The Game of BLRFC

Голова болит все чаще. Тайлер уверяет себя — это от новых впечатлений и эмоций. Он действительно изменил свою жизнь, пусть хочется скрипеть зубами до хруста, потому что, кажется, он стал марионеткой, которую все, кому не лень, дергают за ниточки. Все чаще болит плечо — дурные сны прекратились, они приходят лишь странными отголосками, но черточка, было лишь наметившаяся, протянулась примерно на два сантиметра и поверх нее наметилась вторая — крест-накрест. Тайлеру страшно. Чуть меньше, чем раньше, потому что теперь он не один, но все еще страшно. Он не понимает, что происходит с его телом — чернота впиталась в его кожу и ее ничем не смыть, не содрать, что происходит с его головой — в ней вспыхивают воспоминания о событиях, которых он не переживал, лица, которых он не видел, музыка, которую он не слышал никогда. Лишь одна из мелодий показалась ему знакомой, но и она была связана с тем, о чем он меньше всего хотел бы вспоминать — сном, в котором он бродил усыпанном снегом дому, а над его головой искрили лампочки. Джозеф не получает больше странных писем, набранных морзянкой. Никто пугающий не звонит в его дверь. Ему не мерещатся страшные старухи и странные посыльные с желтыми зубами и остекленевшими глазами. На него по-прежнему почти не обращают внимания дома, и раньше он, возможно, лишь радовался бы этой свободе, но сейчас ему физически необходимо, чтобы о нем кто-то волновался, его кто-то ждал. Пусть будут ругать, запрещать, пусть наказывают даже, Боже, лишь бы не эта холодная, скользкая, гладкая, как стеклянный цилиндр, пустота. Тайлер чувствует себя закупоренным в бутылку и выброшенным в море человеческого мусора. Он барахтается среди вчерашних газет, скомканных флаеров и смятых банок, смердящих выдохшимся пивом и энергетиками. Тайлер в западне, он будто бабочка, пришпиленная булавкой, он экспонат в музее редкостей и уродов, и ему страшно и мерзко. Он мечется, не понимая, где найти выход, не понимая, чего от него хотят и что он должен сделать. Неужели его выход в том, чтобы признать поражение над собой и оборвать свое физическое существование? Выйти на подмостки в театре без зрителей? Распасться по банкам, заполненным формалином, и навсегда остаться прикованным к тем местам, куда изо сна в сон швыряет его душу? Тайлер пытался зарисовать свои сны, сопоставить известные ему факты и пришел к выводу, что все кошмары, которые он прожил во сне, происходят в разных частях одной локации. Дом, где он бродил, стоит на холме, откуда сбегает вниз улица, на которой его чуть не задавила машина, и мало-помалу асфальт на дороге уступает место грунту, а тот — примятой траве, что растет в темном, с рождения не видящем света, лесу. Гос-по-ди, — стонет Тайлер, — Гос-по-ди… Он не стал веровать сильнее, он бежит церквей, не веря обещанию даровать покой. Покой его измученной душе может даровать только убежденность в том, что этот кошмар, этот живой лабиринт потерял власть над ним. Но этого не случится, пока Тайлер боится — ведь кошмар пьет силы из его страха. Это замкнутое нечто, лента Мебиуса, у которой наверняка есть слабое место, и Джозефу все чаще кажется, что это слабое место — он сам. Отчаявшись, дойдя до предела в ожидании чего-то, что никак не произойдет, он решается рассказать об этом Джошу. Тот простыл — сам не знает как, надо очень постараться, чтобы простыть летом, но он простыл — и лежит дома. Он пишет Тайлеру: «если хочешь, приходи. Будешь мне вместо родной матери». Тайлер в ответ робко замечает, что у него как-то плохо с этим. Он не хочет говорить, что лишен заботы, не хочет выглядеть слишком уж жалко, но Джош, кажется, понимает, и пишет: «это просто. Принеси мне мороженку, сиди рядом и говори, что я самый лучший». Вдогонку он посылает десяток скобочек, и Джозеф неуверенно тянет губы в улыбке. Он покупает мороженое: два карамельных рожка и ведерко ванильного — на случай, если они будут смотреть кино. Кажется, Мэдисон поступает именно так, когда к ней приходят подружки. Но это, в сущности, неважно. Тайлер уверен, что Джош не будет критиковать его за выбор, ведь будь ему важен конкретный вкус, он бы написал? А он написал лишь, что ему нужен Тайлер рядом. Не прямо, конечно, но в его словах можно увидеть и такой смысл. По меньшей мере, Джозеф очень на это надеется.

***

Он идет долго, то и дело сбиваясь с пути, сворачивая не туда. Он искренне не понимает, как получилось, что ночью, измученный, слабый, дергающийся от каждого шороха, он дошел до дома, где живет семья Дан, и почему сейчас, когда светит солнце, прогоняя затаившиеся в проулках страхи, он не может этого сделать? Он помнит, что надо идти к ручью, закрывает глаза, делает глубокий вдох и мысленно возвращается в те дни, когда в этой части Коламбуса было меньше домов, и они с Заком бежали наперегонки по лугу, на котором сейчас стоит обнесенный высоким кованым забором дом. Он вспоминает счастье, вспоминает ветер, что, казалось, мчался рядом с ним, вспоминает довольную улыбку Заки, который до смерти был рад, что старший брат согласился поиграть с ним. Тогда Заки не был таким паршивцем, как сейчас. Может, Тайлер и сам виноват в том, что все так произошло? Отчасти да. Но он исправит, он попробует изменить — он давится, но заканчивает мысль — свою жизнь и заново наладить отношения с семьей. А сейчас ему надо дойти к Джошу. Он открывает глаза и чуть не падает: улица шатается вокруг него, будто он попробовал наивное детское волшебство — быстро-быстро раскрутиться вокруг себя, раскинуть руки и прошептать самую заветную мечту. Он падает на забор и обдирает руку. На локте и предплечье ссадины, а из ладони, на полосах, где содрана кожа, проступает кровь. Красное на черном смотрится жутко, и Тайлера тошнит. Но он берет себя в руки и медленно идет. Поворот, еще поворот и он узнает улицу, на которой стоит дом Джоша. Сейчас там бродят люди, слишком много людей, и Джозеф беспокоится — не случилось ли чего. Он делает с десяток шагов и понимает, что на улице между ним и домом Джоша слишком много одинаковых людей. Еще несколько шагов, и ему хочется зажать рот, откуда рвется тоскливый, срывающийся на вой, крик. Эти люди похожи на Джоша — такого, каким он его видел в последний раз. Черные кудри, черные тоннели, черная футболка с принтом, потертые джинсы, истончившиеся на коленках. Тайлер не понимает, зачем они тут, почему они тут сейчас. Призраки пугают его. Он не понял сначала, что это еще одна галлюцинация, просто узнал лицо, обрадовался, решил, что Джошу лучше и он вышел встречать его, но этот, неправильный, ненастоящий Джош обдал его презрением. Тайлер не может этого объяснить, это происходит у него в голове. Он не знает, что сейчас стоит посреди почти пустой улицы, и задыхается, испуганно таращась в воздух. По вискам течет пот, руки дрожат, сердце частит в ребра, тело скручивает боль, будто задели все нервы разом. Хочется упасть посреди мостовой и кричать — от боли, от страха, от кошмарного давления на психику, выдержать которое все сложнее. Тайлер уже почти готов сдаться, признать, что он сошел с ума, но даже в сумерках сознания он краешками цепляется за рассудок, потому что не знает, что ждет его во тьме. Он не готов идти туда один. В кармане жужжит телефон, Тайлер перестает буравить взглядом улицу, достает мобильник, отвечает на звонок — кто-то спрашивает то ли мисс Мэри Мэднесс*, то ли мисс Морт, слышно плохо и никак не разобрать. Джозеф вежливо отвечает, что звонящий ошибся номером. Тот возражает — ведь их встреча должна пройти здесь, на Лейн стрит. Тайлер снова говорит, что он ничем не может помочь. Он идет, уткнувшись взглядом в мостовую, не глядя по сторонам. Он должен дойти. Когда взгляд выхватывает знакомые качели, Тайлер чуть не плачет. Он бросается к крыльцу чуть ли не бегом. Припадочно дергаясь, стучит в дверь и трет полыхающее лицо рукой. Джош открывает почти сразу. — Я думал, ты не придешь, — смущенно говорит он, — звонил тебе, но телефон был занят, а после выключен. Джозеф хлопает глазами. Он не в силах проговорить и слова. Стоит в прихожей и трет горло, а Дан внимательно смотрит на него. — Наверное, помехи, — неуверенно предполагает он. Тайлер кивает, пусть будет такой вариант, это все, в сущности, неважно. Он протягивает Джошу мороженое, и тот бросается его обнимать: — Мне не дают, думают, что я еще сильнее заболею. Хочу мороженого ужас как. Таю неловко и холодно немного — прижатое к груди ведерко обжигает морозом. Из кухни выглядывает мать Дана: — Джошуа, почему ты стоишь босиком на холодном полу? Немедленно в постель! Тот ноет: — Мам, я устал лежать, сколько можно? — Пока не перестанешь кашлять! — категорично заявляет та. Тайлера, казалось, не замечают. Дан прикусывает губу, внимательно смотрит на друга, потом на мать. — Мам, ты не против, если Тайлер побудет у нас до завтра? Ответ матери пугает Тая почти так же сильно, как призрачные видения до того. Она снисходительно улыбается и говорит сыну: — Джошуа, Тайлер уехал в Кливленд, ты разве забыл? — Нет, мам, другой Тайлер, Тайлер Джозеф, мой новый друг, он… ну… мог бы прийти. Джозеф шокировано смотрит на Джоша и его мать, а та равнодушно скользит по нему взглядом. — Скажи что-нибудь, — шепчет Дан, и Тайлер, хрипя от волнения, произносит:  — Я Тайлер Джозеф, мэм. Та, будто не слышит, качает головой: — Джош, ты что-то путаешь. Сына Джозефов зовут Заки, Джей играет с ним. — Кто такой Джей? — Тайлер говорит еле слышно, и Джош так же тихо отвечает ему, прикладывая губы к уху: — Мой младший брат. — Мы, наверное, о разных Джозефах, мам, — он старается казаться беспечным. — Так я позову, да? — Как хочешь, дорогой. — Она исчезает в кухне. Джош трет глаза, хватает Тайлера за руку и тот шипит. — Что с тобой? — Дан напуган сильнее, чем Джозеф, и тому кажется, что Джош сейчас скажет, что зря он все это затеял и выставит его вон. Язык запинается, и Тайлер никак не может выговорить простое «упал». Главным образом потому, что он не помнит, как падал. Он почувствовал себя втиснутым в этот чертов забор, прижатым к нему, как морковь прижимают к терке. Будто с него хотели снять кожу, оставив голый скелет. Не дождавшись ответа, Джош аккуратно, едва касаясь, разворачивает его руку к себе и морщится при виде стертых, стесанных полос на ладони Тая. Он ведет его за собой, заставляет снять футболку, осторожно промывает раненую руку теплой водой и промакивает старым, до ветхости застиранным полотенцем. — Не подумай, что мы бедно живем, — шутит он, — ма держит его специально, прикладывать к моим синякам. Я, ну, дрался раньше. И он смущенно отводит глаза. Тайлер не верит, но не спорит. Он почти не дергается, пока Джош смазывает царапины йодом, уговаривая потерпеть. На ладонь Таю он клеит пластырь, и выдыхает: — Уф, все вроде. Джозеф смущен — тем, как осторожно и ласково к нему прикасались чужие пальцы, он краснеет, крутит головой по сторонам в поисках отброшенного полотенца — приложить ко лбу, и только сейчас вспоминает о мороженом, брошенном в прихожей. Дан приносит потекшие рожки и подтаявшее ведерко, бежит на кухню за ложками и второпях сочиняет какую-то историю, чтобы объяснить, зачем ему нужны сразу две. Вернувшись с добычей, он плюхается в кровать, складывает руки на груди и смеется: — Теперь ты можешь обо мне позаботиться. Он так забавно выглядит в этот момент, что Тайлер заражается его настроением и тоже начинает улыбаться. Он зачерпывает потекшее мороженое и несет ложку ко рту Дана. К его пальцам прилипает кусочек глазури и Джош, проглотив мороженое, губами снимает шоколад с руки Тайлера. Тот смотрит на Дана широко раскрытыми глазами, а Джош невинно замечает: — Ну, ты же не станешь облизывать свою руку, правда? Очень вкусно, кстати, спасибо. Тай делает вид, что все в порядке, и скармливает Джошу сначала один, а потом и второй рожок, сгрызая вафли. Вскоре пустые размокшие обертки лежат на тумбочке у кровати, лицо Джоша измазано, а футболка закапана. — Слушай, может, ты голодный? — спохватывается Дан. — Тебя покормить? — Призраки не едят, — тихо отвечает Тайлер, чудом удерживаясь на грани истерики. — Эээм… — Джош не знает, что сказать, он трогает липкими пальцами лоб Тая — может, тот тоже заболел? — ты вроде реальный, смотри, — он стряхивает с губ Тая крошки, — мои пальцы не проходят сквозь тебя. Так что ты точно реальный. — Ты еще не понял, что меня никто не видит, кроме тебя? — спокойно, слишком даже, отвечает тот. — Я думаю, если ты позвонишь ко мне домой, тебе скажут, что никакого Тайлера там нет. И не было. Или он свихнулся. Или он сбежал. Или… Джозеф вспоминает странных старух в аптеке, и последние слова он почти кричит, воя от ужаса и страха. Дан притягивает его к себе, гладит по трясущимся плечам, касается губами волос, шепчет: — Т-шш, тихо, тихо, ну, Тай, я с тобой, слышишь. Не кричи. Тот мотает головой, отчаянно цепляется за Джоша и, кажется, плачет. Дан сдвигается к стене и тащит Тая за собой, укрывает его одеялом, чтобы согреть, а того колотит от накопившегося страха и невыплаканных слез. Он заходится в истерике, и Джош ждет, не пытаясь ее остановить. Дан ведет рукой по плечу Джозефа и раздосадовано замечает: — Я пропустил кое-что, пока тебя лечил. Придется потерпеть еще немного, ладно? Интересно, где ты напоролся на такую крестовину? Или… Он хватает Тайлера за руки, разворачивает его к себе лицом и строго выговаривает: — Только не говори, что ты пытался что-то с собой сделать! Тай прерывисто вздыхает и скашивает глаза вниз, чтобы посмотреть, на что показывает Дан. Там странная татуировка, или ее подобие, то, чем наградила его игра — вытянутая буква «Х». Он криво усмехается и тянет: — Это метка, наверное. Я же говорил, что эта тварь забрала меня себе… Тебе не противно так сидеть со мной? В глазах Джоша явственно читается «Ты дебил?», но вслух он говорит другое: — Интересно, может, на мне тоже есть? — Посмотри на себя в зеркало, — вяло отвечает измотанный Тай. Джош огрызается: — У меня тут не трюмо, я не могу разглядеть в нем свою спину. — Разве только спину, — вздыхает Джозеф, и задирает футболку на спине Дана. Спина красивая. Плечи присыпаны веснушками, лопатки хочется огладить рукой, а ниже Тайлер старается не смотреть. Ему неловко. — Нет, ничего нет, — вздыхает он, — может, это неправильно, но мне даже жаль. Будь на тебе что-то, мне было бы легче. — Не понял? Джош одергивает футболку и возвращается на кровать. Джозеф отводит глаза и запинаясь, мямля, будто слюна вяжет ему язык, рассказывает о галлюцинациях, включившихся в его голове, пока он шел к Джошу. Тот слушает, почти не дыша, и сочувственно гладит его по голове, невпопад обещая, что все будет хорошо. В комнату заглядывает мать: — Джошуа, твой друг не пришел к тебе? — Я тут, мэм, — предпринимает очередную попытку Тайлер. Очередную неудачную попытку. — Нет, мам… Он придет завтра! — торопливо отвечает Дан. Мать кивает и просит его не засиживаться допоздна, а сейчас пора ужинать. — Я поем у себя, мам, хорошо? Тарелку потом принесу, честно, могу даже помыть! Миссис Дан смеется и шутливо грозит пальцем:  — Смотри же, ты обещал.

***

Ужин Джош и Тайлер честно делят на двоих. Тай пытается отказываться, но Джош грозится накормить его насильно, и тому приходится открывать рот. Джош хохочет, ему все это кажется смешным — смущение Тая, его неловкость, его боязнь прикосновений и одновременно желание этих самых прикосновений, которое рвет на куски. Джош все это видит, но не говорит. Он берет Джозефа за руку и не спрашивает, а утверждает: — Останешься? — Позвони мне домой, — вместо ответа говорит Тайлер и диктует цифры. На звонок отвечает его мать, и Джош, извинившись за поздний звонок, просит позвать Тая. Он включил громкую связь, чтобы Тайлер услышал диалог, и тот слышит, как мать отвечает: — Тайлер ушел к другу и вернется завтра. — Простите, мэм, мне срочно надо увидеть его, — притворяется взволнованным Джош. Впрочем, ему и не надо особо притворяться, он и так взволнован, — не подскажете, где живет его друг? — На Лейн стрит. Позвоните ему на мобильный. Мать прощается и кладет трубку. Дан непонимающе смотрит на Тайлера: — Что за Лейн стрит? — Очевидно, улица, где меня очень ждут, — усмехается тот. — Там стоит тот дом, помнишь, я рассказывал тебе. Мне звонили сегодня, спрашивали тоже что-то про Лейн стрит. Я сказал, что они ошиблись номером. — Ммм… Это улица, куда я тебя не отпущу, кто бы или что бы тебя не зазывало туда, — категорично заявляет Джош. — Останешься сегодня здесь. Только спать придется в кровати, ма убьет меня, если увидит, что я лежу на полу. Тайлеру все равно. В кровати так в кровати. Он не способен на что-либо реагировать, а когда Джош обнимает — приятно даже. Спокойнее, по меньшей мере. Они приканчивают мороженое, заедая им мультики. Учитывая их состояние, мультики — лучший выбор, поэтому в этот вечер у Тома и Джерри нет более внимательных зрителей, чем эти двое. Тайлер готов смотреть за приключениями кота и мышонка до утра, но он не у себя дома, и потому, когда в комнату к сыну очередной раз заглядывает миссис Дан, Джош выключает видео. Он подхватывает тарелку и идет на кухню. Тай идет за ним, разглядывая дом. Обычная гостиная, обычная кухня. Занавески, стол, чашки за дверцами буфета, урчащий холодильник в углу. Дан вытирает тарелку и сует ее в шкаф. Джош и Тайлер возвращаются в комнату и Дан спрашивает: — Тебе надо в душ, наверное? Кажется, я тебя измазал мороженым. Джозеф не отказался бы от душа, но у него с собой ничего нет, да и потом… Положим, его никто не увидит, а вот воду, льющуюся в никуда, увидят точно. — Мда, это проблема, — соглашается Джош. — Хотя нет, я просто пойду с тобой. Там есть шторка, а я посижу на корзине для белья. Чтобы тебя никто не утащил. Заметив сомнение на лице Тая, он добавляет: — Нет, домой сейчас я тебя не отпущу. Мне кажется… — он нервно сглатывает, не решаясь посмотреть тому в глаза, — ты не дойдешь. А я не могу тебя потерять.

***

После душа Тайлеру становится легче. Вода смывает нервозность и страх, а шутки Джоша, неуклюже предлагающего потереть спину и пяточки, вызывают пусть смущенный, но смех. Тот дает Тайлеру свою одежду, заставляет лечь у стены, а сам ложится рядом. У них по-прежнему два одеяла, но они не мешают держаться за руки. Сцепленные пальцы — единственная их защита против клубящегося вокруг страха, и они сжимают ладони друг друга. Джош шепчет Таю на ухо: — Ты не думал, почему все это происходит? — Что именно? Кошмары? — откликается тот. — Нет, почему тебя вижу только я. Ты… знаешь, только не переживай… Знаешь, Алекс потом звонила мне и спросила, почему я пришел на репетицию пьяным. Стоял, разговаривал сам с собой. — Может, потому, что я тебя придумал? — едко усмехается Тайлер, у которого в груди — разорванная, с лохматыми краями, дыра. Дыра, пробитая страхом, что без остатка поглотил все его существо. — Нет, — без особой, впрочем, уверенности, тянет Дан, — я же трогаю тебя. — Ну и что, это все твоя фантазия, игры разума. — устало шепчет Тай, не выпуская пальцев Джоша. Он бы обнял его всего, вопрос «реален ли он вообще» настолько пугает его, что ему срочно нужно человеческое тепло. Дан чувствует это, и обнимает его сам. — Все хорошо, слышишь? — он шепчет на ухо, касаясь кожи горячими губами, — все хорошо, мы пройдем через это, мы справимся. Ты только не бойся. Ты же не боишься, правда? Тайлер поворачивается к нему, внимательно смотрит. — Если я скажу, что не боюсь того, что произойдет, наверняка солгу. Да, Джоши, я боюсь. И в то же время я чертовски устал бояться. Я хочу пройти эту гребаную игру. И я хочу выиграть. — А ты не боишься… не боишься, что забудешь все, что пережил? — Боишься, не забуду ли я тебя? — Тайлер не хочет ходить вокруг да около. Джош кивает. — Нееет, Джоши. Ты у меня вот тут — Тайлеру нечего терять, он берет ладонь Дана и прикладывает ее к своей груди. — А отсюда не так-то легко выбраться, приятель. Гораздо сложнее, чем из игры… Под рукой Дана бьется сердце. Тайлер живой, теплый, он дышит, у него бьется сердце. И Джош утешает его как может — целует в лоб и мягко касается губами век: — Постарайся поспать. Я буду рядом. Джозеф не возражает, он вертится, чтобы дать Джошу достаточно места — это ведь, на минуточку, его кровать. Наконец, Джошу надоедает и он строго велит Тайлеру лечь на бок — тогда они точно поместятся вдвоем. Тот вспыхивает, но подчиняется. Через несколько секунд после этого Джош утыкается носом в его спину. Это непривычно, но ничего такого в этом нет. А если и есть, он подумает об этом завтра. Или в какой-нибудь из других дней, которые настанут тогда, когда это закончится.