Высшая инстанция

Очень поздний вечер вторника, 5 ноября. Наполеон сознавал, что ему требуется отдых. Полчаса интенсивных раздумий – и "серые клеточки" отказывались работать должным образом. И, пока Эмметт кормила Илью ужином – Наполеон с долей ревности слышал, что они по-приятельски болтали при этом по-русски – добросовестно пробовал заснуть. Вот только ничего не получалось, поскольку рана ныла, а мозг вместо того, чтобы пользоваться предлагаемой возможностью отключиться от всего, всё-таки пытался строить всякие бесплодные догадки. В соседней комнате заскрипел диван – Илья, наконец, улёгся. Свет там потушили, и вскоре Эмметт снова опустилась в кресло у постели Наполеона. Отведя с его лба завившиеся в кольца пряди, она покачала головой: - У вас лоб горячий… Не можете уснуть? Пить хотите? Соло кивнул. Странное чувство, будто эту женщину он знает давно... чего, конечно, быть никак не может. Меж тем та скинула обувь – ботинки на низком каблуке – и, неслышно ступая, принесла из кухни налитый доверху кувшин. - Не поделитесь секретом, что в этом питье? – тихо спросил Наполеон, утолив жажду и облизнув губы. - Зверобой, мята, ромашка, тимьян, валериана. Эти травы ещё наши бабушки использовали. - Горчит. - Это зверобой, - Эмметт приняла из его рук чашку и потянулась поставить на столик. – Ещё что-нибудь хотите? - Нет. Всё, что я хочу, прямо перед моими глазами. В этой комнате. Любопытно, - продолжил он после небольшой паузы, - раньше подобные слова вызывали хоть какую-то реакцию, а вы и глазом не моргнули... Внезапно Соло приподнялся, взял её руки в свои и перевернул ладонями кверху. - Вы говорили об одинаковом подходе к женщинам и мужчинам в вашей разведке… - Эмметт, сразу насторожившись, кивнула, - но спорю, вам нечасто доводится браться за оружие. Он провёл большими пальцами по её ладоням и в заключение погладил нежные подушечки пальцев. - Вы наблюдательны. Да, со стрельбой у меня не так уж хорошо, да и никогда хорошо не было. Странно, правда? Всякие технические штучки или вождение чего угодно – пожалуйста, а пули бродят по мишени, как пьяные... – она усмехнулась и мягко высвободила кисти рук. – Но давайте лучше подумаем, как вас усыпить. - Знаете, есть совершенно безошибочный метод, - лукаво заметил Наполеон. – Только он требует компаньонки. "Компаньонка", наконец, ответила не менее лукавой улыбкой, на миг отразившейся в глазах: "Вы неподражаемы, мистер Соло! Всё ещё не отказались от идеи, м-м-м, показать себя во всей красе?" – и словно невзначай заправила за ухо прядь волос. Наполеон не спеша вытянул руку и провёл ею по левой щеке Мосснер, осторожно коснулся шрама. - Неужели вы подумали, что меня способен отпугнуть такой пустяк? Для этого нужно больше, гораздо больше. - Ну, я ведь видела выражение вашего лица, не забывайте. - От неожиданности. Просто, понимаете… - он замолчал, придвигаясь совсем близко, - я сразу представил, как он появился… Эмметт сглотнула, и со слегка зарумянившихся минутой ранее щёк мигом сбежали краски. Зрачки сузились, и янтарная корона вокруг них стала отчётливо видна. Соло успокаивающе погладил лежавшую на колене руку. - Меня не раз хотели пристрелить. Чтоб не ходить далеко, мы с Ильёй начали с этого. Сажали на электрический стул, били, пытались отравить или просто опоить, угрожали, приставив ствол револьвера к виску. Но ни разу за восемнадцать лет не всовывали его мне в рот… Эмметт молчала. Наполеон видел, слышал, чувствовал - она застыла, будто олень, пойманный в свет фар автомобиля. - Как же ещё могла появиться такая рана без входного отверстия? Он накрыл обеими руками кисть, перевернул её и осторожно коснулся губами внутренней стороны запястья. Мои губы горячие, или её рука вдруг похолодела? Прошла минута, прежде чем раздался слабый вздох. – Мистер Соло, вы ставите на мне психологические эксперименты? – спросила Эмметт. – То, что вы делаете, я иначе назвать не могу! – Я пользуюсь привилегией больного выразить восхищение вами и остаться при этом безнаказанным, - улыбнулся Наполеон, чувствовавший вскипавшие в крови пузырьки азарта и озорства. Благослови Габи – или кто она такая – за мою рану. Наконец-то отыскалась брешь в той броне, которая невидимым панцирем окружала эту женщину. – Острый ум и проницательность в чувственном теле, разве можно устоять? - Полагала, вас привлекает только второе… - Как мало на самом деле вы обо мне знаете! А во-вторых… Вы на редкость прямы, просто-таки убийственно прямы, и мне захотелось взять в руки то же оружие. Чтобы вы несколько минут постояли по другую сторону барьера. Выгнутая бровь над правым глазом выгнулась круче. – Не помню, чтобы я просила вас стать моим ментором, – заметила Мосснер. – Мне, знаете ли, очень далеко за тридцать, поэтому ваша затея обречена на провал. Вы опоздали. – А вот и нет, не опоздал. Соло поудобнее опёрся на локоть и постарался вложить в свой взгляд максимум обаяния и желания. Ему даже врать не пришлось: этот поединок возбуждал и бодрил, как глоток шампанского. Как пикировки с Ильёй. Перед его мысленным взором одна за другой проносились картины, на которые тело собиралось отреагировать весьма недвусмысленным образом, и он хотел, чтобы Эмметт это поняла. - Вы стали невнимательны, – с укором произнёс он, понизив голос почти до интимного шёпота. – Я повторю, если вы меня не услышали: всё, что я сейчас сказал и сделал, – правда. Их руки оставались по-прежнему сплетёнными, и Соло уловил лёгкую дрожь пальцев. Всего секундную, но хватило и этого. - При такой догадливости и обучаемости, Наполеон, не удивительно, что вас неоднократно пытались убить, - сказала она со смешком. – Однако пока ещё я ваш доктор. Колыбельную спеть не могу, музыкальным слухом меня Господь Бог обделил. Может быть, вас усыпить чтением? - Если будете читать так же, как сейчас произнесли моё имя, будет что угодно, только не сон, - Соло откинулся на подушки и нарочито облизался, не отрывая взгляда от губ идеального очерка. – Пожалуй, я тоже буду звать вас Эммой, как Курякин… - Не зарывайтесь, больной! – строго ответила та, но глаза противоречили своим выражением этой строгости. – Или останетесь совсем без сиделки. - Ни за что! Почитать, говорите… - он обвёл глазами спальню. Книжных шкафов в ней не было. – Не вижу тут ни одной книги. Они в гостиной? - Есть немного. Энциклопедии, справочники, кое-что из литературы. Всё на немецком. Но много чего хранится вот здесь, - она коснулась пальцем виска. – Скажите, от чего вы засыпаете? - От Мильтона, - Соло тяжело вздохнул при этом воспоминании. – "Потерянный рай" я с трудом дочитал до конца. - Вы получали хорошее классическое образование, - задумчиво констатировала Эмметт. – Об этом нет ни слова… - Знаю, знаю. Сколько ж народа в курсе того, что понаписали в моём досье, - буркнул Наполеон. - Да ладно вам, будто я сама таких досье не комплектовала… Что ж, "Потерянный рай" так "Потерянный рай". Она откинулась в кресле, прикрыла глаза и начала: - О первом преслушанье, о плоде Запретном, пагубном, что смерть принес И все невзгоды наши в этот мир, Людей лишил Эдема, до поры, Когда нас Величайший Человек Восставил, Рай блаженный нам вернул,- Пой, Муза горняя… Соло слушал, по-прежнему опёршись на локоть. В своё время он действительно еле одолел "Рай", путаясь в белом стихе, но Эмма читала так, словно знала эту поэму с детства. Какой-то грамотный педагог научил её очень точно ставить паузы, распределяя дыхание; длинные витиеватые строчки плавно нанизывались друг на друга и струились, как полноводная река. Он откинулся на подушки и тоже закрыл глаза. На воображение ему жаловаться не приходилось, и стоило послушать минут десять или пятнадцать, как сознание начало раздваиваться. Наполеон смотрел на Падшего Ангела, с высоты оглядывавшего свою пустынную страну - юдоль печали, царство горя, куда надежде, близкой всем, заказан путь. Взглянул в угрюмые зеницы, где затаились ненависть и страх, и гордость, и безмерная тоска… Отступник делал смотр войску, опираясь на копьё, по сравнению с которым ствол сосны норвежской, срубленной на мачту для величайшего из кораблей, казался бы тростинкой. Перед мысленным взором Соло проходили гордо державшая голову, увенчанную лунным рогом, Ашторет, Дагон, морское чудо – полурыба-получеловек, и целый пантеон звероголовых египетских богов со свитами… Богиня Баст окинула его загадочно блеснувшими кошачьими глазами, светло-зелёными с тёмным ободком и янтарной короной вокруг зрачка, сокол Гор недовольно клекотнул, угрожающе распахивая мощные крылья, шакал Анубис простёр перед ним жезл с загнутой ручкой. Так чувствовал себя, наверно, Данте, которому устроили экскурсию по Аду, с замиранием сердца думал Соло. Самое важное, что он не рисковал там остаться. Это была последняя, очень утешительная мысль, прежде чем он погрузился в сон… ***** Среда, 6 ноября. … и пробудился оттого, что отлежал правый бок. Если исключить это, тело казалось каким-то бесплотным: ничего не болело и не ныло, стало весело и легко. Если б не покалывание в плече, Соло испугался бы, что умер. Он попытался сесть на постели и осторожно помотал головой. Кресло у кровати опустело, и сквозь шторы пробивался дневной свет. В квартире царила полная тишина, если не считать еле слышного храпа из гостиной. Наполеон ухватился на высокое металлическое изголовье и встал. Мужской полосатый халат висел, переброшенный через увенчанный шишечкой столбик. Убедившись, что пол комнаты не намерен меняться местами с потолком или стенами, он надел халат и направился в сторону храпа. Гостиная оказалась довольно просторной угловой комнатой, с большими окнами и такой же, как в спальне, почтенной мебелью, набранной с бора по сосенке. На обеденном столе, величиной с письменный стол Уэверли в лондонской штаб-квартире, лежали какие-то бумаги и стоял аппарат для просмотра микроплёнок. На неразложенном диване спал Илья, подложив руку под голову. Соло улыбнулся, увидев, что спальное место оказалось несколько маловато, и напарнику пришлось закинуть ноги на мягкий подлокотник. Он помнил о странном обыкновении угрозы либо спать вполглаза, как настоящий сторожевой пёс, либо, наоборот, просыпаться постепенно, подобно человеку, не знавшему, когда ему удастся выспаться в следующий раз. "Парабеллум" не лежал рядом на столике; следовало опасаться, что его держат под подушкой… Наполеон встал так, чтобы первый взгляд проснувшегося Курякина упал прямо на него. - Эй, угроза, - тихонько позвал он, - подъём! Илья не пошевелился, лишь приоткрыл левый глаз и вздёрнул левую бровь. - Зачем бы? – пробурчал он, закрывая глаз и с наслаждением потягиваясь. – Ты бодр, у тебя прекрасный цвет лица. Мог бы сам до туалета дойти. Соло нарочито выдохнул. - Где же твоя забота? Туалет не единственное, что мне нужно. У нас есть что-нибудь, что дозволено съесть на завтрак раненому? Илья в ответ что-то простонал и, лёжа по-прежнему с закрытыми глазами, отбросил одеяло. - Ладно, уже встаю, - он нашарил брюки и, наконец, протёр глаза. – Омлет тебе можно, потому что кашу варить я не умею. И чай. Кофе Эмма давать тебе пока что запретила. - И слава Богу, терпеть её не могу, - Соло непроизвольно перекосило. - Кого, Эмму? Мне что-то так не кажется… - голубые глаза глянули на Наполеона со скепсисом. - Правильно кажется, вернее, не кажется. Я про кашу. Мужчины перешли в кухню. Сей оплот кулинарного искусства оказался просто огромным, а холодильник, открытый Ильёй, забит продуктами. Пока тот ставил чайник и возился с яйцами, Соло удалился в ванную. - Только в душ не лезь! – полетело ему в спину предостерегающее бурчание. Но именно туда хотелось почти также, как и отлить. Неоднократно выступавший пот покрыл кожу неприятной липкой плёнкой, волосы склеились в отдельные пряди. Наполеон, обладавший прямо-таки кошачьим пристрастием к чистоплотности, чувствовал себя грязным, как какой-нибудь сантехник-ассенизатор. Не то чтобы он не сознавал справедливости слов Ильи, однако постарался вымыться настолько, насколько ему позволили раковина и необходимость не мочить повязку. - Смотрю, вы тут бурную деятельность развили без меня, - сказал он, удовлетворив первоначальный голод и окончательно придя в хорошее настроение. - Ещё и половины проектной мощности не набрали, - ответил Илья, останавливая руку, занесённую над тарелкой с бутербродами. – Хлеб тебе пока тоже не рекомендуется, ковбой, но немного ветчины можешь взять. Я рассказал Эмме всё, насколько мог подробно. Её очень заинтересовало решение Уэверли привлечь твоего шефа и раздобыть через него сведения о жизни и окружении Удо Теллера в Америке. Она тоже считает, что автора этой комбинации надо искать поближе к нему. А когда я упомянул про досье его дочери… - Да, жалко, что той плёнки у нас нет, - задумчиво проговорил Соло, смаковавший кусочек ветчины. – Теперь надобность в подробном изучении досье Габи куда как актуальна. Раньше я просто полагал маловероятным, что имея такого мстительного врага, она не знает о нём ничего, но сейчас, когда она не хочет говорить… Она или боится кого-то или покрывает, точно тебе говорю. - Может быть, Габи не хочет совершить ошибку, если не вовремя откроет рот? - Нам всё равно, знает она или только подозревает. Важно, что это кто-то ей хорошо знакомый, и нам нужно бы его вычислить. Жаль, жаль… - Почему жаль? Там эта плёнка, - Илья махнул рукой на заваленный стол. - Так ты её с собой прихватил? – поражённый Соло оторвался от ветчины. – Я думал, в "Ландсбергере" осталась! - Вынуть из кармана забыл, - пожал плечами Илья, невозмутимо доедая омлет. – Вот так бывает… В общем, Эмметт связалась с Уэверли и заберёт материалы, как только ему их пришлют, а вчера днём сюда явилась пара её людей с оборудованием. Она ещё принесла копии полицейских рапортов, донесения осведомителей, словом, всё, что могло касаться Джулиана Дейстера и Вилли Джонса, выдававшего себя за поляка Малиновского. А что она тебе вчера читала? Я сквозь сон слышал. - Не поверишь, Мильтона, - Соло вытер губы салфеткой и возвёл глаза к небу: - Хорошо так читала. Разве в ГДР принято изучать в школах "Потерянный рай"? Илья фыркнул. - А школы тут и не причём. Точнее, средние школы. Приём погружения в длинные тексты много как можно использовать. Скажем, для постановки произношения и ритма речи на иностранном языке. Их предварительно начитывают дикторы с безупречной дикцией. Хотя… "Рай" целиком часов девять занимает… Попросил бы "Божественную комедию", что ли. - На итальянском? - Разумеется. - А ты что можешь прочитать наизусть? – помолчав, спросил Соло. Илья насмешливо взглянул на него. - Отрывок из Боссюэ на французском. Знаешь, хорошее стихотворение, начинается так: "Взгляни, вот конь, горяч и непокорен…" Наполеон расхохотался и тут же схватился за бок: - Чёрт, как щиплет… Да кто из нас непокорный конь, ещё разобраться надо! Он нагло воспользовался возможностью не мыть после себя посуду - под предлогом необходимости нагнать коллег - и занялся разбором и анализом материалов. К тому времени, как явилась Эмма, он уже почти полностью вошёл в курс дел. - Я встретилась с Уэверли, - сказала она, поздоровавшись кивком головы с Ильёй и окинув взглядом Наполеона. – Вижу, вы встали, мистер Соло. - Он в душ хотел, - наябедничал Илья. - Завтра, - категорично заявила она, - и под моим руководством. - О, - выразительно поднял бровь Наполеон. – Теперь я не буду знать, как дожить до завтра… Эмма осталась невозмутимой. - За работой, например, время пролетает незаметно. Итак. Материалы ФБР раньше вечера не придут, а вот это наши, - она вынула из сумки пачку. – Изучайте. Я займусь обедом, а потом присоединюсь к вам. - Давай разделимся, - предложил Соло. – Я покопаюсь в досье Габи, поищу человека, из-за которого она молчит, хотя мы точно знаем, что стоит ей это недёшево. А ты возьми материалы Штази. Посмотри, не всплывут ли рядом с Джонсом или Дейстером какие-нибудь контакты. - Идёт, - согласился Илья, забирая пачку и пропуская Наполеона к аппарату. Илья углубился в материалы. Эмметт, поставившая в духовку жаркое, работала рядом, помогая ему продираться сквозь немецкий и неразборчивые сокращения. Агент Вилли Джонс как истинный профессионал, к тому же с документами из соцлагеря, подозрений не вызвал ни у кого. Ни у напарников по работе, ни у жильцов в доме на Марцане. Разумеется, неизвестная пока девушка, игравшая роль Габи Теллер, пару-тройку раз попалась на глаза соседям, но всегда в одиночестве. Однако Мосснер удалось-таки обнаружить один фотоснимок в донесении анонимного информатора, на котором была запечатлена эта парочка. В силу того, что Джонс и лже-Габи не являлись объектом съёмки, качество изображения было не лучшим, но очевидность сходства просто лезла в глаза. - Очень похожа на ту, что была на складе, - подтвердил Наполеон, оторванный на минутку от продукции Уэверли. - А не обнаружился ли там какой-нибудь Фридрих? Была бы ещё одна зацепка. - Нет, - покачал головой Илья. – Может, досье Джулиана полезнее окажется… Наблюдение за этим объектом явно поставили на поток – отчётов, фото и донесений было куда больше. Объект ни от кого не скрывался, и вокруг него постоянно роились студенты, аспиранты и коллеги-учёные. Вычислить в таком плотном окружении вероятных подозрительных лиц не представлялось возможным, по крайней мере, не имея критериев отбора. В самом деле, для этого надо было бы просеивать сквозь мелкое сито почти весь институт Гумбольдта. Аналитическая служба любой разведки взвыла бы от подобной нагрузки. Но, что интересно, ни на одном фото лже-Габи не засветилась. То ли ей известны методы органов госбезопасности ГДР, и она предусмотрительно держалась в тени, то ли… - Поневоле подумаешь, что это всё-таки настоящая Габи склонила Дейстера к участию во всей этой афере, - пробурчал Илья, – поскольку в это время нас в Берлине ещё не было. Не знай мы того, что знаем сейчас, я бы так и решил! - Скажу честно, моё руководство это подозревает, - вздохнула Эмметт, вглядываясь при помощи лупы в отложенное в сторонку фото Джонса и девушки. – Грим или сходство великолепны… Я хорошо знаю Теллер в лицо, хоть и готовил её другой человек, и не могла бы дать гарантию, что на снимке не она. - А, кстати, Уэверли ничего не просил нам передать? – спросил Соло. Вместо ответа Эмметт вытащила маленький диктофон с проволочной лентой и, найдя по одним ей известным признакам какое-то место, включила запись. "Мистер Соло, мистер Курякин, - послышался знакомый голос. – Я, конечно, ценю сотрудников, которые используют свой мозг не только для того, чтобы беспрекословно выполнять мои приказы. Я даже восхищаюсь вашей решительностью и тем, как вы сработались, но всему есть предел! Предел моей снисходительности - семьдесят два часа. Конец связи". - Это он надиктовал сегодня утром по телефону, - добавила, выключив диктофон, Мосснер. – В 9 часов и 51 минуту, если быть совсем уж точной. Я хотела поставить эту запись после обеда, чтоб аппетит не испортить. Пойду, проверю жаркое. Настенные часы показывали три часа пополудни. По этой причине или потому, что доносившийся из кухни аромат раздразнил обоняние, Наполеон ощутил просто-таки волчий голод – и изрядную усталость. - А что в досье Габи, ковбой? - На удивление немного, - ответил он. – Есть две близкие подруги, одна ещё со школы, другая – по балету. Уверен, если я с ними побеседую, много чего интересного услышу... - Илья хмыкнул, - и бывший кавалер, с которым она встречалась целых три года, музыкант Людвиг Миллерс. Однако там примечание, что он уже год как работает в Национальном театре Брно. И очень близкие отношения у неё сложились с отчимом, а после его смерти – с его младшим братом Хорстом. Герберт Шмидт многому её научил, позволил потом работать в мастерской над собственными задумками, материалы доставал, в том числе напыления с редкими металлами для обработки цилиндров и клапанов. Мастерская готовила машины по заказам Федерации автомотоспорта ГДР. Это по рекомендации старшего Шмидта Габи прошла полный курс подготовки у инструкторов гонщиков завода в Айзенахе и получила профессиональную категорию С6.2. Мне думается, в первую очередь надо бы поговорить с Хорстом. - Хорошо. После обеда, когда Эмма уйдёт, я к нему наведаюсь. Подозреваю, она запретила бы мне покидать квартиру, - вздохнул Илья. - Действовать поодиночке нам не следует. Пойдёшь, но со мной, - внёс поправку Соло. – Исключено, – покачал головой Илья. – Ты только с постели встал. У тебя рана может открыться. - Говорить будешь ты, я снаружи послежу. Если что, хотя бы смогу подать сигнал тревоги, волшебные часы с нами. Во взгляде Ильи мелькнула неуверенность, и Наполеон поднажал: - И я не желаю слушать возражений, угроза. Мы столкнулись с умным и жёстким противником. Подумай, если б я отказался от твоего аналогичного предложения, склад я бы покинул в наручниках. Или в мешке для трупов. - Хорошо, - сдался Илья. – Но тогда придётся подождать до завтра. Тебе пока даже выйти не в чем, одежду пришлось выкинуть, она полностью пришла в негодность. Наполеон встрепенулся. - Не волнуйся, содержимое карманов и кармашков в верхнем ящике прикроватной тумбочки, - улыбнулся Илья. - Твой любимый наборчик отмычек там же. Не желая возбуждать подозрений, Наполеон попросил раздобыть для него самые простые брюки, пару-тройку рубашек и джемпер, не считая нижнего белья, и даже не заикнулся о верхней одежде. Этим озадачился Илья, который дождался ухода Мосснер, вышел в город и в первом попавшемся магазине купил тёплую удобную куртку и перчатки. После обеда Эмма отправила Наполеона отдыхать. Сытная немецкая кухня вкупе с напряжённой работой и без того привела его в состояние, когда горизонтальное положение кажется самым желанным из всех возможных, но, преследуя свои интересы, он всё-таки выторговал себе ещё порцию "Потерянного рая". Поскольку присесть в спальне, кроме как в кресло или на кровать, было решительно некуда, желавший послушать Илья просто растянулся на кабаньих шкурах перед камином. - Ни одна Тюрьма не может мощь навек замкнуть Бессмертную! Пусть мы побеждены, Низвергнуты, и все же Небеса Утраченными почитать не должно, И силы вековечные, восстав Из этой бездны, явятся вдвойне Увенчанными славой и грозней, Чем до паденья, твёрдость обретут, Повторного разгрома не страшась. На улице стоял белый – и довольно светлый - день, и впечатление от "Рая" должно быть совсем иным, чем вчера ночью. Однако дьявольская страсть и упорство, пропитавшие эти строчки, воспламеняли воздух спальни как поднесённая спичка. Почему я раньше не понимал Мильтона? Может быть, просто потому, что сказанное чужим голосом ложится правильнее, звучит весомее… С бьющимся сердцем слушал Наполеон низкий голос Сатаны, вопрошающего: следует ли отважиться на новую битву для обретения утраченного Неба? - Пусть победа немыслима, зато возможна месть! - провозгласил Молох. - По-моему, разумней нам сносить страданья нынешние, чем навлечь намного худшие, - так якобы разумно отвечал Велиал. - Зачем желать того, чего нам силой - не достичь, а как подачку - сами не возьмём? - справедливо спрашивал Маммон. Основать в Аду Империю, которая при мудром управленье и труде могла б со временем и Небесам противустать... такая идея привлекла всех духов. Нарочно ли Эмма перескочила на вторую книгу "Потерянного рая" или он просто проспал окончание первой, размышлял Соло. Теперь говорил Вельзевул, на чьём челе о благе общем запечатлены заботы. Союзом общим, замыслом одним, надеждой, испытаньями в боях и пораженьем связанный со Отступником, он и падший был велик. И совет его был полон цинизма, в цинизме этом - мудр, и больше всех пришёлся Сатане по нраву. - Найдём возможностей немало для борьбы помимо новой, гибельной войны и штурма неприятельских валов, которым ни осада не страшна, ни приступы, ни адовы набеги, - говорил он. Есть же Человек, возлюбленный превыше всех созданий Тем, кто правит в Эмпирее... - Туда направим помыслы; узнаем, Что это за творенья, из какой Субстанции и чем одарены, В чём сила их и слабость, как верней Их совратить, употребив обман Иль принужденье… Это ли не месть - навек поссорить с Богом Человека и вынудить Творца обречь его на муки адские?! Воистину опорный столп Державы Адской... только этот Ад сейчас не пугал Наполеона, а скорей притягивал. ***** Четверг, 7 ноября. Утром Эмма принесла большой пакет с мужской одеждой и целый портфель, битком набитый документами на английском. - Не единожды пожалела о том, что запретила вам выходить, поскольку еле-еле дотащила гуверовские досье, - сказала она, отдавая портфель в руки встретившего её Ильи, а пакет - Наполеону. – Полдня вчера работала печатной машиной. - Тогда не помешает фризский чай, - ответил Наполеон. - Сейчас приготовлю. Через пять минут он поставил перед Эммой чашку горячего крепкого чая с леденцовым сахаром на дне и сливочник с мерной ложечкой. - Давайте, я с материалами разбираться буду, - предложил он. - Мне привычнее. Прошло часа два, прежде чем из разрозненных кусочков головоломки возникло что-то целостное. Удо Теллер объявился в США сразу после окончания войны. Из Нью-Йорка он направился в Пасадену, зачем-то проехав через всю страну, какое-то время работал в Калифорнийском технологическом институте. Потом перебрался в Сиэттл, и до своего исчезновения в июне 1961 года вёл несколько проектов в Университете Вашингтона. Купил квартиру, преподавал, руководил лабораторией. Вроде бы всё как обычно, однако обнаружились в близком окружении доктора не только коллеги по работе. Во-первых, некая Вилма Хайленд, въехавшая в страну в 1943 году как сбежавшая от ужасов нацизма, и её приёмная дочь Мара. У родной дочери Вилмы оказались больные лёгкие, и миссис Хайленд (как она сама заявила, вдова) добилась для неё места в одном из лучших санаториев курортного городка Колорадо-Спрингс. Когда же девочка через два года всё-таки скончалась, убитая горем мать перенесла свою привязанность на сироту Мару, лечившуюся там же. Она удочерила её, а потом сделала всё, чтобы поставить на ноги. Там, во время одного из отпусков, с Вилмой познакомился Удо. Несколько раз в год он наезжал в Колорадо-Спрингс, навещая мать и дочь. Потом Мара окончательно поправилась, и он забрал их в Сиэттл. Снял небольшую квартирку, отдал девочку в школу, потом оплатил обучение в колледже и университете. Что побудило его принять столь горячее участие в судьбе этой семьи, осталось неясным. Коллеги по университету считали Вилму любовницей или тайной женой доктора. Незадолго до того, как доктор Теллер исчез из Сиэттла, Мара Хайленд вышла замуж за канадца Джозефа Сиверса и переселилась к мужу. Вилма, исполнявшая обязанности экономки, осталась. Самое же странное заключалось в том, что доктор Теллер составил завещание, предъявленное миссис Хайленд. По нему наследницами объявлялись она и Мара, а о дочери – Габриэле – и речи не было. В Отдел собственности иностранцев ФБР передали всё имущество доктора, оставшееся в Университете Вашингтона. Миссис Хайленд не стала перебираться в квартиру доктора - она только продолжала поддерживать там чистоту и порядок, оплачивала счета. Во-вторых. Среди наиболее ценимых доктором Теллером сотрудников выделялись двое – инженер Ханс Оукс, большой специалист в области электроники, и Эва Честер, талантливая студентка, которую доктор приблизил к себе во время учёбы, а после окончания университета пригласил на работу в свою лабораторию. И тот, и другая исчезли вслед за Удо – Ханс утром не доехал до работы, а девушка – не вернулась с работы домой. Сравнив досье Интерпола с данными ФБР, агенты легко установили: оба уже попадали в круг их внимания, так как работали вместе с Удо на острове Винчигуэрра. Положим, в части Оукса ничего нового. После расследования его выслали в США под надзор властей, и его местоположение ФБР знало: каждый раз, когда Оуксу необходимо выехать из страны, он обязан подавать специальное уведомление. В данный момент он неделю как вернулся из Токио, где участвовал в научно-практической конференции. А вот мисс Честер не возвратилась ни в Денвер, откуда была родом, ни в Сиэттл, ни в страну вообще. Но это были, если можно так выразиться, ещё цветочки. Илья пересмотрел досье, с которыми они работали перед миссией в Берлин, и обратил внимание Эммы и Наполеона на примечательный факт: девушку на острове видели многие – и в то же время никто не видел после штурма. Протокол допроса тоже отсутствовал. И такое положение Соло очень настораживало. - Угроза, помнишь, Габи говорила, что этот протокол куда-то затерялся? - Помню, конечно. Она так подумала. - А вот я думаю, никуда он не терялся. Его вообще нет и никогда не было. Напарники воззрились друг на друга. Вот так взять – и просто испариться с острова?! - Не нравится мне эта Честер, - сказал с досадой Соло. - Выходит, она как-то ухитрилась – сама или с чьей-то помощью – просочиться сквозь мелкоячеистую сеть полиции, спецназа и Интерпола. Илья согласно кивнул и бросил взгляд на задумавшуюся Эмму: - А вы что думаете? - Думаю, что подобным навыкам обучают не в Университете Вашингтона, а совсем в иных местах, - ответила та. – Вы полагали, что копия материалов Удо Теллера оказалась у Джулиана Дейстера, с которым Теллер близко сошёлся за те два года, что работал на Винчигуэрра. Но теперь в деле новая фигурантка. Настолько необходимая доктору, что он попросил доставить её на остров. Это не просто некая любовница, господа-товарищи, раз хозяева пошли на такой шаг. Её роль важнее... Стало быть, умная, обученная, вполне возможно, испытывавшая привязанность к Удо, и к тому же находится неизвестно где… кто знает, может, это та, кого мы ищем! - Тем более, Джонс полагал, что диск всего лишь приманка, - напомнил Соло, - и всё дело в личной мести. - Нет-нет, - ответила Эмма. – Не думаю, что дело в личной мести, или, точнее, не только в ней. Смотрите. Джонс говорил о каких-то людях, стоящих за лже-Габи? Со связями и большими деньгами? Соло кивком подтвердил слова женщины. - Вы не один год в нашей профессии, и вы тоже, Илья. Встречались ли вам объединения богатых и влиятельных людей ради мести? - Ну, разве что в книгах, - последовал моментальный ответ Курякина, а Соло добавил: - Я понимаю, о чём вы. Люди объединяют деньги и силы ради власти и ещё больших денег, которые, по сути, та же самая власть. Те, кто объединяются ради того, чтобы красиво пускать деньги на ветер, организуют парады и фейерверки... Нанять сообщников для тёмных дел – видел, купить информацию – десятки раз видел, искать компаньонов для того, чтобы расправиться с общим врагом – сплошь да рядом. Конвейер, одним словом. А месть, она, как бы сказать, всегда костюм по индивидуальной мерке. Эмметт вскинула глаза. - Неплохо сказано, Наполеон. И, кроме того, месть не сулит никаких барышей, ведь так? Одни затраты, а под итоговой чертой отрицательный баланс и моральное удовлетворение, а оно нужно лишь самому мстителю. И вот я задаю себе вопрос… - Наполеон уже подметил склонность Эммы к этой фразе, - ради чего вступили в союз эти неизвестные нам люди с деньгами и связями, если не ради мести за доктора Теллера? Соло чуть не подскочил на стуле. Илья встрепенулся и спросил: - Ты думаешь о том же, о чём и я, ковбой? О том, от чего нас оторвали, когда на повестке дня оказалась ситуация с диском? - Какой ковбой, где ковбой? – выпрямилась, в свою очередь, Эмма. – Вы о ком, Илья? - Ковбой это я, - отмахнулся от вопроса Наполеон, поглощённый более насущным делом, – а он - угроза мирозданию. Потом объясню. Мы пытались выйти на след тех, кто принимал участие в проектах Винчигуэрра. Как раз проникли в дом одного такого идейного вдохновителя, удачно скопировали массу документов из его сейфа, а потом - хлоп! - и нас отозвали. - Щёлкни пальцем только раз, и явится зло тотчас! – усмехнулась Эмметт. – Кто-то и щёлкнул. - Догадываюсь, от кого узнали о подходящем моменте, - несколько язвительно подхватил Илья. – Ковбой, ведь это от Джонса утекла информация о нашем задании! - А какие ко мне претензии, угроза? – ощетинился он. – Джонс мне не сват, не брат и не напарник! К тому же его явно использовали втёмную… Дождавшись паузы, вмешалась Эмма, с любопытством наблюдавшая за их пререканиями. - И часто у вас так? – спросила она. - Да почти постоянно, - не стал кривить душой Илья. – И всегда он хочет оставить за собой последнее слово. Соло открыл было рот, но вовремя спохватился. - Таким образом, нам надо искать того, кто и в мести заинтересован, и может иметь отношение к этому неведомому синдикату, - сказал он. - К пяти победителям первого этапа присоединяем Вилму и Мару Хайленд. Может быть, они любили Удо куда сильнее, чем родная дочь. С другой стороны, Мара в Канаде, Оукс работает в Штатах под надзором ФБР, а Вилма живёт преспокойно в Сиэттле. А выбыли из общего списка Джулиан Дейстер по очень уважительной причине, Тридженнис и Сайгесс. Местонахождение этих учёных Уэверли установил с абсолютной точностью. Они по горло в работе и нет им дела до погибшего Теллера. К тому же мы явно имеем дело с женщиной. Самая вероятная кандидатура Эва. - А описание Эвы совпадает с внешностью Габи? - спросила Эмметт. Соло об этом уже думал, поэтому ответил без запинки. - В общем и целом да. Рост, комплекция, цвет глаз. Волосы более светлые, но их можно покрасить. Носит очки. Опять же, деталь заменимая. - А нет там ничего про какой-нибудь дефект или особенность рук? – задал вопрос Илья. Соло отрицательно покачал головой. - По факту исчезновения Честер ФБР завело дело, опрашивало коллег по университету, родственников и бывших сокурсников. Никто ни о чём таком не упоминал, островитяне тоже. Правда, на острове она мало с кем общалась. Группа вокруг доктора Теллера была немногочисленной и хорошо охраняемой от лишних контактов. - Придётся мне опять связаться с Уэверли и настоятельно попросить, чтобы обновили информацию по Эве, Маре и на всякий случай её матери, - сказала Эмметт, поднимаясь со стула. – Не хотелось бы столкнуться с каким-нибудь сюрпризом со стороны этих женщин. Вот-вот, пусть Эмма уговаривает Уэверли запрашивать Сандерса, пусть даже этого последнего за горло берёт. Если у неё это получится, я первый внесу пожертвование на её будущий памятник. Неприязнь, испытываемая Наполеоном к бывшему шефу, за прошедшие пять месяцев нисколько не уменьшилась. - Пойдём параллельными дорогами, - подытожил он. – Ключ к синдикату, стоявшему за спиной Удо Теллера и семейки Винчигуэрра, кто-то в окружении Удо. Ниточка к личности таинственной мстительницы, принявшей облик Габи – сама Габи. Или она заговорит, или мы вычислим ту, что ставит нам palki v kolyosa. Рано или поздно эти дороги сольются, помяните моё слово. Эмма прошла на кухню, и вскоре оттуда донёсся приглушённый стук выставляемых на стол тарелок. - Нам может не хватить времени, - озабоченно нахмурился Илья. – Сначала Хорст, потом подруги. А вдруг мне придётся ещё и в Брно ехать, с Миллерсом беседовать? - Придётся – поедешь, - сказал, как отрезал, Соло. – Или мы доводим это дело до конца, или съедаем то, что приготовила Эмма, от этого я отказываться не собираюсь, потому что в следственных тюрьмах кормят отвратительно, и идём сдаваться. Ты этого хочешь? Илья в знак солидарности картинно поднял руки вверх. - Не думала, что советского разведчика может заставить капитулировать американский шпион, - заметила Мосснер, выглянувшая из кухни. – Обедать, а потом, мистер Соло… - Мне больше понравилось, когда вы назвали меня Наполеоном, - не преминул заметить он, и был вознаграждён чуть дёрнувшимися уголками губ. - Потом… Наполеон… в постель. Вы далеко не в том состоянии, какое меня удовлетворило бы. На этот раз Наполеон не стал возражать. Он просто многозначительно посмотрел в глаза Эммы, проигнорировав предупредительное хмыканье Ильи.