На Бейкер-стрит не спят

Один из самых несчастных периодов в жизни Освальда Холмс-Ватсона длился три недели, когда ему самому было одиннадцать лет. Мама с папой очень редко ссорились по-крупному. Всякие мелочи — пожалуйста: полчасика подуться на беспорядок в кухне, смотреть исподлобья на очередное «я живу с двумя большими детьми», показательно играть на скрипке, ничего не замечая, если сказали, что «занят, давай позже» — это все абсолютно нормально и даже добавляет какого-то уюта, особенно когда настает логичная очередь обнимашек, извинений и дозволения Освальду съесть все печенье и даже ни с кем не поделиться. Папа с мамой почти никогда друг на друга не кричали, а если кричали — то быстро сникали и просили прощения и друг у друга, и у сына, ставшего невольным наблюдателем. Освальд искренне считал, что ссор на грани развода у родителей никогда не будет и быть не может. Но однажды такая ссора все-таки произошла. Все началось из-за того, что мама не взяла денег с очередного клиента. Продолжилось тем, что она вообще редко берет деньги с клиентов, почти ничего не принося в семейный бюджет, что Джона, мягко сказать, возмущало. Что разожгло конфликт до самого серьезного на памяти младшего Холмс-Ватсона, неизвестно; когда разбилась первая чашка, он принял решение благоразумно ускользнуть из дому и перекантоваться у своей ближайшей, после родителей, родни. — Чего, совсем плохо? — без излишеств поинтересовалась тетя Китти, открывая парадную дверь. Освальд кивнул, и на этом расспросы кончились — будто и так все не понятно. Стоит ли говорить, что «полуродственника» в доме Холмсов утешили, накормили, напоили и спать уложили, и даже дядя не возражал, лишь хмурясь во время сбивчивого рассказа племянника. На следующий день, благо, была суббота, и в школу Оз не шел. Когда к вечеру он вернулся домой, головомойка его не встретила. Его вообще ничего, кроме маминого кивка, не встретило. Как и последующие дни не встречало. Родители не разговаривали и даже не смотрели друг на друга, а мама стала куда-то пропадать утром и приходить только вечером — и так каждый день, из раза в раз. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — она завела работу. Оз догадался. Путем нехитрых, как для отпрыска рода Холмс, умозаключений он пришел к тому, что она нынче бухгалтер. Мама. Бухгалтер. Шерлок Холмс — бухгалтер. В голове не укладывалось. В голове мамы это, видимо, не укладывалось тоже, потому что она чахла с каждым днем. Физически. Прямо на глазах. Подумать только — годы бессонницы не сказались на ней так, как эти три недели «нормальной» работы: она явно уставала, терла виски, побледнела и похудела еще больше, хотя куда уж, казалось бы, больше худеть! Папа тоже очень быстро просек, что дело худо, но держался просто стоически — видно, все еще злился где-то в уголках сознания. Впрочем, все чаще Оз стал замечать виноватые взгляды в сторону бессильно лежащей на диване мамы, а в конце концов Ватсон вообще стал заваривать ей чай и укрывать пледом. Сам младший Холмс-Ватсон помочь не мог почти ничем в силу того, что его почти не замечали, пока он прямым текстом не просил внимания. Можно было бы, конечно, винить родителей в некомпетентности, но Оз делать этого не хотел и не умел, и просто молча сочувствовал. Если бы Шерлок не была настолько убита таким положением вещей, все давно вернулось бы на круги своя. Отговорить от этой затеи Шерлок пытались и Китти, и Молли, и даже Грэг. Апофеозом стал Майкрофт, отведший Джона на серьезный разговор. Что там было, непонятно, но попытка, в любом случае, провалилась. Любимую маму Освальда будто подменили на куклу, которая машинально дышала и ходила. Причиной тому была гремучая смесь: ссора с отцом и отлучение от привычного образа жизни, да и унижение, в конце концов. Смеялись над ней, наверное. Мама не любила, когда над ней смеются. В конце концов, на девятнадцатый день этой пытки Джон, наблюдавший за женой, укутанной в плед и тупо уставившейся в телевизор, не выдержал — вздохнул, присел рядом с ней, обнял и поцеловал в висок. — Ну все, солнце, пора кончать этот маразм. Увольняйся. Состояние Шерлок было настолько плачевно, что она лишь тихонько пропищала: — Но я же пыталась… — Да, знаю, родная, пыталась. Я виноват. Ты не должна была. Просто уволься завтра. — Но как же… — Просто бери с клиентов от восемнадцати лет хотя бы по пять фунтов, вот и все. У всех есть пять фунтов, верно? А это — коробка хорошего чая, например. Понимаешь? Мне не стоило так перегибать палку из-за этой мелочи. Мы все просто устали. Все хорошо, верно? Шерлок промычала ему в шею рассеянное «угу». У Освальда как камень с души свалился. И родная 221B будто яркими красками заиграла… — Сын, а принеси печенье из шкафа. И чайник поставь, ладно? Посмотрим сейчас хорошее что-нибудь, все равно спать скоро.

***

Танцующие Джон и Шерлок были вообще милейшим зрелищем. Для Освальда музыка из гостиной всегда была олицетворением некой семейной идиллии, когда никто ни с кем не ссорится, все счастливы и обсуждают мелкие проблемы. Вот и сейчас, стоя у приоткрытой двери, он смотрел на родителей, радуясь, как никогда. — Летом можем Освальда отправить в языковой лагерь… Шарлотта едет, они не будут рады разлуке на целый месяц. — Угу… а какой язык? — Французский. — Наш сын знает французский? — Наш сын умный, у нашего сына есть Интернет, и наш сын не захочет расставаться с кузиной. Думаю, проблем не возникнет. Если он захочет, конечно же… Освальд ухмыльнулся — мама, как и всегда, была права. — Правда, финансы… — Господи, Шерлок, начинать о финансах — моя прерогатива. — Но я могла бы… — Максимум, что ты могла бы — это брать с клиентов не по пять фунтов, а по десять. Я не хочу, чтобы ты себя гробила что морально, что физически. Нормальность — не твое. Я тебя люблю, мне твое состояние важнее твоего взноса в семейный бюджет. Тем более, что у тебя там есть еще какие-то неоплаченные счета… Я имею в виду, тебе не оплаченные. — Есть-есть, но это — на самый крайний случай. Лучше наш сын наследство хорошее получит и сможет заниматься любимым делом, чем мы все потратим сейчас… — Не нужно мне повторять то, что я и так знаю и в чем полностью тебя поддерживаю, солнце. Я просто вспомнил и озвучил. — Да я же и не… Сколько лет я учила тебя танцевать, а ты все норовишь поставить ногу не туда. — Мне обе ноги отдавил тот же медведь, что наступил мне на уши. — Не говори глупостей, Ватсон. — То же самое могу сказать тебе, Холмс. — Экс-Холмс. — Как скажешь. — Как и всегда. Сын, можешь проходить уже, ничего интересного больше обсуждаться не будет. — Да я же только водички попить…