На Бейкер-стрит не спят

— Нет, смотри, — терпеливо повторил Майкрофт. — Религия основана на том, что люди безоговорочно верят в то, что предписывает конкретный канон, верно? — Кэтрин кивнула, деланно хмурясь. — А теперь представь, что есть некоторая книга, которую написал некто абстрактный всезнающий, кого никто никогда не видел или видел, но до наших дней не дожил. Книга эта говорит, что по орбите, положим, Меркурия летает фарфоровый чайник, который не может зафиксировать ни один телескоп. Звучит бредово, верно? Но и опровергнуть ты слова книги не можешь: в телескопы чайник не виден, а на все твои возражение вроде «а что чайник там вообще делает» один ответ: «Он просто там». Этот парадокс называется «Чайник Рассела». А теперь заменим чайник на некий сверхразум, который свыше контролирует все происходящее в мире сим… — Все, я поняла. Прекрати. — Ты разозлилась? — Нет. — Ты врешь. — А ты пошатываешь основы моего мировоззрения. — Но я не считаю его верным и пытаюсь приводить разумные аргументы! — Есть вещи, Майкрофт, которые не нужно опровергать разумными аргументами. — Чушь! — вскинул брови Холмс. — Любой факт можно оспаривать! — Можно, но не нужно, — спокойно, но хмуро произнесла Китти, поплотнее заворачиваясь в тонкую кофту. На Майкрофте был свитер, и как бы он ни хотел согреть девушку, оставаться полуголым было бы как минимум странно. — Людям нужно во что-то верить. Будь то Бог, Кришна, Будда, макаронный монстр или чайник, летающий вокруг Меркурия. — Но почему бы им не верить в теорию относительности? — Теория относительности не дает надежду на хороший конец. У теории относительности не попросишь помощи во время кризиса. Теория относительности не пошлет тебе знаки свыше. — Ничто, что не существует, не пошлет более явные знаки, чем то, что реально. — Конечно. Но вспомни, например, Огни святого Эльма: статическое электричество, верно? Моряки считали их знаком, что путешествие кончится хорошо. — Хотя на самом деле они служили знаком грядущей бури. И что тут хорошего? — Во время бури у них была надежда, Майкрофт, вот, что хорошего. Как думаешь, сколько людей спасла надежда? — А сколько людей спасла теория относительности? Думаешь, меньше? Кэтрин фыркнула и перевела взгляд на обрыв. Июльский вечер перетекал в ночь, и становилось холодно — впрочем, от британского лета никто ничего другого и не ждал. Влажный туман пробирался под одежду, и создавалось впечатление, что они находятся в остывшем недостаточно загустевшем киселе. Главное — хоть дорогу домой потом найти. Майкрофт смотрел на профиль девушки, нарочито внимательно вглядывающейся в одеяло тумана на дне впадины. Живописное место, тут говорить нечего, и даже белая завеса этого не скроет. Пару дней назад Китти остригла волосы, оставив лишь пару сантиметров. Теперь взгляду Холмса-старшего, да и всех остальных, была открыта тонкая изящная шея, на которую Майкрофт, казалось, мог смотреть вечно — он даже усомнился в адекватности собственного вкуса: ну какой нормальный парень будет залипать на шею девушки, которая на три года младше него самого? Кто вообще будет в таком возрасте смотреть, как на объект любовного интереса, на девушку тремя годами младше? Вряд ли кто. Но Кэтрин была, как бы то ни было странно, особенной. Она относилась… с пониманием. С терпением. Даже не так: она относилась и к нему, и к Шерлок, как к нормальным — нормальным членам общества, нормальным друзьям, хотя это было не так. Ее брат был таким же, но он был… проще. Видимо, это в нем и углядела Шерлок: простоту, в которой не нужно копаться — все на поверхности, все для окружающих и все ради них. Брата и сестру Мистлтоу можно было сравнить с песочными и механическими часами: Кэтрин была, как для Майкрофта, глубже, интереснее и тем самым ему ближе, чем кто бы то ни было. Часы, разумеется, показывают время абсолютно для всех. И Кэтрин дарила свой свет всем без исключения, а Майкрофт в своей степени ревновал: ему нужно было больше, чем всем; вот он и таскал ее каждый день на этот обрыв — чтобы без лишних свидетелей погреться. Что происходит в этой восхитительной рыжей голове, он не знал, но силился понять. Сейчас Кэтрин, например, как и последние пару дней, по неведомой ему причине грустила. Шерлок на его непонимание фыркнула и закатила глаза — сестра всегда понимала людей лучше, но сейчас ее тут нет, чтобы расспросить, а утешать Кэтрин нужно. — Тебе холодно? — Конечно, холодно. Сейчас пойдем, пара секунд буквально. Холодно. Черт, почему не взял хотя бы плащ? Тупой, тупой Холмс. Как же ее согреть? Решение пришло быстро — абсолютно очевидное, но для в своей мере социопатичного парня довольно сложное. Пару секунд постояв и нервно сглотнув, он повернулся и подался вперед, легко обнимая девушку сбоку. — Что ты делаешь? — спокойно осведомилась Китти, и Майкрофт подумал, что делает что-то не то, но потом девушка хихикнула, немного смягчая реплику. — Ты замерзла, — неловко пояснил Холмс. — А ты не обнимаешься. — Это… необходимая мера. Кэтрин вновь хихикнула: — Что ж, хорошо. — После неловкой паузы она с улыбкой произнесла: — Ну что, давай, поумничай. — Поумничать? — Ну да. Расскажи еще про что-нибудь антирелигиозное. — Могу рассказать про Невидимого Розового Единорога. — Про Невидимого Розвого Единорога каждый дурачок знает. Еще что-нибудь расскажи, то, чего я не знаю. — Могу рассказать про Дискордианизм. — О Господи, мне уже страшно. Я смогу спать ночью? — Разумеется, если мы с тобой опять не «выйдем водички попить» до утра. — Если бы мы были в кино или нормальными людьми, «вышли водички попить» было бы эвфемизмом для более постыдных занятий, чем обсуждение Булгакова. Майкрофт невольно рассмеялся. — Булгаков был наркоманом. Мало ли, чего от него понахватаемся. — А потом, когда мама спросит «Доча, зачем ты курила гашиш», можно будет ответить «Булгакову, значит, можно, а мне нельзя?» — Он сидел на морфии. Гашиш он вряд ли курил, но точно одобрил бы. Девушка рассмеялась вслед за Холмсом. Она и забыла, что замерзла. «Не зря все-таки волосы остригла».