***
Такси резко затормозило, и Шерлок встрепенулась, как от выстрела. — Приснится же хрень такая… — буркнула она себе под нос, мысленно проклиная Джона, благодаря которому теперь засыпает везде, где можно и нельзя. Доктор ждет ее дома, на Бейкер-стрит, а сама она едет из участка. Дело с самого начала выглядело пустяковым — таким оно впоследствии и оказалось. И единственным, чего желала Холмс, было скорее добраться и принять горизонтальное положение. Когда она, наконец, открыла дверь в квартиру 221В, Джон сидел на диване с ноутбуком и что-то увлеченно строчил. — О чем печатаете, мой свет? — тихо скорее самой себе сказала Шерлок, подойдя к нему сзади и обняв за шею. — Что? — О чем пишешь, спрашиваю? — О тебе, будто по объему текста не видишь, — ухмыльнулся Ватсон. — Как день прошел? — Хочу убивать, — искренне призналась женщина, проходя в кухню, чтобы заварить чай. — Это уже пройденный этап, нет? Глянь в холодильнике, я купил тебе гранатовый сок. Ходишь белая, как мел, народ пугаешь. — Терпе-еть не могу грана-аты… — Так, Холмс, не будешь пить сок — начну кормить гематогеном! Что ты, как дите? Об анемии никогда не слышала? От этого умирают, между прочим. — Умеете же вы нагнетать атмосферу, Док, — фыркнула женщина, но четверть стакана сока все-таки налила и проглотила. — Моя ты умница. Так что, опять людская тупость выбесила? — Да если бы. Такое ощущение, что сдохну сейчас, так живот болит. И голова дурная. Не люблю, когда тело меня не слушается. — Давай я Но-Шпы тебе дам. Приляг. Шерлок даже артачиться не стала — молча плюхнулась на диван и свернулась калачиком. — Совсем плохо? — сочувственно протянул доктор, протягивая ей таблетку и воду. — Совсем, — кивнула женщина. — Бедная. Может, в кровать сразу? Выспишься хоть чуть-чуть. — Джон, это просто живот. Я не больна, не нужно обо мне печься. — Я врач, я не могу не печься. К тому же, я твой мужчина и тем более не имею права о тебе не заботиться. — Не называйся больше так. — Да, ты права, звучит не очень. Вздремни немного, может, отпустит.***
Сколько времени это длится? Час? Два? Три? Может, пару минут? Шерлок не считает, Шерлок не хочет считать; она уже не сопротивляется и даже знать не хочет, кто и что с ней делает, она просто хочет, чтобы это прекратилось. Больно везде — от кончиков пальцев до, кажется, кончиков волос, она сама с ног до головы превратилась в сгусток непрекращающейся адской боли — мозг подсказывает, что ей что-то, очевидно, ввели, потому что от обычных ударов так больно не бывает; мысли путаются, лезут и мешаются — подходящие и не очень, но главная — «Боже милостивый, только бы Джон не узнал, только бы не узнал, это же, наверное, измена». Разумеется, это не измена, но она все равно чувствует себя провинившейся и какой-то безумно грязной. Сквозь белые шумы в ушах пробивается противный смех. Холодный кафельный пол, на который она, очевидно, упала, встречает болью в спине и затылке. На нее бросают какой-то кусок ткани. Она лежит долго, мучительно долго, даже не пытаясь пошевелиться, но и не в силах даже потерять сознание. А в голове — Джон, Джон, Джон, только бы не узнал Джон, Джон будет расстроен, Джон будет злиться, Джону не стоит так волноваться. Джон далеко, Джон не придет, и это хорошо, потому что ему не надо ее такой видеть. Что-то стекает на глаза. Что-то липкое. Кровь. Как она могла так стечь? Где может быть рана, чтобы кровь так текла? Черт с ним, не важно, главное — дождаться хоть кого-то. Очень холодно и почти не страшно. Умрет — и черт с ним, не впервой. — Осматриваю помещение… тут жертва. Медиков сюда немедленно! Мисс, вы слышите меня? — Голос знакомый. Лестрейд. Господи, Лестрейд, как же его зовут… Джайлз? Джеффри? Джереми? Грим? Грэм? Да, что-то вроде того… — Шерлок?.. Шерлок, ради всего святого, ты слышишь меня?! — Ее во что-то укутывают. Куртка. Наверное. — Не говори Джону… — Что?.. — Не говорите Джону, я сама ему скажу… Темнота.***
— Что-то слишком много снов за один вечер, — хмыкает про себя Холмс, которую, впрочем, немного потряхивает. Это ж надо, какой кошмар настоящий. Оно и неудивительно — снилась-то реальность. — Ага, — подтверждает Джон откуда-то из кухни. — Колотило тебя знатно, думал будить. — Чего же не разбудил? — Потому что тебя же поспать не заставишь потом. — Туше. — Детектив прикрывает глаза, ухмыляется и кутается в одеяло, которым ее, очевидно, накрыл Ватсон. — И о чем это мне не надо говорить? — В смысле? — «Не говори Джону». О чем это? — Ты уже знаешь о том, о чем я просила не говорить, не переживай. — Точно? Мне не стоит опять выпытывать у тебя? — Абсолютно. Который час? — Одиннадцать. — Пошли в спальню. Надо полноценно укладываться. — Ты уснешь? — Уверена.***
Она в самолете. И самолет падает. Все вокруг кажется непомерно большим — скорее всего, маленькая просто она сама; безумно страшно и хочется плакать. Люди вокруг спят, телефон в руке давно разрядился. Она абсолютно одна. И она не знает, как управлять. В один момент паника сменяется абсолютным спокойствием. Может, оно к лучшему? Может, так и надо — разбиться? Тогда уж в последние минуты жизни можно ни в чем себе не отказывать. Например, взять вон ту шоколадку у джентльмена из кармана. — Эй, — внезапно окликает кто-то сзади. — Не надо. — Почему? — детским голосом интересуется Холмс. — Все равно мы разобьемся. — Мы его посадим. — Вы умеете сажать самолеты? — Я попытаюсь. Нельзя так просто дать тебе разбиться.***
— Да что за чертовщина с головой сегодня… — ворчит Шерлок. Джон спит рядом — хорошо хоть, не проснулся. Спит сном праведника, и ей хочется прижаться к нему поближе и перенять немного этого умиротворения. Хоть ему не снятся кошмары. Наконец-то, спустя столько лет, не снятся, и хочется верить, что они все-таки перешли к Шерлок и к нему больше никогда не вернутся. Так что можно легко поцеловать его и опять уснуть. Бояться нечего — у того, кто посадил ее самолет, плохих снов не будет. Не должно быть.