На Бейкер-стрит не спят

Шарлотте с детства казалось, что Освальд и Джорджи — два идиота. Майкрофта удивительно не напрягало то, что его маленькая дочь играла в компании отпрыска патологоанатома и детектива-инспектора. В конце концов, в компании Освальда она в любом случае не отупеет, а ранняя социализация пошла бы девочке только на пользу. Именно поэтому с понятием «френдзона» Лотта познакомилась ещё в пелёнках ближе, чем хотелось бы. Освальд отдавал Джо свою честным трудом заработанную конфету, краснея примерно в тон её обёртке — Джорджи шепеляво благодарит и цинично его динамит; Джорджи осознаёт свою ошибку и зовёт Оза играть в «Операцию» — Оз тупит беспощадно и беспробудно, отвечая, что «лучше сыграть в расследование». Он вообще тупит довольно глобально — в шесть лет обычно уже доходит, что игры, где ты выставляешь себя намного умнее женщины, которую хочешь очаровать, лучше оставить в стороне. Освальд делает комплимент Джорджиане по поводу её новопоставленных брекетов — она убегает плакать в туалет, потому что думает, что он это из жалости. Шарлотта объясняет долго и терпеливо, что «Джо, выйди из танка, ему нравится вообще всё, что происходит с твоей внешностью, прям вот вообще, потому что он выбрал тебя своей Джульеттой ещё когда под стол пешком ходил». Джо не верит, Шарлотта злится. Шарлотта говорит с Освальдом; Освальд отмахивается — «ей на меня плевать»; Шарлотта почти выбивает дверь, а фейспалмить ей уже надоело. К тринадцати годам Джорджиана становится реально красивой. У неё чёрные густые волосы, глубокие тёмные глаза, идеально плавные черты лица и улыбка, достойная королевы — брекеты сняли полгода назад. Она скромница, отличница, мамина и папина гордость, хочет стать врачом и очаровывает Оза, уже вовсю одурманеного подростковыми гормонами, ещё пуще, чем в детстве. Как у неё заводятся первые ухажёры, никто не замечает. Впервые она идёт гулять с мальчиком в четырнадцать лет — Освальд беспомощно подглядывает из-за дерева за милой беседой, готовится срывать злость на стенах своей комнаты и немного — на Шарлотте, а в итоге… В итоге спасает Джорджиану, когда мальчишка на год старше настойчиво переходит все границы дозволенного. Парень, судя по всему, еле живой — впрочем, в итоге оказывается, что Оз всего лишь вывихнул ему плечо да поставил пару синяков и ссадин. В конце концов, Холмс-Ватсона мама учила, как именно нужно бить людей и в каких случаях. Скорая подъезжает, а Джорджи хнычет другу в плечо — уже без слёз, по инерции: — Спасибо… Я не знаю, о чём думала, я не знаю… Как ты тут оказался? — Да так, мимо проходил, — лишь гладит её по голове. Это удаётся легко — Лестрейд миниатюрная, а Освальд шпала, какой поискать, и вдвоём они производят даже комичное впечатление. Джорджи не верит, конечно — она девчонка, но давно уже не дура. Но она робкая, а Освальд шифруется настолько опытно, что проверять свои догадки ей страшно. Хоть и хочется. Очень хочется. Освальд тогда искренне думает, что надо что-то делать. Ещё раз такого зрелища его бедное влюблённое сердце точно не переживёт.

***

— Подойди к ней и поцелуй. Ничего лишнего, — пожимает Лотта плечами, крутясь в его кресле за столом. Оз рассеянно перебирает струны гитары. — Это вульгарно. — Вульгарно — это то, как ты пытаешься её соблазнить уже на протяжении десяти лет. А то, что я предлагаю — банально, но эффективно. — Она дочь патологоанатома, Лотта. Ты серьёзно считаешь, что с ней такое прокатит? — Вот и подари ей валентинку в виде человеческого сердца! Чего ты, как маленький?! — Я не как маленький, я как… Рациональный. — Рациональный наш, ты погляди. Песню ей напиши. Серенаду. Исполнишь в школе под всеобщие визги четырнадцатого февраля — идеально. — Ничего не идеально! — Да господи, чем тебе не понравилась идея с открыткой? — поинтересовалась Шерлок, опершись о дверной косяк. «Только мамы нам не хватало». — Это банально. — Мы сделаем небанальную. Холмсы мы или нет? Как связаны Холмсы и производство валентинок — история умалчивает, но в конечном итоге идея была абсолютно грандиозной. И странной. Очень странной.

***

Школьная праздничная почта — это самая романтичная вещь, придуманная человечеством, после выкупа всего Лондонского Глаза на одну ночь. — Дж. Лестрейд! — объявил главный массовик-затейник школы, белобрысый десятиклассник с ямочками на щеках, переодетый в Купидона. Джорджи зарделась — по причинам, которые объяснять сочтём лишним, интерес противоположного пола к её персоне временно поугас. Каково было удивление, когда ей протянули целый свёрток вместо привычной открытки. Джо застыла с протянутыми руками, десятиклассник задумался над тем, как лучше пошутить, а свёрток тем временем на секунду зажил своей жизнью и… Выскользнул, приземлившись на пол с приглушённым коротким треском. Джо пресекла поток извинений; она уже узнала почерк, которым было выведено имя на обёртке. В её дрожащих руках оказались две половинки гипсового сердца — то есть, не состоящего из двух дуг, а примерной модели того, которое внутри неё забилось в полтора раза быстрее. Оно было окрашено гуашью в красный цвет, а чёрным вдоль одной из артерий было выведено (она прочитала, сложив половинки вместе): «Это сердце принадлежит тебе, хоть фактически оно и моё. Это почти не метафора». Джо разорвалась между мыслью о том, что это самая хреновая метафора, которую можно было применить к дочери патологоанатома, между ужасом от реалистичности модели и между «Господи, ну наконец». Прозвенел звонок на перемену. С мест разошлись молча.

***

— Джорджи? — Ты идиот. Это почти не метафора. И Джо поцеловала Освальда прежде, чем он успел что-то сказать, прямо на глазах его ошарашенных одноклассников. — Кстати, ты вроде становился голубым, — невозмутимо напомнила девушка, отстранившись и наслаждаясь его беспомощным выражением лица. — Быть бисексуалом пока что не запрещено законом, — улыбнулся Оз наконец, неловко обнимая Джо за талию. Целоваться в публичных местах при странных обстоятельствах — это он перенял от мамы, не иначе. О разбитом сердце Джо решила не сообщать, опасаясь, как бы Оз не увидел в этом «почти-не-метафору». Джон узнал обо всей этой истории так и вовсе… Ну, никогда. Его скандал по поводу сокрытия ориентации сына был ещё жив в памяти домочадцев. Грег и Молли были готовы принять Освальда в свою семью хоть прям сейчас, и были за дочь безмерно рады. О Шерлок умолчим — она лишь понимающе улыбнулась сыну вечером. Шарлотта скрежетала зубами — она ненавидит четырнадцатое февраля, а сойтись в этот день казалось ей слишком банальным. Впрочем, как выразилась по этому поводу Шерлок позже, не роман же про них Лотта собирается писать. Хотя кто её знает.