Высшая инстанция

Подготовка к отъезду была недолгой. Агенты, как и все люди подобной закалки, привыкли быстро паковать вещи, поэтому управились за полтора часа. Они собрались бы и за меньшее время, но необходимость ликвидировать последствия обысков изрядно замедляла сборы. - Если ты хочешь к своим, угроза, - сказал Соло, - то можешь идти прямо сейчас. Надеюсь, в посольстве тебя устроят комфортнее, чем здесь. Он стоял у выходящей на балкончик двери, прислонившись плечом к проёму и глядя куда-то в темноту. Илья затянул ремни на чемодане и выпрямился. - Торопишься от меня избавиться, ковбой? – спросил он, пытаясь справиться со странным холодком где-то в районе солнечного сплетения. Послышался подавленный вздох. - Не то чтобы. Работать с тобой не такая уж пытка, как мне казалось поначалу. Даже начало нравиться. - Вот не знаю, считать ли это комплиментом, - не удержался от язвительности Илья. - А почему ты не хочешь перейти в Западный Берлин? Наш шеф… бывший шеф уже так и сделал. Соло молчал долго. Илья подумал, что ответа так и не дождётся, но потом всё же услышал: - Смотреть на Сандерса мне хочется куда меньше. Он промолчал, но дышать стало немного легче. Ковбой упорно всматривался в какую-то точку, видимую лишь ему. Давно наступила ночь. Что он там разглядывает? Подойдя поближе, Илья понял, что ищущий взгляд устремлён на огни прожекторов, и мог поклясться - напарник пытается найти глазами мост Обербаумбрюкке. В этом месте ГДР и Западный Берлин разделяла река, и граница проходила по её дальнему берегу. - В той стороне Стена, - сказал он негромко, – и то, что ты называешь свободой. Что ещё ты видишь? - "Женщину в белом" *, - так же тихо ответил Соло, скрестивший руки на груди, - а с ней ложь, двуличие, предательство. И я спрашиваю себя: "Зачем?" - и не нахожу ответа. Если бы у ног Ильи ударила молния, он удивился бы меньше. - Постой-постой! Тебе недостаточно известных фактов и версии Уэверли? - Как версия она имеет право на существование, - невесело ответил Соло. - Может быть, это даже и правда, но… - Что "но"? - Но вся ли это правда? Илья не выдержал - положил руку на плечо напарника и слегка развернул к себе. В душе Наполеона происходила какая-то внутренняя борьба, какое-то очень сильное чувство зажгло огонь упрямства в тёмно-синих глазах. Илья замер. - Ковбой, даже не думай! – предостерёг он. – Всё-таки захотел побывать в "подводной лодке"? - Ты о чём? – напарник поднял брови, изображая непонимание с искусностью Лоуренса Оливье. - Не ходи завтра в Лихтенберг. Чую, ради этого ты остаёшься… Выражение лица Соло осталось таким же невинным, но Илья лишь твёрже уверился в своей правоте. - Не понимаю, что мне понадобилось бы в столь неприятном месте, - Соло дёрнул плечом, аккуратно стряхивая большую ладонь. – А остался я потому, что хотел напоследок сыграть с тобой партию-другую в шахматы. Ты ведь играешь в шахматы? - Э-э-э… что? - не сразу нашёлся Илья. – Да, играю, но ты же не умеешь. Это нечестно. - Ходы знаю, с основами знаком. Попробую. Первую партию игравший белыми Соло, как и ожидалось, продул, однако за ней последовала вторая, а там и третья, и вот она уже затянулась надолго. Илье пришлось вспомнить Честертона. - Эй, ковбой, слишком хороший ход для того, кто говорил, что в шахматы играть не умеет! – одобрительно заметил он, когда Соло пустил в ход не ладью, как сделал бы на его месте любой не слишком опытный игрок, а коня, поставив его королю и верному ферзю "вилку". - Опять сарказм? – Наполеон снял с доски чёрного ферзя. – Надеюсь, что нет, потому что дальше тебя ожидает мат в два хода. Будешь оспаривать? Илья изучил ситуацию и помотал головой: - Не буду. Значит, умеешь. Зачем прикидывался? - Чтоб твою похвалу, наконец, заслужить, угроза! – улыбнулся Соло. – Знай ты, что со мной надо в полную силу, не дал бы мне ни единого шанса, а так хоть что-то в памяти задержится… Илья с подозрением посмотрел на напарника. Розыгрыш был вполне невинным; в конце концов, сам Илья в Аравии поступал примерно так же, наслаждаясь втихомолку извечной игрой "ты думаешь, что я не знаю, что ты думаешь, что я не знаю". Это не подрывало доверия в главном – это всего лишь говорило: "Я знаю, что для нас главное". Но сейчас… осталось ли главное? Или конец совместной работе – и ему тоже конец? Он подался чуть вперёд, наклонившись над доской: - Можно вопрос? Наполеон вскинул голову и в свою очередь подался к Илье, положив подбородок на сцепленные кисти рук: - Давай. Смелее. - Зачем тебе в Лихтенберг? К чести Наполеона, от ответа на прямо поставленный вопрос он уклоняться не стал. - Что-то там произойдёт. У меня предчувствие, - пояснил он, и глаза его приобрели туманное выражение. – Я не знаю, что, даже представить не могу, но чую в воздухе грозу… А ты нет? Илья поразмыслил. Предчувствия - вещь очень и очень зыбкая, неуловимая. Эфемерная. Никто не станет действовать, опираясь лишь на одно предчувствие… но, с другой стороны, интуиция Наполеона не раз подсказывала ему верные ходы. - Эмметт? – спросил он, и по ответному взгляду понял, что опять угадал. – Ты полагаешь, она что-нибудь выкинет? - Может быть, - задумчиво ответил Соло. – Она взрослая женщина, и если что-то ей руководит, так точно не эмоции. Поверь моему опыту, я знаю. Илья возвёл глаза к небу. Наполеон сделал вид, будто этого не заметил, и продолжил. - Назови меня китайским болванчиком, но тому, что она сделала, должно быть разумное объяснение. Вытащить одну дочь из тюрьмы и оставить гнить там вторую… ладно, хорошо, спишем это на чувство вины. Очень уж оно странно проявляется, конечно, между нами говоря… - он внезапно ткнул пальцем в грудь Ильи. - Но пустить ради этого на ветер работу, на которую полжизни потратила, и вдобавок ещё и загубить то, из-за чего Габи выбрал Уэверли? П-ф-ф! Вот что мне покоя не даёт, угроза! Вот что на неё не похоже. Олег тоже говорил: для всего, что делает эта женщина, имеются веские причины, вспомнил Илья. Для подобного "полицейского разворота" они обязательно должны сыскаться. И Олег же отмечал личную заинтересованность Мосснер в успехе проекта А.Н.К.Л., что, как теперь стало ясно, целиком и полностью связано с участием в нём её дочери Габи. - Что ты хотел сделать? – требовательно спросил он. - Ничего такого, - спокойно ответил Соло. – Не влезать в окно окружного управления, не вскрывать сейфы, ничего не из кого не выпытывать. Просто понаблюдать. Эх, была – не была. Понаблюдать – так понаблюдать. ***** Воскресенье, 11 ноября. Восьмиэтажное и, как и прочие, безликое здание, в котором располагалось Управление по округу Митте, имело ту особенность, что главный его вход был обращён не во внутренний двор, а на Франкфуртер Аллее. Параллельно этой широкой улице шли боковые проезды, подобно Ленинскому проспекту Москвы; тот, что проходил прямо под окнами Управления, был частично перекрыт въездными шлагбаумами. Напарники добрались до Лихтенберга пешком и сейчас прогулочным шагом шли по тротуару между Франкфуртер Аллее и боковым проездом. Прохожих на этой стороне улицы было мало, ничто не заслоняло обзора, и оба сразу заметили припаркованный рядом с центральным входом "фиат", на котором Мосснер увезла их от универмага. При свете низко стоявшего утреннего солнца машина обрела синий цвет и вполне приличный вид. Надо думать, сказал себе Соло, выпачканную в его крови обивку уже сменили. Интересно, что тут делает этот автомобиль? Может, это служебная разъездная машина? Следом за "фиатом" стоял микроавтобус с наглухо зашторенными боковыми стеклами салона. В противоположных концах у шлагбаумов дежурили вооружённые караульные. Наполеон взглянул на часы. Подарок Эммы так пока и не покинул его запястья; Курякин свои оставил в номере, поскольку забрал у Уэверли родную "Победу". Стрелки показывали самое начало десятого. Если сведения Панина верны, то с минуты на минуту можно ожидать поднятия занавеса. Наполеон не лукавил, говоря Илье, что не собирается брать штурмом Управление – он несколько слукавил в другом. Ему чертовски хотелось взглянуть Эмме в глаза и задать пару вопросов, а ещё больше он хотел посмотреть на Каталину Теллер. Своими глазами увидеть преследовавшего их демона. Он полагал, что с этим врагом ему ещё доведётся столкнуться на узких дорожках преступного мира. Входная дверь распахнулась. Двое конвойных в форме и при автоматах встали справа и слева, пропустив молодую женщину. Каштановые волосы тщательно причёсаны, верхнюю часть лица закрыли тёмные очки, фигуру подчеркнул модный костюм с узкой юбкой; рукой в светлой перчатке она поправила маленькую шляпку без полей. Не скажешь, что она только что покинула тюрьму, нагоняющую ужас на население минимум двух европейских стран. И следом за ней вышла женщина постарше. В серо-зелёном кителе она выглядела непреклонной и грозной, тем более, что волосы убраны под фуражку, и ничто не прикрывало шрам на щеке. Она чуть помедлила, оглядываясь, и, когда затенённые козырьком глаза встретили его жадный взгляд, Соло осознал - именно этого она и ждала. В следующую секунду будто по спине плетью хлестнул вихрь и толкнул к крыльцу. Сзади раздался предостерегающий возглас Ильи, автоматчики шагнули вперёд, наставив на него оружие. Молодая женщина, которую Наполеон так хотел увидеть, отшатнулась, прячась за них, но он вдруг понял: она ему неинтересна, нет в ней никакой загадки, а вот в этой, со светлым взглядом из-под фуражки, есть. И ему нужна только она. Эмма спустилась со ступенек, раздвинув охранников, резко скомандовала: "Отставить!". Он замедлил шаг, ступая прямо по газону, и остановился немного ниже, так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Несомненно, последний раз видит он этот янтарь на нефрите... Но что же ты прячешь, Эмма? Что? Она заговорила первой: - Вам что-то неясно, мистер Соло? Ледяной отблеск во взгляде напоминает об арктических торосах, голос снисходительно небрежен. Не прежняя броня - торжество победителя. На секунду земная гравитация словно бы подевалась куда-то, и внутренности Наполеона стиснули липкие пальцы. Уэверли прав, а я ошибся, непростительно ошибся. — Почему же, всё. Просто хочу выразить восхищение вашими действиями, майор Мосснер, - как мог спокойно проговорил он. – Как ловко вы освободили ту, которая обрекла на смерть вашу мать и свою родную бабушку, пытала огнём вашего родственника! А он, между прочим, вас не выдал… Кровь, разжигаемая всё таким же равнодушным взглядом, бурлила раскалённой магмой. А я ещё думал подарить этой женщине настоящий жемчуг! Уж лучше сразу бросить его в навозную кучу. — Не думал, что за примером подобного… христианского всепрощенчества надо ехать в Германскую Демократическую Республику! Он усмехнулся и дал волю презрению: - Не говоря уж о Габи. Вам только в аду и место! В девятом круге! ** Не отвечая, Эмметт подступила на шаг. Губы её чуть разомкнулись, и неизвестно откуда возникли и зазвучали стихи. - Мой Ад во мне, и Ад – я сам. На дне сей пропасти – иная ждёт меня, зияя глубочайшей глубиной, грозя пожрать. Ад, по сравненью с ней, и все застенки Ада Небесами мне кажутся… Губы не двигались, но слова сплетались и сплетались, будто накрывал их кружевной полог, а глаза теперь глядели не с холодным безразличием, нет. Скорее, с непоколебимой решимостью. А потом кружева развеялись, и пахнуло сандалом с еле заметной примесью аромата облагороженного табака. — Пусть не покажется вам странным, мистер Соло, но это имеет прямое отношение к тому, о чём вы говорите, - сказал тихий женский голос. Эмметт отстранилась, кивнула охранникам и прошла к "фиату". За ней спустилась Каталина, обменявшаяся с мужчинами пристальным взглядом. Конвой сопроводил её до машины. Пассажирская дверь захлопнулась. Автомобиль скользнул под заблаговременно поднятый шлагбаум и скрылся из виду. - Не беспокойся, - проговорил Илья. – Насколько я знаю Мильке, ей обеспечены все девять кругов. Отставка будет отнюдь не почётной. Пойдём отсюда. Наполеон глубоко вздохнул. Он чувствовал себя семидесятилетним стариком. - Пойдём. Теперь мне точно в Берлине больше делать нечего. Они молча направлялись обратно к гостинице, когда неожиданно пискнули часы на руке Соло. Он отвернул рукав плаща и в замешательстве уставился на светящийся контур циферблата. И как это понимать? - Кто-то нашёл оставленные мной часы, наверное, – неуверенно предположил пребывающий в такой же растерянности Илья. – Может, Уэверли вернулся? - Сейчас узнаем. Наполеон поднял крышку, открывая канал связи, но не успел вымолвить ни слова. - …спасибо за возможность позвонить в Штаты, - говорила женщина, не Эмметт. Каталина? – Не люблю, когда в квартире начинается уборка прямо при мне. Отец тоже не любил, ты знаешь? - Знаю, - ответил другой, до боли знакомый голос. – Я много чего знаю и помню. - А ты бывала в Америке? Просто интересно. - Один раз, и очень недолго. Думаешь, стоило бы задержаться? - Думаю, да. В эфире воцарилось молчание. Напарники даже дышать не смели. - Слушай, мам, - вдруг решительно сказала Каталина, - поехали со мной! Отсюда тебя выпустят, а там я о тебе позабочусь. Попутешествуем с недельку, нам о стольком надо поговорить… Ты полжизни отдала тем, кто тебя по-настоящему не ценил. Может, хватит? Эмметт хмыкнула и кому-то просигналила: - Ты так уверена, что я ещё на что-то сгожусь? - Я старалась узнавать о тебе всё, насколько могла, конечно. Мне добывали материалы… - Кто? - Те, с кем я работаю. - Вижу, они много для тебя сделали. - Да. Это моя семья, как и отец. Они помогали меня воспитывать, дали образование, работу. И ничего не требовали взамен. А твой ум, твои знания и навыки просто бесценны! - Каталина, в свою очередь, усмехнулась. – Если бы я знала, что ты жива! Если б я только это знала… - Ты не стала бы в этом участвовать? - Участвовать? Да это же мой план, от начала и до конца! – горячо заговорила Каталина. – Я бы просто выбрала другую страну. Скажем, Францию. - И что бы изменилось? – вкрадчиво спросила Эмметт. – Джонс поехал бы в Париж по твоей указке? Пассажирка рассмеялась: - О, мама, мама! И это говоришь ты, Ивонн Лакруа? Он поехал бы куда угодно… Это было так забавно, и с ним, и с Джулианом! Эмма подталкивает её к разговору, заставляет рассказать всё самой! Кто ещё, кроме них, слушает этот диалог? Да будьте уверены, кому надо, те услышат… - А самое забавное то, что начало положила Габриэла, представляешь? - Не может быть! Габриэла? - Может! Она же познакомилась с Вилли, и Джулиан её тоже запомнил. Это очень облегчило потом исполнение моих замыслов. Я её видела, там, на острове, даже подавала рассыпанный ею инструмент. А она меня в гриме и очках не узнала… да я тогда сама себя не узнавала! А затем… Каталина хвастливо рассказывала о своих успехах и предусмотрительности, о том, как планировала и рассчитывала, а Наполеон усиленно размышлял над тем, чем же всё это кончится. Притихшее тревожное чувство вновь подняло голову. Он неосознанно схватил Илью за руку и потянул обратно к Управлению. - Твой план был бы верхом совершенства, если б не пара-тройка ошибок, - заметила Эмма. – Во-первых, Вилли Джонс, во-вторых, Хорст Шмидт, в-третьих, моя мать. - Две цели одним выстрелом это, по-твоему, ошибка? Джонс собирался меня выдать, но такой конец его бы ждал в любом случае. А с Хорстом и с бабкой я хотела просто поговорить. Пришла к ним как Габриэла, но они оказались слишком догадливы! Да между Габи и тобой такая же разница, как между гордостью и гордыней, только ты этого не видишь! Эмма ничего не ответила. - В чём дело, мама? Не говори, что агенту Штази не приходилось убивать! Или ещё раньше, на войне... - Странно прозвучит, но сознательно я не убивала никого. Ты путаешь разведку с контрразведкой. Для разведчика лишний шум – брак в работе, - пояснила Эмма, - а брака я не допускала. - У нас никто не станет заставлять тебя это делать, - весьма убедительно сказала Каталина. – Если сама не захочешь… - Всё это замечательно, - скептически подвела итог Эмма. – А куда ты мне предлагаешь деть Габи? Послышалось презрительное фырканье. Наполеон насторожился – разговор сворачивал в очень опасное русло. - Да что с ней сделается, с твоей драгоценной Габи? Посидит-подумает, а годика через два, когда всё поутихнет, мы её вытащим, обещаю. У нас есть ход в Штази… - Теперь уже нет. Соло не видел, что происходит в машине, но нутром ощутил, как вздрогнула Каталина. - Откуда ты… Тебя же… - Отстранили, верно, однако это не увольнение. Иногда только после того, как дело закончено, можно дать ход всему, что знаешь. Спустить с цепи свору Церберов, образно говоря. А вот тебе адвокат наверняка вчера сказал об аресте Вольфганга Брауна, мы позаботились о том, чтобы ему стало об этом известно. Ведь сказал? Выходит, Эмма с самого начала не доверяла Каталине?! Молчание на пассажирском сидении подтверждало догадку. - Сотрудничество не начинают с обмана, Като. - Ты хочешь правды, мама? Так вот тебе правда. Ты нужна мне, очень нужна. Нужен твой ум, твоя поддержка. Твоя удача. Ты из породы господ, как и я, по духу и крови! - в голосе звучала подлинная вера, граничащая с фанатизмом, и искреннее восхищение. - Сильные должны держаться друг дружки, а не за тех, кто слабее. Подумай, чего мы не совершим вместе теперь, когда нам никто не помешает! Мы сможем перевернуть мир, если захотим! А расходный материал для чёрной работёнки всегда найдётся, только помани… Неплохо воспитали эту Мару-Каталину, кто бы этим не занимался. Для неё убить всё равно, что муху прихлопнуть. Весь ужас заключается в том, что они действительно смогли бы расшатать хрупкое равновесие, сложившееся в мире, думал Соло. В конце концов, сила – величина векторная, и у неё всегда есть точка приложения. Спровоцировать следующий Карибский кризис довольно легко. Если знаешь, как за это взяться. Послышался звук заводящегося мотора; очевидно, они где-то ненадолго привстали. Неужели Эмма примет приглашение? Наполеон начинал опасаться этого - в ГДР, во всяком случае, её карьере пришёл конец. - Моё время истекает, - спокойно произнесла та. - Наступил урочный час покинуть эту землю. Стража, посмотри, оставленная мною на холме, ждёт приказанья двинуться в поход, а перед строем грозные круги пылающий описывает меч в знак моего изгнанья… - Кто это сказал? Что-то очень знакомое… - Мильтон. Ты не читала "Потерянный рай"? Внезапный мороз по коже продрал до костей, до сердечного спазма. Мой Ад во мне и Ад я сам… Наполеон стремглав рванул к Франкфуртер Аллее и ринулся наперерез первой же машине. К счастью, ей оказалось такси. - Durch die OberbaumBrücke, schneller! – задыхаясь, выкрикнул он, запрыгивая в салон. - Schneller! Илья едва успел нырнуть следом, как автомобиль сорвался с места и помчался в сторону центра города. Стук сердца отдавался в ушах набатным звоном, кровь пульсировала в висках, и сквозь этот шум разговор в "фиате" доходил до него с пятого на десятое. Вот послышался мужской голос, попросивший предъявить документы; стало быть, они уже подъехали к пограничному пункту пропуска. Мост Обербаумбрюкке, как и русло реки, принадлежал ГДР, но для удобства КПП разместили у самого въезда. Вот последовала пауза, пока офицер изучал документы и куда-то звонил. - У вас, госпожа майор, пять минут, - коротко сказал он, отдавая удостоверение и паспорт. - Мне хватит, - последовал ответ. - Schneller! – взревел Наполеон. – Да быстрей же ты, сукин сын!!! Водитель не нуждался в понуканиях: он нёсся так, словно собирался взлететь. Один перекрёсток проскочил почти на красный, второго вообще не заметил и юзом затормозил там, где проспект упирался в набережную Мюленштрассе. Наполеон и Илья выскочили из такси. Перед "фиатом" уже подняли шлагбаум. - Стой! – заорал Соло и отчаянно замахал рукой: – Эмма, остановись, чёрт тебя побери! Дежурный обернулся на вопль. При виде двух мчащихся к нему со скоростью урагана крепких мужчин глаза его округлились от удивления. Тем не менее, он вовремя вспомнил о служебном долге, преградив им дорогу. Воспользовавшись этим, машина поспешно миновала шлагбаум. - Держи, это твой пропуск на волю, - Эмметт подтолкнула брошенный на приборный щиток паспорт Каталине. Та протянула руку, но покрытие моста было неровным, и машина подпрыгнула на какой-то кочке. Документ соскользнул по гладкой поверхности, упав Каталине под ноги. – Прости, я такая неловкая. Сейчас остановлюсь, подниму. - Ничего страшного, я сама. Молодая женщина нагнулась за паспортом, опёршись левой рукой на щиток, и в этот момент на её запястье щёлкнули наручники. Прежде, чем захваченная врасплох пассажирка смогла отреагировать, второе звено приковало жертву к скобе справа от приборной панели. - Это что за…? - Должна сказать, Като, я была не совсем точна, говоря, что ни разу в жизни никого сознательно не убивала. Мне следовало добавить – до сегодняшнего дня. - Мама, ты о чём? Ну-ка, посмотри на меня! - Гляди! Илья и Наполеон, наперебой и на дикой русско-английско-немецкой смеси языков пытавшиеся втолковать офицеру, что машину во что бы то ни стало надо остановить, вздрогнули: двигатель взревел, используя на полную мощь каждую "лошадку" под капотом. - Нет!!! Женский вопль потонул в этом рёве и визге покрышек. Дежурный оттолкнул агентов и кинулся к шлагбауму, вслед беглянкам прогремела автоматная очередь. Не обращая на неё никакого внимания, игнорируя выбоины и стыки брусчатки, машина, набирая скорость, понеслась по мосту. Наполеон изо всех сил вцепился в бетонное ограждение набережной. Ещё теплилась надежда, что Эмма решила последовать совету дочери и сбежать с ней на Запад. Пусть уж лучше так! Но через несколько секунд и эта надежда пошла прахом: вильнув на полном ходу, автомобиль подпрыгнул на бортике и всей массой ударил правой стороной по невысокому парапету. За падающим в Шпрее "фиатом" хвостом кометы летел град осколков и бетонной крошки.