Высшая инстанция

Поздний вечер понедельника, 4 ноября. Потеря чувств оказалась для Соло благословением – он больше не ощущал ни крайне болезненного исследования раны тонким зондом, ни сравнительно грубого прикосновения марлевой салфетки, ни жжения антисептика, ни уколов иглы. Он не знал, сколько прошло времени, когда вынырнул из тёмной пропасти небытия и сразу увидел склонившиеся над ним фигуры в белом. - Я уже… в раю? – хрипло прокаркал он, не узнавая собственный голос и переводя взгляд с взволнованного женского лица на Илью со шприцем в руке. – Белый – цвет ангелов… Соло прикрыл глаза, чувствуя, что мир в очередной раз пытается встать на ребро, и услышал хмыканье напарника. - И больничных палат тоже. Как ощущения? Наполеон попытался честно ответить себе на этот очень непростой вопрос. Ощущения подсказывали, что он лежит на чём-то гораздо более мягком, нежели холодная земля под кустами сирени или жёсткие пружины сиденья "фиата", по грудь укрытый простынёй. Из одежды на нём, кажется, только свободные штаны от пижамы, а левый бок горит так, словно его недавно жалил целый пчелиный рой. В следующую секунду он почувствовал, как справа под тяжестью тела просел матрац. Нежные пальцы легли на запястье, проверяя пульс, а щеки коснулась рука. - Хорошо, что он пришёл в себя, - с облегчением произнесла Эмметт. – Но скоро начнётся лихорадка, температура и пульс уже повышены… Мистер Соло, - голос приблизился; пахнуло сандаловым деревом и ароматом облагороженного восточного табака. – Вы меня слышите? Наполеон открыл глаза и попытался улыбнуться. Всё-таки приятно знать, что в этой каменной леди сохранились искры каких-то эмоций. И он приложит все силы, чтобы раздуть из них пламя… - Даже вижу, - этих сил пока хватало лишь на самые короткие ответы. – Пить хочу. - Илья, положите пока шприц сюда и принесите тот отвар, - распорядилась Мосснер. – Послушайте меня, мистер Соло… - Где я? – из пересохшего горла по-прежнему вылетал лишь сип. – Что… за место? Послышался тяжёлый вздох, и запястье отпустили. - Вот пациент, способный свести с ума любого врача, - с иронией сказала женщина. - Ладно. Поскольку вы всё равно не отстанете… Вы в моей квартире. При этих словах Наполеон чуть ли не привскочил на постели, оглядываясь по сторонам. Теперь до него дошло, что он лежал на широкой кровати, причём довольно высокой, и, что уж оказалось совсем невероятным, металлической. Низкое изножье и прямоугольной формы изголовье украшали кованые витые прутья, такие же листья и шишечки. Он обвёл глазами комнату. Высокий потолок, камин с лепниной над ним, кабаньи шкуры вместо ковров, комод и гардероб из потемневшего от времени дерева с резными дверцами… Как в восточном Берлине могло уцелеть что-то подобное? - Точнее, на одной из квартир, которыми я располагаю, - поправилась Эмметт. – Надо же было отвезти вас куда-то в тихое проверенное место. - Это Штаргардер штрассе, район Пренцлауэр-берг, - добавил подошедший с кружкой Илья. – Когда немного поправишься, сможешь посмотреть на ту сторону Стены. Давай, приподниму. Чуть тёплое питьё напоминало заваренный веник и к тому же отдавало горечью. Соло, одним глотком осушивший полкружки, расчувствовал, наконец, вкус и поморщился. - Зато полезное, - верно оценил его реакцию Илья и поставил кружку на прикроватный столик. Эмметт, пай-девочкой сложившая руки на коленях, вежливо ждала, пока Соло осмотрится. - Да, здесь до Стены ближе всего, - подтвердила она, - хотя сомневаюсь, что вы оцените красоту открывающегося вида… Как бы там ни было, в этом доме есть лифт и котельная, что для центра Берлина редкость. До войны тут был квартал доходных домов. - А камин? – Наполеон взглянул в ту сторону. – Он настоящий? - Настоящий. Когда в 1956 году к дому пристроили котельную и провели отопление, дымоходы на всех этажах заложили, - объяснила Эмметт. – А при пробных протопках выяснилось, что на пятом этаже холодно. Мощности не хватает или сечение труб оказалось недостаточным. Ну, и в обеих квартирах оставили камины. Лебёдку на крыше установили, чтобы уголь поднимать к кухне. Ещё какая жизненно важная информация требуется, мистер Соло? Не ответив, Наполеон продолжал изучать спальню. Ничто не бросалось в глаза, никакого отпечатка личности хозяина он не заметил. На стенах не было репродукций – хотя Соло не удивили бы и настоящие картины в таком доме, - а на комоде и кровати – фотографий. Просто, старо и функционально. Он перевёл взгляд на сидящую на краю кровати Эмметт и стоящего подле неё Илью и невольно усмехнулся. Сейчас их можно принять за брата и старшую сестру: тёмные брюки и почти одинаковые водолазки под белыми халатами, лица с правильными чертами, светлые волосы, светлые глаза. Только у напарника голубые, а у женщины… Он пригляделся. - О, у вас тоже гетерохромия, - сказал он. - Центральная, если не ошибаюсь. Янтарь на нефрите. - Слышу эксперта по ювелирным изделиям, - высокопарно возвестила Эмметт и склонила голову набок: – Может быть, на этом мы закончим обсуждать мою внешность? Спасибо. Я сделала с вашей раной всё, что смогла. Вы счастливец. Рана неглубокая, ничего важного пуля не задела, только крови потеряли прилично. А пока мы сидели и дожидались, когда вы придёте в сознание, Илья рассказал мне, что счёл нужным. Возможно, я могу понять, почему вы не поставили меня в известность о встрече с вашим коллегой… - женщина многозначительно подняла брови, - однако вы обязаны были подумать о том, что за вами могут следить! - За нами слежки не было, я уверен, - сказал Илья сердито. – Я уже говорил. - Значит, следили за Джонсом. По вашим словам, он возвращался в квартиру на Марцане, искал там что-то изобличающее…- Мосснер подалась к Соло. - Илья не может утверждать наверняка, что в подвале была не Габриэла Теллер. Я имею в виду, настоящая. А вы? Соло отрицательно покачал головой: - Тоже. Сходство большое. Рост, голос, фигура, движения, овал лица… цвета глаз только не разглядел, далеко было. - У меня перед глазами всё плыло, но это-то я разглядел, - поморщился Илья. – Она очень близко ко мне наклонилась. И должен сказать, цвет и форма один в один, – он поколебался и докончил: - Может, мои слова прозвучат театрально, но вот такого взгляда я никогда у Габи не видел. Именно так, должно быть, Юдифь смотрела на Олоферна, которому готовилась отсечь голову! Эмметт вздрогнула. - А что имел в виду Джонс, говоря, что их можно отличить по рукам? – нахмурившись, спросила она. – Вы не заметили ничего необычного? Напарники переглянулись. - Я - нет. - И я. На ней были перчатки, но все пальцы вроде целы, и движения без всяких затруднений, - сказал Илья. – Может, приметный шрам? - У Теллер шрама нет… А больше Джонс ничего не успел пояснить относительно этого недостатка, мистер Соло? Он напряг память. Разговор так увлёк, что даже дёрганье в боку отступило на второй план. - Мы как раз об этом заговорили, когда в него выстрелили. Одна пуля попала между третьим и четвёртым ребром, другая почти в горло… он ударился о шкафчик… рухнул на пол… - Наполеон потёр висок, - я плюхнулся рядом за какую-то банкетку. Джонс был жив, что-то силился сказать… - Что? - Сейчас, сейчас. Так. Что-то про руки старался объяснить, но… в груди у него так клокотало, что ни одного членораздельного слова не получалось. Я помню, подумал, что необходимо найти нашу Габи, и спросил, где он её видел. - Сказал, где? – спросила напряжённо слушавшая Эмметт. - Пытался, но немецкие названия за раз не произнесёшь. Что-то про Фридриха. Джонс выжил? Мосснер вздохнула: - Я слышала по рации, что полицейский наряд нашёл его мёртвым. Фридрих… Не густо, в Берлине есть улицы, площади, парки и районы, в названии которых встречается это имя, и не перечесть памятников людям, которых так звали. Она встала, сняла халат и отошла к окну. Стояла глубокая безлунная ночь, и тёмный силуэт женщины практически слился с заоконным мраком, озаряемый только периодическими вспышками прожектора на караульной вышке Стены. - Придётся вам обоим пока посидеть взаперти, Илья, - не оборачиваясь, сказала она. – А вам, мистер Соло, кроме того, не вставать с постели минимум сутки. Я сделала инъекцию очень мощного антибиотика, но воспаление неизбежно, и в ваших глазах я замечаю его признаки. Питья достаточно, есть вам всё равно нельзя, а часа через четыре я вернусь, завезу продукты. Заодно утрясу кое-что с руководством и постараюсь выяснить, что успела наловить в свои сети народная полиция. Эмметт опустила занавеску и возвратилась к постели. Соло чувствовал, что его начинает лихорадить, и беспокойно завозился, сбивая простыни. - Ну вот, видите. Хватит на сегодня бесед. Илья, одеяла и прочее в комоде, постелите себе на диване в гостиной… Что качаете головой? Ну, как хотите. И очень прошу, хоть раз прислушайтесь к разумному совету, а не к мистеру Соло. В гостиной есть телефон, но не надо пока никому звонить, даже в советское посольство Олегу Панину или Александру Уэверли. Дайте мне время. - Я и не собирался… - И отлично, что не собирались… Кстати, запасы угля в кухне. Может, действительно камин разжечь надо, после жара начнётся озноб. И достаньте одеяло полегче… Реальность размывалась, голоса собеседников эхом отдавались в голове, как будто там воцарилась пустота. Наполеон с трудом повернулся на правый бок и покрепче вцепился в металлическую кроватную раму, пытаясь удержаться на начавшей вращаться постели. Он понимал, что лихорадка вступает в свои права, поднимая комнату на дыбы, но организм сходил с ума и требовал вернуть стены и пол на привычные места. Кто-то укрыл его одеялом, потом пахнуло дымом. Последнее, что запомнил Соло перед тем, как окончательно сдаться на милость жару - маленькая рука на лбу и озабоченный голос. - Он начинает гореть. Намочите полотенце в холодной воде. Я посижу с ним, пока вы возитесь с камином… А затем благословенная свежесть овеяла лоб, Наполеон благодарно улыбнулся неизвестно кому – и провалился обратно в темноту. На сей раз темнота оказалась обитаемой. Призрачные лица корчили немыслимые рожи, знакомые фигуры представали в непривычных обликах… Джонс протягивал ему руку и помогал подняться с пола, усмехаясь и говоря: "А тебе казалось, ты всё учёл, умник?" Габи направляла на него пистолет, перехватывали горло вихри песка аравийской пустыни, с громовым грохотом захлопывалась за ним окованная металлом дверца сейфа в кабинете Уэверли… Соло метался, то ныряя в кошмарный сон, то на мгновение из него выныривая. В такие моменты он даже говорил "спасибо" ноющей боли в боку, отгонявшей кошмары. И каждый раз, когда он порывался подальше сбежать от них, чьи-нибудь руки осторожно укладывали его на подушки и меняли компресс на голове. Иногда ладони были большие, шершавые, и он чувствовал пылавшей кожей мозоли от оружия, а иногда его легонько касались нежные, слегка задевавшие кончиками ногтей пальцы. В очередном сне он увидел себя самого в подвальной раздевалке. На губах у лежащего Джонса выступила кровавая пена, он силился сжать запястье Наполеона и всё твердил про какого-то Фридриха, а Габи, у которой почему-то отсутствовала половина лица, стояла над скорчившемся у подножия колонны человеком, уперев дуло прямо в светловолосую макушку. И Наполеон разрывался, пытаясь разобрать слова Джонса и остановить палец, готовый нажать на курок… Внезапно сидящий поднял на него глаза, и Соло задохнулся: на него смотрела Эмметт, и на лице её застыло странное выражение сожаления или, может, печали… ***** Вечер вторника, 5 ноября. Проснулся Наполеон от ощущения прохлады на коже плеч и рук. Бок болел по-прежнему, но это была ноющая тупая боль, а не острая, обжигавшая калёным железом (не то чтобы его когда-нибудь им пытали). В голове прояснилось, и перед глазами больше не сверкали далёкие зарницы и не плясали язычки пламени. Он приподнялся на подушках, потряс головой и осмотрелся. К кровати придвинули большое кресло, в котором спал Илья, камин потух. На прикроватном столике горела лампа-ночник, затенённая шёлковым бордовым абажуром с бахромой. Пить хотелось просто зверски, а ещё больше – в туалет. Наполеон заметил на столике кувшин с травяным настоем, но решил сначала освободить для питья место. Он стал потихоньку выбираться из постели, от всей души надеясь, что от слабости не грохнется в обморок, но Илья, разбуженный шелестом простыней, тут же вскочил и подхватил его под руку. - Не надо геройствовать, - наставительно изрёк он. – Ты сейчас слабее новорожденного котёнка. Удовлетворив естественные потребности, кое-как умывшись – о душе угроза приказал ему забыть – и напившись, Соло опять растянулся на кровати, восстанавливая дыхание. Откуда-то донёсся бой часов. - Сколько я так провалялся, Илья? – вполголоса спросил он. - Почти сутки, - ответил тот. – Слышал бой? Это часы на башне Гефсиманской церкви, она тут рядом, пробили девять. Есть хочешь? Соло немного подумал. - А знаешь, пожалуй, да, - с удивлением проговорил он. Илья поднялся. - Эмма оставила для тебя куриный бульон, очень вкусный, кстати. Сейчас погрею, - он вышел из спальни, но на пороге приостановился: - Смири самолюбие на время, ковбой. И позови меня, если что-нибудь понадобится. - Я и так покорен, как ягнёнок! – фыркнул Соло. – Тащи бульон и прихвати заодно немного мяса. - Только очень немного, - донёсся голос напарника откуда-то издалека. – Очень-очень немного. Бульон, налитый в большую чашу с двумя ручками, пах столь заманчиво, что Наполеон смаковал его, как любимый скотч. И в самом деле, давно он не получал столько удовольствия от самой простой вещи. Справедливости ради надо отметить, что давно его не укладывала в постель приличная кровопотеря. - Значит, майор Мосснер для тебя уже просто Эмма, - сказал он, слегка утолив голод. Илья хмыкнул. - Ну, после того, как мы на пару переквалифицировались в медицинский персонал по уходу за одним капризным и беспокойным пациентом… - Кто-то из вас точно обязан на мне жениться, - докончил Соло. – Вы уже бросили жребий, кто это будет? Илья поморщился. - Как считает наш уважаемый шеф, агенты А.Н.К.Л. наихудшие кандидаты в мужья. А уж ты, ковбой, и вовсе… - Можно подумать, из тебя муж получится лучше, - не остался он в долгу. - Я и не рвусь, - Илья забрал пустую чашку из-под бульона и чуть ли не вылизанную тарелку. – Бок болит? - Слегка, - покривил душой Соло. - Сейчас сделаю укол. Лучше б тебе поспать, но Эмма сказала, что снотворного тебе пока больше нельзя. - Ты ей доверяешь? – через несколько минут спросил Соло, ощупав повязку. Небольшой порез на предплечье аккуратно заклеили пластырем, синяк на плече, которым он ударился при падении, переливался всеми цветами красно-синих оттенков, но был чем-то смазан. – Хорошо вы надо мной поработали… И чьи это на мне штаны? - Ты всегда вываливаешь залпом столько вопросов, что не знаешь, с какого начать! – с упрёком ответил Илья. – Про штаны знаю только то, что они чистые, Эмма их из комода достала, из пакета. Не имею пока оснований ей не доверять, ковбой. Она не только обработала тебе рану и ссадины – она несколько раз приезжала, чтобы проверить или сменить повязку. Продукты привезла из спецраспределителя, хорошие, не те, что в магазинах продаются. Делилась новостями, готовила для меня, сидела с тобой, покуда я ел или душ принимал, чтоб взбодриться… Сильно сомневаюсь, что прошлую ночь ей самой удалось поспать. Кстати, - тут Илья придвинулся ближе, - кроме всего прочего она рассказала, что Габи арестована. Соло напрягся. - Где? Когда? - Приехавшая на вызов полиция оцепила квартал и похватала всех, кто под руку подворачивался. И в магазине, и рядом с ним. А потом, когда стали сортировать и допрашивать попавшихся, нарисовалась Габи. Без документов. Наверняка она сейчас в Штази. - А это какая Габи? Наша или тот двойник, о котором Джонс говорил? - Вот этого Эмма на тот момент не знала, - сказал Илья, откидываясь в кресле. – Но сказала, что найдёт способ выяснить. - Что ещё она рассказала? Про нас знают? - В полиции - нет, - ответил Илья и вдруг усмехнулся: - На наше счастье вышла путаница. Тот, кто позвонил по телефону 110, а это, кстати, был мужчина, кричал, что А.Н.К.Л. устроил в “Кауфхофе” перестрелку. А дежурному послышалось, что там какой-то отвязный молодняк устроил вооружённый налёт. * Нас считают частью этой банды, и Эмма не намерена пока развеивать это заблуждение. Теперь попробуй уснуть. - Вряд ли получится, угроза, я уж отоспался на неделю вперёд, - вздохнул Соло. – Сна ни в одном глазу… Через час он об этом пожалел: несмотря на обезболивающее, рана доставляла сильное неудобство, ломота во всём теле усилилась, намекая на возврат лихорадки, кости ныли, мышцы протестовали против неподвижности. Соло вертелся на постели, пытаясь улечься покомфортнее, но найденная с трудом поза уже через пять минут начинала выглядеть не такой уж удобной. - Посчитай овец, ковбой, - с усмешкой предложил Илья. - Считаю, но пока насчитываю только одного барана, - сварливо ответил тот. – Хочешь, чтоб я спал, дай мне что-нибудь усыпительное. Колыбельную спой на худой конец! - Счас я тебе спою, - угрожающе произнёс несколько выведенный из терпения Илья, - счас я тебе такую колыбельную спою… "Катюша" тебя устроит?! "Очи чёрные"? "Вдоль по Питерской"? Грозившую разгореться перепалку прервал деликатный стук в дверь. Илья сунул руки в карманы и, круто повернувшись на каблуках, удалился в прихожую, а кипевший от возмущения Наполеон со всего маху ткнул кулаком в подушку и не сумел сдержать болезненного стона. - Что вы тут вытворяете, мистер Соло? – вежливо осведомилась вошедшая в спальню Эмметт. За ней маячил Илья с очередными сумками и пакетами. – Мне и так с немалым трудом удалось убедить руководство, что вы не пытались на самом деле перестрелять друг друга на складе, а вы ещё сводите на нет все мои усилия как доктора. Жаль, я давно хотела проверить, насколько мне удастся эта роль… - Почему он не даёт мне снотворное? – прервал её Наполеон. - Потому что врач не велел. Врач здесь я, за неимением другого, - она спокойно подошла и приложила руку тыльной стороной ко лбу "пациента". – Вот вам итог, температура опять подскочила. Градусник в рот, мистер Соло, и пятиминутный мораторий на препирательства по поводу моих предписаний. Ясно? – и она многозначительно задрала правую бровь, отчего и без того асимметричное лицо стало каким-то угрожающим. Она удалилась через гостиную в кухню, и Наполеон, посмотревший ей вслед, спросил себя: они с угрозой что, специально договариваются выглядеть близнецами? Белые рубашки с подкатанными рукавами, чёрные брюки, чёрные ботинки… - Тридцать восемь и две, - констатировала через несколько минут Эмметт, стряхивая градусник. – И что не лежится спокойно… Нельзя вам сейчас то снотворное, которое у меня имеется, передозировка может для вас плохо закончиться. А другое достать проблематично, оно всё учитывается. Я же всё-таки не в больнице работаю. Постарайтесь заснуть сами. - Он требует, чтобы ему спели колыбельную, - сухо сказали из гостиной. По губам Эмметт скользнула улыбка. - Что-нибудь придумаем. - Так что там с Габи? – вовремя вспомнил Соло. – Рассказывайте. Раз уж я всё равно не сплю. Мосснер тяжело вздохнула и опустилась в большое кресло. - Там… непонятно, мистер Соло. Это не двойник, а настоящая Габи Теллер. - Вы уверены? – спросил подошедший Илья. Мосснер фыркнула. - Да, чёрт возьми! Мы готовили эту Габи, вечером её допрашивал человек, лично знакомый с ней уже шесть лет! Отпечатки пальцев тоже совпадают. Это ваша сбежавшая напарница, вне всяких сомнений. - Так её отпустят? - Нет, - покачала головой Эмметт. – Убийство Джонса куда денем? - Но вы же сами сказали… - Я сказала, что у нас есть настоящая Габи. А вот вы уверены, что с вами в подвале был двойник? Наполеон переглянулся с Ильёй и удивлённо воззрился на Эмметт. - Странный вопрос. - Вовсе нет, учитывая, что мисс Теллер не стала отвечать на вопросы. - Простите, как? Она не дала никаких объяснений своему побегу? – нахмурился Илья. - В том-то и дело, что никаких. Она назвалась, а потом замолчала, будто воды в рот набрала. Допрашивали её дважды… Рассказ Эмметт всё больше повергал в недоумение. Мало того, что Габи отказалась объяснить, почему сбежала – она даже не ответила на простой вопрос о том, что делала около универмага. Причём второй допрос, уже в окружном управлении МГБ, проходил в присутствии Александра Уэверли, и так, и эдак пытавшегося разговорить девушку. Результат как был, так и остался нулевым. - Теперь понимаете, почему я интересуюсь, кто был в подвале? – так завершила свой отчёт Эмметт. – Если двойник, то почему молчит мисс Теллер? Согласитесь, это подозрительно. - Может быть, она знает, кто это такая, или боится этой женщины? Или тех, кто за ней стоит. Джонс уверял меня, что за ней кто-то стоит, а он был опытным агентом. На такие дела у него нюх, - пробормотал Соло. - Об этом мы тоже подумали, в том числе поэтому и не освободили её, - сказала Мосснер. – Габриэль отправлена в Хоэншёнхаузен. Не беспокойтесь, её поместили в новый корпус, в одиночный бокс, - добавила она, поймав испуганные взгляды. – Будем надеяться, что, когда пройдёт стресс, к ней вернётся здравый смысл. Или ей помогут его вернуть… Да что ж вы так пугаетесь-то? Физического насилия к ней никто применять не будет. Уж извините, агент ЦРУ не та фигура, ради которой будут рыть землю, чтобы установить виновного в его убийстве. Это гораздо интереснее А.Н.К.Л. и мне, а не нашей госбезопасности. - А психологическое? Конвейер, ночные вызовы, запугивания? - Для этого она вооружена достаточно, - хмыкнула женщина. – К сожалению. Потому что информация о двойнике и его покровителях жизненно важна. - Кто вы такая, фрау Мосснер? – спросил вдруг Соло. – Ради чего вы готовы обречь своего агента на пытки? Взгляд светло-зелёных глаз упёрся в него с непонятным выражением. - Я - майор госбезопасности, – медленно проговорила она. – Вы полагаете, к женщинам в разведке какое-то иное отношение, чем к вам? Нет, рыцарству тут нет места. Я знаю о методах подготовки и проверки надёжности агентов в ЦРУ и не понаслышке – об аналогичных методах у русских. Вас проводили через такие тесты, и вы сдали их успешно, иначе не носили бы титула "лучший". Так, мистер Соло? - Так, но… - Что "но"? Теллер их выдержала тоже. Не в том объёме и не столь жёсткие, но выдержала. Прежде, чем доверить кому-то секретные сведения, необходимо научить, как обеспечить их защиту. Она не профессиональный агент, скажете вы. Верно, однако это значит лишь, что она не прошла полный курс подготовки полевого агента, и у неё нет соответствующего опыта. Ей это и не требовалось на том этапе. Но способам противостояния изматываниям на допросах её учил профессионал, поверьте. - Но вы опять ушли от ответа, - мягко подхватил Илья. – Зачем вам информация о двойнике и его таинственных покровителях? - Потому что слишком много сведений о нашем агенте и ваших делах здесь утекло неведомыми путями, - ответила Мосснер. - Откуда Джулиан Дейстер узнал про А.Н.К.Л. и лабораторию токсикологии КГБ? Я прослушала все записи ваших с ним переговоров. И если сейчас мы, наконец-то, поняли, отчего он пришёл в такое бешенство, то дальше дело не разъяснилось, а лишь забуксовало ещё больше. Допустим, одним из каналов утечки был Джонс. А кто добыл документы для Джонса, причём подлинные? За вами следили, в нужный момент подстраивая встречи двойника с Джонсом. Кто это делал? Уж точно не он сам! И не двойник, потому что она рано или поздно попалась бы на глаза или вам, или самой Габи. Эта тень будет нависать над агентством, если мы не сорвём с неё маску, даже вместе с лицом в случае необходимости. - И она же будет нависать и над вами. Вы подозреваете, что некто в органах госбезопасности ГДР работает на два фронта? - Всё указывает именно на это, Илья. Напарники опять переглянулись. Собранные воедино, факты рисовали довольно мрачную картину. Кто-то играет против них - или против агентства, чего тоже исключать нельзя. И их план уже готов, сеть сплетена, а им это ещё только предстоит сделать. Эмметт хлопнула ладонями по подлокотникам кресла и встала: - Сейчас наше оружие не пистолеты, а, как поговаривает один известный сыщик, информация и маленькие серые клеточки. А у вас, мистер Соло, последние не в лучшем состоянии, да и Илья нуждается в продолжительном отдыхе. Он не отходил от вас сутки и практически не спал. Поэтому товарищ Курякин стелет себе постель на диване в гостиной и сразу после того, как поест, ложится спать. Потом я займусь вами.