Here’s to the ones who dream Foolish as they may seem Here’s to the hearts that ache Here’s to the mess we make
— Привет, солнце. Извини, я совсем поздно. — Да я будто сплю. Что с голосом? — Почти сорвал. — Еще и смеется, паршивец. — Ты что, расстроилась? Глупая, прекрати немедленно. Не в первый и не в последний раз срывать. — А вот когда-нибудь сорвешь окончательно, и я больше никогда его не услышу. И как прикажешь общаться с тобой? Письма слать, с почтовой совой «Лондон — Бирмингем»? — Думаешь, мне еще долго сидеть в Бирмингеме? Вот поступлю в Лондон — и к черту все. — Ты знаешь мое отношение. — Конечно, зануда. Я же тебя даже в общежитие к себе не зову, а ты все равно носом крутишь. — Ишь чего удумал! Жить в общаге с какими-то мутными людьми, да еще и без меня. Не смейся так громко, тебе нельзя. — Не будь мамой, мне одной хватает. Как там наши старшие, не знаешь? — Наши старшие живут долго и счастливо. Я звонила Китти на днях, она звучала даже жизнерадостней, чем всегда. Майкрофта повысили вроде, не вникала особо. — Шерлок, как можно не вникать в такие вещи? Это же наши брат и сестра! — И, возможно, родители наших будущих племянников. Если и у нас с тобой родятся дети, и у них родятся дети, они будут считаться двоюродными или как? — Наверное, что-то вроде того. Хотя общей крови у них, наверное, будет больше. — То есть, они будут считаться родными или как-то так. Черт. — Что? — Бесит, когда я чего-то не знаю. Прекрати смеяться. — Почему? — Тебе нельзя, ты сорвал голос. — Дурочка. — Сам дурак. — Ты все еще расстраиваешься? Это из-за моего голоса? — Угу. — Брешешь. — Возможно. — Шерлок, а ну, рассказывай, что произошло. — Ничего существенного, правда. — Ты знаешь, чем это кончится в итоге. Говори. — Теренс, ну не надо это тебе. — Я открываю окно. — Что? — Нараспашку. — У вас минус три! — Именно. Ты знаешь, как меня остановить. — Садист и шантажист! Немедленно закрывай! Расскажу, только закрой! Почему ты смеешься? — Шерлок, иногда ты при всей своей гениальности бываешь, как дите малое. — Идиот! Я испугалась за тебя! Мерзавец! Терпеть не могу, когда ты так делаешь! — Знала, на что шла. Не первый год уже. И ты собиралась что-то мне рассказать. Не вздыхай, ты меня этим не умаслишь. — Школа. Минди Эллер. Зажала меня со своей гоп-компанией в туалете. Кажется, если бы они меня не прикончили раньше, я бы умерла от страха и стыда. — Стой, так эти недоношенные поколотили тебя?! — Нет, нет, толком не успели, так, пара синяков и ссадин. Рассказала этой курице накрашенной всякие нелицеприятные подробности ее интимной жизни… — Слава Богу! С этого надо было начинать! Ненавижу стерву. В жизни не видел, но уже ненавижу. Болит? — Что? — Синяки и ссадины. — Нет, нет, все нормально. Гордость болит. — Ляг в постель и укутайся в одеяло. — Уже. С самого начала разговора лежу. — Отлично. Что за окном? — Изморось. — У нас просто холодно. Не люблю такую зиму. — Что толку не любить какое-то время года, если в остальные пакость та же самая? Мы в Британии, Тер. И научи меня разбираться в причинах, по которым ты смеешься, раздражает. — Причина первая: иногда бывают моменты, когда ты становишься чертовски милой занудой. Готов поспорить, ты сейчас морщишь нос и улыбаешься так, будто пытаешься сделать вид, что не хочешь улыбаться, но улыбаешься, а на самом деле ты хочешь улыбаться и улыбаешься. — Какие тонкости моей мимики ты отслеживаешь. — Ты просто проводишь с этим выражением лица семьдесят процентов времени. — Не преувеличивай. Тебе пора спать. — Тебе тоже. — Тебе — в первую очередь. Или… о-о, так тут кое-кто опять не спит. — Ты неделями не спишь. — Потому что мне не надо. Я знаю свой организм. А ты такими суперспособностями не обладаешь, так что будь добр, усни. — Без колыбельной не получится. — Не играй ребенка. — Ну, ма-амочка. Ну пожалуйста. — Сам только что сказал, что тебе одной хватает. Ты не заставишь меня петь, Теренс Мистлтоу, не надейся даже. — Да что ты? Мне опять идти к окну? — Кретин, ты знаешь, сколько денег уйдет на этот звонок? — Мне плевать. — Горе ты, на мою голову свалившееся. — Ты тоже. Так что? — Ляг только. Ребенок… — Не вставал даже. И Шерлок ухмылялась и пела в трубку. Пела, как и каждый вечер, и ворчала — тоже, как и всегда. И, удивительное дело — Теренс по-настоящему засыпал. А когда у нее была бессонница, уже он пел ей — разумеется, если предварительно не сорвал голос днем на репетиции, как сегодня. И ни один из них даже не думал останавливаться.***
Ночной Лондон с радостью раскрывал свои объятия для всех, для гуляющих парочек — особенно. — Люблю такое лето, — усмехнулся Теренс, удобно перехватывая руку Шерлок, внезапно легко вскочившей на лавку. Девушка легко ухмыльнулась, мурлыкая себе под нос. — Это ZAZ? — поинтересовался Мистлтоу, прислушавшись. — Как узнал? — Французский. Когда ты поешь по-французски, это всегда ZAZ. — А если ты поешь, это или Битлз, или Боуи. Неважно, на каком языке. Если, разумеется, это не партия для чего-нибудь… очередного. — Ты только что назвала меня предсказуемым? — вздернул брови Теренс. — Может, только чуть-чуть. Парень сделал обиженное лицо, а затем, хитро усмехнувшись, внезапно подхватил Шерлок с лавки и закружил по улице. — Пусти, идиот! — сквозь смех выдавила из себя Холмс. — Непредсказуемый, уговорил, меня сейчас укачает! — То-то же, зануда, — горделиво ответил Теренс, возвратив ее на твердую землю и поцеловав в нос. Чтобы удержать равновесие, Холмс ступила шаг в сторону, опираясь о перила моста. Под ними текла могучая Темза, из которой подмигивали собственным отражением уличные фонари. Город даже в такой час гудел сиренами, пыхтел моторами и щебетал тысячами человеческих голосов. Лондон не умел спать — как, отметил Теренс, и девушка, стоящая сейчас, опершись о перила, которые явно царапают ей кожу слезающей краской. Ветер легонько трепал подол ее светлой юбки и выбивал вьющиеся пряди из хвоста, и без того неаккуратного. — Что? — искренне поинтересовалась Шерлок, поймав на себе изучающий взгляд. — Свет хорошо падает, — рассеянно ответил Мистлтоу, даже не подумав посмотреть куда-то еще. — Жаль, оставил камеру. — Ничего, наснимаешь еще. Вся жизнь впереди. Теренс дернул краешком губ: она, видимо, так и не поняла, что дело вовсе не в количестве отснятого материала. — Шерлок, ты мечтаешь? Холмс будто из дремы выдернули. — Что? Я? — Ты. О моих мечтах ты знаешь. Они уже почти сбылись, по сути. — Завтра узнаем. — Оптимистичнее было бы «завтра получим положительный ответ», — прыснул парниша, запуская пятерню в рыжие немного отросшие волосы. — Если я не поступлю — я не знаю, переживу ли. — Я тебе дам — «не переживу». Меня оставишь? Хрена с два. Теренс рассмеялся: — Да уж, если кто и сживет меня со свету — так только ты. Я шучу, конечно. Скорее уж я тебя. Так что там с мечтами? Шерлок немного стушевано перевела взгляд на воду. Парень и девушка молчали. Лондон шумел. Внезапно Холмс шумно вдохнула и вскочила на перила, крепко ухватившись за фонарный столб одной рукой, выставив другую, как крыло, и закрыв глаза. — Я всегда хотела стать так, а потом прыгнуть. Почувствовать это ощущение свободного полета, этот удар об воду, потом пойти ко дну, а потом всплыть. Я идиотка, правда? Но я каждый раз становлюсь, а потом в голову лезет куча ненужных мыслей. Она не хотела видеть выражение лица Теренса: он, скорее всего, осуждал. Или смотрел, как на сумасшедшую. Конечно, как еще можно смотреть на девчонку, которая хочет прыгнуть с моста в грязную, мутную речку — с невысокого, но все-таки моста. А затем она почувствовала, как кто-то легко взял ее за руку, и услышала голос над самым ухом: — Это и вправду твоя мечта? — Да. — Умеешь группироваться? — Да. А ты? — Да. На счет «три»? — Что?.. — Не открывай глаза, нарушишь атмосферу. Так на счет «три»? Лицо Шерлок приняло неопределенное выражение. — А… — Раз? — Но… — Давай, говори. — Н… ну ладно, два! — Два с половиной. — Может, еще не поздно… — Три!***
— Два малолетних придурка! Китти суетилась вокруг укутанных в пледы Шерлок и Теренса, как мамочка суетится вокруг непослушных детей. — Ладно Теренс, он с детства малохольный, но ты, Шерлок! У тебя же должна быть башка хоть где-нибудь! От удара об воду знаешь, как себе ломают все, что можно и нельзя?! Тем более, что холодно! Теренс, тебе напомнить, как ты рвался поступить?! Без голоса ты что там делать будешь?! Парень и девушка ее не слушали и вместо фраз лишь хихикали, как полоумные. Они еще не понимали, какую глупость совершили, и, казалось, застыли в моменте, когда, расцепив руки, ступили шаг навстречу свободному падению, которое впоследствии переросло в полет. Дверь прихожей распахнулась, и нарисовался Холмс-старший собственной персоной. — Майкрофт, у меня опускаются руки! — тут же пожаловалась Кэтрин. — Эти двое чудил опять что-то выкинули? — Они прыгнули с моста, Майкрофт! Это не «выкинули», это клиника! Хохот старшего брата Шерлок слышался, кажется, на весь квартал. — Ну, а чего ты ожидала, — наконец, произнес он. — Они же у нас такие… чудные. «Чудные, — эхом отдалось у Шерлок в голове. — Чудные… а мне нравится». — И ты ничего им не скажешь?! — В следующий раз прыгайте с парашютом. Риски меньше. Китти, они тут сами разберутся. Пошли спать, я устал. — Но… — Не переживай за мелочь, они слишком увлечены друг другом, им на тебя плевать. Китти оглянулась сначала на гостей, потом на вскипевший чайник, и неуверенно кивнула. — Чудные, — констатировал Теренс, когда старшие вышли, и прижал Шерлок к себе одной рукой. — Чудные, — умиротворенно отозвалась девушка, прикрывая глаза. И всегда будем чудными, пока смерть не разлучит нас, мысленно прибавила она про себя, прокручивая на безымянном пальце тонкое кольцо.