На Бейкер-стрит не спят

— Ну… — Грэг неловко мнется — они не виделись пару месяцев; девственно чистая квартира светится новизной, некоторая мебель даже еще не распакована — это давит на нервы. — Как ты здесь? — Отлично, — отвечает Джон, улыбаясь своей дежурной врачебной улыбкой. Грэг не идиот, он прекрасно видит неискренность и осознает ее причину. — Лучше, намного лучше. Им обоим ее не хватает. Всему чертовому миру ее не хватает. И хотя теории Андерсона сами по себе лишены здравого смысла, в них безумно, до зубовного скрежета хочется верить. Шерлок оставила слишком много незаконченного. Казалось, будто она в один прекрасный день просто войдет в полицейский участок с воскликом наподобие «Конченные идиоты!» и решит все-все дела, которые за это время накопились; но она мертва, они видели свидетельство о ее смерти, они видели документы по делу о ее исчезновении — у нее не было шансов, ее тело просто унесло течением. Возвращение с того света не под силу никому. Даже Шерлок. — Я чего зашел… — Грегори судорожно шарит по карманам и неловко улыбается, выудив коробку с компакт-диском и протягивая ее хозяину дома. Джон хмурится, но лишь на секунду — дежурная улыбка, точно. — Что это? — Шерлок, — само имя режет слух, — хранила у меня кое-какие вещи… Надо было выбросить, знаю, но не смог. — Джон кивнул, ожидая продолжения. — Помнишь, она записывала тебе поздравление с днем рождения? Вот это оно. Необрезанная версия. Я ее им шантажировал. Да, не стоило тебе отдавать… — Да нет, все правильно, — улыбается еще шире Ватсон, и это становится уже слишком неестественным. — Может, даже и не посмотрю. В тот момент он еще не отдает себе отчета в том, что беспардонно лжет — просто говорит что-то нейтральное, дабы не дать понять, насколько же ему, черт возьми, больно. А чуть позже наливает себе виски и чуть дрожащими пальцами вставляет диск в проигрыватель. Шерлок на экране появляется сразу — в своем любимом синем халате и с фирменным выражением а-ля «все вокруг идиоты, и я по этому поводу страдаю». — Пойдет? — Да. — Хорошо. Может, в конце улыбнуться и подмигнуть? Я иногда так делаю. Людям нравится — кажусь живее. Волосы растрепаны, речь идеальная и быстрая, как автоматная очередь, глаза блестят, как во время самого жаркого расследования, хоть и не должны. Как всегда. Как живая. — Как хочешь. — Отлично. Напомни, зачем я это делаю? — Ты не придешь на ужин! — Конечно, не приду! — говорит, будто это что-то очевидное. — Там будут люди! Как он вообще мог позвать всех этих людей?! Почему именно в этом году?! В прошлом он даже не вспомнил! — А в этом — вспомнил. Не тебе возмущаться. — Какое там у меня оправдание? — Ты сказала, что у тебя дело. Можешь его даже не придумывать. — Нет, хорошей лжи нужны подробности. Не знаю, что я должна сделать, чтобы это стало лучшим подарком, чем мое отсутствие на грядущем шабаше лицемерия. Джон немного истерически улыбается и смотрит на свет лампы сквозь стакан. — Я знаю, — саркастически отмечает он. — Не быть мертвой. — Хорошо. Джон резко поворачивается к экрану в надежде увидеть, что серые глаза осознанно обращены к нему, но тут же мысленно укоряет себя за наивность. Она мертва. И даже то, что на телеэкране она ходит и говорит, ее не воскресит, и даже это удачно попавшее «Хорошо» не отменит того, что она больше никогда ни на один его вопрос не ответит. Детектив (бывшая детектив) садится в кресло и натягивает почти такую же улыбочку, какой улыбался сам Ватсон своему товарищу немногим ранее. — Начинаем? — Да. Женщина демонстративно откашливается. — Здравствуй, Джон, — произносит она абсолютно неискренне, но и это греет, почти жжет душу. — Мне очень жаль, что я не могу присутствовать на твоем дне рождения в связи с расследованием. Хочу заранее пожелать тебе счастья, здоровья, — ее лицо еле заметно исказилось — она не любила банальностей, — и многих счастливых возвращений. Думаю, я совсем скоро вернусь домой, чтобы поздравить тебя лично. «Нет, — мысленно поправил ее Джон, — не вернешься. Ты больше никогда не вернешься, глупая». И это «глупая» звучит у него же в голове настолько правдиво и настолько приторно-ласково, что сама Холмс бы явно фыркнула, и, Господи, Джон бы остаток жизни продал, лишь бы сказать ей это самое «глупая», и пожаловаться, как без нее тяжело, и сообщить, насколько сильно скучал, но увы — он может всем этим поделиться лишь с символическим надгробием, под которым не лежит ничье тело. Тем временем Шерлок, сидя в частном самолете, гуглит погоду в Лондоне, чтобы одеться по сезону, и ухмыляется — по иронии, синоптики сообщили, что именно в тот момент дул западный ветер.