Наследие Изначальных

      Ремонтник производил своеобразное впечатление с порога, даже при том, что среди ремонтников, как ворчал Альтака, хватало самого разного сброда. Вместо обычной для большинства униформы на нём была мешковато висящая куртка с глубоко надвинутым на глаза капюшоном, перчатки на руках скорее походили на бальные, чем на рабочие. Но всё это оказалось несущественным, когда странный визитёр откинул капюшон, и Вадиму сперва просто подумалось, что он всё ещё спит.       На первый взгляд, конечно, показалось, что это человек. Человеческое телосложение, волосы на голове, пять пальцев на руке… Правда, глаза людей не бывают такими… красными. То есть, лопнувшие от переутомления капилляры, сколько б их ни было, не сделают белки человека похожими на нарнские. Второе, что бросилось в глаза — это даже не вертикальные, как у корианцев, зрачки этих красных глаз, и не практически белоснежная, бескровная кожа. А расположенные ближе к макушке острые, беспокойно трепещущие уши… Может быть, такая уникальная мутация?       — Здравствуйте… — голос необычного человека был тихим и в то же время каким-то гулким, хотя может быть, так казалось из-за пустых стен переговорной, — вы офицер Алварес, вы сейчас ведёте дела уничтоженных баз пиратов-работорговцев? Я вас прошу… я не отниму у вас много времени… Мне нужно только спросить… Я слышал от коллег разговоры, что в этих убийствах вы подозреваете участие некоего… кровососущего животного. Это правда? Вы уверены в этом?       Алые глаза жадно всматривались в лицо собеседника, готовые, кажется, регистрировать любое едва уловимое движение эмоций на нём.       — По правде говоря, нет, — пробормотал с трудом приходящий в себя полицейский, — то есть, моя напарница высказала такое предположение, но совершенно невозможно представить… Простите, кто вы? Какая вы раса?       Незнакомец чуть склонил голову на бок, длинные чёрные волосы при этом тяжело заструились, издавая тихий сухой шорох.       — Вы не знаете таких. Вы ещё не были в нашем мире. В него трудно попасть. Я сам не могу в него попасть, потому что не знаю, где он… — ремонтник печально улыбнулся, обнажая длинные, острые, как иглы, клыки, — мы называемся ранни. Наш мир… едва достиг того уровня, когда можно думать о космических полётах. Я покинул свой мир давно, и не по своей воле… Так значит, вы пока не нашли это животное? И не получили каких-либо достоверных описаний, как оно может называться и выглядеть?       — Вообще-то я не вправе разглашать материалы следствия, — Вадим с трудом сложил ногу на ногу под низким столом, — но в данном случае разглашать нечего. Мы не нашли весомых подтверждений, что животное действительно существует. То есть, анализ выделил в некоторых ранах некое вещество, которое может быть слюной неизвестного гуманоидного существа, но пока это скорее можно списать на погрешность исследования. Вычленить ДНК пока, во всяком случае, не получилось. Пока рабочая версия — что мы имеем дело с различными приборами для откачки крови, некоторые из которых нам неизвестны. А у вас есть, что сообщить по этому вопросу?       Незнакомец взволнованно переплетал пальцы рук.       — Но вы, офицер Алварес — верите в существование животного?       — Я — верю. Однако какое имеет значение…       — Думаю, я должен быть с вами откровенен, если хочу рассчитывать на ваше снисхождение. Иначе после, когда правда откроется, я могу дорого заплатить за своё молчание. Мы жили очень… скрытно, господин Алварес. Ваши миры не знают о нашей расе, и я не знаю, будет ли хорошо, если узнают. Я предполагаю, что к нам могут отнестись… не очень хорошо, настороженно, враждебно. А мы здесь одни, среди всех, кто, конечно, между собой разные, но одинаково не похожи на нас. Я и мой сын — где бы он ни был сейчас. Четыре года назад он пропал… По-видимому, его похитили такие же негодяи, которых вы ловите. Ему сейчас… около пятнадцати лет, по вашим меркам… У меня нет его фотографии, но глядя на меня, вы можете представить, как он выглядит. Полагаю, это сложно спутать с чем-то ещё… Его зовут Лоран, Лоран Зирхен.       — Хорошо, господин…       — Раймон. Раймон Зирхен.       — Господин Зирхен… Но, признаться, я не понимаю… Где вы были всё это время? Вы заявляли в полицию о пропаже сына?       Раймон опустил тяжёлые тёмные веки.       — Вы должны бы уже понимать, господин Алварес — я боялся навредить ему ещё больше. И сейчас боюсь. Но и дальше молчать я уже не могу.       Вадим потёр виски. Догадка, бившаяся в мозгу с каждым отзвуком голоса этого странного существа, была слишком невероятной, чтоб её можно было так просто принять.       — Страх — это понятно. Все расы, выходящие на первый контакт, если не боятся, то опасаются, и часто вполне оправданно. Мой народ… то есть… вы, может быть, слышали о такой планете, как Советская Корианна? Её жители когда-то тоже ждали от инопланетян только плохого. Но один контакт изменил всю нашу жизнь. Я ни в коей мере не готов изображать Альянс идиллией, меньше всего это мог бы делать я, но нужно отдать должное — он за годы своего существования сделал многое для преодоления свойственной многим мирам ксенофобии. Принцип Альянса — единство, несмотря на различия. Кто бы мы ни были — земляне, центавриане, дрази, торта — мы дети одной вселенной, а у неё нет нелюбимых детей. Никто, кто выходит в мир Альянса с миром, не будет встречен войной. Разумеется, это не отменяет другой, куда более существенной розни… Но принцип интернационализма, декларируемый Альянсом — это правильный, близкий каждому корианцу принцип. И если вы уже успели немного пройтись по отделению, вы могли понять, что здесь нет ни границ, ни предубеждений. У нас здесь служат представители всех рас, кроме, разве что, денет, потому что им неприятно держать в руках оружие, даже для защиты… У нас работают даже расы, дышащие иным воздухом, чем мы. И руку помощи мы протянем любому миру, чем бы там ни дышали и чем бы ни питались.       Раймон вздрогнул.       — В этом и дело, господин Алварес. То, как мы питаемся… Я знаю, что в фольклоре многих из ваших миров подобное считают порождением тьмы, и наверное, в этом есть правда…       — Почему?       — Мы питаемся кровью, господин Алварес.       Прошло, наверное, секунд двадцать, прежде чем Вадим смог заговорить.       — Кровью? То есть, вы… вампиры?       Ремонтник степенно кивнул.       — По-вашему — да, вампиры. Но есть отличия. Мы не заражаемся укусом, то есть, укушенный ранни не станет сам ранни. Мы рождаемся такими, мы растём, как растёте вы, и стареем, и умираем, как вы, только живём дольше, чем земляне, даже дольше, чем центавриане. Мне 150 лет, это средний возраст для ранни. Мы не спим в гробах, и не превращаемся в летучих мышей, но свет ваших солнц так же тяжёлый для нас, потому что свет солнца нашего мира очень слабый, и наша кожа, наши глаза не привыкли к подобному. Мы не столь ненасытны, как описывается это в ваших легендах, нам нет нужды питаться каждый день, и нет нужды отнимать жизнь совсем — столько крови и не вместил бы наш желудок. В своём мире мы держали для питания животных, мы доили их, как вы доите у животных молоко, а здесь мы с сыном покупали донорскую кровь — возможности держать животных у нас здесь не было, потому что мы часто переезжали… Моему сыну приходится питаться чаще, чем мне, потому что его организм юный, ещё не завершивший своё формирование.       Повисла звенящая тишина, во время которой Вадим невольно жадно и потрясённо разглядывал длинную тощую фигуру напротив, мертвенное, печальное лицо существа, заявляющего, что ему уже 150 лет, и размышлял, каких трудов ему стоило жить среди других разумных неузнанным. Всё время — вот так в капюшоне и перчатках? Да, по-видимому, так. А что же написано в его документах? Ведь не мог он прибыть сюда работать совершенно без документов?       — Простите меня, если я ошибаюсь и моя ошибка покажется для вас оскорбительной. Вы предполагаете, что животное, о котором шла речь — ваш пропавший сын?       Ранни кивнул — как-то даже, похоже, облегчённо.       — Да, господин Алварес. Думаю, вы можете меня понять. Я был бы рад, если б было иное объяснение. Нет, мой сын никогда… никого не кусал. Тот мой сын, каким я его знал. Но я уже 4 года ничего не знаю о его судьбе. Возможно, те руки, в которые он попал, сумели его принудить… участвовать в этом. Он не мог бы быть единоличным виновником всего этого — осушить столько тел не смогли бы и сотня ранни. И физических сил на столько взрослых, сильных противников не хватило б и взрослому ранни, не то что подростку — наши силы велики, но не безграничны. Но слухи ползут быстро, господин Алварес. У ремонтников только и разговоров, что про кровососущего монстра, сеющего трупы…       Альтака в таких случаях говорит, что пора разворачивать очередную кампанию по борьбе с избытком свободного времени — раз остаются силы сплетничать. И вроде бы с одной стороны понятно, что как ни велика станция — а некоторых вещей не скроешь, да не то чтоб и тщательно их скрывали, не самим же медсёстрам было грузить для кремации тела, а к чему привлёк хотя бы одного силовика — о том, считай, известил всю станцию по громкоговорителю. Но с другой… зачем ремонтников-то такими байками развлекать?       — Если они слышали об укусах — то должны были слышать и о том, что они были лишь на некоторых телах, и не являлись причиной смерти ни в одном случае — вся кровь из тел была выкачана специальным оборудованием. Если и предполагать, что кто-то создаёт себе запас такой специфической провизии — он явно выбрал не лучших доноров. И если уж вспоминать фольклор о кровососущих тварях, то следует вспомнить заодно, что в разных культурах бывали в прошлом, иногда не столь уж и далёком, весьма любопытные традиции. Например, пить кровь врага, да. Или сделать кубок из его черепа…       — Я рад, что вы это понимаете, господин Алварес. Но вы также понимаете, насколько сложное это положение для нас. Если среди этих убийц действительно мой сын…       — Что, для начала, вилами на воде писано. Есть и такая версия, что это мистификация с непонятной целью. Я не понимаю одного — как все эти годы вы спокойно жили при том, что ваш сын исчез?       Глаза ранни сверкнули.       — Спокойно?! О, спокойно я не жил ни минуты! Но что я мог сделать, что? Я не мог, как любой гражданин ваших, нормальных миров пойти и заявить о его исчезновении. Мне пришлось бы раскрыть себя и подвергнуть его ещё большей угрозе… Все эти годы мы просто выживали, делали всё, чтоб не обнаруживать себя, и я мог мечтать только об одном — чтоб всё оставалось так! Это моя вина, конечно. Я не должен был позволять себе заводить семью, выпускать ещё одного ранни в мир, где нам не место. Теперь я в тупике, но моему сыну, возможно, во сто крат хуже…       — Но вы всё же решились придти сюда и раскрыть себя передо мной. И я считаю, вы поступили правильно и следовало сделать это намного раньше. Мир неизбежно привыкает к непохожим, а искать вашего сына силами полиции Альянса — гораздо продуктивнее, чем просто молиться о нём и корить себя. Расскажите мне больше — о своём мире, о том, как попали в наш мир, об обстоятельствах исчезновения вашего сына. Впрочем, подождите, я позову мою коллегу, ей, как медику, думаю, тем более будет интересно… И вместе мы… Ну, думаю, сможем составить все необходимые документы, чтобы заявить Альянсу о вашей расе и приложить все силы, чтобы найти и вашего сына, и ваш мир. Ведь вы хотели бы вернуться домой?       Раймон долго пристально вглядывался в лицо человека.       — Вам… не кажется отвратительным всё то, что я вам рассказал? Вы не считаете нас адскими чудовищами?       — Нет, а с чего бы? Да, понимаю, вы, узнав, что в наших мирах есть легенды о ночных монстрах, пьющих кровь, могли предположить, что приём для вас… будет не самый тёплый, настороженный… Но по правде, я не вижу в этом восприятии ничего логичного. Питание кровью едва ли хуже, чем питание мясом, забирая кровь, можно оставить жертву в живых, забирая мясо — однозначно нет. А большинство рас, у которых такие легенды есть, так или иначе плотоядны, в смысле, всеядны… А в наше время верят в фольклорных вампиров очень немногие, научная мысль давно доказала, что процент реальных основ в этих легендах, в сравнении с фантазиями, очень невелик. И… поверьте, я сделаю всё, чтобы найти вашего сына. Когда-то, как раз тоже четыре года назад, так же похитили моего брата. Я не теряю надежды его найти. Вы тоже не теряйте надежды.       Дайенн расчёсывала Нирле волосы после душа. В последнее время между их сменами девочка жила то у неё, то у Тийлы Нанкто, и вскоре Дайенн обнаружила, что её не то что не напрягает необходимость заботиться о «подарке» с Зафранта, а даже нравится. Может быть, она просто тосковала о сестре, и девочка напоминала ей их с Мирьен беспечное детство… Вот, например, сейчас она поймала себя на размышлении, что всё-таки очень жаль, что душ здесь только ионный, а как хорошо бы было набрать для Нирлы горячую ванну. Такую, как у них в детстве — с собранными мамой травами, с потешными плавающими игрушками — они меняли цвет по мере остывания воды… Надо будет, когда мама снова спросит, чего ей прислать, попросить ещё этого масла для волос, на двоих им с Нирлой нужно всё-таки побольше. И, наверное, прислать что-то из их с Мирьен детской одежды, а то Нирлу, конечно, с миру по нитке одевают, но как это выглядит — понятно. Нет, конечно, не у Алвареса же её селить, Дайенн была в его комнате один раз и поражалась, как он сам-то там выживает, а уж селить в этот бардак ребёнка…       Уже традиционно во время их рабочих смен Нирла слонялась по отделению, ища, кому чем быть полезной, или сидела, по составленной Вадимом прописи училась писать — он обещал устроить её перевод на Корианну, в один из столичных интернатов, где вместе с корианцами жили и дети работающих на Корианне людей и других иномирцев, у кого не было возможности, как у Алваресов и Александер-Ханниривер, воспитывать детей дома, а отсылать их на историческую родину хотелось ещё меньше… За прошедшие годы там немного привыкли по крайней мере к некоторым видам инопланетян, и брать ответственность за детей, когда это не беспомощные младенцы, уже не боялись. Дайенн прекрасно понимала, что её возражения, что голиане до сих пор в этот список не входили, несостоятельны — не корианцы и не Алварес лично изъяли этого ребёнка из родного мира, и наивно надеяться, что Малхутарро щепетильно заботился бы над созданием для неё идеальных условий, не такова цена этому товару, и не таков подход к вопросу у хозяина, как у того же Туфайонта…       Ну, может, и не Алваресу решать, куда отправляться жить ребёнку, но кому — тоже непонятно, Гархилл вёл по этому поводу какую-то переписку, но подробностей пока не оглашал, а спрашивать никто не решался — Гархилл, как главный, делами и так завален. Альтака долго ворчал, что отделение не детский сад, но как-то довольно быстро девочка нашла путь и к его суровому сердцу. Возможно, тем, что охотно бегала для него за кофе, когда ему не хотелось самому отрывать задницу от кресла.       А может быть, не могла не подумать Дайенн, Нирла просто отвлекает её от неудобных, неприятных мыслей. Оттягивает момент, когда нужно будет связываться с алитом Соуком и прилежно передавать ему очередные крупицы откровений Алвареса. Зачем? Какой в этом смысл? Ей не положено и задаваться подобными вопросами, но что уж поделаешь, она задавалась.       Нирла долго зачарованно любовалась заколкой на своих волосах — простенький «крабик» казался ей настоящим королевским сокровищем.       — А почему вы сама его не носите?       — Потому что он детский, Нирла. Я уже выросла из таких, и на работе было бы уже как-то вообще несолидно. Но я взяла его с собой, как память. Мама подарила мне его на десятый день рождения…       Девочка несмело коснулась жестковатых рыжих волос.       — У вашей мамы такие же волосы?       Дайенн улыбнулась, почувствовав, что от этого лёгкого касания ей вдруг стало очень хорошо. Это ведь значит, что девочка больше не боится её, доверяет ей…       — У моей мамы вовсе нет волос. Она минбарка.       — А… как же…       — Я приёмная дочь.       Нирла задала вопрос, показавшийся ей логичным, и показавший Дайенн ещё большее доверие и расположение девочки к ней.       — Ваша родная мама вас бросила?       — У меня не было родной мамы, Нирла. Вообще не было. Мы с братьями и сёстрами были выведены искусственно. То есть, конечно, от кого-то были взяты те клетки, из которых мы были созданы, но это было множество мужчин и женщин, среди них невозможно выделить каких-то конкретных маму и папу. В любом случае, сейчас они все мертвы, и…       — Вам грустно из-за этого?       Сколько раз, в той или иной форме, этот вопрос возникал перед ней, сколько ещё будет возникать?       — Не знаю, Нирла, из-за чего мне больше грустно… Нет, жалеть о том, что мой мир погиб, я не могу, всё-таки они были… думаю, ты слышала, они были очень злыми. И вряд ли изменились бы настолько кардинально, чтобы сейчас дружить с мирами Альянса. Скорее, мне грустно, что я… Нет, не что у меня не было мамы и папы, потому что были ведь, замечательные мама и папа, которых я очень люблю. Но вот именно потому, что я была выращена не так, как это было принято у моей расы, я имею понятия о любви отца и матери, о тепле родительского дома, о том, что семья — это очень хорошо… И мне грустно, что я была рождена не как плод любви неких мужчины и женщины, а как… образец. Идеальный образец своей расы, идеальный солдат…       Нирла шмыгнула.       — У моей мамы нас было пятеро… Ну, пятеро, кого я помню… Были и другие, кто-то умер, кого-то продали, как меня… Мама не мыла нас и не одевала, вот как вы меня, и никогда ничего не дарила. Она оставляла нас, чтоб было, кому работать, а других продавала маленькими… Но за маленьких мало дают, потому что они могут и не выжить, поэтому мне дали подрасти до десяти, а потом продали… Знаете, что грустно? Вас-то сделали явно с большей любовью, чем меня.       — Алварес, это, вроде бы, твоё? Будь внимательнее, при уборке так могло пропасть навсегда.       — Спасибо, — Вадим, кажется, дико смущённый, принял с чешуйчатой руки коллеги мелкий поблёскивающий предмет, — похоже, застёжка сломалась…       — Я давно хотел спросить, — вытянул шею Сайта, — что означает этот амулет? Ведь это амулет?       — Не совсем, — улыбнулся Вадим, — это знак принадлежности, принятый у меня на родине.       — Принадлежности к чему?       — В данном случае — к комсомолу. Это организация идейной молодёжи, вступление в неё — это, своего рода, определённый этап взросления…       Сайта поднёс значок поближе к глазам, внимательно изучая блики на багровой и золотой эмали.       — И чем занимается эта организация?       — Объединением активной молодёжи нашего мира, обучением, воспитанием, решением тех задач, которые требуют молодой энергии. Будь то стройка, уборка урожая, фестиваль… Нет, это не наше изобретение, это одна из тех вещей, которые мы взяли с Земли. Конечно, в энциклопедии, сброшенной в 71 году Гидеоном, было по верхам, многое об октябрятах, пионерах, комсомольцах мы узнавали потом сами, а что-то просто изобретали заново, потом это совпадало или не совпадало с тем, как это было на Земле…       — Забавно, — протянул Махавир, — что ты, инопланетянин, знаешь о некоторых земных вещах больше, чем я, землянин. Хотя я один раз видел в музее октябрятскую звёздочку… У тебя такая, наверное, тоже есть?       — Есть, только она дома осталась, у мамы. Нас с Элайей приняли в октябрята позже всех — его по причине болезни, меня просто потому, что мы и приехали на Корианну, когда мне было десять лет. Соответственно, и в пионеры нас приняли позже. А до комсомола у Элайи уже не дошло…       Он рассказывал, а перед глазами невольно вставали картины прошлого. Те зимние каникулы, когда он несколько дней гостил в доме Александеров, ёлка, наряженная Виргинией для Офелии, потому что Элайе, как оказалось, это уже не близко, и звёзды на его ладонях…       — Так странно, пятиконечная и шестиконечная.       — Элайя, ты знаешь, что я сейчас скажу. Прости, но ты сам всё понимаешь. Держишь на одной руке значок с лицом Ильича, на другой — это. Ты понимаешь, что придётся делать выбор.       Разновеликие зрачки дрогнули, выдавая волнение и расстройство.       — Неужели нельзя не делать этого выбора, не отказываться ни от чего?       — Нельзя. Ты знаешь не хуже меня — октябрёнок это будущий пионер, пионер это будущий комсомолец, комсомолец это будущий партиец…       Он отвёл взгляд, нервно и обиженно кусал губу — Вадим видел это в отражении в висящем на стене зеркале.       — Это не обязательно, ты это тоже знаешь. Нет правила, чтобы все вступали…       — Но ты же вступил. Ты жалеешь об этом? Я думал, ты был рад, что нас обоих приняли в октябрята. Но при этом ты держишься за религиозные предрассудки…       — Вадим, ты не веришь, что бог есть…       — Нет никакого бога. Я тебе много раз это говорил.       — А я — знаю, что бог есть. Он спас мою мать и меня, и он указывает верующим в него путь во тьме.       Вечерело, в окно было видно, за ветвями деревьев сада, зарево прожекторов далёкого завода. Эти столбы света Элайя любил, конечно, сравнивать с тем из легенды про путешествие богоизбранного народа через пустыню, чем неизменно раздражал Вадима.       — Тётю Офелию и тебя спас доктор Гроссбаум, и я благодарен ему за это. А вот за то, что он забивает твою голову этой чушью, я ему спасибо сказать не могу…       — Это не чушь, и он не забивает мне голову, я сам его спрашивал! Потому что это важно для меня!       — А вот это, — Вадим показал на пятиконечную звездочку, — для тебя не важно? Ты думаешь, можно носить это просто как украшение, что это ни к чему не обязывает? Ты думаешь, эти две разные звёздочки можно просто носить одновременно, и ничего в этом страшного? Тебе всё равно придётся выбирать, Элайя. Я хочу, чтоб ты сделал правильный выбор…       …Вспоминать всегда тяжело. Сейчас, с высоты возраста, понимаешь — другие нужны были слова, не такие неловкие и неубедительные, кажется, что сейчас нашлись бы аргументы, чтобы убедить, донести… Только вот это уже никак не проверишь. И эти слова остаются тяжёлым камнем на сердце — невысказанные, никому не нужные.       — Это нечто… невероятное! — Дайенн потрясла стопкой мелко исписанных листов — итогом своей беседы с Раймоном Зирхеном, — если б мне кто-то рассказал о подобном — я б не поверила… Анализы, конечно, ещё нескоро готовы будут, я их смогу только в следующую смену забрать… Я не усну сегодня, это точно! Я не могу себе представить, как зародилась такая жизнь, каков был её эволюционный путь. Как они, вообще, функционируют — это невозможно постичь, но это… По сути, они… Они ведь, можно сказать, не нуждаются в еде вообще. Любое живое существо ест и выводит продукты жизнедеятельности, эти процессы могут иметь самые разные виды и формы, но всегда они есть! Когда есть хоть какое-то тело, энергетические формы жизни не учитываем… У них — нет. Поглощением чужой крови они восполняют природный недостаток красных кровяных телец, но за исключением этого они — практически долгоиграющая батарейка, их организмы функционируют, без какой-то подпитки извне, весь срок своей жизни, видимо, пока не выработают весь ресурс, отпущенный с рождения… Получается, что порок крови, схожий с нашим малокровием, их единственная проблема. Точнее, единственная проблема здорового ранни…       Сингх и Ситар тут же оторвались от работы — когда рыжая коллега фонтанирует эмоциями, это всегда что-то интересное.       — Здорового? — отозвался Шлилвьи, — а есть и больные?       — Я пока не очень подробно расспросила Раймона, на это нужно гораздо больше времени. Но из того, что он рассказал, я поняла, что они многоплодные существа. Видимо, это эволюционный механизм, компенсирующий высокий процент несовместимых с жизнью мутаций. Большинство раннийских детей умирают ещё в младенчестве.       Талгайды-Суум что-то пробормотал — судя по всему, ужасался. Впрочем, а кто тут не? Абсолютно каждый мир прошёл через период высокой детской смертности и вообще невысокой ценности жизни, и у некоторых эти времена были даже не столь уж давно. В частности, у бреммейров, ещё помнящих времена диктата Бул-Булы и вполне подобных ему феодальных князьков. Было, о чём вспомнить, и Дайенн — это минбарское общество тысячу лет числится в высокоразвитых в том числе по этому пункту, а дилгары тоже были многоплодны и тоже по подобным причинам. Что, пожалуй, в немалой степени определило характер расы — если ты привык принимать как должное смерть половины твоих детей, то вряд ли будешь удивлять все миры исключительной гуманностью.       — Зато те, что выживают — не нуждаются ни в чём, кроме стакана крови раз в месяц, понятно.       — Я не знаю, что думать об их метаболизме, — продолжала Дайенн, — скорость кровотока, частота сердечных сокращений — всё удивительно медленное, но при… приёме пищи может повышаться в разы. Это удивительно в сочетании с… высокой скоростью рефлексов, высокой сенсорной чувствительностью. Ранни может расслышать сказанное вполголоса на другом конце коридора медотсека… По остроте зрения их превосходят, из разумных, только токати. Пока сложно что-то сказать о строении нервной системы, нужны другие, гораздо более масштабные исследования, но определённо, что мышечное волокно имеет гораздо большую сократительную силу…       — Иными словами, при внешней дрищеватости они могут быть фантастически сильны? — тоном утверждения спросил Махавир.       — Именно. Мы никогда раньше не встречали ничего подобного. Мне лично не терпится узнать, как всё это устроено на клеточном уровне, если б я просто услышала о подобном от кого-то, я б сказала, что это бред.       Сайта растерянно почесал затылок.       — Да уж, всем интересно… Я тут тоже немного, грешным делом, почитал. И насколько понял, несостоятельность всех этих мифов о вампирах в том, что они были придуманы тогда, когда люди имели весьма смутные представления о физиологии. Например, не понимали, что в желудке кровь просто свернётся… А то насколько проще б было — никакого оборудования для переливания, просто выпоил раненному пару стаканчиков и порядок!       — Ну вот у них, совершенно точно — не сворачивается. Абсорбция идеальная. Желудок — это, пожалуй, единственная полноценно развитая часть пищеварительной системы, пищеварительная, да и выделительная системы находятся в целом в довольно… рудиментированном состоянии.       — Но они есть? Зачем? То есть, вот у нас есть развитый кишечный аппарат, и понятно, почему — мы потребляем много всякой пищи, всё это переваривать надо. Может быть, это эволюционное наследие? В смысле, раньше они не были… вампирами?       — Я, откровенно говоря, мало в этом понимаю… — Вадим отложил ветхого вида подшивку, которую сейчас перечитывал, — но как такое возможно? Грубо говоря, зачем эволюции идти таким странным путём?       Дайенн наконец села, держа перед собой пачку листов восторженно, как некое священное писание.       — Я не компетентна ответить на такой вопрос, это, боюсь, не мой уровень. Интересно, что в мире ранни такими свойствами обладает только собственно высшая ступень эволюции, разумный вид. Их животные — мало чем отличаются от наших животных, по крайней мере, судя по рассказам и рисункам Раймона. Крупный рогатый скот, который они в основном держат, напоминает земных коров, только более вытянутое туловище и иное строение рогов. Ну, конечно, и органы зрения… Освещённость на их планете в дневное время как у нас в дождь или в сумерки.       — Это как-то… невозможно выглядит, — пробормотал Махавир, — по идее, в одинаковых условиях законы развития всех живых организмов должны быть едины. Если врождённым пороком органов кроветворения страдают раннийские люди, то та же особенность должна наблюдаться, пусть в разной степени, и у других видов… А трава там что, нормально растёт? Чем там их коровы питаются?       — Растительность там не слишком разнообразная, — кивнула Дайенн, — но вполне развитая. Фауна тоже не отличается разнообразием, кстати, кроме ранни всего три хищных вида… и едва ли родственные, никаких приматов там, в частности, нет и близко, ни хищных, ни травоядных.       — Съели всех?       — Не компетентна, опять же, ответить на твой вопрос… Да и Раймон, как ни крути, не является полной энциклопедией своего мира. У них самих как-то не слишком сложились теории о их происхождении и эволюционном развитии, хотя есть любопытные истории о тёмных пришельцах с неба, похищавших людей и ставивших над ними эксперименты…       — Слава богу, — рассмеялся Сингх, — хоть что-то у них как у всех, я уж думал, они как тучанкью — все мимо проходили, даже Изначальные.       — Ну, вот, будет нашим учёным интересная задачка… Если их допустят в тюрьму, конечно.       Ветхая подшивка шлёпнулась на пол.       — Что? Ты подозреваешь Раймона?       — А почему не должна? После всего, что он рассказал…       Вадим вместе с креслом развернулся к ней.       — Вот именно, Дайенн, после всего, что он САМ нам рассказал. После того, как столько лет молчал и боялся. Ты же сама говорила, если надпись на земном языке — это ещё не значит, что убийцы земляне, так и обескровленные трупы ещё не означают, что убийца — ранни. И он сам вовсе не убеждён, что его сын здесь ни при чём…       Напарница прикрыла глаза с глубоким вздохом.       — Алварес, ты оправдываешь его потому, что видишь в нём собрата по несчастью. Потому что он рассказал тебе о пропавшем сыне, который исчез, какое совпадение, тоже четыре года назад… А ты не думал, что, может быть, и не было никакого сына? Может быть, Раймон пришёл сюда как раз… с целью разведки? Манишу вспомни.       — Могли и менее нетривиального соглядатая послать, — вставил Шлилвьи.       — Исключено, Раймон работает здесь уже неделю. А происшествие на Яришшо…       — И он, то есть, никак не мог отлучиться? Корабли курсируют регулярно, на круговорот ремонтников обращается мало внимания. К сожалению, теперь надо бы больше.       — Дайенн, это безумие.       — Тем не менее, я считаю несомненно необходимым…       — Взять Раймона под стражу?       Дайенн почувствовала, что под внимательными взглядами коллег ей становится странно неуютно.       — Ну согласись, будет странно, если мы этого не сделаем — именно после всего того, что мы услышали. Пока что это единственный наш свидетель, связанный с той стороной…       — Так всё же — свидетель?       — Алварес, ты меня прекрасно понял! Если он исчезнет раньше, чем будет готов сравнительный анализ слепка зубов — наше расследование…       — Полностью согласен, госпожа Дайенн, — перебил нарисовавшийся на пороге собственной персоной Альтака, — кроме одного момента — это больше не ваше расследование. Дело с кровавыми надписями передано Сингху и Ситару…       — Что?!       — Вы и офицер Алварес отстранены от расследования этого дела.       — Почему?! — со своего места поднялся шокированный Вадим, — теперь, когда у нас появился перспективный свидетель…       — Господин Альтака, мы вообще-то и так не скучаем, — поднялся и Махавир, — я не порвусь — вести ещё и это?       — Верю в вашу эластичность, офицер Сингх. Разговор закончен. Материалы по новому делу Алвареса и Дайенн будут переданы на их компьютеры минут через десять.       — Просто какой-то бред… Может быть, я всё-таки сплю?       Алварес снова и снова перечитывал один и тот же абзац, смысл не доходил — в сущности, все мысли вращались вокруг того, что сейчас с жаром обсуждали коллеги.       — Да, конечно, рейд на Яришшо был только половинчато успешным, но вот это совершенно не наша вина! Тем более теперь, действительно, у нас есть хоть какая-то зацепка.       — Но у этой зацепки всё-таки есть алиби?       Алварес и не повернулся в сторону Сингха, только рукой махнул.       — Ну, весу оно имеет постольку поскольку… Работал Зирхен обычно без напарника, в коридоре на нижнем уровне, откуда до доков рукой подать. Бригадир у них крайне буддистских взглядов на жизнь, у него можно вообще не отмечаться. Однако все работы Зирхен сдавал в срок…       — Ну, это для него не проблема, времени у него сколько угодно — ранни не спят.       Вот к Дайенн теперь повернулись все.       — Не спят?!       — Нет. Вообще. По крайней мере, так говорит Раймон. Конечно, они иногда отдыхают, но это больше… из соображений досуга, как он выразился. При этом они могут проводить время с семьёй или лежать в одиночестве, читать, размышлять, созерцать природу…       Махавир присвистнул.       — Да, это ж не работник, а клад. Пожалуй, правильно, что он до сих пор помалкивал в тряпочку, сколько дельцов ринулось бы на поиски этого мира… Так, а что у него с документами? Ведь есть же у него какие-то документы?       — У него гражданство Минбарской Федерации, там не указывается раса, только каста, если есть. Документы одного образца на всех, установленного ещё Валеном…       — А что, касты может не быть? — удивился Шлилвьи.       — Конечно, так у всех иномирцев, проживших на Минбаре более 10 лет. Опять же норма, введённая Валеном, дети получали документ о гражданстве в 10 лет, для выбора касты же нет чёткого срока…       Всё это опять же отзывается внутри очень противоречивыми чувствами. Получение гражданства – такой прекрасный момент в жизни минбарского ребёнка, это не самый важный рубеж, не важнее рубежа выбора касты, выбора профессиональной стези и поступления в обучение к наставнику, но всё же. Ты теперь не просто ребёнок, ты наполовину уже взрослый. Ты 10 лет прожил под этим небом, среди этого народа, напитываясь верой, историей, традициями и принципами общества, и теперь получаешь свидетельство об этом, теперь и тебя учитывают в исчислении состава клана, а однажды и в графу касты будет внесена отметка – тогда ты станешь полноценным членом общества… Это был только радостный день в жизни мамы с папой, дяди Кодина, двоюродных братьев, не говоря уж о них с Мирьен. Они не могли, да и не должны были тогда знать… Да и позже никто не говорил, в какой форме, какими словами шай алит Токтрал с группой единомышленников осторожно поинтересовались у госпожи президента, с каких это пор Минбар кажется иномирцам не ледяным, а резиновым, не следует ли, в общем, как-то… ограничить эту практику? Известно, что госпожа президент невозмутимо ответила, что не видит в себе адресата такого вопроса. У них есть целый Серый Совет на такой случай, пусть их и спрашивают, допустимо ли отменять законы Валена по мотивам неизбывной для воинской касты ксенофобии, которую Вален, кстати, не одобрял… А если кому-то интересно её скромное мнение, то организовывать что-то вроде выгона на мороз тем приезжим, что посмели проторчать тут целых 9 лет, чтоб они, не дай Вселенная, не дотянули до законного срока получения гражданства, она не собирается. Будь то речь о невинных детях, что родились и росли там, где работали их родители, или о самих родителях, которые, между прочим, эти годы не исключительно прохаживались по высокодуховным минбарским красотам да фларн жрали, они работали, повышали благосостояние общества, обслуживая ли нужды администрации Альянса или торгуя иномирным, однако же вполне интересным минбарцам товаром. Они стали частью общества, вложились в него – почему ж не признать это документально? Между прочим, Нарн не отказывал в гражданстве тем, кто трудился над его восстановлением, так почему она здесь должна отказывать дразийским паренькам, только в Тузаноре или Йедоре получившим, действительно, дом, место в жизни, уважение? Или у Минбара именно к этому моменту появился риск перенаселённости? Или господа воины готовы объяснить, чем же дразийские пареньки или дилгарские сопляки в корне иное дело, чем некая вполне взрослая дилгарка, некогда прожившая под их опекой куда больше десяти лет? Не думают ведь они, что она забыла ту крайне любопытную историю?       — Надо б, наверное, послать о нём запрос по прежним местам работы и жительства.       — Да не наверное, а точно. И я как раз планировал это сделать, но вот… не успел.       Махавир раздражённо постукивал кончиком косы по ладони.       — Нет, это просто несправедливо. Тут такой нетривиальный поворот, а вам лететь в… где это вообще?       — Нет, я не могу этого так оставить, — Дайенн хлопнула стопкой записей по столу, — я иду к нему.       — И что скажешь?       — По дороге придумаю!       По дороге придумать, правда, не получилось — коридор до кабинета непосредственного начальства она пролетела, не заметив. Одно было несомненно — Альтаке придётся потрудиться хотя бы обосновать своё решение, если уж не изменить его. Иначе это будет выглядеть не более, чем обыкновенное самодурство. Да, она сама там, в туннелях на Яришшо, бесилась в отчаянье, что неизвестный преступник вновь опережает их и они ничего не могут сделать. Но чего он хотел добиться, вот так просто подрезая им крылья? Они имеют право хотя бы узнать, в чём их ошибка, чем они заслужили… Она распахнула дверь кабинета руководителя отдела насильственных преступлений и на одном дыхании выпалила:       — Господин Альтака, нам необходимо поговорить! Вы не можете отправить нас охотиться за мумиями в то время, как…       И осеклась. В кабинете шло совещание, руководители отделов немой сценой сосредоточили взоры на ней. В повисшей тишине было слышно, как шуршит, вращаясь, декоративная композиция на полке стеллажа — нечто вроде произвольно скрепленных между собой рваных кусков какого-то тёмного материала.       — В самом деле, госпожа Дайенн? — насмешливо спросил Альтака, поднимаясь из-за стола. Дайенн встретилась с красноречивым взглядом Вито Синкара и настроение окончательно рухнуло в основание шкалы.       — Если это что-то срочное, госпожа… — начал Хемайни, но Альтака уже подхватил подчинённую под локоток и вытащил в коридор. Благо, в этот час там было удачно безлюдно.       — Вы с ума сошли, офицер Дайенн?       — Простите…       — Или может быть, на такой случай вы уже перестали быть минбаркой? Вам, как будто, воспитание запрещает так себя вести со старшими по возрасту и званию? Или на работе вы уже не минбарка, а просто девчонка с беспредельным самомнением?       Дайенн вспыхнула. У Альтаки удивительный дар бить точно в цель. Невозможно представить, чтоб она — или любая обычная минбарка — вот так ворвалась в кабинет алита Соука, требуя его на разговор. Это не то что непочтительно, вульгарно, преступно — это немыслимо. Но вот сейчас она стояла напротив седого бракири и смотрела ему в лицо, и никакого ощущения святотатства у неё не было. Впрочем, он сам-то какого сравнения с минбарскими старейшинами заслуживает? Если вспомнить её же размышления о своеобразии бракирийских отношений с законом, о том, может ли она ему доверять…       — Хотите услышать, почему я это сделал? А что вам даст эта информация?       И она действительно постаралась сделать голос спокойным и твёрдым. И ей это, в общем-то, удалось.       — Понимание. Да, моё воспитание говорит, что понимание не обязательно, главное послушание, но всё же иногда понимание необходимо. Вам, вроде бы, не нужны просто тупые исполнители, вы и от силовиков требуете пользоваться головой? Невозможно поступать правильно, не имея уверенности…       — Ладно-ладно. Только вот знание — ещё и ответственность, госпожа Дайенн. Во многая знания — многая печали, как говорят земляне. Где моя уверенность, что вы останетесь минбаркой в другом важном качестве — умении промолчать, когда надо, и даже солгать, если это нужно для защиты чести?       — По правде, я вас не понимаю. О чём вы говорите, о чьей чести?       Альтака медленно переступал с пятки на носок, нависая над шумно дышащей подчинённой невозмутимым столбом.       — Вашего напарника, госпожа Дайенн. Новые показания Таммиса ак-Рйонне — этого телепата-денета — сейчас обрабатываются, и вы вряд ли их увидите до того, как отбудете на Зендамор. С ним поработал Реннар, его способности невелики, как вы знаете, но кое-что это дало. Господин ак-Рйонне не имел опыта общения с иномирными телепатами, поэтому не смог определить ничего, кроме пугающего уровня ментальной силы. Даже расы. Реннар, анализируя его воспоминания, пришёл к выводу, что этот телепат — либо землянин, либо центаврианин, иное маловероятно. Вычлененные им отдельные образы в этой ментальной волне дают мало полезного — это, в целом, фотография места происшествия. Того же качества. Мозаика из лиц, которые вы видели на потолке и в коридоре. Но было и ещё кое-что. Отзвук имени, имеющий оттенок обращения к нему. Это имя — Вадим.       — Что?!       Альтака, кажется, так наслаждался вызванным его словами шоком, словно это была его главная цель.       — Я полагаю, мои знания о земной расе полнее и богаче ваших, госпожа Дайенн. И вы можете поверить мне на слово — это достаточно редкое имя. В странах Российского Консорциума оно до сих пор употребляется, да, но общее количество его носителей едва ли больше двух сотен, включая новокрещённых.       — Ново… что?       — Я имею в виду младенцев, — снисходительно пояснил бракири, — естественно, я немедленно послал запрос в земные базы. Ответа по базам колоний я пока не получил, но вряд ли цифра сильно изменится.       В голове некстати всплывали все эти теории Алвареса, о том, что преступник с вероятностью землянин или центаврианин. Теперь они подтверждаются данными от этого самого ак-Рйонне… Мог ли он ошибиться ввиду того, что никогда раньше не встречался с ранни? Будучи такой расой себе на уме, денеты и с известными расами не со всеми знакомы лично…       — Пусть так, но…       — Также мы получили дополнительную информацию с космопорта Яришшо. Там творится почти такой же бардак, как на Зафранте, поэтому никаких данных о нужном нам корабле нет и не будет. Но один из работников космопорта вспомнил услышанный обрывок разговора, в котором прозвучало имя Вадим. Точнее, сперва ему показалось — Владимир…       — А может быть, ему не показалось? Может быть, это сознание ак-Рйонне исказило имя таким образом? Например, он услышал, как кто-то из нас обращается к Алваресу по имени, и…       — И часто кто-то из вас обращается к Алваресу по имени, если даже сейчас вы говорите — Алварес?       Дайенн нетерпеливо фыркнула.       — Но это же безумие! Валена ради, не хотите же вы сказать, что готовы заподозрить Алвареса? А он меня ещё по поводу Зирхена упрекал… Он же наш коллега!       — Сейчас, я так понимаю, вы будете рассказывать бракири, что полицейский не может быть преступником?       Это тоже было жестоко и справедливо. После всех её предположений о связях Альтаки с преступностью, хотя бы в прошлом.       — Но он не может, просто не может!       — Алиби нужно дотошно проверять и подтверждать, госпожа Дайенн. Вы хотите сказать, что Зирхен мог смотаться отсюда до Тракаллы, Амфиса и Яришшо, а Алварес не мог?       — Провернуть подобное — не минутное дело.       — Справедливо. Для обоих.       — Но Алварес не телепат…       — Как и Зирхен. А когда у нас появились основания полагать, что источник ментального поля, руководитель этой неведомой банды и тот, кого называют Вадимом — одно и то же лицо? Реннар полагает так, а я бы не спешил с заключениями.       — Один отзвук имени — не основание подозревать…       Старый бракири нетерпеливо повёл тощими плечами.       — Разумеется. А для кривотолков и недоверия — основание. В чём вы с напарником отвратительно похожи — это в убеждённости, что невиновного защищает правда. Моя долгая и богатая на события жизнь говорит однозначно — правды недостаточно. Поэтому самое лучшее для вас сейчас — держаться от этого дела подальше. Меньше поводов для всяческих инсинуаций. И если вы не будете добивать без того выбитого из колеи господина Алвареса пересказом нашего разговора — у него будет меньше соблазна натворить каких-нибудь глупостей.       Зендамор был миром, около полутора веков находящимся под минбарским протекторатом, что пошло ему исключительно на пользу. На момент, когда минбарцы в своём освоении космоса наткнулись на эту планету, зенды как раз пребывали в бурных переживаниях, не будет ли изобретение паровой машины столь греховным, что призовёт на их головы новые кары с небес — когда-то развитый, вступавший в космическую эру, мир последним разгулом Теней тысячу лет назад был отброшен в каменный век, из чего сделал своеобразные, увы, в духе многих номинально разумных рас выводы — всё зло от цивилизации, вся надежда на милость богов и неукоснительное следование традициям предков. Всякое изобретение, всякое изменение в привычном укладе вызывало острые бурления и очередные, вдобавок к многочисленным войнам, прореживания популяции. В общем-то, зендам очень повезло, что нашли их именно минбарцы, для которых обращение слабого соседа в рабство не сочеталось с заветами Валена, а интеллекта собственного правительства уже хватало сообразить, что бодаться с технической мощью таких гостей бесперспективно от слова вообще. В итоге сошлись на том, что минбарцы получают весь квантиум, которого на самой планете было немного, а вот на двух её спутниках — просто греби лопатой, и значительную долю в добыче рыбы и морепродуктов, строят на одном из спутников военную базу, а на планете — несколько городов на побережье, а взамен не допускают на Зендамор других инопланетян и не навязывают зендам свою религию. Что-либо навязывать у минбарцев и мысли не было, но культурное взаимодействие так или иначе происходило, а если точнее — минбарские учёные энергично занялись исследованием памятников эпохи до нашествия Теней, а это всё-таки неосуществимо без участия местных жителей, и овладение собственной историей и наследием довольно сильно способствовало распространению секуляризма в зендском обществе. Не говоря о том, что традиции предков раз за разом проигрывали новым материалам, машинам, эргономичной энергетике. Довольно скоро и пункт о нежелательности присутствия других рас забылся — хотя торговлю зенды по-прежнему вели через минбарцев, сами они стали проявлять всё больше интереса и участия не только в экспорте, но и в импорте. Имел Зендамор и некоторую туристическую популярность — преимущественно у любителей водного спорта и альпинизма, благо, минбарцы бдительно следили за тем, чтоб гости не наносили вреда экологии и не раздражали местное население (второй пункт для местного населения, впрочем, был весомее, экологию нередко требовалось защищать от них самих).       На Зендаморе уже было централизованное управление, но централизация эта была, конечно, всё ещё неполной и формальной, в разных областях и странах были разные языки, обычаи и религиозные нормы, и зенды всё ещё охотно повыясняли бы, у кого это всё круче, с оружием в руках, если б не необходимость считаться с неодобрением минбарцев. Выгоду от приобщения к достижениям цивилизации они уже прочувствовали и терять её не хотели. Во всяком случае, город, в который предстояло направиться Алваресу, Дайенн и отряду Лальи, считался всепланетной столицей и с этим никто особо не спорил. Это был, собственно, крупнейший город на планете, его население приближалось к миллиону, это был центр научной мысли и торговли. Культурными центрами для зендов, конечно, были другие города — столица всё-таки была осквернена наличием двух минбарских храмов и одного дразийского.       — Исторически инопланетники селились отдельными кварталами, — объяснял Анхи по дороге из космопорта, — начиная с нас самих. Но последняя война Изначальных смешала многое. Прибывало много беженцев, так или иначе нужно было их размещать… Многие, особенно из отсталых миров, готовы были селиться на незанятых территориях, их здесь много, но это невозможно — медицинская помощь и постоянный обмен информацией для воссоединения семей доступнее в крупных городах. Большинство, конечно, вернулись на родину, но некоторые остались — нашли здесь работу, не хотели возвращаться в выжженную Тенями или ворлонцами пустыню. Много прибыло в центаврианскую войну, и не только нарнов — нарны в большинстве своём вернулись, а вот голиане и антарины по родным мирам, кажется, не тоскуют. Нужно признать, зенды стали гораздо менее ксенофобными, в больших городах они способны поддерживать с инопланетниками добрососедские отношения, а не просто мириться с их существованием. Но есть то, что для них всё-таки чересчур…       Дайенн в это время смотрела за окно, на проплывающие мимо ряды плодовых деревьев, плоды которых, правда, в галактике не находил съедобными никто, кроме, неожиданно, пак’ма’ра. Они отзывались об этом продукте, как об очень питательном и бодрящем. Одна из преподавательниц Дайенн, иногда тренировавшая группы рейнджеров-новобранцев, говорила, что стоило бы увеличить экспорт на Мипас, может быть, тогда они однажды увидят бодрого пак’ма’ра.       — Следует отдать зендам должное — они не лезут в чужие дела. Они не позволяют себе вмешиваться в то, что происходит в доме, в который они не вхожи, а дома инопланетян для них в большинстве своём таковы. Но раз уж это стало известно — теперь разговоры так просто не унять, народ волнуется… Понимаете, у зендов очень нервное отношение к смерти и мертвецам. Возможно, это наследие древних войн, в том числе разгула Древнего Врага, когда было больше мертвецов, чем рук, которые могли бы их похоронить. Смрад и эпидемии произвели на них сильное впечатление… Их обычаи требуют, чтоб мертвец не был в доме ни одной лишней минуты, всем инопланетникам они сразу поставили условие — никаких кладбищ, усыпальниц и мавзолеев вблизи их поселений, все трупы должны кремироваться в день смерти, а места захоронения праха должны располагаться не менее, чем в ста километрах от крайнего жилища. А лучше больше, ведь иначе поселение не сможет расширяться, они называют это «мертвец преградил дорогу». Даже рыба и продукты забоя не должны находиться в доме дольше суток после умерщвления, поэтому животной пищи они едят мало — это требует слишком суровых санитарных норм…       «Я умру здесь с голоду», — грустно подумала Дайенн.       — Они уже кремировали… тело?       — Нет, нам удалось уговорить их не делать этого, на условии того, что мы забираем тело на свою станцию за городом и в целом займёмся решением… этого вопроса.       — И какого решения они ждут? Запретить этому Хистордхану… кто он вообще, кстати? — коллекционировать трупы, велеть ему выселиться из города или вообще с планеты?       Анхи снова обернулся, едва не поддев одним из острых рогов гребня глаз Алвареса. Всё же мастера порой слишком вычурны в формировании своих гребней, невольно подумалось Дайенн.       — Хистордхан — состоятельный предприниматель, как и большинство живущих в Делхасте иномирцев. Сейчас он сам уже практически отошёл от дел, все дела ведут его управляющие, сам он живёт затворнической жизнью. По правде, я не знаю никого, кто видел бы Хистордхана в лицо. Что касается ввоза мумий неизвестного происхождения — формально это, в общем-то, не запрещено, потому что никому из зендов не пришло бы в голову выносить такой запрет — потому что не пришло бы в голову, что до такого можно додуматься. Для них это такая же невообразимая нелепость, как для нас… не знаю, с чем сравнить.       «Как ворваться в кабинет старшего по званию и потребовать от него объяснений» — невозможно было не подумать.       — Но общепринятые нормы перевозки тел…       — Тело пришло как частный малогабаритный груз, — пожал плечами Анхи, — мы не можем контролировать все частные посылки. Если в декларации не заявлено ничего запрещенного, она просто выдерживает карантин… Мы и в этот раз ничего бы не узнали, если б не случайность.       — И в этот раз? То есть, есть основания полагать, что это не в первый раз?       Машина остановилась перед шлагбаумом, панель замигала огоньками, передавая код его автоматике.       — Ну, я точно не компетентен ответить на этот вопрос. Сколько посылок может получить небедный иномирец, живущий здесь не менее 30 лет? Но если верить таможне, подобные декларации за последний год определённо были. Кроме того, есть разговоры, что кто-то из уволенных слуг видел в доме труп, а согласно официальным документам, в доме никто не умирал, Хистордхан никогда не обращался за ритуальными услугами, его дочь умерла где-то в другом мире, ещё до переезда сюда…       — Ну, уволенные-то слуги могут говорить такое из понятно каких соображений, — пробормотала Дайенн, выбираясь из салона, — речь ведь, я так понимаю, идёт не о минбарцах…       — Я-то это понимаю, — вздохнул Анхи, — но соседи бурлят, сами понимаете…       Здание метеорологической станции было, разумеется, выстроено, а не высечено в скальной породе, но в архитектуре было безупречным образцом минбарского стиля, и в оформлении прилегающего участка тоже — здесь был даже Памятник Ветру, точно такой же, какой показывал дядя Кодин во время поездки к троюродным братьям. Дайенн проследила взглядом уходящий в небо тонкий шпиль, венчающий отдельно стоящую башенку генераторной, и последовала за напарником и провожатым к боковой двери, ведущей в подсобные помещения.       В голубоватом сумраке и абсолютной, звенящей тишине шаги звучали громовым набатом. Дайенн скользила взглядом по рядам пластиковых коробок и холодильников и размышляла, мог ли этот неизвестный умерший хотя бы предположить, что его останки однажды окажутся в таком странном, неподобающем для них месте? Обрести последний приют кому-то случается на океанском дне, кому-то — в недрах затерявшегося в неизведанном космосе корабля, а вот посмертные приключения — несколько иное дело…       Строго говоря, её соплеменники могли не беспокоиться о холодильнике — насчёт мумии это не было преувеличением, в иссохшем теле гнить было уже нечему. Дайенн натянула перчатку и осторожно коснулась впалой щеки и тонких, как паутина, тёмных волос. Мумия была небольшой, от силы метрового роста, определить расу Дайенн с первого взгляда бы не рискнула, поэтому не могла с уверенностью даже сказать, ребёнок это или взрослый. Череп точно не бракирийский и не шлассенский, линия волос над лбом как будто похожа на голианскую… Пальцы довольно длинные, скорее как у иолу, чем как у голиан. По остаткам истлевшей одежды можно было предположить, что когда-то это была добротная ткань с искусным узором возможно ручной работы, в волосы вплетены бусины из драгоценных камней. Сколько же лет этим останкам… Что ж, это, как и многое другое, предстоит выяснить.       — Что вы планируете делать с телом? — спросил Анхи, имея в виду — исследовать его здесь, или просить помещение у одного из столичных госпиталей.       — Отправить по адресу: Кандарское отделение галактической полиции, заместителю директора Альтаке, — резко бросил Алварес, разворачиваясь к выходу.       — Алварес! Нам дано это задание и мы должны его выполнить!       — На здоровье! Покопайся в этой трухе, может быть, найдёшь ответ, почему этим делом занимается отдел насильственных преступлений галактической полиции? Этот малый умер задолго до нашего рождения и не исключено, что своей смертью. Если кто-то выбрал неподходящее место проживания при своих задатках то ли таксидермиста, то ли некрофила — это, несомненно, гораздо более важное явление, чем телепат-кровосос, пачками выкашивающий пиратов!       — Листомак, вы совершенно напрасно запираетесь, — голос Альтаки был ровным, равнодушным и как будто чуть усталым, — вы, кажется, в корне неверно понимаете ситуацию… В ваших интересах сейчас как раз говорить. В ваших больше, чем в моих. Я-то найду и другого говоруна, потрудиться придётся, но потружусь… А для вас остаться здесь для дачи обстоятельных показаний по делу Яришшо — надежда потом на тюрьму хотя бы на Проксиме, или вовсе на Земле, где вам бояться нечего. Ваше участие в деле на Экалте, конечно, не доказано… но косвенных улик достаточно, чтобы бракирийская сторона вытребовала вас к себе. Они, конечно, ничего не докажут, вы выкрутитесь, вас выпустят… Но знаете что? Нескольким кланам на Экалте косвенных улик более чем достаточно. Они встретят вас прямо на пороге следственного изолятора… Продолжать? А мне достаточно сделать один звонок, Листомак, чтобы по-дружески сообщить им, что вы на Экалте… В пути или там, в участке, у вас едва ли будет возможность мне помешать. И если даже вы там чистосердечно во всём сознаетесь — стены тюрьмы вас не уберегут, у меня и там есть свои люди. А вашим бывшим нанимателям на Экалте нет никакого резона вас защищать, тем более что у них сейчас другие проблемы. Может быть, хорошо подумаете и пойдёте на сотрудничество?       Листомак смотрел исподлобья, мрачно, загнанно, с ненавистью.       — Ладно… Давайте сюда бумагу, нарисую я вам этот чёртов план… Руки-то только мне высвободите, так я вам только жопу могу нарисовать.       Альтака посмотрел на лапищи Листомака, тесно прикованные запястьями друг к другу, так что пальцы сплетались, и кивнул.       Листомак медленно повёл затёкшими руками, а затем, молниеносно сорвав со своего одеяния остро отточенную пластину, кинулся на Альтаку.       Стоявший у окна Вито стрелял, конечно, не целясь. Но выстрел оказался как нельзя более удачным. Или неудачным… Отбитая выстрелом наплечная пластина, тоже тонкая и острая, вонзилась Листомаку в шею, и он рухнул замертво.       — Винни, ты в порядке?       — Я-то в порядке, что мне сделается, — Альтака шипел, зажимая рану на груди, — а вот этому, кажется, реанимация не поможет… Чёртов ублюдок, сколько работы насмарку…       Положа руку на сердце, Дайенн Алвареса понимала. Это задание действительно выглядело как издевательство. Если некий престарелый предприниматель — ведь, как она поняла, он уже в очень солидном возрасте — возомнил свой дом филиалом антропологического музея или просто тронулся умом — это, безусловно, скверно, но едва ли в компетенции галактической полиции, имеющей предостаточно более серьёзных проблем. Почему хотя бы не поручить это дело отделу контрабанды? Беглый осмотр тела не выявил никаких признаков насильственной смерти, и в оценке возраста останков Алварес, скорее всего, прав. Для отвлечения внимания можно было найти и какое-то более подходящее дело, не такое, которое взвинчивало бы Алвареса ещё вернее, чем взвинтило бы сообщение о показаниях ак-Рйонне.       Как бы то ни было, для полноценного исследования тела действительно нужна была другая площадка, и получив утвердительный ответ от Делхастского медицинского института, Дайенн испытала нереальное облегчение. Институт был чисто минбарской территорией, несколько образованных зендов работали только в его филиалах в других городах, и проблем возникнуть не должно… Тем временем должна уже быть собрана максимально возможная информация и об отправителе, и о получателе. Пока что непонятно, что можно предъявить Хистордхану, кроме оскорбления религиозно-этических принципов местных жителей, что, конечно, серьёзно, но с этим прекрасно справились бы и местные структуры. Но на идиота Альтака точно не похож, значит, должна быть причина, почему это нелепое дело его заинтересовало…