На Бейкер-стрит не спят

Позвать в шаферы женщину — это мог только Джон. И не мог этого не сделать. Шерлок немного опешила, когда он пришел к ней на Бейкер-стрит тем светлым вечером. Миссис Хадсон смеялась внизу, и это стало прекрасным поводом для шутки, но атмосферу не разбавило. Шерлок не хотелось его видеть. Шерлок было неприятно его видеть… такого. Обрученного. Почти женатого. «Ты — мой лучший друг». Лучший друг, да-да. Да, конечно же, как она могла забыть. Лучший друг. «Шерлок, милая, зачем ты все тут крушишь?!» — ошарашено спрашивает миссис Хадсон. Да незачем, хочется выплюнуть ей в лицо. Зачем, расскажите мне лучше, Джон женится на этой крашеной блондинке, которая определенно ему лжет, но Шерлок не понимает, в чем. И хочется крушить все дальше, и хочется плакать еще, и кричать громче, и делать костяшкам пальцев еще больнее, но миссис Хадсон, не дождавшись ответа, звонит тому же самому Джону, и приходится успокоиться, чтобы он ее такой не увидел и не начал задавать правильные вопросы. Шерлок стоит перед огромной толпой людей, и ей надо что-то говорить, но она, ей-богу, не знает, что, хоть и заготовила все заранее. Телеграммы прочитаны. История гвардейца рассказана. Господи, спаси, помоги не разреветься прямо здесь, а то еще подумают, что размазня, или, чего доброго, сделают верные выводы. — Джон Ватсон, сегодня ты сидишь между женщиной, которую ты выбрал, и женщиной, которую ты спас. «Но лучше б не спасал», — ехидничает внутренний голос, а голос внешний начинает дрожать, а затем и вовсе срывается. — Рвану ее обнимать — останови меня. — Ни за что. А из глаз у Шерлок слезы катятся, она поделать с собой ничерта не может и рассказывает, какой Джон восхитительный друг и как Мэри его достойна — а она и вправду достойна, в отличие от Шерлок, которая тоже любит, возможно, даже больше и сильнее, потому за двоих. Джон все-таки подскакивает и заключает ее в объятия, наивно полагая, что она плачет не от боли, а от переизбытка чувств. — Ну, чего ты расклеилась? Подумают еще, что от горя по мне плачешь, — шепчет он почти с нежностью. — Спасибо за речь. — Да не за что, — всхлипывает детектив, даже не думая показывать истинную причину. Пусть думает то, что ему больше по душе. На свадьбе должно произойти убийство. И оно почти происходит, но Холмс вовремя включает мозги. Досадная оговорка во время речи после игры на скрипке. Она, Шерлок, теперь еще и должна сообщить Джону, чего его жена беременна. Да еще и не разреветься опять. Она еле сдерживается, чтобы не выбежать из павильона пулей, но покидает его медленно и незаметно, чтобы уйти в какой-то отдаленный парк и кричать там, что есть силы, пока в легких не кончается кислород.

***

Она не забудет взгляд Джона, держащего мертвое тело Мэри на руках. Он злится. Злится на нее, Шерлок. Даже хуже — он ее, Шерлок, ненавидит. И ей больно, ей безумно, обжигающе больно. Они расходятся, кажется, навсегда.

***

Мэри с экрана говорит его сберечь — и Шерлок бережет. Всеми силами бережет. Так бережет, что готова жизнь свою отдать. Так бережет, что готова быть избитой. Им. — Нет, пусть бьет, — задыхается она, глядя на собственную кровь. — Я убила его жену. — Да, убила! — орет Ватсон, и Шерлок остается лишь согласиться. Этим вечером ее будет душить Калвертон Смит. И до самого конца она искренне будет надеяться, что Джон придет за ней, что Джон спасет ее, как спасал и раньше. И Джон приходит. Приходит — и спасает, приходит — и долго сидит у ее постели, рассказывая, как за нее испугался, и как же ему жаль, что он сорвался в морге, и что он по-хорошему теперь не имеет права и мужчиной называться. Она опять лишь плачет, не прерывая его, и не сопротивляется, когда он наклоняется к ее губам. Когда они вернулись на Бейкер-стрит со спящей Рози в переноске, первым делом Джон, положив дочь в перевезенную сюда кроватку, поцеловал женщину опять, вжимая в стену и заставляя ее колени подкашиваться. Она опять, снова плачет — ей больше ничего не надо, только бы ближе, сильнее, крепче, потому что она хотела этого, кажется, с самого начала, и плевать уже на все, на все гадости, на все горести, на все неприятности, Господи, лишь бы только он не останавливался. — Как давно ты?.. — тихо спрашивает Ватсон, зарываясь дрожащими пальцами в ее волосы. — С тех пор, как… не знаю. Когда ты горел — еще нет… наверное, когда ты позвал меня быть… шафером, не знаю, как это назвать… А ты?.. — Не знаю. Тоже давно… — А Мэри?.. — И Мэри. Это очень сложно… — Да нет, не сложно, — внезапно отстраняется женщина, и в ее глазах блестят слезы. — Не сложно. Ты все еще любишь Мэри. Люби. — Что?.. Шерлок! — Рози плачет, — тихо произносит детектив и идет к кроватке. Девочка в ее руках мгновенно успокаивается. — Ну-ну, пчелка. Я тут. И папа тоже тут… Доктору Ватсону внезапно безумно хочется забрать дочь у нее из рук, но затем он с ужасом понимает, что только что подумал. Шерлок? Причинить вред его дочке? Да никогда. Даже несмотря на то, что отец ее — разбивший детективу сердце мерзавец.

***

— Шерлок? — Да, Рози? — Ты же не моя мама, да? — Нет, пчелка. — А почему? — Потому что твой папа полюбил другую женщину. Но она умерла. — А почему ты тогда все это для меня делаешь? — Что именно? — Играешь со мной, помогаешь с домашним заданием. — Потому что я тебя очень люблю. — Разве любят не своих детей? — А ты разве не моя? Я тебя с рождения знаю. Ты у меня на глазах росла. — Так ты мне все-таки мама? — В каком-то смысле да. — И я могу называть тебя мамой? — Ты можешь звать меня, как тебе захочется. — Хорошо. — Уже поздно. Спокойной ночи, солнышко. — Спокойной ночи, мама.