На Бейкер-стрит не спят

Шерлок вообще, честно говоря, отучилась уже ночевать в одиночестве. В смысле, даже не одна в комнате, а одна в квартире. Джон всегда ошивался где-то поблизости, и это по какой-то неведомой детективу причине создавало атмосферу полной защищенности. Сейчас Джон уехал. Уехал надолго и — черт возьми, почему же так не вовремя. Почему, черт возьми, именно тогда ему понадобилось уехать черт-те куда, когда он так нужен и когда ей, Шерлок, настолько необходима поддержка. Именно тогда, когда Шерлок уже неделю не выходит из квартиры. Именно тогда, когда Лестрейд звонит ей через день, чтобы справиться о самочувствии, с трудом подавляя в голосе чувство вины. Когда миссис Хадсон не знает, куда себя от беспокойства деть. Именно тогда, когда Шерлок ночами приходит в его, Джона, старую спальню, садится на кровать и тупо пялится в окно. Часто до утра. Потому что его не хватает. Потому что если бы он никуда не уехал, ничего бы, может быть, и не произошло бы, и Холмс не шипела бы от боли во всем теле при каждом движении и не задумывалась бы о том, что лучше бы родилась мужчиной, потому что так было бы намного проще и потому что женщин намного легче, в принципе, использовать. В разных целях. В одну из таких ночей Шерлок, наконец, психует и в кои-то веки набирает чертов номер. — Шерлок, три часа утра, — после протяжных гудков откликается сонный голос Джона Ватсона. — Я знаю, — абсолютно спокойно отвечает женщина, стараясь держаться как можно естественней. — То, что я сплю, ты, вероятно, тоже знаешь. — Просто хотела спросить, как дела. Так же девушки обычно делают? — Да, но не в три же часа ночи! Шерлок, ты там в порядке? — начинает настораживаться врач и абсолютно не беспочвенно. — Я первая спросила. — Но я вообще-то спал. — Уже-то не спишь. Какая теперь разница? Шерлок откидывается на спину и сгибает ноги в коленях, принимая горизонтальное положение. Так все тело почему-то не так ноет, она сама точно не знает, почему. Джон по ту сторону провода хмурится. Она вроде бы и похожа на себя, а вроде бы и нет. — Я в порядке. — У вас там дожди. Ты точно не простыл? — Ты у нас гений. Услышь. — Помехи. — Не простыл. Я врач, Шерлок, я знаю, что делать, чтобы ничего не подхватить. — Знаю. Просто уточняю. Чего еще нового? — Шерлок, с каких пор тебе интересны мои дела? — Сейчас — интересны. Рассказывай все. В мелочах. Джон, наверное, каким-то шестым-седьмым-десятым чувством догадывается, что сейчас лучше ее просьбу выполнить, и неуверенно начинает ей рассказывать все — про погоду, про гостиничный номер, про людей, про то, как ужасно кормят тут в столовой; он сам толком не знает, зачем это все говорит, и уж тем более не знает, зачем Холмс все это добровольно слушает. А Шерлок лежит, прикрыв глаза, и укоряет себя за то, что ведет себя, как малолетняя дурочка, и за то, что ничего с собой не может поделать. Наконец Джон замолкает. — Эй? Ты там? — Да, я слушаю тебя. — Все точно хорошо? — Конечно. У меня всегда все хорошо. — Врешь. — И вправду, бессовестно. Джон вздыхает опять и молчит, ожидая объяснений. Он чувствует, как внутри поднимается неясная тревога. Женщина кусает губы и думает, что, на самом-то деле, наверное, Джону и не надо все это знать. Занервничает еще, приедет на неделю раньше. — Знаешь, ничего страшного. Так, мелочи. — Шерлок, ты под чем-то? — Ты взял с меня обещание, забыл? — Ага, как и забыл, когда ты в последний раз выполняла свои обещания. Куришь? — Стараюсь держаться. — Закури, Бога ради, если дело в этом. — Не в этом. Я сказала: ничего страшного. Спокойной ночи. Она не успевает услышать, как он чуть не кричит ее имя в трубку, но точно знает, что сейчас будет. Шерлок в мелочах может себе представить, как Джон отведет мобильник от лица, нервно усмехнется, зачем-то глядя на экран, и со всей силы кинет гаджет на кровать — чтоб не сломать, но выпустить пар; «Ненавижу эту женщину», — скажет Джон затем, прежде чем покачать головой и лечь спать, чтобы наутро выглядеть хоть более-менее отоспавшимся. Шерлок и сама отбрасывает мобильник на соседнюю подушку и нервно смеется. Последние дни вымотали ее, и она бы не то что дело не раскрыла сейчас — она бы толком о незнакомце ничего не узнала, но действия Джона все еще может угадать безошибочно. Дурочка влюбленная.

***

— Привет, Майкрофт. Фигура в дверном проеме застыла. Шерлок села в постели, о чем тут же пожалела, но все же усмехнулась вошедшему братцу. — Привет, Шерлок. — Голос старшего Холмса звучал приглушенно и устало. Женщина не могла точно определить, но ясно видела, что он примчал сюда на всех парах и издалека. — Как ты? — Ты сам знаешь, как я. — Знаю. Но все еще не могу в это поверить. Майкрофт включил свет, прикрыл дверь и прошел внутрь комнаты. Шерлок смогла увидеть, как он изменился за те полгода, которые она его не видела — под глазами легли темные тени, сам он похудел и еле заметно ссутулился, во взгляде — та же усталость, что и в голосе. Впрочем, Холмс-младшая сейчас выглядела стократ хуже. — Ты не выходишь на улицу, Шерлок. — Не выхожу. — Ты хотя бы ешь? — Иногда. — Шерлок, так нельзя. — Я всегда так делаю. — Сейчас — не всегда, — поморщился Майкрофт, расхаживая из стороны в сторону в своей обычной манере. — Я просто не понимаю, как можно так наплевательски к себе относиться. Да и, честно говоря, вообще плохо понимаю, как ты могла так расклеиться из-за такого пустяка! Шерлок, да у скольких мужчин ты побывала в постели? У десятка? Сотни? Ты переживаешь, будто тебя девственности в подворотне лишили! А Джон Ватсон, кстати, проворачивает с тобой подобные «штуки» через день, если не чаще! Детектив не находит в себе сил даже для полноценного ответа на его выговор. Только лишь немного приподнимает рукав свитера крупной вязки, обнажая кольцо шрама, и тихо говорит: — Таких — не проворачивает. Во взгляде Майкрофта появляется искреннее сострадание, которое, впрочем, он не собирается показывать. — А он был бы не против, между прочим, если исходить из его психотипа. Но он же слишком тебя любит, чтобы причинить тебе боль, — добавляет он с иронией, искривляя рот в ухмылке. То, что наступил на больную мозоль, он понимает лишь мгновением позже. Холмс-младшая смотрит на брата исподлобья и думает про себя, что порой просто его не понимает — с начала их с Джоном отношений особенно. — Да, любит. Но ты этого, видимо, не поймешь никогда, правда ведь, мистер «Я бросил любовь всей жизни ради того, чтобы стать политиком, но все еще шпионю за ее домом и не даю и шагу ступить без присмотра»? — Сестричка, ты забываешься. — Это ты забываешься, Майкрофт. Если ты пришел выговаривать меня — можешь уже сейчас убираться вон. И Холмс-старший не находится для ответа. Брат с сестрой на пару секунд замирают — абсолютно одинаково, что и неудивительно; они, конечно же, оба прекрасно понимают, что так дальше продолжаться просто не может. Потому что они не виделись полгода, потому что оба чертовски устали и, наконец, потому, что им обоим, на самом-то деле, друг без друга очень хреново, правда, они никогда и ни за что этого не покажут. Разве что сейчас. Шерлок поднимается с кровати, подходит к брату и обнимает его очень крепко, при этом еле сдержавшись, чтобы не закряхтеть от боли. Майкрофт обнимает ее в ответ. — Расклеилась ты, сестренка, — говорит он ей на ухо, но намного мягче, чем раньше. — Ничего, склеюсь. — Не склеишься. Джон Ватсон тебя склеит. — Шерлок рвано вздыхает и еле заметно кивает. — Когда он возвращается? — Через неделю. — Вернется раньше. — Не вернется. Только попробуй хоть как-то ему намекнуть — я тебе голову откручу. — Да брось, убить меня уже полгода как неактуально. Женщина смеется — не столько над собственной же шуткой, сколько над уместностью ее употребления. — Ты прилетел сюда, вижу, на всех парах. Зачем? Майкрофт выпускает сестру и объятий — все-таки, такая форма братской любви ни одному из них не привычна — и жестом зовет ее пройти в гостиную. Первым, что замечает Холмс-младшая, является стоящая на столе бутылка баснословно дорогого виски. — Издеваешься? — Тебе нужны не утешения, а собутыльник. И бутылка заодно. Сестрица, я знаю тебя, как облупленную — в тяжелых ситуациях ты предпочитаешь прятаться за куревом и наркотой, но ты дала обещание своему докторишке… Джону, — исправляется он, видя ее тяжелый взгляд, — так что будем довольствоваться менее… радикальными методами расслабления. Шерлок хмыкает, но разворачивается и достает рюмки из шкафа. Майкрофт тем временем неторопливо отодвигает стул и садится. — Костюм помять не боишься? — Красоваться мне теперь не перед кем. — Повисает пауза. Женщина садится напротив брата и наливает из предварительно откупоренной бутылки. Майкрофт мнется, чем повергает ее в ступор, но все же говорит первым: — Помнишь, как в седьмом классе какой-то мальчишка назвал тебя шлюхой? — Как не помнить, — усмехнулась детектив, смотря куда-то сквозь собеседника. — Билл Пауэлс. Редкостная была мерзота. — Ты накинулась на него с кулаками, а домой пришла в синяках и заплаканная. Целый вечер сидела в комнате. — О, я тогда была безутешна, — прыснула женщина. Да уж, теперь те детские горести кажутся ей просто сущими пустяками. — Помнишь, что было дальше? — Конечно. На следующий день вы с дружками подкараулили его в школьном туалете и исколотили чуть ли не до полусмерти. — Правильно. И никому не сказали, чтобы тебя не дразнили и не сделали изгоем. Будто тебе уже имевшихся издевок не хватало, — хмыкнул Майкрофт. — Только вот я до сих пор не могу понять, зачем вы это сделали. — Ну как же, Шерлок. Не ты ли у нас готова ловить пули за своего принца на белом коне? — Будь добр, объясни популярнее. — Как скажешь, — «мистер Британское правительство» откинулся на спинку стула. — Я сделал это, потому что ты моя сестра, и, пока я жив, никто не имеет права тебя обижать. — Как-то по-детски звучит. — Зато правдиво. Шерлок заправила одну из многих выбившихся прядей за ухо и налила себе еще рюмку виски. Внезапно она поняла, что если не сейчас задать тот вопрос, которым она мучается уже давно — то никогда. — Есть ведь еще человек, который знает, что ты не умер, — наконец прервала она повисшую в квартире звенящую тишину. — Конечно. С полсотни людей персонала, коллеги… — Нет. Из гражданских. Ты ведь связался с ней, так? Ты не мог этого не сделать, мы оба это прекрасно знаем, Майкрофт. Холмс-старший на несколько секунд засомневался, но затем утвердительно кивнул. — Это было рискованно, — замечает его сестра, то ли одобрительно, то ли снисходительно (впрочем, еле-еле заметно) улыбаясь. — Влюбляться вообще рискованная штука. Тебе ли не знать. — Знаю. Она в порядке? — В полном. Танцует. Занимает места. Ни в чем не нуждается. — Кроме любви. — Да, кроме этого, — нехотя признается мужчина. — Но она, как и ты, понимает, что я ей дать этого не могу. — Ошибаешься. Единственное, что мы обе понимаем — это то, что ты круглый идиот и чертов карьерист, но она тебе этого не скажет, потому что не умеет делать больно людям, в отличие от тебя, меня и прочих. Это ты в ней и любишь. Это я и любила… Люблю. В Джоне Ватсоне. — Огонек по Фрейду, сестра. Никак не можешь забыть? — Майкрофт щурится, но тут же понимает, что опять задел оголенный нерв. Взгляд Шерлок мгновенно тяжелеет. — Майкрофт. — Прости меня. — Майкрофт, мы договаривались. — Я уже попросил прощения. — … договаривались не упоминать. — Договаривались, я помню. — Ты поклялся. — Поклялся. Прости, я не хотел тебя задеть. — Ты сволочь, Майкрофт. — Я знаю. Шерлок, ты чего? Шерлок, не смей плакать, ты знаешь, что я не выношу, когда ты плачешь… Шерлок! Женщина опустила голову и закрыла лицо руками. У Холмса-старшего внутри все сжалось. Как-то слишком много дерьма для нее одной в последнее время. Прямо чересчур. — Я не плачу. Я просто задолбалась. — Все задолбались. Скоро будет светлая полоса. — Что за романтический бред я слышу из твоих уст? Что они там с тобой на том свете сделали? — Поверь мне, Доминикана — еще не тот свет. — А жаль. Говорят, в аду таких, как мы с тобой, перевоспитывают. — В таком случае, ты должна быть рада, что мы с тобой остались такими же, как были. — Холмс-старший поднялся. — Пора. — Уже? — скептически приподняла бровь его сестра. — Уже. Скоро свидимся — Холмсы имеют привычку воскресать. Оба опять грустно рассмеялись. Как бы много гадостей не было сказано в этот вечер, они все равно были по-настоящему счастливы друг друга видеть. Уже в дверях квартиры Майкрофт обернулся и кинул рассеянно: — На всякий случай прошу, чтобы эта встреча осталась между нами, — он задумался на долю секунды, а затем прибавил: — ну, и Джоном Ватсоном, возможно. — С чего такая честь? — ухмыльнулась женщина. — Ты доверяешь ему себя саму. Это делает его исключением. — Ой, катись уже, тоже мне, знаток психологии отношений.

***

— Кого принесло… — проворчала Холмс, с трудом разлепляя веки. Выползать из постели не хотелось, но заливающийся соловьем дверной звонок заставил все же расстаться с теплом родной кровати. Наконец встав и открывши дверь, она обнаружила на пороге огромного плюшевого медведя. Двухметрового, мать его, медведя с длинной белой шерстью, красным бантом на шее и огромными глазищами. У его левой лапы стояла бутылка вина (как потом выяснилось — баснословно дорогого, как и вчерашний виски), к горлышку которой была привязана записка с печатным текстом следующего содержания: «Временная замена твоему рыцарю на белом коне. В холодильнике продукты, в шкафчике в ванной еще один сувенирчик. Не спейся. МХ P.S. Не имею ни малейшего представления, как ты втащишь его в квартиру, но не смог устоять перед искушением привести тебя в замешательство». Шерлок не успела даже удивиться, когда у нее зазвонил мобильный телефон. — Лестрейд? — Шерлок, извини, что так рано, но ты должна услышать это первой! — протараторил Грэг. Его голос заглушали еще чьи-то крики и звуки сирен. — Джеймс Хиггс убит! Детектив, сказать по правде, чуть не выронила трубку. — Как убит? Кем? — Неизвестно! — казалось, инспектор ликовал. — Поступил приказ сверху не расследовать это дело! Не будь Майкрофт мертв, подумал бы, что за тебя мстят! Ну, и говори после этого, что кармы не существует! Покусился на Шерлок Холмс — тебе воздастся! — Воздастся, — севшим голосом повторила женщина. — Шерлок, ты что, расстроена? — Нет, вовсе нет. Послушай, Джаред… — Грэг. — Разумеется, Грэг. Не мог бы ты помочь мне втащить двухметрового медведя в квартиру? Видимо, своим вопросом она поставила Лестрейда в тупик — немудрено. — Да, конечно… но откуда… — Спасибо. Через два часа удобно? — Да, но откуда на Бейкер-стрит двухметровый… Холмс повесила трубку раньше, чем он успел поговорить. На экране отобразилась одна новая СМС. «Билл Пауэлс. Джеймс Хиггс. Не заставляй меня пополнять список, сестра. МХ» С опозданием пришла еще одна: «Хотя я могу. МХ» И еще: «С удовольствием даже. МХ» А в ванной в шкафчике Шерлок обнаружила духи. Такие же брат подарил ей на ее пятнадцатый день рождения. Как оказалось позже, на тот флакончик он два месяца откладывал все свои деньги, полученные на подработке. И — черт возьми, да, Шерлок Холмс опять расплакалась.

***

На сей раз Джон был абсолютно уверен, что в аэропорту его не встретят, и совершенно по этому поводу не злился. — Может, я все-таки приеду в Хитроу? — Шерлок, сиди дома, ливень. Я не маленький, дотащу. Честное слово, не переживай. Джону, по правде сказать, просто безумно хотелось ее видеть. Его не было дома чуть меньше месяца, и за это время он слышал лишь ее голос, и то — до того странного ночного звонка они не разговаривали вообще, а потом — пару раз в неделю он сам звонил ей, чтобы опять зачем-то рассказать, как идут дела. По своей воле он никогда бы не стал так подробно пересказывать все произошедшее с ним за день, но каждый раз Холмс настаивала, и приходилось подчиняться. И ее поведение, по правде сказать, немного пугало. И сейчас Джон Ватсон мялся под дверью своей квартиры, не решаясь ее отпереть. Потому что сейчас он наконец сможет ее увидеть — живую, свою, настоящую, любимую женщину, в конце концов, с которой точно что-то не так, и он даже предположить боится, что. Он уже достает ключи, когда дверь перед его носом распахивается сама. Из проема прямо ему в глаза смотрит Шерлок Холмс собственной персоной. Джон, может, и отметил бы про себя, что выглядит она жутко, что не помнит у нее в гардеробе этого странного свитера с длинными рукавами и высоким воротом, и что выражение лица у нее какое-то странное, и что глаза, кажется, на мокром месте, только когда ты месяц не виделся с любимой женщиной, первым делом ты поцелуешь ее так крепко, как только вообще возможно. А уж тогда тебе и дела нет ни до свитеров, ни до растрепанных волос с красными глазами в придачу. Шерлок отвечает на поцелуй рвано, все так же стоя в проходе и хватаясь за плечи Джона своими тонкими пальцами. Доктор даже не успевает осознать, что вот она, рядом, целая и невредимая, а его душой уже овладевает тревога. Не похоже это на Шерлок, хоть убейте, не похоже — обычно она целует не спеша, спокойно, и он почти уверен, что таким образом каждый раз пытается подразнить его, привыкшего к совсем другому. Сейчас же она как будто беспокоится, и это выбивает из колеи не меньше, чем осознание того, что все-таки свитер на ней какой-то незнакомый. На два размера больше будто бы. — Джон? — наконец отстраняется женщина. — Джон, что? Внезапная догадка вспыхнула в голове, и доктор даже на секунду начал злиться — но потом понял: даже будь у нее другой мужчина — она бы так не палилась. По крайней мере, Ватсон на это понадеялся. — Ничего. Пройдем в дом. Женщина кивает, и они вместе втаскивают в квартиру сумки. Джон пытается не замечать скованности в движениях детектива, но ему это не удается. — Шерлок? — Да? — Все в порядке? Шерлок шумно выдыхает и прикрывает глаза, замерев на месте. — Конечно. — А те неприятности, которые у тебя были, когда ты мне позвонила? — Все нормально. Джон, конечно, не поверил. Но что толку от расспросов, когда твой собеседник — Шерлок Холмс? Она не выдаст ничего, пока сама того не захочет. Так что мужчина рассеянно кивнул, усмехнулся и снова прижал ее к себе. — Что за запах? — внезапно спросил он. — В смысле? Ты про духи? — Ватсон отстранился и кивнул. — Новые. — Ты, сколько я тебя знаю, не меняла духи. — Тебе не нравится? — Нет, наоборот! — искренне возразил врач. — Просто очень непривычно. Но они тебе очень подходят. С чего такие перемены? Холмс пожала плечами: — Да так как-то. Подарили духи, я и решила попользоваться. — Подарили? — Старший брат, — пояснила детектив и лишь в следующую секунду поняла, что ляпнула это не к месту. — Но Майкрофт мертв, — со спокойствием удава отозвался Джон. — Не мертв, — вновь пожала плечами Шерлок. — Мы, Холмсы, такие непостоянные! Сказать, что Джон не оценил шутки — не сказать ничего.

***

В общем, разобрались они с Майкрофтом с горем пополам, да сели обедать. У Ватсона как гора с плеч свалилась — так вот она, причина ее странного поведения! Конечно, если твой брат сначала умирает, а потом воскресает, тебе будет несладко! Увидеть некоторые логические нестыковки в своих умозаключениях он, увы, не захотел. Они ели, шутили, смеялись, — правда, Шерлок все еще немного скованна, и ничего не предвещало беды, пока не раздался звонок в дверь. — Я открою, — ту же среагировал Джон, поднялся и направился к входной двери, попутно еле заметно тронув Шерлок за руку. На пороге стоял Грэг Лестрейд. — О… Привет, Джон! Ты уже вернулся? — говорит он как-то стушеванно. — Да. Что-то не так? — Нет, все так, что может быть не так? Я просто зашел к Шерлок… спросить, как дела. Джон нахмурился: — В смысле? Чего ты мне недоговариваешь? — Да ничего я тебе не недоговариваю. Если у вас все в порядке, то я пошел. Когда Джон вернулся в дом, его встретила Шерлок с фразой: — Я не сплю с Лестрейдом, успокойся. — Да я и не… — Знаю я, как ты «не». Странный визит, «ты уже вернулся», расплывчатый ответ и вздувшаяся вена у тебя на лбу. — Черт. Так зачем он заходил? — Справиться о делах, он же сказал. Случилась неприятная история на одном из последних дел, вот он и беспокоится. — Какая еще история? — Как-нибудь позже расскажу. Нет настроения. — Как… скажешь. Следующим посетителем была Молли, вошедшая уже сама, без звонка. — О, Джон… привет… Я… просто… Шерлок дала мне ключи… — Ты дала Молли свои ключи? — Молли — моя подруга, почему нет? И не свои, а дубликат. Ты что-то хотела? — Да так, спросить, как дела. Я… мимо проходила. — Все отлично. Не сядешь попить чаю? — Да нет, убегаю. Спасибо за предложение, Шерлок. Когда она ушла, Джон устремил на женщину вопросительный взгляд. Происходящее пугало его все больше, но он держался изо всех сил. — То же самое. — Да что ж за история такая интересная? Поведай мне, я тоже хочу быть в курсе! — Джон, потом. — Шерлок! — По-том.

***

Больше никто не приходил, зато «справиться о делах» успела позвонить половина полицейского участка. Джон понял, что не на шутку напуган и встревожен. Что такого могло произойти с детективом, чтобы все так за нее переживали? И почему об этом не надо знать ему самому? В конце концов, когда Шерлок отправилась в ванную, он решил прибегнуть к крайним мерам. — Миссис Хадсон? — обратился он к домовладелице, читавшей книгу в уютном кресле. — Да, дорогой? — Что произошло, пока меня не было? Марта на секунду будто даже растерялась, а затем приняла обычный вид: — Ничего особенного. — Миссис Хадсон, не надо. Я солдат, я умею выпытывать информацию. — Молодой человек, как вы смеете мне угрожать? Джон понял, что выбрал неверный подход, и решил изменить тактику: — Миссис Хадсон, прошу. Старушка опустила взгляд и отложила книгу. Она сразу стала какой-то очень грустной. — Ну хорошо, дорогой, садись. Только не говори ей, что я сказала, хорошо? — Могила.

***

Шерлок вообще-то не любит, когда он застает ее в ванной, но Джону на это было как-то плевать. Военврач некоторое время мялся у двери, не решаясь повернуть ручку. Он искренне боялся заходить внутрь. Искренне боялся увидеть, наконец, последствия той «неприятной истории». Черт! «Неприятная история»! Так вот как это называется! Да он готов ради того, чтобы ее никто не трогал, гореть в Аду синим пламенем, а она даже не сочла нужным ему рассказать о произошедшем. Еще и окружающих подговорила! Сволочь. Просто чертова сволочь. Чертова невыносимая сволочь, которая сейчас безумно нуждается в его поддержке. Джон прекрасно это понимает и все-таки поворачивает ручку. Шерлок стоит, опершись руками на раковину и невидящим взглядом уставившись в запотевшее зеркало. На ней — все тот же свитер и потертые джинсы, волосы у нее влажные, но уже собраны в хвост. — Миссис Хадсон, — утвердительно произносит она, и ее голос звучит сиплым и приглушенным. Джон проходит внутрь ванной и закрывает дверь. Затем подходит к женщине почти вплотную и кладет свои руки поверх ее ладоней. — Да, — выдыхает он почти неслышно. Вся злость разом пропадает — он не видит ее глаз, но слышит ее голос, смотрит на ее сжатые губы, ощущает, как она напрягается от его прикосновений. — Ты должна была рассказать мне сразу. Еще тогда, по телефону. — Ты бы запереживал. — Сейчас я переживаю вдвойне. И я зол на тебя. Безумно зол. — Прости. Только не уходи. Джон даже не знает, что на это сказать. Неужели она и вправду считает, что он способен сейчас уйти? — Никогда. Ни за что, — раздельно произносит он. Женщина разворачивается к Джону и оказывается почти зажата между ним и раковиной. Ватсон смотрит в ее глаза и не видит в них ничего, кроме отчаяния — будто из его любимой женщины выкачали все: всю любовь, всю пережитую радость, все, за исключением этого безграничного, горького отчаяния, которое доктор на секунду ощущает на себе. Шерлок сжимает в ладонях края рукавов, стараясь скрыть то, что уже и так очевидно. Джон на это смотреть больше не в силах. — Ты позволишь мне… тебя осмотреть? — тихо спрашивает он, глядя в пол. — Как врач. Не как мужчина, клянусь. — Да как угодно, — почти шепчет детектив. Они вдвоем стягивают с нее свитер — медленно, сантиметр за сантиметров обнажая покрытую шрамами кожу. Взгляду доктора открываются все саднящие царапины, все кровоподтеки, синяки и ссадины, которые никак не хотели заживать. Запястья опоясывали два особо ярких кровоподтека — вероятно, следы от наручников (Джон даже представлять боялся). Увечья уходили под джинсы и бюстгальтер. — Господи, Шерлок… — Не надо ничего говорить об этом. — Да нет же… тебе… дали что-нибудь? Мазь? — Да. — Ты пользовалась? — Нет. — Поч… впрочем, неважно. Ты не против, если я обработаю? — Я никогда не против. — Удивительно. — Что именно? — Обычно женщины не терпят, когда к ним прикасаются, после… такого. — Но это же ты. Почему я должна быть против того, чтобы ты ко мне прикасался? — Потому что я… мужчина? — Мужчин на свете много, — безжизненно усмехнулась Шерлок. — Изнасиловал меня лишь один из миллиардов. Джон вздрагивает от одного этого слова. Да, конечно, произнести вслух — значит признать проблему, но… Не сейчас. До поздней ночи они лежали на кровати. Джон прижимал женщину к себе, гладил ее по голове и шептал на ухо что-то успокаивающее, говорил, как сильно любит и что больше не даст ее в обиду никому и никогда. Впервые в жизни Шерлок таким соплям не сопротивляется, лишь молчит, дышит прерывисто и старается быть к нему настолько близко, насколько возможно.

***

Шло время. Раны затягивались, обиды забывались, и вскоре Шерлок стала такой же, как и до всего произошедшего — она расследовала дела, язвила и умничала, все так же не целовала первой и закатывала глаза, когда кто-то спрашивал, все ли у нее в порядке. Джону для счастья большего не было надо — только бы лишь она выходила на улицу, а не сидела в четырех стенах, как неизлечимо больная, и не просыпалась ночью, чтобы проверить, рядом ли он. На работу он вышел не сразу — забота о Шерлок была превыше всего: именно ему она рассказывала обо всех своих переживаниях, когда это было необходимо, именно он вытащил ее таки на улицу, и, конечно же, только он спас ее ото всех сомнительных соблазнов в ее положении. Все налаживалось. Время лечило. В один прекрасный день Джон сидел у себя в кабинете, ожидая пациента, и ему на телефон пришла СМС. «Умоляю. Немедленно. Бейкер-стрит. ШХ» «Шерлок? Я работаю» «Джон, прошу. ШХ» «Все в порядке?» «Нет. Пожалуйста, Джон. Бейкер-стрит. ШХ» Джон понимает — нельзя терять ни секунды, что бы там ни происходило на этой чертовой Бейкер-стрит. Он бросает все, срывается с места и ловит такси. А когда входит в квартиру, никого там не застает. — Шерлок? — кричит он в пустоту. И спустя пять секунд слышит еле различимый шепот: — Здесь… В ванной. Сломя голову бежит на источник звука и видит самое худшее, что вообще себе когда-нибудь мог представить. Шерлок сидит на полу, спиной опершись на тумбочку. Взгляд пустой и невидящий, волосы растрепаны, а руки… руки в крови. Черт возьми, ее руки полностью в крови, хлещущей из порезов на внешней стороне предплечья. Она же — на полу, на ее одежде, на экране телефона, лежащего справа от женщины, кажется, абсолютно везде. Джон застывает в ужасе. — Шерлок, что… что… что ты наделала? Зачем? — Я… я не знаю… не знаю, не знаю, не знаю, прости меня, Джон, пожалуйста… Доктор будто из оцепенения выходит — мгновенно выхватывает аптечку с полки у Шерлок над головой и падает перед детективом на колени. — Господи, Шерлок, зачем… — Прости, не знаю, не знаю, не знаю… И это все, что она говорила: «прости» и «не знаю». Вскоре из ее глаз потекли слезы — впервые с того дня, как приходил Майкрофт. Джон закончил обрабатывать раны — получилось косо, руки у него тряслись, и прижал ее к себе. Женщина рыдала, уткнувшись ему в шею, а он лишь гладил ее по голове и молчал. — Глупая… глупая моя Шерлок, зачем же ты это сделала… почему ты не могла просто позвать меня, если тебе было плохо? Ты же могла запросто… — Да не могла я умереть, — внезапно прервала она, — будто я не знаю, что вены режут не с этой стороны и не вдоль запястья, а поперек. — Но зачем? — тихо спросил Джон, не зная, что еще сказать. — Не знаю, просто… просто… — она остановилась, а затем засмеялась. Ватсон такого не ожидал, но из объятий ее не выпустил. — Вот видишь… один человек, Джон. Одно событие. Столько всего, столько грязи совершала я и совершали со мной, но одно лишь действие одного лишь человека — и я превратилась в сломанную… выброшенную… куклу. — Не говори так. — Но это же правда. Столько дерьма было… Прав был Майкрофт, когда сказал, что я совсем расклеилась… — Ты человек, Шерлок. Ты имеешь право расклеиваться. Но, черт возьми! Один звонок. Один. Я был бы уже здесь. Одна фраза — я бы не отходил от тебя. — Зачем тебе я, когда есть вокруг столько женщин, с которыми таких проблем нет? Вопрос — как удар под дых. Из доктора Ватсона будто воздух выкачали. — Как — зачем, Шерлок?.. Как это — зачем?.. Ты же… да я же люблю тебя, ты что, не поняла еще? — Ты любил и Мэри Морстен. — Это другое. — Не другое. Любовь — просто набор химических реакций. Для всех он одинаков. — Это не так. — Ты можешь говорить что угодно. — Это говоришь не ты. — Какая уже разница? — Большая. Это говорит та Шерлок Холмс, которую я встретил в Бартсе много лет назад, а не ты. Шерлок Холмс, которую я узнал потом, такого бы не сказала. — Она умерла. — Нет. Она испугалась и забилась в угол. — Она слабая. — Именно в этом ее преимущество. — Я не хочу, чтобы слабость была моим преимуществом. — Я хочу. Шерлок внезапно отстраняется и поднимает на него покрасневшие глаза. — Тогда и я хочу. — Пусть она выйдет из угла. — Уже. — Не верю. — Я… у меня кончились остроумные метафорические ответы, Джон. — У меня тоже. Давай ты просто позволишь мне записать тебя к специалисту. — Как скажешь. — И пообещаешь, что будешь туда ходить. — Клянусь. — Чем? — Тобой. — Лучше сдержи клятву. Не хочу знать, что будет, если ты ее нарушишь. Оба смеются, но уже не так, как раньше — скорее, как всегда, просто очень грустно. Шерлок постепенно успокаивается. Кровавые пятна на бинтах перестают увеличиваться. — Я очень хочу пить. И спать. — Это нормально. Встаем? — Встаем. Первая и единственная попытка подняться неудачная — ноги детектива подкашиваются, и она бы очень больно ударилась, если бы не руки доктора Ватсона, подхватившие ее под мышки. — Так дело не пойдет… иди-ка сюда, — Джон заботливо берет ее на руки, и она опять утыкается ему в шею. Уже полчаса спустя детектив сопит в постели. Джон, как и обещал, записал ее к психиатру сразу же, не медля, и сейчас сидел и понимал, что чувствует себя безумно виноватым. Но он, тем не менее, опять почему-то уверен, что все будет хорошо.