Цвета чувств

Я не помню вкуса потерь, Я не в силах противиться злу, Каждый раз, выходя за дверь, Я иду к твоему теплу… (З. Ященко)

      Она сказала Ксавье, что хочет вернуться в школу. Глупая Джин! Как со всем этим разобраться? Её тошнило от волнения, от ожидания предстоящих объяснений с профессором… Ощущение затуманенного разума не оставляло, она чувствовала себя эмоционально тупой. Казалось, все происходит с кем-то другим, а она просто наблюдает со стороны. Все происходящее накатывало на неё волнами ужаса, вызывая новые спазмы тошноты.       Джин всегда считала себя очень сдержанной, способной справиться со своими страстями, а сейчас вела себя словно сумасшедшая. Она сама себя не понимала. В её разуме и теле творился какой-то бардак, объяснения которому у неё не было. Главное, не показывай, что ты трусиха. Веди себя будто ничего не произошло, повторяла Джин сама себе, каждый раз, когда чувство чудовищной неловкости возвращалось.       А Ксавье… Он был как всегда невозмутим. Эти сны. Как она не догадалась? Почему не остановилась сразу? Ей хотелось разрыдаться от нахлынувшего стыда и досады. Но почему именно его тащило в её бредовые ночные фантазии? Сначала стриптиз показала, а теперь выясняется, что и не в первый раз… Дура. Девушке казалось, что ниже пасть она уже не может…       Ещё и пожаловалась на Скотта… Маме надо было звонить, но маме она доверяет меньше. А Чарльзу она верит и знает, что он поймёт. И он понял даже больше, чем она хотела сказать. Так показалось Джин. В его взглядах и жестах не было и намека на осуждение и брезгливость, хотя она этого заслуживала. Правда, Джин умолчала о том, что виновата сама во всей ситуации с парнем, иначе пришлось бы посвятить его востальные детали этой истории. А ей просто хотелось, чтобы ее пожалели… Когда ушел Скотт в ней что-то надломилось, сломалось. Ощущая вину, девушка не могла ничего сказать в свою защиту и он просто ушел. А она просто отпустила. Следующие несколько дней она почти не запомнила: что-то делала, кажется даже поела, и смотрела в окно, ожидая, что кто-нибудь появится. Неважно кто, главное, чтобы знакомый. Никто не появился… Тогда она позвонила профессору. Он точно придет, как приходил всегда, когда ей нужна была помощь.       Отчаяние, накрывшее минувшей ночью, отступало, а рассудок возвращался. Девушка чувствовала себя предательницей. Даже во снах она была ненормальной, самовлюбленной идиоткой. Использовала образ профессора, использовала профессора, поправила она себя, ради забавы и просто от скуки.       А, уж какие глупые и нелепые беседы она с ним вела, думая, что это какой-то странный обломок подсознания. Потом ещё и удивлялась, почему это профессор избегает её. Странно, что после этих выходок она вообще осталась в школе. Точно! Именно тогда профессор стал постоянно уезжать.       Они с Ороро ещё на тему весны посмеивались, что и профессора пыльца задела. И что, купол «я не такой как все» на этот раз дал трещену. Неудобно-то как. Она ненавидела приносить людям дискомфорт, но только это и делала. Особенно тем, кто был ей дорог. — Джин…       Мужчина коснулся её плеча, видимо, не надеялся, что иначе она отреагирует. У Чарльза тёплые руки и длинные нежные пальцы, вспомнилось ей совсем не вовремя. Щеки девушки заалели, но мужчина не обратил внимания. — Профессор… Я хочу извиниться перед Вами… За все. Мне так стыдно, — сказала, но так и не смогла поднять на собеседника глаза.       На плечи легли знакомые ладони и притянули к себе, пряча в отеческом объятии. Ей хотелось расплакаться и рассмеяться одновременно, но она лишь отпрянула. Непроизвольно. Ей совсем не хотелось терять это ощущение покоя и защищенности. Было страшно сотворить что-то более непоправимое.       Профессор, судя по всему, расценил её жест по-своему. Он выпрямился и сосредоточенно посмотрел на девушку. Перед ней снова был невозмутимый Чарльз Ксавье. Только в его глазах Джин увидела что-то невероятно похожее на грусть, но и это наваждение быстро исчезло. — Это я должен извиняться. Ты ничего плохого не сделала.       Хотелось бы ей думать, что это на самом деле так. Ощущение потери не покидало девушку, словно мгновение назад она лишилась чего-то невероятно близкого, и теперь отчаянно желала вернуть это.       Джин почти обреченно побрела к шкафу, призвав по ходу чемодан из-под кровати, ей надо собирать вещи. Она же изволила ехать обратно в школу. Какое необдуманно решение. Как после всего этого он согласился принять её? Это было вне понимания Джин. Да и сейчас думать об этом не было смысла. — Я могу помочь, Джин? — почти за спиной раздался знакомый голос, возвращая девушку в реальность. — Вы умеете стирать память? Мне бы это очень помогло.       На мгновение ей на самом деле захотелось забыть все. Особенно Чарльза и все, что с ним связанно. Но кто она без этих воспоминаний… Профессор, сам того не понимая, разбудил в ней что-то невероятное. Это было особое чувство, которому Джин не могла дать название, но расстаться с ним она никогда бы не согласилась. — Да, я могу. Если ты действительно этого хочешь, — на мгновение его голос дрогнул. «Да, хочу, только не этого», подумала девушка.       Но подобные речи лишь в мыслях. Она и так слишком много лишнего сегодня сказала. Да, и нелепая это идея, он-то все равно ничего не забудет. Думает, наверно, что у неё крышка поехала… А может и так. Джин уже ничего не могла сказать наверняка. — Я свяжусь Эриком, когда ты закончишь с вещами и он нас заберет. Необходимо уладить формальности с руководством колледжа. Я это на себя беру. Или ты хочешь закончить обучение? — в его тоне явно проскальзывала обеспокоенность.       Сейчас только этого дурацкого колледжа не хватало. Ей совершенно не нравилось здесь. Давно пора было признаться, что идея поступить в медицинский колледж, пусть и в Гарварде, была просто поводом для бегства из школы. Только от себя не убежать. Сегодня Джин хорошо это осознала. Значит, он приехал сюда с Леншерром. Джин не понимала, что связывает этих двоих и что творится в их взаимоотношениях. Но ей было любопытно. — Магнето? — она попыталась скрыть удивление, — он же ушёл к своим? — она сделала акцент на последнем слове, давая понять, что думает по поводу так называемых «своих». — Понимаешь, у нас с Эриком все очень запутанно. Это даже объяснить сложно. По крайней мере, сейчас я этого делать не буду… Извини, Джин. — Ясно, — она постаралась не выдать эмоций, но голос задрожал от непрошенных слез.       Она не понимала, почему ответ профессора так задел её. Ничего особенного не произошло. У Чарльза всегда были секреты, даже от неё… Особенно от неё. Иногда, Джин казалось, что эмоциями управляет кто-то другой, настолько они были не подвластны ей. Сейчас она была зла на Ксавье, хотя несколько часов назад, ей казалось, что не окажись он рядом, она умрёт.       Профессор, кажется, начал помогать ей со сбором вещей. Так необычно видеть его таким… домашним. Он педантично складывал рубашки, расправляя каждую складку, его стопка получалась идеально ровной, в отличии от стопок Джин, больше напоминающих хаотичные свёртки. В этом был весь её наставник. Аккуратный, элегантный, педантичный. Даже вещи он складывал невероятно уверенно, словно только этим и занимался. — У меня просто очень много рубашек, — лукаво улыбнулся профессор. Озорные искры заплясали в голубых глазах. Это было так забавно, что она не смогла сдержать улыбку. — Я слишком громко думаю? — Угу, — буркнул он, снова погруженный в методичное складывание её футболок.       Она смотрела на это удивительно зрелище и не могла поверить в происходящее. Он так близко и все так просто. Даже после того, что она натворила, он не шарахается от нее, как от чумной. Он все ещё здесь.       Но он не сможет быть с тобой вечность, твердил внутренний голос. Они вернутся в школу и все будет по-старому. Зачем он солгал, что был одержим ей? В это очень слабо верилось. Это было невозможно. Профессор никогда не выделял ее среди других, не делал никаких намеков на чувства с его стороны… В школе снова появилась Мойра. Зачем? У Джин не было ответа на этот вопрос сейчас, не было и тогда. Она просто уехала. Сбежала, даже не попыталась ничего сделать. Невозможно было смотреть на их воссоединение с этой женщиной. Джин не смогла. Она просто одна из многих. Ученица.       Красная пелена возвращалась. Девушка глубоко вздохнула, и инстинктивно замотала головой, пытаясь отогнать наваждение. Как же ей это надоело! Эмоции становились такими острыми в эти моменты. И Джин хотелось убивать и плакать, неизвестно только в каком порядке. Как же ей сейчас хотелось высказать все, что она думает на его счет. И по поводу его слов, и по поводу Мойры… Всего! «Это Чарльз виноват в твоей боли», шептал голос. — Джин! Джин, очнись! — профессор тряс её за плечи с такой силой, что она прикусила себе губу. И только острая боль позволила на мгновение сосредоточиться. — Ай… — длинный протяжный стон. Неужели, это она? Больно, как же больно. И так жарко. Боль Джин имеет цвета, сначала она жёлтая, потом оранжевая, потом бурая, а потом лишь тьма и голос. Она зовёт себя Феникс. Но сейчас… Только боль.       Руки, такие прохладные и сильные, они укачивают, отгоняя боль и возвращая рассудок. Она почти не понимает, что шепчет ей этот знакомый и желанный до дрожи голос. Только обрывки фраз касаются её сознания. — Джин… Я так и знал… Все будет хорошо… Я с тобой…       Слова словно эхо, но она верила и тянулась из всех сил к голосу, который обещал спасение. Ей страшно, как в детстве. Другой голос тоже не замолкал, продолжая рассказывать Джин о том, что все её чувства, лишь мираж, который придумала она сама. «Я дам тебе все, что ты хочешь, даже то о чем боишься мечтать. Отступи, отпусти…»       Шепот в голове не стихал, как и адская раздирающая боль. Кажется, она закричала. Или это Чарльз звал её. Или Феникс. Она не знала.