь делать, когда я состарюсь, или, не дай бог, помру?       — Только попробуй… — Вито выгнулся, подаваясь навстречу бёдрам Альтаки, сладострастно облизывая губы, — с таким членом ты обязан жить вечно… Да я б сказал, из тебя монаха тоже не получится… Боже, надо было сначала всё же отсосать тебе, в следующий раз так и сделаю…       Альтака вцепился обеими руками в его спину, прижимая его к столу, рыча от наслаждения. Пальцы Вито судорожно скребли новенькую полировку стола.       — Ты как раз выбрал правильный стол, я под ним нормально… помещаюсь… Ооох, да, да, глубже… Глубже, Винни, да!       Сайта всегда приходил на рабочее место раньше всех, в этот раз получилось даже раньше, чем обычно — на своём месте (оно же место Махавира) заканчивал работу сменщик — лорканец Илкойненас. Сайта мысленно улыбнулся такому случайному совпадению — у обоих работающих на этом месте длинные чёрные волосы, заплетённые в косу.       — Тебе Схевени там оставил материалы по Нафанте, видел?       — Да, спасибо, сейчас посмотрю. Сингх передавал, твои протоколы он перебрал, но с тракалланскими там сложно всё по-прежнему. Слишком много из тех, кого бы хорошо допросить по этим делам, гостят у нас сейчас в морге…       — Ничего, рейд на базу в Кулани спланирован, там в любом случае что-то интересное найдём, они запаниковали, обнаружили себя уже несколько раз, три дня назад ещё и с рейнджерами столкнулись… Махавир хочет попроситься с нами в эту вылазку. Надеется, Альтака разрешит.       — Чего бы не разрешить-то, Махавир на тамошних неплохой материал ещё после рейда на Тракалле собрал, а тут ещё с Яришшо прибавилось. Там такие отпечаточки кое-где нашли, ты не поверишь… Хотя чего не поверишь, видел уже, небось. Я слышал, на Токормале тоже отделение хотят строить, с токати только все вопросы решить, они параноики ещё хуже кулани…       — Слушай, времени до вашей смены ещё около часа… Может, в столовую сходим? Я, честно говоря, за всем этим и поужинать забыл…       Сайта кивнул на шкаф между ними и стеллажом.       — Там ещё много с Алваресовой посылки осталось, да Нирла с Дайенн натащили. Альтака грозил им за антисанитарию страшными карами, да их, пожалуй, напугаешь… А где автомат с напитками, знаешь. Перекусим и здесь, что, им можно, нам нет?       — Эх, нет ничего лучше позднего ужина — раннего завтрака после пяти часов перелопачивания деловой переписки фирмы, торгующей табаком и аксессуарами… Почему вообще я этим занимаюсь? А, потому, что лорканцев в отделении всего двое, и вторая сейчас в добровольно-принудительном порядке работает в полторы смены. Я так чувствую, я вместе с ней буду праздновать посадку этого Костракиса так, как у нас Богоявление не празднуют. Хотя смысл, насладиться эйфорией успеха там есть кому не позволить…       Сайта улыбнулся, загружая свою почту — он давно ждал ответа на запрос от отделения на Брикарне.       — Что ни говори, Синкара беспощаден к тем, кто не вызывает у него интереса. А меня-то совесть ела, что мы его тогда обсуждали… Ну, вот теперь не ест.       Илкойненас рассмеялся, отправляя в рот подсохшую, но ещё очень вкусную вафлю.       — Ехидство — расовая черта бракири, а он всё-таки бракирийский выкормыш. Элентеленне спроси, до чего весело с ним работается, и это при том, что жаловаться она не любитель. Впрочем, специалист он хороший…       — Но сволочь.       — Ну, тут не спорю… Мы с контрабандой отделы-побратимы, у обоих в начальстве подарки.       — А если учесть, в каких эти подарки отношениях — то отделы-братья даже.       — Точно. Надо ж было так повезти… Не знаю, конечно, есть ли смысл вообще об этом говорить, но почему так вообще? Ну, это в пустоту вопрос, понятно, тебе знать неоткуда, а их спрашивать я пока себе не враг.       — Ты о чём?       Пятна на щеках Илкойненаса вспыхнули ярче, что было заметно даже по отражению в тёмном сейчас экране.       — Ну, об этих их… особенностях. Не скрываю, я вообще мало знаю об этом и это выше моего понимания, у меня на родине даже упоминать о подобном до сих пор многие не решаются.       Сайта хотел сказать, что прекрасно знает, насколько всё ещё консервативно лорканское общество, Морад, в общем-то, последствия диктатуры, объявившей вне закона не только культуру, но и те науки, в которых не видела пользы, в частности, психологию и сексологию, тоже долго ещё будет изживать… И насколько им повезло, что их это не касается самым непосредственным образом. Впрочем, вот на «повезло» он и споткнулся. У них с Илкойненасом всё-таки у обоих были за плечами печальные истории. И если его любимая хотя бы честно предпочла другого, более с её точки зрения достойного, то возлюбленная Илкойненаса просто побоялась идти против воли семьи и вышла замуж за нелюбимого, а это, пожалуй, тяжелее, гораздо тяжелее.       — Говорят, такими просто рождаются. Я склонен верить, потому что не верить у меня никаких оснований нет. В любом случае, это просто меня не касается.       — Да, конечно, ты прав, но… Ведь у Альтаки же есть жена. Как же… Нет, в принципе я могу это понять, в моём мире множество семей, созданных отнюдь не по любви, и разумеется, многие изменяют, как ни силён страх наказания, есть то, что сильнее. Но не так… Наверное, у меня всё не идёт из головы разговор с бедной Эми, надо бы перестать об этом думать, она ещё полюбит нормального парня, не сошёлся же свет клином… Вот зачем вообще она решила мне душу излить? Наверное, просто случился не вовремя рядом… Элентеленне говорила, как-то попыталась заговорить о ней, можно представить, чего ей это стоило, она очень скромная и воспитанная девушка. Ну, пожалуй, то, что он не хочет использовать Эми для прикрытия своих наклонностей — это даже благородно… Но ей от этого, понятно, не легче.       — Такие трагедии происходят сплошь и рядом, — вздохнул Сайта, — отвергнутая любовь — это всегда изнутри больно, со стороны глупо. Было б мне тяжелее, если б Киэна предпочла мне не Тарха, а какую-нибудь женщину? Нет, не было б. Был бы я счастлив, если б она согласилась быть со мной, чтоб скрыть своё влечение к какой-нибудь женщине? Ну, какое-то время, наверное, был бы. Но будучи со мной, она оставалась бы не моей. А это фальшивое счастье. Поражения надо принимать достойно. И не имеет значения, кого тебе предпочли. Главное, что тебя не любят.       — А всё же невозможно не смотреть вот так и не думать, кто из твоих коллег может быть… ну, тоже…       Моради отхлебнул чай и вперил задумчивый взор в чашку.       — Ну, я даже не знаю… Из наших, думаю, никто. То есть, о Талгайды-Сууме и говорить нечего, бреммейры гермафродиты, у них понятия такие невозможны… Шлилвьи — не знаю… Кто бы его знал, какого оно пола-то, я о торта почти ничего не знаю. Кстати, конфузно на самом деле, мы говорим с ним, подразумевая его скорее мужчиной, а вдруг он дама? И ведь не задашь такой вопрос так, чтоб звучало вообще вменяемо… Сингх — не, у него и воспитание не такое, и вообще… Вроде, он девушку ту любил когда-то, которая нам свидетеля угробила. Алварес… тоже сомневаюсь, ни про какую девушку я от него не слышал, но что-то мне кажется — нет…       — Да ему, наверное, вообще сложно было что-то сформировать в этом плане, он на чужой планете вырос… Хотя вот это как раз совершенно не аргумент, вон на того же Синкара глядя. Вот Лалья, кстати — тот может быть, что-то я слышал от него, помнится… намекающее… Ну, и слышал же, что среди мужчин дрази такое вообще не редкость. Можно понять…       Лёгок на помине, на пороге нарисовался позёвывающий Алварес, но его тут же дёрнули из коридора:       — Алварес, тут вас хочет видеть какой-то тип, из ремонтников гостевого крыла.       — Меня?       — Ну, не принципиально. Просто руководство заняты все, а он просил кого-то, кто ведёт дела пиратов-работорговцев…       — Интересно. Может, по делу отравления Гароди наконец появилось, что сказать? Ладно, веди его в разговорную, через минуту буду…