Высшая инстанция

Вечер четверга, 7 ноября. - С вашего позволения… – спросил, наконец, Илья, - что вы здесь делаете, товарищ полковник? - Да тебя поджидаю, - невозмутимо ответил тот. – И твоё счастье, что дождался. Ещё пять минут, и мне пришлось бы передать дежурство в руки других и сообщить коллегам об этом люке. - И что изменилось бы за пять минут? – не выдержал Соло. Олег взглядом призвал американца к порядку, но всё же пояснил: - В семь часов у нас торжественный приём в честь праздника. Ну, разумеется. Кто же ещё мог отвечать за подготовку и проведение этого приёма, как не шеф протокола посольства Панин – кем бы он ни был по роду основной деятельности. - Поэтому, Курякин, быстро и толково объясняй мне, какого чёрта ты делал у Шмидта и почему после твоего ухода Хорст найден застреленным и со следами допроса четвёртой степени? Обычное для Олега спокойствие сменилось угрозой. Даже, пожалуй, больше, чем угрозой - едва сдерживаемой яростью. - Товарищ полковник, у вас вопросы только ко мне или к мистеру Соло тоже? Панин издал звук, средний между пренебрежительным фырканьем и раздражённым ворчанием. - Мистер Соло мне не подчиняется никак. Если вопросы будут к нему, с ним поговорят не здесь! - Тогда позвольте ему удалиться. Три дня назад его ранили, а путешествия по подземным катакомбам выздоровлению не способствуют. Один уголок рта Олега приподнялся, что, по всей видимости, должно было означать вежливую улыбку. Он окинул бывшего подчинённого несколько удивлённым взглядом и покачал головой: - Так-так, Курякин. Похоже, чёртов лис оказался таки прав… Впрочем, ничего не имею против его ухода. Сам дойдёт или карету скорой помощи вызвать? Намёк на какого-то “лиса” Илья не очень понял, как, судя по всему, и Наполеон, посмотревший на него с сомнением. Илья глазами показал нужное направление, проигнорировав провокацию куратора. - Тебе туда, ковбой. Не заблудись. Соло сдвинуться с места не пожелал. - Я бы предпочёл остаться. - А я бы предпочёл, чтобы ты вернулся к себе, - твёрдо ответил Илья. – Мне нянька не нужна. Соло по-прежнему не сводил с него глаз; Илья чувствовал себя очень неуютно под этим испытывающим взглядом. Главное, чтобы он не вздумал спрятаться где-нибудь поблизости. В конце концов, победу одержало доверие. - Хорошо, - сказал Наполеон. – Но помни, сколько осталось до окончания отведённого нам времени. Олег проводил глазами удаляющуюся спину, а потом кивнул в противоположном направлении: - Твой напарник хитёр, пойдём-ка туда. Там набережная безлюдна. Слушаю. Илья сжато изложил обстоятельства обнаружения тела Хорста Шмидта и показал гильзу, найденную в мастерской. - Патрон .45 АСР, - пробормотал Панин. – "Кольт" с глушителем, скорее всего. - Я тоже так думаю, - согласился Илья. – Оружие тяжеловатое для женской руки. Но их было двое, и второй вполне могла быть та неизвестная. Олег хмурился, вертя гильзу в пальцах: - Значит, вы оба сошлись во мнении, что всё упирается в Теллер? Я бы в первую очередь предположил, что копают под агентство. Вас просто хотят подставить и не жалеют для этого сил. - Эту версию мы тоже со счетов не сбрасываем, товарищ полковник, но ведь никто не знал, что мы намерены посетить мастерскую. Нас, конечно, мог слушать кто-то чужой… - С исчезающе малой вероятностью, - возразил Олег. - Если эта конспиративная квартира под Эмметт, то она знает о жучках столько же, сколько и ты. Это её работа, кроме всего прочего. Штази неоднородна, там есть группировка, очень бы желавшая скорректировать курс Мильке, что ей тоже отлично известно. Только глупец в такой ситуации не примет мер предосторожности, а она не глупа, далеко не глупа... - он машинально сунул патрон в карман плаща, уйдя в какие-то глубокие раздумья. - Вы с ней давно знакомы? - Порядочно, - уклончиво ответил Олег. - Она проходила подготовку у нас в Союзе, как и многие здешние... Для всего, что делает эта женщина, имеются очень веские причины. В частности, могу тебя заверить, что она лично заинтересована в проекте А.Н.К.Л., как и в том, чтобы очистить вашу напарницу от подозрений. Проводи-ка меня до машины, она на той стороне парка. Мужчины направились по дорожке, освещённой редкими фонарями. Внезапно справа выскочил заяц, чуть не сбил Илью с ног и метнулся под кусты. Животное явно кто-то спугнул. Олег на появление зайца не отреагировал, и Илья удержался от желания бросить взгляд на куратора. Однако он украдкой огляделся, и ему показалось, что справа и слева в отдалении мелькают какие-то тени. Слова Панина о том, что ещё пять минут – и с ними разговаривали бы совсем другие люди, получали подтверждение. На секунду Илья задумался над тем, был ли ковбой столь же осмотрителен, но потом несколько успокоился, вспомнив, что тот отличался как наблюдательностью, так и развитым “шестым чувством”. - Хорст никак не вписывается в дело с диском, - вполголоса продолжал Илья, - ему там попросту нет места. Это явно кусочек совсем другой головоломки, чего-то личного. Может быть, именно из-за него помалкивает Габи… А вы не знаете, это действительно так? – помолчав, спросил он. - Действительно, - мрачно кивнул Олег. – На ней испытали кое-какие методы воздействия вроде “плохой-хороший следователь” и “музыкальной шкатулки”. Она просто отказывается говорить или уходит в себя, будто впадает в транс. Кто её этому научил, интересно, уж не… Он внезапно замолчал и посерьёзнел ещё больше. - Настораживают, и очень, слова Джонса о людях с большими деньгами и связями. Мы уже пару раз столкнулись с тем, что отдельными диверсиями и ячейками контрреволюционной пропаганды управляет невидимая рука. Совсем недавно предотвращены несколько попыток заражения урожая зерновых, что особенно показательно… Что думаете делать дальше? – внезапно поднял голову Панин и усмехнулся: – Сделай лицо попроще, Курякин. Вы сидели в подземелье минимум два часа и вряд ли играли там в шахматы! Случай представлялся удобный, и Илья решился: - Мне надо съездить в Брно. В оркестре Национального театра работает музыкант Людвиг Миллерс, очень близко знакомый с Габи со времен учёбы в балетной школе. Хочу с ним поговорить, он может многое знать. И кто её ненавидит, и кто ей дорог. Но ехать надо завтра же или даже сегодня в ночь, чтобы ещё кому-нибудь не успела прийти в голову та же идея. - В Брно, - задумался Олег. – В ночь не обещаю, но с утра коридор на Прагу тебе будет. Поезд, машина, самолёт? - Самолёт, - выбрал Илья, - и машина – в Праге. - Поджимает время? – понимающе усмехнулся Олег. – В самом деле, британская разведка, конечно, терпелива, как тигр в засаде, но не при таких обстоятельствах… Первый рейс в 7-30. Билет будет в кассе, всё остальное сам знаешь, где. Собеседники пересекли небольшой парк и вышли на шоссе. Панин распахнул заднюю дверцу припаркованного "Хорьха" с потушенным фарами. - Приятного полёта, Курякин, и воздержись от конфликта с органами госбезопасности Чехословакии. Хватит и Берлина. Мне бы тоже хватило, но что поделать, если здесь нас обложили красными флажками, как волков? А он ещё задавал себе вопрос, почему Берлин. Да вот поэтому и Берлин! Разве Габи сбежала бы на свой страх и риск в каком-то ином городе? Вряд ли! Её напугали и вынудили тем самым поступить так, как кому-то и было нужно. Разве остались бы они один на один с местными властями в любой другой стране, кроме непризнанной? Нет! И сидеть бы им сейчас – при удачном раскладе – в соседних камерах, если бы не то, что тот, кто разработал этот план, ничего не знал про подкладку биографии Габи. Не ожидал, что у агентов А.Н.К.Л. отыщется неожиданный союзник в лице зловещей Штази. И вот тогда-то противник, видя это, начал искать объяснение. И, очевидно, пришёл за ним к Шмидту. Удалось ли пытками добиться от него чего-нибудь или нет, Илья не знал. Но отдавал себе отчёт в двух вещах. Он не имеет права возвращаться в Пренцлауэр прямым путём, потому что Панин наверняка пустит за ним наружку. Иное было бы весьма непрофессионально с его стороны. И следовало быть крайне осторожным, прокладывая маршрут из Праги, поскольку велика вероятность, что и там за ним проследят. Но один козырь у Ильи имелся. Именно о нём он недавно обмолвился напарнику. Год назад ему пришлось принимать самое непосредственное участие в заманивании в Венгрию Гревилла Винна, связного разоблачённого уже к тому моменту полковника Пеньковского. Для прямого контакта с Винном ГРУ понадобилось незасвеченное лицо – кто знает, какую информацию и о ком успел передать крот-полковник, - и ГРУ “позаимствовало” у коллег из КГБ Илью Курякина. По легенде ему нужно было въехать в Венгрию кружным путём через ЧССР. Вот ему и дали пароль от одной из троп военной разведки - пограничный пункт перехода в маленькой деревне Леткес. Илья рассчитывал на то, что эти подробности Олегу Панину как берлинскому резиденту известны не были. Даже если с тех пор пароли сменили, что вполне могло случиться после выдачи Винна, сигнал о переходе границы, естественно, пойдёт в Будапешт, а не в Берлин. Илье того и надо было. А пока придётся путать след, как зайцу. Илья незаметно огляделся по сторонам, стараясь припомнить расположение удобных проходных дворов, магазинов и кафе-столовых с чёрным выходом. С такой приметой, как высокий рост, сброс хвоста дело весьма непростое, однако не невозможное. Просто требовалось время. ***** Наполеон тоже не исключал возможность слежки. Прежде всего, он тщательно осмотрел куртку. Не то чтобы он думал, что ловкость рук Панина превосходит его собственную, а больше к нему никто близко не подходил, но мало ли! Вдруг в него выстрелили из специального пистолета иглой-маячком… Потом взял такси, наблюдая, не увяжется ли кто, а по дороге “за приятелем” притворился, будто что-то забыл и вышел, велев шофёру доехать до места назначения и посигналить. Сам же тем временем быстрым шагом прошёл в обратную сторону вдоль узкой улочки с односторонним движением, свернул в подворотню и там выжидал минут пятнадцать, прежде чем продолжить путь. Применив ещё один подобный трюк, он окончательно убедился, что играет в прятки только со своей же тенью, и, успокоенный, добрался до дома. И лишь тогда, когда шарившему по карманам в поисках ключей – и, разумеется, их не нашедшему – Соло открыла дверь Эмма, он понял, что успокоился рано. Глаза женщины метали молнии; казалось, она была до ужаса близка к тому, чтобы наброситься на него с кулаками. - Вы совсем с ума сошли, мистер Соло?! – зашипела она, как разъярённая кошка. – Я же просила не выходить! Да ещё понесла вас нелёгкая в “Осткрейц”… Соло привалился спиной к двери и застонал: - О наших неприятностях уже всему Берлину известно, что за напасть! - Известно, само собой, - прозвучал ядовитый ответ. – Вы думаете, у нас каждый день кого-нибудь убивают, да ещё пытают при этом?! Эмму передёрнуло. - Откуда вы узнали, что в мастерскую придут? – спросила она вдруг. – И почему не предупредили меня? Я бы организовала всё так, чтобы захватить налётчиков на месте преступления. - Мы и не знали. Можно присесть куда-нибудь? – вопросом на вопрос ответил Наполеон, почувствовавший дикую усталость при мысли о разборе полётов. Взгляд Эммы смягчился. - Вон хоть на диван. Что вы за человек такой, подумали бы о том, что недавно получили пулю в бок… Она помогла снять куртку и подняла край водолазки. - К счастью, шов в порядке, и крови не видно. Ну а теперь, - добавила она, подтаскивая стул и усаживаясь напротив, - что вы там делали? - Просто хотели задать хозяину пару вопросов относительно нашей напарницы, - ответил Соло чистую правду. – Мы даже вообразить не могли, что кто-то нас опередит… Он подался к Эмме. - Подумали даже, что зря не пользовались всё это время… вашими часами. Секунду-другую Эмма смотрела на него напряжённым взглядом, но потом покачала головой: - Если только вы сами не занесли сюда насекомых, скажем, на каблуках ботинок, то здесь чисто. Впрочем, проверка займёт всего минуту. Включите сканер. Наполеон надавил на выпуклое стекло часов. Зелёный огонёк два раза обежал циферблат по кругу и просто погас. - Что и требовалось доказать, - она пожала плечами. - Так что - нет, вас не прослушивали. Тут что-то другое… А что вы хотели узнать у Хорста? - Да вот возникла мысль, что он мог знать ту, кто так мастерски под Габи подделывается, и почему она её ненавидит. - С чего вы взяли, что именно ненавидит? – нахмурившись, спросила Эмма. – Она мстит за доктора Теллера, разве не так? - Так, да не совсем, - ответил Наполеон. - Джонс говорил, эта девушка порвала букет на кусочки и по ветру разметала… Эй, что с вами? От лица Эммы вдруг отхлынула кровь, а взгляд остановился. - Подождите, подождите… Вы говорите, букет? Где это было? - Джонс упомянул об этом как-то вскользь. Я так понял, он видел, как та девушка, которую принимал за Габи, где-то нашла оставленные ею цветы и в ярости расправилась с ними. Эмма вскочила со стула и заходила по комнате. Немного встревоженный Соло следил глазами за этими метаниями. - Что не так с этими цветами? – задал он, в конце концов, логичный вопрос. - Всё так, - женский голос звучал непривычно глухо, - если не считать того, что это не цветы. Это просьба о помощи. Цветы – сигнал? - И кто должен помочь? - Мы. Я. А мы не получили сигнала потому, что букет уничтожили. А она подумала, что я получила, - Эмму затрясло, и она стиснула руки, чтобы унять дрожь. – Вот что она делала у "Каухоффа". Вот почему она молчит. Да будь оно всё проклято!!! Быстрый ум Наполеона мгновенно сложил два и два. Очевидно, среди способов связи есть и такой: класть в каком-то условленном месте, где это не вызовет подозрений, цветы. Не найдя оставленный ранее букетик, Габи решила, естественно, что сигнал принят, и направлялась на встречу – квартиру или ещё куда – когда полиция проводила облаву у универмага. Если бы встреча состоялась, загадка побега и двойника, возможно, уже давно разъяснилась бы. Однако, не получив инструкций, Габи вынуждена молчать. - Она наверняка думает, что я отказала ей в поддержке, - задыхаясь, говорила Эмма, - что считаю, что побег сделал её недостойной. А я теперь сделать ничего не могу! - Почему? – Соло встал с дивана и подошёл поближе. – Вы же можете вмешаться и вытащить Габи оттуда. Эмма на мгновение прекратила безостановочную ходьбу взад и вперёд и с горечью выкрикнула: - Да в том-то и дело, что нет! Иначе в чём затруднение-то? Она снова заметалась по гостиной, пока Наполеон не остановил это, просто преградив ей дорогу и схватив за локти, чему она, похоже, даже значения не придала. - Я могу выйти из тени и вмешаться, но это всё равно, что навесить на меня плакат с крупной надписью! – со злости она ударила обоими кулаками по плечам Соло. – Тогда я не смогу поручиться ни за чью безопасность, ни за вашу с Ильёй, ни Габи, ни даже за свою собственную, а многолетнюю работу надо будет начинать заново! Наполеон отчасти понимал эту нелёгкую дилемму: на одной чаше отдельный агент и проект А.Н.К.Л., а на другой… если они с угрозой правы в своих догадках относительно рода деятельности Эммы, то сеть службы собственной безопасности любой структуры складывается годами. Плюс какой-то возможный крот в недрах МГБ. - Эффективность нашей работы наполовину зависит от того, что даже сотрудники министерства не знают, чем мы занимаемся, кто мы такие! Если бы вы знали, если бы вы только знали, чего мне это стоило… Наполеон, совершенно ошеломлённый этой бурей и пылкостью, осторожно притянул женщину к себе, обнимая одной рукой и поглаживая спину другой. Эмма сцепила пальцы и уткнула в них лоб, стараясь овладеть собой, и проговорила: - К тому же моё руководство не выпустит Габи, если не будет доказано, что не она устроила перестрелку в “Каухоффе” и не она затеяла игру с Джонсом. Не сказано, а доказано, мистер Соло. Я пока этого доказать не смогла, уж простите. Хотя посвящаю этому всё рабочее время, не занятое вами, и часть свободного. - Вы пытались одна, - Наполеон мягко приподнял её голову. – Вы ещё не пытались с моей помощью, – он легонько коснулся губами щеки. Дрожь, сотрясавшая тело в его объятиях, понемногу затихала, и в светлых глазах замерцала привычная ирония. - Представляю агента ЦРУ, разбирающего секретные бумаги у меня в кабинете. Вы хотите, чтобы мы оба переехали в Хоэншёнхаузен или чтобы Министерство госбезопасности в полном составе - на лечение в психиатрические клиники? Соло не смог удержаться от смеха. - Но вы всё-таки учтите моё предложение, я говорил абсолютно серьёзно! - Учту, - Эмма высвободилась из его рук. – А куда вы дели Ugrozu? - Когда мы выбрались из коллектора, нас ждал Панин. Вот как вы меня тут. Курякин остался объясняться. - Ну как же я об этом не подумала, – заметила она. – Куда же ещё вы могли деться… То-то я никак не могла связаться с вами. Надеюсь, он не приведёт за собой никого! - Илья очень хороший оперативник. Не приведёт. Убедившись, что гроза миновала, Наполеон вспомнил о насущном. - Мне обещали какой-то чудо-клей и душ. И если в холодильнике найдётся еда, тоже не откажусь. Эмма прищурилась и весьма милым образом склонила голову к плечу: - Вы думаете, любая проблема может быть решена едой и горячим душем? - Самые простые средства часто и самые лучшие. В ванной она аккуратно отклеила пластырь и сняла повязку. Затем взяла толстый тюбик, выдавила прямо на подживающий шов прозрачный гель и разгладила его шпателем. Кожа Соло покрылась мурашками. - Холодно? – подняла на него глаза сидевшая на бортике ванны Эмма. – Потерпите немного, сейчас застынет. Она осторожно коснулась пальцем края геля. - Ещё минута, и можете принимать душ. Постарайтесь управиться минут за десять и не мойтесь слишком горячей водой. Наполеон постарался соблюсти рекомендацию, но это оказалось не так легко. Какое-то предчувствие росло и крепло, твердя ему, что сегодня всё, наконец, сложится так, как он желает. Он видел выражение глаз Эммы, чувствовал идущее от неё тепло. Чуть подтолкни – и тщательно скрываемая страстность вырвется наружу, и он жаждал впитать её всю до капли. А сейчас наслаждался душем, поднял голову, подставив лицо под струю воды, дал ей стекать ласковыми струйками по всему телу. Тянуло плескаться и играть, смыть напряжение, отдаться предвкушению того, что должно произойти. Мыло с необычным запахом сандала и восточного табака лишь усиливало желание – на Наполеона вдруг нахлынуло воспоминание, что от Эммы, которая совсем недавно была так близко, пахло также… Он с трудом заставил себя оторваться от возбуждающих картин, вытереться и накинуть халат. Пригладив волосы и ощутив во всём теле бодрость и силу, Соло вышел в спальню. Там было темно, и лишь свет прикроватной лампы, затенённый тканевым бордовым абажуром с бахромой, очерчивал круг. Углы комнаты тонули во мраке, а из дверного проёма на пол гостиной ложился яркий колеблющийся прямоугольник. Эмма стояла на коленях на кабаньей шкуре у камина, подбрасывая в разгоравшееся пламя какие-то щепки. - Готовы? – спросила она, вставая и отряхивая юбку. От этого движения ворот белой рубашки распахнулся сильнее, и оранжево-жёлтый отсвет позолотил кожу груди, подчеркнул ямочку между ключицами. Наполеон мог бы сказать: “Хоть сейчас!”, и это было бы правдой, но прикусил язык. Инстинкт, ранее толкавший его на сближение, теперь столь же яро предостерегал от поспешности. Поэтому он просто кивнул, удержав взгляд женщины немногим дольше, чем требовалось, и с удовлетворением увидел, что она опустила глаза и сглотнула. - Разгорится, подброшу угля, и будет теплее, - голос прозвучал хрипло. – Пойдёмте в кухню, я разогрела ужин. Вы, кажется, голодны. - Очень, - ответил Соло. – Я бы выпил немного. - Вам бы не надо… - начала Эмма, но сдалась и махнула рукой: - Немного красного вина, разведённого водой. Единственное, что я могу дозволить. - Что ж, буду ахейцем. - Дары приносящим? – подхватила Эмма, подходя к серванту и извлекая оттуда бутылку. - Ну, это вы мне скажите, примете ли от меня дар. Возможно, серьги на память. Настоящий жемчуг вместо световых гранат. - Подумаю над этим. Наполеон отобрал бутылку и посмотрел на этикетку. - Французский "Бургонь Кот д`Ор", урожай 1957 года. Удачный год для тех мест. Какой знаток привёз сюда эту редкость? - Как чувствовал, что когда-нибудь Берлин посетит ещё один Наполеон, - пошутила Эмма, увернувшись от прямого ответа. – Вы знали, что шамбертен любимое вино вашего тёзки? - Теперь буду знать. Дайте, открою, хотя разбавлять это вино водой… кощунство. Они поужинали, выпили вина – Эмма всё-таки разрешила не разбавлять его, но попросила ограничиться половиной бокала, - и Наполеон старался поддерживать неспешную светскую беседу, чтоб ненадолго отвлечься от собственного возбуждения. Однако его сбивала с толку какая-то неловкость, царившая за столом, явное смущение почти не поднимавшей глаз Эммы. Ей же не пятнадцать лет, говорил он себе, не находя объяснения подобному замешательству. - Я, пожалуй, помою посуду и пойду, - наконец, не выдержала она и встала из-за стола: – Думаю, ваш напарник скоро придёт, если Олег не затащил его на приём в посольство. А вы ложитесь отдыхать. Утро вечера мудренее. Наполеон напряг все силы, чтобы оставаться спокойным и сдержанным. - Оставьте посуду, мы сами справимся. Лучше почитайте мне Мильтона, - тихо ответил он. – Я к нему уже привык… Видимо, Эмма не нашла веской причины для отказа. Соло улёгся в постель, не снимая халата, и прикрыл глаза. И Враг не рад, хотя и цель близка. Он, от неё вдали, был дерзок, смел, Но приступает к действиям, не льстясь Успехом верным, и в его груди Мятежной страшный замысел, созрев, Теперь бушует яростно, под стать Машине адской, что, взорвав заряд, Назад отпрядывает на себя. Сомнение и страх язвят Врага Смятенного; клокочет Ад в душе, С ним неразлучной; Ад вокруг него И Ад внутри. Злодею не уйти От Ада, как нельзя с самим собой Расстаться. Пробудила Совесть вновь Бывалое отчаянье в груди И горькое сознанье: кем он был На Небесах и кем он стал теперь, Каким, гораздо худшим, станет впредь. Сон не шёл, но Наполеон на это и не рассчитывал. Как назло начало четвёртой книги било наотмашь. Не зря я не хотел вспоминать этот "Рай", не зря… Как тяжело Бессрочно оставаться должником, Выплачивая неоплатный долг! Но я забыл про все дары Творца Несметные; не разумел, что сердце Признательное, долг свой осознав, Его тем самым платит; что, сочтя Себя обязанным благодарить Всечасно, в благодарности самой Свободу обретает от неё. Ужели это тяжко? Нет, не тяжко. Он притворился спящим, стараясь дышать размеренно и тихо. Голос прервался, тень заслонила свет огня. Эмма неслышно прошла к камину, донеслось звяканье кочерги по колоснику. Подложив ещё угля, она вернулась, склонилась над Наполеоном. Повеяло знакомым сладковатым запахом сандала. - Наполеон, вы спите? В ответ ни звука. Вздох – и лёгкое прикосновение тонких пальцев ко лбу. - Ох, Наполеон… спи... Тень отступила, и Соло осмелился открыть глаза. Эмма, держа в руках туфли, на цыпочках шла к двери. “Обернись, - беззвучно взмолился он, – хочу я знать, что отпущу…” Будто в ответ на этот призыв женщина обернулась, и Наполеон внутренне ахнул. Маска ледяной сдержанности слетела с её лица, и на нём были написаны желание - и боязнь его силы, даже паника. Несколько секунд мужчина и женщина в упор глядели друг на друга. А потом Наполеон решительно откинул одеяло, в три шага пересёк спальню и подхватил Эмму на руки. Никакого сопротивления он не встретил. И словно кто-то закрыл за ними ворота и отгородил от реальности: миссия, доктор Теллер, Холодная война, ЦРУ, Штази и КГБ - всё исчезло, всё поглотила заоконная тьма. Мир отступил, оставив их наедине. Наполеон усадил Эмму на краешек кровати и, опустившись перед ней на колени, стал, не торопясь, расстёгивать маленькие пуговички на рубашке, нащупал застёжку бюстгальтера, высвободил руки, тут же обвившие его шею, и перешёл к молнии на юбке. Он готовился к тому, что она окажется зажатой и скованной (почему-то именно так он представлял себе воспитанниц "железного занавеса") и собирался действовать с нежной настойчивостью, чтобы сбить эти оковы. Он допускал, что она привыкла к лидерству, что совершенно чётко знает, что и как ей нужно, и на такой случай у него всегда имелась в запасе пара фирменных приёмов. Но вот к чему абсолютно готов не был, так это к какой-то своеобразной наивности, странной чистоте. Других слов для описания он подобрать не мог. Он чувствовал, с каким наслаждением проводит она руками по его спине, как льнёт тело к губам, покрывающим поцелуями шею и грудь, но она словно боялась сделать что-то не так, коснуться не там и всё испортить. Может быть, она просто отвыкла воспринимать мужское тело как источник обоюдного удовольствия? - спросил он себя, заглянув в глаза, расширившиеся зрачки которых почти слились с тёмным кольцом по краю светлой радужки. Может быть, ей просто надо вспомнить? Приподняв Эмму, он аккуратно стянул с неё юбку, радуясь, что она носила чулки. Это позволило ему гладить и ласкать чувствительную кожу внутренней стороны бёдер, незаметно подбираясь к спрятанному под хлопком и кружевом сокровенному местечку... Она чуть вздрогнула, когда искусные пальцы пробрались под трусики, что-то простонала прямо в губы Наполеона то ли протестующее, то ли просительное... И вдруг, в ответ на очередное нежное надавливание, на прикосновение горячих губ к шее, она схватила его голову, прижала твёрдый подбородок к груди - и Соло всем телом ощутил судороги её оргазма. - Прости, прости, - отдышавшись, смущённо выдавила спрятавшая лицо на его плече Эмма, а Наполеон усмехнулся про себя и лениво улыбнулся. - За что простить? Если у тебя это так легко получается, может получиться ещё и ещё. И не надо думать о делах... побудь немного просто женщиной... Он шептал и шептал ей что-то ласковое из губ в губы, упивался сладким дыханием и ответным шёпотом, а сам притягивал ближе, поддерживая под спину, пока не ощутил, как подаются к нему бёдра, как между ног снова становится жарко и влажно. Тогда только он опустил Эмму на кровать и прижался набухшим от желания членом к её лону, потёрся о него, как жаждущий ласки кот. Дальше было просто, но совершенно замечательно. Разгораясь заново, она сама заставила его привстать на колени и дёрнула пояс халата, который он тут же и сбросил как ненужную больше вещь. Сама целовала живот, обводя пальцами линии крепких мышц пресса, а, наткнувшись на шов, осторожно погладила чуть зудящую кожу. Наполеон чуть рассудка не лишился, следя за тем, как эти губы спускаются ниже и ниже, и мягко отвёл её голову; он опасался, что тоже кончит раньше времени, как подросток, и не мог разрешить себе подобное расточительство. Склонности к подчинению в постели за ним не водилось, хотя и до открытой агрессии он не доходил, и сейчас наслаждался тем, что она шла за ним туда, куда он вёл, откликалась на то, к чему он подталкивал. И - продуманно или безрассудно - это оказалось именно тем, единственно верным. Её уверенность в себе возрастала с каждой минутой, и вместе с ней росло желание, как кремень из огнива высекая из него ответную страсть. Он не помнил, когда последний раз ему требовалось столько самообладания, чтобы стараться оттянуть момент единения, но, в конце концов, сопротивляться нестерпимой жажде взять, обладать - и отдать - он просто не смог. Настойчивость Эммы передалась и ему, и долгими равномерными скользящими толчками он испытывал её выдержку, как ранее она испытывала его, заставляя извиваться и умолять, постанывать и вскрикивать от восторга, пока комната не сжалась до готовой вспыхнуть сверхновой, и Эмма, вцепившись в его плечи, хватая ртом воздух и откинув голову, не кончила. Наполеон ещё успел увидеть выражение широко распахнутых глаз, прежде чем сверхновая расцвела фейерверком, и он сдался и последовал за Эммой. Но правила этой игры совсем иные, нежели бесконечной шахматной партии разведок мира - здесь сдаться не означало проиграть... ***** Часы на башне Гефсиманской церкви прозвонили три четверти десятого, когда Илья скорым шагом пересекал небольшой скверик, сокращая дорогу к дому на Штаргардер штрассе. Спеша удалить напарника с места встречи с Олегом, он забыл отдать ему ключи от квартиры; запасной комплект они обнаружили в ящике шкафчика в прихожей. Илья не сомневался в умении ковбоя справиться с любым замком, кроме заваренного автогеном; к тому же даже на великосветский приём он не являлся без своего любимого набора отмычек в бархатном футляре. Тем не менее, обязательность заставляла ускорить шаг. Я и без того непозволительно задержался. Избавляясь от наружки, которую засёк довольно быстро, Илья больше двух часов неспешно фланировал по Берлину. Ужинал и читал газету, вынуждая хвост торчать на улице на холодном ветру, садился в такси и неожиданно выходил из него, ввязался в заседание какого-то литературного кружка, зная, что туда за ним не пойдут, и выбрался из этого помещения чёрным ходом... Если бы не необходимость, он бы обязательно остался послушать о поэте Гейне. Последний полновесный удар колокола разнёсся звенящей нотой. В темноте остроконечной зелёной башни неоготической церкви не было видно, но Илья прекрасно ориентировался и уже через пять минут поднимался по лестнице, во избежание лишнего шума проигнорировав гремящий лифт. Гостиную освещали два бра над диваном, в спальне было темно. Только слабый красноватый отсвет раскалённых углей играл на металлической ножке кровати. Раз затопили камин, всё в порядке. Ковбой добрался сюда без приключений - надо надеяться. Илья был сытый, уставший и испытывал одно желание: спать. Нет, два желания: перед этим в душ. Однако спать ему сразу расхотелось, как только он ступил в спальню, стараясь не разбудить напарника. Женские туфли, валяющиеся сразу за порогом. Гора одежды на полу у кровати, увенчанная мужским халатом. Сползшая простыня. Можно из пушек стрелять - Соло всё равно будет спать счастливым сном праведника. Наполеон лежал на спине, едва прикрытый простыней, и правой рукой прижимал к себе распластавшуюся поперёк широкой груди Эмму, которую вообще ничего не укрывало. Во сне он улыбался такой беззаботной улыбкой, какую Илье очень редко доводилось видеть на этом лице. Не удивительно, подумал он. Я никогда не был свидетелем его ... побед на любовном фронте. Внезапное чувство неприязни - или тревоги - засосало под ложечкой. Чья это победа, ещё вопрос. Конечно, сейчас Мосснер занимается совсем не этим, но Илья отлично понимал, что к ним приставили такого же профессионала, как они сами. И знал, что "медовые ловушки" гораздо чаще имеют облик женщин, нежели мужчин. Несомненно, до ранения Эмметт могла быть такой ловушкой, у неё для этого все данные... Женщина, словно почувствовав взгляд пристально рассматривающего её Ильи, открыла глаза и тут же приподняла голову с мужской груди. Прижав палец к губам, она осторожно выскользнула из-под обнимавшей руки. Ничуть не стесняясь ни полной обнажённости, ни однозначности всей ситуации, она босиком прошла к гардеробу, накинула вместо халата одну из рубашек Соло и за руку потянула Илью в гостиную. - Как вы долго, - вполголоса проговорила она. - Я слышала, как били часы, и уж начала волноваться. - Кажется, у вас нашлось занятие поинтереснее, чем волноваться за меня, - с сарказмом заметил Илья, не успев одернуть себя. Горечь, которая обожгла ему язык, стала для него столь же неожиданной, как и для Эмметт, чья правая бровь недоумевающе взметнулась. - Не отрицаю очевидного, товарищ, - мягко ответила она. - Но вы же не думаете, что я могу причинить вред вашему напарнику? Илья не спешил давать ответ, пристально изучая лицо женщины. В кристально-прозрачных глазах светилось нечто, что он назвал бы умиротворением, а уголки губ то и дело изгибала счастливая улыбка. Либо мастерство ковбоя достигло невиданных высот, либо... последний вариант заставлял призадуматься. Илья всегда был уверен, что в один прекрасный день разрушительное обаяние Наполеона будет иметь неприятные последствия для него самого. Не наступил ли тот самый день? Эмметт вздохнула и улыбнулась, на этот раз немного печально: - Может быть, я совершила огромную глупость. Нельзя смешивать работу, особенно такую, как у нас, и личные отношения, тут вы правы. Но, в конце-то концов, я ж под венец его не тащу! Мы оба знаем, кто мы и что мы такое. Никаких иллюзий, никакой перевербовки. Закончим расследование и - фьюить! - опять разлетимся по вольерам. Я останусь в своём, вы, как я надеюсь, в своём. Наверное, наш вольер просторнее, но по сути это всё равно клетка. И такого свободолюбивого человека, как Наполеон, не могли не сковывать её прутья. В этот миг Илья понял то, о чём раньше лишь смутно догадывался: столь раздражавший его гедонизм Соло был не гедонизмом как таковым, то есть бездумным стремлением к максимальному набору удовольствий, а лишь попыткой сохранить себя, уберечься от превращения в рабочий винтик сложной безжалостной машины под названием спецслужба. В такой, каким был он сам. Вот именно - был. Илья никогда не задавался вопросом, правильно ли поступил, исключив человеческие эмоции из факторов, влияющих на принятие решений; он априори полагал, что этот подход полностью себя оправдывал. Но так ли это? Он откашлялся. - Со своей так называемой глупостью разбирайтесь сами, я вам не судья. Как его самочувствие, тоже спрашивать не буду. Судя по всему, прекрасное. Утром я уезжаю... - И куда ты, угроза, направляешься? - прервал его знакомый голос. Встрёпанный и до неприличия довольный Соло в одних пижамных штанах подошёл к напарникам, по-хозяйски притянул к себе за талию Эмметт и поцеловал в висок, смотря при этом в глаза Илье. - Дай угадаю. Олег дал разрешение на Брно? Мосснер выпрямилась и с подозрением взглянула на мужчин. - Что вы забыли в Брно? - требовательно спросила она. - Или это что-то, чего мне опять знать не полагается, как про ваш поход к Шмидту? Илья в нескольких словах объяснил. Эмметт выдохнула с облегчением, но все же попеняла: - Обратились бы ко мне. У нас всё устроено не хуже. Впрочем, - поразмыслив, добавила она, - лучше иметь лук с двумя тетивами, чем совсем без тетивы. Я дам вам коридор не на Прагу, а на Братиславу, рейс примерно в то же время. Оттуда на машине - адресок гаража одной дружественной организации подскажу - автобусом или электричкой. Что вы предпочтёте, будете знать лишь вы сами. Так пойдёт? Илья кивнул. Братислава даже удобнее. Из неё можно рвануть прямиком в Венгрию, не заезжая ни в какой Брно. Но эту мысль он придержал при себе, хотя и видел по выражению глаз напарника, что тот о ней догадался.