***
На сей раз из разрушительного сна-воспоминания Джона выдернуло пищание будильника. Часы показывали восемь вечера. Ватсон тяжело поднялся и, убедившись, что в коридоре пусто, прошел в ванную и умылся холодной водой. Сегодня ему предстоит провести с ней в одном помещении целый вечер. Проблема состояла в том, что для дела ей была необходима информация, хранящаяся на флэшке у какого-то мутного, но просто до одури богатого типа — то ли нефтемагната, то ли еще кого — в общем, «толстосума, с большей частью мозгов перешедшей в жир», как выразилась Холмс, объясняя Ватсону детали (как всегда, разумеется, с невозмутимостью акулы, будто ничего и не произошло). И этот самый тип давал в своем особняке прием, на котором флэшку было принято безапелляционное решение украсть. И Джон непременно должен был при этом присутствовать, потому что «Джон, если что-то пойдет не так, а врача рядом не окажется, это будет на твоей совести, не на моей». Так что Ватсону ничего не оставалось сейчас, кроме как надеть смокинг и выйти в гостиную, где он увидел свою сожительницу — как говорится, при полном параде, наносящую последние штрихи в макияже. Как увидел, так и встал на месте. Говорят, маленькое черное платье — незаменимый предмет женского гардероба. Джон слышал это, разумеется, и не раз, но, ох, как он заблуждался, считая это просто пустыми словами! Платье на Шерлок было черное и, прямо скажем, очень, очень маленькое. Даже непозволительно, как ему на тот момент показалось — короткое до ужаса, с глубоким декольте и абсолютно неприлично большим вырезом на спине («Это вообще законно?!» — подумал в тот момент Ватсон, которому от вида Холмс перехватило дыхание). Он был абсолютно уверен, что Шерлок его смятение давно заметила и приняла к сведению, но решила об этом благоразумно промолчать. — Что? — спокойно поинтересовалась она, не отворачиваясь от зеркала. — Ты куда это в таком виде собралась? На панель? — неожиданно сам для себя кинул Джон чуть ли не с презрением. — Тебя что-то смущает? — хмыкнула женщина. — Мне нужно быть сегодня преувеличенно ослепительной — придется очаровывать этого негодяя. Возможно, и до постели дойдет, так что в самый раз. Жаль только, что у меня нету денег на ботокс и силикон — так быстрее бы клюнул, — детектив, конечно, пошутила, но Джон чуть было не сорвался, заявив, что, вообще-то, ей не нужно ни то, ни другое, потому что она, черт побери, идеальна. Конечно, вслух он этого не сказал. Холмс говорила о том, что ей придется спать с каким-то жирдяем-миллионером, настолько обыденно, будто напоминала доктору о походе в магазин (чего она, впрочем, никогда не делала). Его это искренне бесило. Ревность медленно закипала внутри него, как вулкан, готовый опять извергнуться. Вскоре за ними заехал Лестрейд, тоже участвующий в операции. По легенде Джон и Шерлок были кузенами из богатой семьи, а Грэг — их хорошим приятелем, так что, скорее всего, весь вечер им предстоит держаться втроем. За исключением моментов, когда Холмс будет очаровывать свою мишень. Но, видимо, Шерлок решила, что посвятит охмурению миллионера (и вправду обладающего нехилым брюшком) весь вечер и последующую ночь. Она сидела рядом с ним за барной стойкой, непрестанно цедя что-то алкогольное из миниатюрных бокальчиков и улыбаясь этому мерзавцу так обворожительно, что Джон, не отрывавший от нее взгляд, просто диву давался, как тот вообще еще держится. Ватсону, чтобы добиться одной такой улыбки, потребовались месяцы, а то и годы — и то одной-единственной, но такой теплой, что хватило на все последующее время. А этот толстяк сейчас получает столько и сразу, даже не осознавая, насколько ценный это дар. — Дружище, все нормально? — обеспокоенно поинтересовался Грэг, слегка трогая доктора за плечо. За барной стойкой тем временем Глисон (так была фамилия того отвратительного человека) уже откровенно лапал Холмс. Чересчур даже откровенно, и от этого у Ватсона мгновенно вскипела кровь. Потому что никто не имеет права трогать его женщину. Даже тогда, когда официально она вовсе не его и даже когда дело касается национальной безопасности. Никто. Никогда. Бросив Лестрейду краткое «Абсолютно», он быстрым шагом направился к парочке, оставив удивленного инспектора в гордом одиночестве. — Лиз, — с нотками стали в голосе обратился он к детективу, кладя свою тяжелую ладонь ей на плечо, — можно тебя на пару слов? — Можно, — добродушно отозвалась Шерлок, то ли будучи навеселе, то ли старательно это изображая. Ватсон молча схватил ее запястье и потянул в сторону жилых помещений, где каждому из них, к слову, была выделена комната. Глисон остался один, впрочем, это его вряд ли расстроило. — Джон, что ты делаешь?! — прошипела Холмс ему на ухо. — Ты срываешь операцию! Джон, пусти меня! — Заткнись, — рыкнул на нее мужчина настолько убедительно, что детектив с пораженным видом умолкла. Открыв дверь выделенных сожительнице апартаментов, Ватсон втолкнул туда Шерлок, вошел сам и запер дверь на все возможные обороты. Пару секунд он молча смотрел женщине в глаза, а затем больно схватил ее за плечи, прижал к двери и поцеловал. Детектив, казалось, абсолютно не опешила, ответив на поцелуй и обвив шею Джона руками. — Я тебя ненавижу, — прорычал Ватсон ей в губы, — абсолютно ненавижу, слышишь? Ты невыносимая, грубая, ужасная, самая жестокая женщина, которую я вообще когда-либо встречал, но ты гениальна, невероятно красива, черные платья тебе идут, и я не допущу, чтобы тебя унижали какие-то падшие ниже плинтуса скоты с жиром вместо мозгов, потому что я тебя люблю, и никто не имеет ни малейшего права прикасаться к тебе, кроме меня. — Я… — детектив пробормотала что-то невнятное, но потом, видимо, передумала и сказала вполне отчетливо, хотя и вряд ли полностью отдавая себе в этом отчет: — Я тоже тебя люблю. Джон резко распахнул глаза и отстранился. — Что… что ты сказала? — Ничего. — Нет, ты определенно… Шерлок, черт тебя подери, повтори, что ты только что сказала! — Джон, если ты сейчас же не замолчишь и не снимешь с меня это чертово платье, я тебе больше ни слова не скажу. — Блефуешь. — Уверен? Джон покачал головой, издав слабый смешок, и толкнул женщину на кровать.***
На часах было около двух ночи. В номере было тихо. Джон и Шерлок лежали в постели, каждый думая о своем. Голова врача покоилась у Холмс на животе, и он замер, затаив дыхание и прислушиваясь к тому, как мерно бьется сердце чуть выше. — У тебя пульс понижен. — Я устала. — Я настолько утомил тебя? — Закрой рот, а? Не смешно. — А по мне — так очень, — Джон приподнялся на локтях, перевернулся и с улыбкой поцеловал Шерлок в побородок. — Я скучал по тебе. — Ты сам меня динамил целый месяц. — Знаю. Прости, я очень виноват… и никогда не смогу выпросить у тебя прощение, наверное. — Ну почему же сразу никогда, — отозвалась детектив после недолгой паузы. — Еще две-три таких ночи — я сама тебя прощу. Оба рассмеялись. Джон опять вздохнул и вернулся в свое исходное положение. — Шерлок, — внезапно начал он, будто сомневаясь. — Шерлок… мне не послышалось, ведь так? То, что ты сказала. Я прав? — Ответь себе сам на свой вопрос. — Мне нужно, чтобы ответила ты. — Я не хочу об этом говорить. — Почему это? — Ватсон нахмурился и сел, вглядываясь в ее лицо, не выражающее ровным счетом ничего. — Потому что. Не хочу. Мне тяжело даются такие разговоры, Джон. — Но ведь… — он на секунду растерялся, формулируя мысль, — но ведь нужно же, хоть иногда! — Зачем? — флегматично отозвалась Холмс. — Да затем, что чувствую себя неполноценным! Я не гений, Шер, прими это, мне нужны слова, в первую очередь слова, чтобы о чем-то догадаться! Я не могу просто верить в то, что ты любишь меня, понимаешь, не могу! Холмс выпрямилась. Ее лицо приняло какое-то несчастное выражение. — Слова? — тихо проговорила она. — Что же, будь по-твоему. Я люблю тебя, Джон Ватсон — но это ты и сам прекрасно знаешь, да вот только тяжело в моей профессии любить, потому что любовь — это эмоция, а эмоции губят, подавляют разум и тем самым мешают. Я всю свою чертову жизнь, — ее голос задрожал, — всю, всю жизнь пытаюсь быть сильной. Я на своей шкуре испытала потерю любимых мне людей, меня предавали, мне изменяли, меня бросали гнить на произвол судьбы, и каждый раз я сносила это с достоинством, мать твою, а ты — ты, Джон Ватсон, ты, который только что так искренне заявил мне, что ненавидишь всей душой, — ты отправляешь к чертям собачьим все мои старания, потому что — я говорю это в первый и в последний раз! — ты делаешь меня слабой. Всегда, каждый чертов раз. И мне не все равно, что ты скажешь, что ты думаешь о том или ином моем поступке, да мне, черт возьми, даже рубашку в магазине тяжело купить, потому что я всегда стараюсь предположить, одобрил бы ты. И ты даже не представляешь, насколько это мерзко — ощущать себя зависимой от чего-то более серьезного, чем кокаин или сигареты, зависимой от человека, который отказывается, в упор отказывается меня принимать такой, какая я есть. Ты постоянно требуешь от меня изменений, на которые я не способна, и поступков, которые я не в силах совершить, и это ранит, Джон, ты даже не представляешь, насколько это ранит. А соль, — она уже даже слез не сдерживала, — соль, мой дорогой Джон Ватсон, в том, что я влюбилась в тебя, как школьница на выпускном, и это меня безумно раздражает. Ты доволен? Некоторое время была такая тишина, что Ватсон мог слышать тиканье собственных наручных часов, впопыхах брошенных на пол. Мужчина и женщина молча смотрели друг другу в глаза, попросту не зная, что еще сказать. — Доволен, — наконец тихо произнес Джон. — И это все? — Нет. Я люблю тебя. — Я знаю. — И давно? — Давно. — А я вот только что узнал, что моя девушка меня любит. Представляешь? — Я тебе не девушка! — Вот и ты за этот вечер узнала что-то новое. Прелестно, ты так не считаешь? — Тебе что, серьезно смешно? — Смешно? Нет. Я просто счастлив. — Надеюсь, это заразно. — Я тоже, но врачам-эпидемиологам лучше такого не говорить. Они опять рассмеялись. И вправду, заразно. Этой ночью Джону Ватсону ничего не снилось. Все, что занимало его мысли, было тут, рядом, и вторгаться в его сны не было никакой нужды.***
Проснулись оба от назойливого треска мобильного телефона. Ватсон сдавленно зарычал. — Фиг с ним, — послышался приглушенный подушкой голос Шерлок. — Знаешь, кто это? — Угу. — Важно? — Угу. — Но не для нас? — Угу. — Лестрейд? — Угу. — Надо взять. — Угу. — Так бери. — Ой, да ну. Тем не менее, детектив все-таки потянулась к мобильнику и приняла вызов, при этом морщась от солнечных лучей и откидывая спутавшиеся волосы. В этот момент она показалась Джону какой-то преувеличенно домашней. — Холмс, — абсолютно невозмутимо сказала Шерлок в трубку. — Лестрейд? — Я, — ответил ей голос Грэга. — Вы где оба? Пытался найти Джона — не смог, он, судя по всему, у себя даже не был, у тебя заперто. Вы оба там? — Да-да, он со мной… А что такое, собственно? — В этот момент еще не до конца проснувшийся Ватсон предпринял попытку поцеловать ей руку, но был беззлобно щелкнут по носу и отстранен от беды подальше. — Да мы тут как бы работу работаем, представь себе. Где флэшка? — У меня, у меня, — Шерлок пожала плечами на ошарашенный взгляд доктора. Тот аж дар речи потерял — это еще что за новости! То есть, дело она сделала, но проститься с этим типом не возжелала? Что за приколы? — Я, как ты выразился, работу поработала и со спокойной душой спать пошла. Между прочим, право имею. — Молодец, что я могу тебе сказать. Надо было мне СМС послать хотя бы, как ты любишь. А Джон где пропадал? Вы ж вроде вместе ушли к комнатам. Уж то в одной уместились? — Грэг, очевидно, шутил, но Холмс ответила вполне серьезно: — Даже если и так — тебя это абсолютно не касается. — В смысле? Холмс, ты ведь шутишь, правда? — Разумеется. Вчера Джон отвел меня в комнату и оставил там, ошибочно посчитав, что я перебрала спиртного, и пошел к себе. Что там дальше было, мне абсолютно не интересно, но с утра я просто ему позвонила и позвала к себе, чтобы обсудить детали дела. — Так что, вы у тебя? — Именно. — А со мной детали дела можно обсудить? — На Бейкер-стрит. Через три часа. — Но за… Холмс поморщилась и бросила трубку. — Шерлок, ты мне не хочешь ничего объяснить? — мрачно поинтересовался Ватсон, скрестив руки на груди. — Абсолютно, — со спокойствием удава отозвалась женщина, поднимаясь с кровати и собирая с пола раскиданные шмотки. — А по поводу того, что ты позволила озабоченному миллионеру себя лапать? — Месяц, Джон. — Что? — аж растерялся доктор. — Джон, месяц. — Понял. Молчу. Ватсон усмехнулся, потирая глаза. Видимо, этот месяц ему еще как аукнется.