Высшая инстанция

Поздний вечер четверга, 7 ноября. Эмма спешно приводила себя в порядок. - Я могла бы и отсюда позвонить, - она кивнула на аппарат, стоящий на тумбочке в гостиной, - линия не прослушивается, номер удалён из базы, но мне придётся долго объясняться. Из кабинета всё решается проще и быстрее. - Вас проводить? - спросил Илья. - Ночь на дворе, мало ли что. Соло бросил взгляд на напарника. Вежливый тон - и прямая линия крепко сжатых губ, руки в карманах. За его внешним спокойствием явно что-то кроется. - Моя машина на бульваре у Гефсиманской церкви, - донеслось тем временем из спальни. - Спецбижутерия при мне, служебное оружие в пальто. Кучность стрельбы у меня не очень, но навскидку не промахиваюсь, - она вышла в гостиную уже одетая. - Такой вот парадокс. А туфли куда делись? О… Что ты там разглядываешь? - обратилась она к Наполеону, поднявшему с пола туфельку. - Какая любопытная модель. Ты когда-нибудь сталкивался с работами этого дизайнера? - он подал вторую Илье и провёл пальцем по ранту: - Не видишь? Вот тут, где блестит. Между подошвой и кожей верха проступала полоска матового металла. Илья криво усмехнулся. - И обрати внимание на нос. Если метко ударить, кастрировать можно. - Чисто женское оружие, - заметила Эмма, отбирая у мужчин туфли и обуваясь. – Не раз меня выручало. Наполеон подал пальто, покроем больше напоминавшее шинель, и заботливо укутал шею женщины шарфом, за что получил шутливый поцелуй в кончик носа. - Ждите звонка, - и она упорхнула. Пока Илья принимал душ, Наполеон поворошил тлеющие угли, отчего те разгорелись сильнее. А потом они долго сидели на кухне, пили чай и вполголоса делились тем, что узнали. Того, что произошло между ним и Эммой, Соло не касался: он догадался, что напарник этого не одобряет, и не хотел затевать долгие, никому не нужные дискуссии. И признаваться в том, что желал бы повторить сегодняшний вечер, и, возможно, не один раз, тоже не хотел. Наполеон умел заниматься любовью и любил это делать. Однако жизнь складывалась так, что слишком уж часто приходилось ему приносить "любил" в жертву "умел". Поэтому он особенно ценил те редкие случаи, когда мог испытывать в постели не только удовлетворение - и чисто физиологическое, и от хорошо проделанной работы, - но и более глубокое, чувственное удовольствие. Сейчас был тот самый случай: он получил от Эммы всё, чего жаждал и по чему успел соскучиться. Ни в одной из своих фантазий о сексе с ней он не предполагал ни такой интимности, ни такой покорности. Он бы скорее ожидал расцарапанной в порыве страсти спины - и не то чтоб сильно возражал бы против этого - чем того, что она станет медленно скользить губами по костяшкам их переплетённых пальцев, заставляя сердце сжиматься от нежности. Но о своих желаниях она помалкивала, а Наполеону очень хотелось удовлетворить её капризы, баловать и ласкать. Он больше не стремился укрощать и подчинять – он хотел дарить. Странное для него желание, не пойми откуда возникшее, размышлял сейчас Наполеон, слушая рассказ Ильи о встрече с его куратором. Олег всерьёз полагал, что агентство просто встало кому-то костью поперёк горла. Соло Олега не любил, но уважал его - как умного врага, которого следовало остерегаться, - поэтому к его мнению отнёсся со всем вниманием. Раз уж и русские заметили невидимую руку кукловода, значит, он действительно существует. Так всё-таки личная месть в том или ином виде или наоборот - дело и ничего личного? Звонок раздался примерно через час после отъезда Эммы. Соло поднял трубку, мимоходом отметив табличку с выдавленным номером на тыльной стороне аппарата. - Илья рядом? - спросил знакомый женский голос. Наполеон скосил глаза на стоявшего подле него напарника и ответил утвердительно. - Передай, что всё в порядке. Паспорт может использовать тот, по которому сюда въехал, рейс в 7-15. А теперь отбой. Завтра у него трудный день. Наполеон… - она помолчала, словно не решаясь на что-то, - отдохни как следует. У нас будет... не легче. ***** Пятница, 8 ноября. Что конкретно она имела в виду под этим "не легче", Соло выяснил перед завтраком. Эмма явилась около восьми, свежая, сияющая и опять с портфельчиком. - Ещё ночью меня разыскал Уэверли, - объяснила она, бросив портфель на заваленный бумагами стол и ответив на поцелуй Наполеона. - Эдриан надавил-таки на ФБР, и те обновили информацию по окружению доктора Теллера. Здесь свежие фото наших фигурантов и краткий отчёт, записанный со слов твоего бывшего шефа. И кое-что ещё, но уж это моя идея. Я придумала, как можно попытаться доказать, что Габи не было на складе "Каухоффа". Ты обещал помочь! Соло, если начистоту, слушал вполуха. Семьдесят два часа, отпущенные Уэверли, пока не истекли, и раз за ним не явилась полиция, остальное может подождать. Хотя бы часа два. Он снова поцеловал её губы, и на сей раз гораздо настойчивее. Светлые глаза изумлённо распахнулись. - Мистер Соло, вы меня вообще слышали? Да что вы делаете-то... мистер Соло! - Ночью ты звала меня Наполеоном, - напомнил он, усаживая Эмму на стол. - Вполне простительная слабость, при вашем-то искусстве! - она, посмеиваясь, отбивалась от настойчивых рук, стремившихся избавить от платья с рядом пуговок на спине. Пальто уже благополучно соскользнуло на стол. - Вы обещали мне помочь, хоть это помните? Господи, дай хоть пальто повешу... и я голодна, между прочим! Ни один из этих полушутливых воплей цели не достиг. - А я-то как проголодался… - он обнял ладонью лицо Эммы, покрывая поцелуями щёки и полуопущенные веки. - Дорогая, посвяти мне два часа, и можешь владеть мной остальные двадцать два, как пожелаешь. Завтрак тоже я приготовлю. Блинчики у меня получаются… пальчики оближешь! Настал черёд роскоши неспешного секса, когда сиюминутные желания уже удовлетворены, а очередь глубоко затаённых только подошла. Под шёпот и стоны, под женские вскрики и мужской рык. Наполеон распалял и дразнил, умолял и упрашивал, ловя обрывки слов, сказанных задыхающимся голосом, - обрывки желаний, в которых боятся порой признаться даже отражению в зеркале. Он угадывал то, что не в силах была произнести сама Эмма, и с радостью воплощал это в жизнь. Он сделал её счастливой женщиной, а поскольку в постели счастье не спит в одиночку, и сам был счастлив в точно такой же степени. Пробило одиннадцать, а они всё ещё нежились в кровати, насытившиеся друг другом, вынесенные волнами блаженства на берег вечности, и ни тому, ни другой не хотелось шевелиться. Соло медленно накручивал на палец длинную прядь, падавшую на левую щёку Эммы. - Ты расскажешь, кто тебя так? - тихо спросил он. Эмма вздохнула и запустила пальцы в густую поросль волос на его груди, слегка царапнула сосок кончиками ногтей. По телу Наполеона пробежала дрожь. - Одно из моих прошлых заданий, вот и всё. - Опасные у тебя задания. Я заметил старый ожог на внутренней стороне колена. И следы порезов на правом плече и руке. Эмма приподняла голову. - Ты как всегда наблюдателен, но здесь ошибаешься. На мотоцикле гоняла, на повороте легла круче, чем надо. Обожгла ногу о горячий мотор. Моложе была, рисковее, всё жаждала испробовать. Русские про таких говорят sam choyrt mne brat, - она улыбнулась. - Уэверли, похоже, коллекционирует русские словечки и идиомы, подари ему это выражение. Наполеон заметил, что она опять пропустила мимо ушей тот вопрос, на который не хотела давать ответ. - Обязательно, но до этого придётся кое-что сделать, - он тяжело вздохнул. - Для начала встать и одеться. Что ты говорила насчёт доказательств? Эмма порывисто подскочила и уселась, подогнув ноги и завернувшись в простыню. - Я подобрала копии всех допросов, которые проводила полиция, и рапортов наших... внештатных сотрудников. Абсолютно всех, кто мог быть у "Каухоффа" в интересующий нас промежуток времени. Будем составлять график и искать на кадрах фотосъёмок Габи и ту, что застала вас врасплох в подвале. Мда, работа предстоит долгая. И муторная. Но он и правда обещал; к тому же идея Эммы не лишена здравого смысла. В самом деле, не может же один и тот же человек одновременно находиться и внутри, и снаружи универмага. Приготовить блинчики Эмма ему не позволила. - Знаю я ваши pancakes. Очень плотные и чрезмерно сладкие вдобавок, - пояснила она. - Лучше сделаю кружевные, по французскому рецепту. Это были не блинчики - это было то, что человек так часто просит от жизни и так редко получает. Соло прибавил к пиршеству яйца-пашот в гнезде из тушёных овощей и кофе, в котором растопил кусочек горького шоколада. После завтрака Эмма закопалась в маленькую кладовку рядом с кухней. Когда-то это была прихожая второго выхода на лестницу "для прислуги". Дверной проём заложили кирпичом, и, таким образом, прихожая превратилась в подсобное помещение. В конце концов Эмма обнаружила там на антресолях остатки бумажных обоев. Попросив Наполеона расчистить место на огромном столе в гостиной, она раскатала кусок обоев рисунком вниз и извлекла из портфеля кипу бумаг и набор цветных фломастеров. - Это материалы ФБР, - она протянула запечатанный конверт, в котором прощупывалось что-то жёсткое. - Давай начнём с них. Может быть, на снимках увидим знакомые лица. Соло аккуратно отрезал ножницами край конверта и вытряхнул из него несколько фото и сложенные пополам листы машинописного текста. Из отчёта Сандерса явствовало, что ФБР по-прежнему не имело сведений о местонахождении ассистентки доктора Теллера мисс Эвы Честер. Она не приезжала в Сиэттл и вообще последний год не пересекала границу Соединённых Штатов. Ханс Оукс, напротив, вернувшись из Японии, никуда не отлучался из страны и каждый день аккуратно появлялся на работе; агент ФБР, посланный в институт, подошёл к делу очень дотошно, и в конверте находились фотографии, сделанные буквально вчера. С них смотрел блондин худощавого телосложения лет тридцати пяти с несколько аскетичным лицом, уже знакомый Соло по досье Интерпола. Вилма Хайленд тоже ни от кого пряталась. На снимке из зеленной лавки была запечатлена пожилая женщина, довольно рослая и корпулентная, которая вряд ли могла бы сыграть роль молодой и стройной Габи Теллер. Зато выяснилась пара дополнительных интересных фактов. Пять лет назад Эва Честер брала академический отпуск для проведения независимого научного исследования в Массачусетском институте. Это пригодилось бы ей для защиты диссертации. Однако после запроса в институт ФБР убедилось, что будущая аспирантка туда не прибывала, хоть и была к нему причислена. Эва - птица вольная, имела право ехать, куда хотела, она и поехала. Однако настораживало, что отъезд этот окутали такой дымовой завесой. Где же она находилась несколько месяцев? Одна подруга из Сиэттла проговорилась: в Европе… Что же касаемо Мары Хайленд-Сиверс, то в её жизни тоже встречались некие точки, которые - если смотреть на них под определённым углом - вызывали беспокойство. Она принимала живейшее участие в волонтёрских программах ООН и не единожды выезжала по линии ЮНЕСКО в составе небольших команд молодёжи. Вроде бы их работа заключалась в образовании взрослого населения Египта или Мексики, но Наполеон прекрасно знал, как легко использовать такое прикрытие в иных целях. Кроме того, как следует порасспрашивав, ФБР нашло соседку, утверждавшую, что Мара с месяц назад объявлялась в Сиэттле! Правда, толку от этих сведений оказалось мало - прожив в доме несколько дней, она почти никому не попалась на глаза и уехала гораздо раньше, чем Сандерс обратился к ФБР. Фотоснимок Мары, никогда ни в чём предосудительном не замеченной, имелся лишь маленький, с водительского удостоверения. При увеличении лицо совсем расплылось, хотя сходство с Габи было видно сразу. Фото Эвы из уголовного дела, заведённого по факту её исчезновения, отличалось гораздо лучшим качеством. Сходство наблюдалось и здесь, правда, с оговорками, которые Соло уже раньше отмечал. Он разложил снимки в ряд, демонстрируя их Эмме. Внезапно она вздрогнула. - Тебе кто-то знаком? - спросил он. - Не уверена, - пробормотала она, - но, кажется, её я встречала... - Кого? - Эту даму. Рука зависла над столом, а потом медленно опустилась и постучала пальцем по фото Эвы Честер. - На снимке или вживую? Лоб Эммы избороздили морщины раздумья. - Вот не помню. Что-то смутное. Может быть, в материалах? Я их уже просматривала, но в голове всё перемешалось. - Тогда мы её увидим, - заметил Соло, собирая фотографии. Эмма не слушала, уйдя в странную отрешённость. Он тактично хмыкнул, выводя её из этого состояния. - Извини, задумалась. Жалко, что фото этой, как-бишь-её-там, миссис Сиверс такое, что по нему и родную мать толком не опознаешь, - Эмма провела рукой по лбу, словно отгоняя какую-то неприятную мысль. - По возрасту и типажу подошли бы обе. Ладно, начнём. Они разложили материалы и приступили к работе. Через два часа жирная чёрная шкала времени, прочерченная вдоль рулона, превратилась в радугу. Рядом тянулись параллельные цветные линии, то покороче, то подлиннее; к некоторым кнопками были приколоты фотографии. - Фрау Юзеф видела похожую на Габи женщину в тёмной куртке у левого бокового входа, - сказала Эмма, взяв очередной допросный бланк. - Время? - Точно она сказать не может, но помнит, что с железнодорожной станции доносилось объявление по радио. Какого-то Хенрика или Херольда просили куда-то пройти. Где папка с ответами на запросы? - Эмма лихорадочно перебирала бумаги. - Так, объявление звучало в 19-14. - Рановато, - сказал Наполеон. - Но всё равно вставляем в график. На бумажной ленте появилась ещё одна точка. На четвёртом часу работы они ненадолго прервались, а затем с удвоенными силами набросились на здорово уменьшившуюся гору. Как частенько бывает, нужные сведения оказались погребёнными под кучей второстепенных. - Вот твоя незнакомка! - удовлетворённо проговорила Эмма, протягивая Наполеону чёткий снимок. На фото степенный благообразный мужчина выбирал в отделе писчебумажных товаров ежедневник в кожаном переплёте. Наполеон иронично поднял бровь. Эмма поморщилась. - Да ты не на него смотри! Позади, в дверях. Соло пригляделся. Вход в эту секцию открывался не в магазин, а прямо на улицу. Тот, кто снимал, стоял вполоборота к объекту, и в кадр попадали прохожие. Как раз такой момент и был запечатлён. - Да, это она. И куртку эту на молнии я помню. Время? - 20-24. Сюда её, - Эмма ткнула в точку между рисками "20-20" и "20-30". - И будем внимательны. Полиция приехала точнёхонько в 20-30! - А вот и вторая, - сказал Наполеон, прорвавшийся, наконец, сквозь канцелярский язык очередного отчёта, вернее было бы сказать, доноса. - Описание совпадает. Длинная парка цвета хаки, тёмные волосы. Это уже после приезда полиции. - Смотри, ещё одна, - прошептала в замешательстве Эмма, глядя на следующее фото. - Но тут другая сторона улицы... и у неё что-то в руках… далековато для хорошей съёмки…. Соло отобрал снимок. - Похоже на бинокль. Эмма разгребла бумаги на столе, выудив увеличительное стекло. - Это совершенно определённо бинокль, - сделала она вывод. - Вот уж эта наверняка не Габи, потому что наблюдает за полицией с противоположной стороны улицы. Она дожидалась результата своих действий, подумал Соло. Меня должны были вынести вперёд ногами, а Илью вывести в наручниках и затолкать в полицейскую машину. А вместо этого на месте происшествия появилась настоящая Габи... - Итак, посмотрим, что у нас получается со временем, - сказал он, склоняясь обратно к графику. Эмма оставила разглядывание фото под лупой и присоединилась к нему. Они сравнивали положение линий, спорили, уточняли и снова сравнивали. А потом с обескураженным видом воззрились друг на друга. Успех был лишь частичным: три, максимум четыре минуты перекрытия, когда одна девушка была здесь, другая - там. Всего четыре. Немного для доказательства, если учесть, что в ряде случаев время устанавливалось по косвенным признакам вроде играющего радио или демонстрации телепередач в отделе электроники. Проделанная ими основательная работа, конечно, могла оказать содействие полиции, но с точки зрения основной цели ясного ответа не дала. И по-прежнему нельзя утверждать наверняка, кто скрывается под личиной лже-Габи. - Не помогут ли отпечатки пальцев? - поразмыслив, спросил Наполеон. - Я заметил на Габи тёплые перчатки. Это не удивительно, вечер был довольно холодный. А на той, другой, помню, были тонкие кожаные. Хоть одна их снимала? - Нам очень пригодился бы тот бинокль, - устало ответила Эмма, потирая лоб, - если его не выбросили. На фото видно, что в тот момент перчаток не было. Но как найти бинокль, не зная, где искать его хозяйку? Одно ясно окончательно, это не Вилма Хайленд. - Эва или Мара. Ты не вспомнила, где видела Эву? Эмма отрицательно покачала головой. - Во всяком случае, на тех снимках, что вышли чётко, этого лица нет... Глупая ситуация! - внезапно взорвалась она. - Мы уверены, что Габи в тебя не стреляла, но не можем этого доказать. Мы точно знаем, что кто-то работает под неё, но опять-таки не можем доказать, и даже относительно имени этого призрака у нас только догадки! - Очень надеюсь, что Илье повезло больше, - сказал Соло, чтобы хоть как-то утешить раздосадованную женщину, а заодно и себя, и посмотрел на часы: - Времени у него было достаточно, в Бу... Брно уже пять часов вечера. Я, пожалуй, сварю кофе. - И поставь заодно разогревать спагетти, - добавила Эмма. - Кофе это отлично, но и есть тоже хочется. А я взгляну ещё раз на фото. Что-то было странное в том, как она держала бинокль... Наполеон успел только шагнуть по направлению к кухне, как зазвонил телефон. Эмма сняла трубку и, сказав несколько слов, передала её Соло, почти беззвучно шепнув: "Илья", а затем вернулась к внимательному изучению фото при помощи лупы. Что она надеется там отыскать? - Ковбой, - голос в трубке был настолько спокоен, что Соло мигом насторожился, - всё получается не так, как мы с тобой рассчитывали. Людвиг мне столько рассказал про Габи… в общем, я останусь до завтра. Он обещал принести мне альбом с фотографиями и её письма. Увиделся с Людвигом? Какой Людвиг в Будапеште? - И ты просто его отпустил? - спросил Соло, подхватывая импровизацию. - А вдруг ему тоже грозит опасность... В трубке усмехнулись. - Ну, я предусмотрителен, беру пример с тебя. Помнишь, как ты в Риме навесил на Габи передатчик, а потом слушал её нежное воркование с Винчигуэрра? Что такое он несёт?! - Угроза, у тебя всё в порядке? - Всё прекрасно. Следи лучше за собой. Никакого авантюризма, только работа мозга. Вернусь завтра утренним рейсом. Голос в трубке смолк. Пришедший в замешательство Наполеон опустил её на аппарат. Не он следил за Габи, когда она отправилась на встречу с дядюшкой Руди. Габи сдала тогда не его, а Илью. И она при этом знала, что Илья подслушивал беседу. Непонятные аналогии проводил напарник, совершенно непонятные... Соло обернулся к Эмме: - Илья вернётся лишь завтра, там ... И замолк на полуслове - та явно его не слушала, уставясь в пространство каким-то замороженным взглядом. Руки - в одной лупа, в другой фото - безвольно упали на колени. Она не смотрела на эти предметы, и Наполеона потрясло её абсолютно пустое лицо. Словно висящее перед ней в воздухе нечто вызывало столь мощные чувства, что они не могли найти физического воплощения. Он осторожно вынул из разжавшихся пальцев увеличительное стекло и снимок, мимоходом отметив, что это был тот самый, где то ли Эва, то ли ещё кто "странно держал бинокль". - Эмма, - позвал он, - что с тобой? Кого ты там увидела? Она вздрогнула как человек, пробудившийся от летаргии, и была очень бледна. - Того, кого там быть никак не могло, - глухо ответила она и неожиданно встала: - Наполеон, прости, мне надо идти. Не спрашивай ничего. Мне надо разобраться самой. - Да к тому же ты всё равно не ответишь, - сказал Соло. - Возвращайся завтра, утром прилетит Илья... Закрыв за Эммой дверь, окончательно выбитый из колеи Наполеон даже про еду забыл. Он сварил себе кофе и уселся с чашкой на диван, взглядом гипнотизируя телефонный аппарат. Вместо одной загадки перед ним - снова! - стояли две. Не склонный к фантазиям Илья Курякин, выражавшийся всегда точно и ясно, но теперь зачем-то сославшийся на несуществующую ситуацию. Эмметт Мосснер, сотрудница не самой благодушной разведки мира, до помертвения испугавшаяся простой фотографии. Хотя... поразмыслив, Наполеон сказал бы, что это не страх, нет, скорее потрясение. Предпочтя материальный носитель словам, он внимательно рассмотрел то самое фото. Одетая в тёмное девушка опиралась плечом на ствол дерева и обеими руками держала большой бинокль. Голые ветви отбрасывали на её лицо и фигуру сетчатую тень. Отчётливо виднелась вязаная шапочка с отворотом, поблёскивала расстёгнутая молния куртки. В лупу Наполеон даже разглядел торчащие из кармана перчатки. Девушка очень походила на Габи, но тут не было ничего ни внезапного, ни пугающего - они внимательно изучали снимки в поисках именно этой похожести. Но Эмма говорила что-то о том, как незнакомка держит бинокль. Соло до боли в глазах всматривался в этот бинокль, пытаясь понять, что там могло быть странного, и, наконец, увидел. Впрочем, самого бинокля это не касалось, просто кисти рук лежали на нём неодинаково. От предчувствия спина похолодела: ведь Джонс тоже советовал обращать внимание на руки лже-Габи! Наполеон поднёс снимок под лампу. Безымянный палец и мизинец левой руки девушки были искривлены. Он отбросил фото и заходил кругами по гостиной. Эмма должна бы радоваться тому, что у них в руках средство, позволяющее различить лже-Габи и настоящую, а не пугаться! Объяснение одно: она где-то раньше видела такие руки. Эва Честер? Именно её лицо показалось Эмме знакомым, однако Наполеон точно помнил, что никто из коллег и родственников, опрошенных ФБР в ходе расследования, не упоминал о столь характерной примете. Мара Хайленд? Стопроцентная по происхождению американка, удочерённая в семилетнем возрасте. Где могли пересечься пути-дорожки немки Эмметт и американки Мары? И вдруг Наполеон осознал: пересечение существует, и зовут это пересечение Вилма Хайленд. Она эмигрантка из Европы, вполне может статься, что немка или австриячка. Переделку имени и фамилии вполне можно объяснить нежеланием навлекать на себя ненависть американского обывателя; так поступали многие, не только она. Но если Эмма узнала именно эту женщину, почему же указала на другую? Соло чувствовал себя как игрок в "холодно-горячо", наощупь продвигавшийся в сторону "горячо", и с трудом уговаривал себя не торопиться. Чёрт, как же не хватает обычной трезвости суждений Ильи! Олег Панин, давно знавший Мосснер, отзывался о ней как о женщине с головой на плечах, все действия которой имеют под собой основания. Врать ему в данном случае незачем, тем более, у самого Наполеона тоже сложилось аналогичное впечатление. Если такой человек намеренно указал не на то лицо, значит, по каким-то причинам он повёл свою игру. "Всё не так, как мы рассчитывали". Илья упомянул предательство Габи. Предательство союзника бьёт больнее коварства врага и опаснее во сто крат… Илья же знал, что линия не прослушивается, ну почему нельзя сказать открытым текстом всё, что нужно, если надо предостеречь? - в сердцах ударил кулаком по стене Соло. Chepuha какая-то! Но он тут же одёрнул себя. Почему нельзя говорить прямо? Потому что… нельзя, и всё. Напарник же не идиот, в самом-то деле. Почему могло оказаться нельзя? Потому что, исключив чужие уши в линии, их никак не исключишь, если они рядом. А единственная, кто мог услышать разговор, это Эмма. И она же единственная, против которой требовалось предостерегать в завуалированной форме. Зачем столь сложный ребус? Затем, что Илья по каким-то причинам перестал доверять Эмме. С недельку подоверял и в одночасье перестал. Любопытно, отчего? Что он обнаружил в социалистическом Будапеште? Собственно, один раз она уже солгала - квартира, где он сейчас находился, точно не была всего лишь “одной из тех, что я располагаю”. В чужой кухне не знают, где лежит взбивалка для яиц или миска для теста, не достают с полки пряности привычным до автоматизма движением. Не пьют хозяйское дорогое вино, не держат в ванной мыло с излюбленным ароматом. Это была бы мелочь - какая, в сущности, разница, живёт здесь Эмма или только появляется время от времени, - если б не уже подмеченная Наполеоном безликость жилья. Он осмотрел шкафы, тумбочки и комоды, проверяя свою догадку. Одежда, бельё, книги, - и никаких документов, альбомов, поздравительных открыток. Словно у этой женщины есть работа, есть жизнь, а прошлого нет. Как бы там ни было, оставаться в этой квартире дольше Соло не собирался. Он ни секунды не сомневался в том, что подозревать Эмму Илью вынудили неизвестные пока веские причины. Тем не менее, он колебался: она всё-таки решилась укрывать их у себя, пусть и наверняка с ведома начальства, помогала в расследовании, лечила его самого. Одна часть разума Наполеона твердила, что он должен ей минимум разговор, вторая отвечала, что он не имеет права рисковать потерять то, что узнал. Кто ты, Наполеон Соло, мужчина или всё-таки самый эффективный агент ЦРУ? Раньше поиск ответа на подобный вопрос занял бы секунды две. Именно поэтому Наполеон был и оставался самым эффективным. Сегодня он положил “волшебные часы” на стол, распихал кое-какие личные вещи по карманам и тихо прикрыл за собой входную дверь лишь через десять минут.