Возвращение и встречи

ЕЖОВ Подмосковье. Май 1954 г. За окнами веранды было достаточно темно, но уже где-то на горизонте появилась полоса рассвета. Весь вечер откровений я сидел тихо, как мышь, лишь изредка что-то там вставлял для ясности. А пока у меня была возможность вспоминать собственное прошлое, раз уж все тоже рассказывали о своём. Недомолвками, урывками, но рассказывали. Рассматривая через вверх газеты «Труд» собравшихся у нас знакомых и незнакомых мужчин, которые вместо того, чтобы говорить о выпивке и женщинах (мля, ну какие женщины?! у каждого был несколько иной опыт в отношениях), принялись выяснять кто, кому чего должен или кто, где с кем успел пересечься в этой жизни. Оказалось, что если не лично, то заочно знакомы все. Даже некий Клаус Ягер, которого тут не было, и тот умудрился встретиться не только с частым гостем Арсентьева на даче, но и с Валерой. А этот по жизни, словно Фигаро — то тут, то там. С Кузнецова мои мысли быстро перескочили на Юрия Старкова, который возник на моём жизненном пути, как чёртик из табакерки. Это ведь надо, в Москве, когда контролировал деятельность НКВД и не раз бывал на Лубянке, я ни разу с ним не столкнулся. Но стоило случиться убийству товарища Кирова в Ленинграде, как в ленинградском отделе НКВД я встречаю этого молодого московского чекиста с глазами, словно горные озёра. Помню, как вошёл в полутёмный кабинет, где за столом сидел блондин и что-то быстро писал. Не поднимая головы, он послал меня и начальника отдела Медведя далеко и надолго. Только укоризненное покашливание Медведя заставило его поднять глаза и он, глядя на меня, а не на него, вскочил и извинился. Правда, раскаяния в его глазах не было ни на йоту. Он не сводил с меня своего изучающего взгляда и я понял, что парень своего не упустит. В общем, я велел купить две пачки папирос «Герцеговина Флор» на следующий же день. За них он поблагодарил меня, когда мы уезжали из Ленинграда и собственно всё. Вскоре Старков, как-то сразу просёк, что на все его демарши я буду смотреть сквозь пальцы. Поэтому-то и вылез в августе 1937 года странный арест бывшего старшего лейтенанта императорского флота Валерия Сигизмундовича Никитского, который и напомнил мне одну давнюю историю, но о ней как-нибудь потом, да и Никитского тут нет. А есть Старков, он же Ларин, и его бывший подчинённый Валерий Кузнецов. Был ещё Никита Степанов, но парень застрелился как раз после моего ареста. Как теперь выясняется жертвовал собой ради Старкова. Юрка, разумеется, до сих пор злится то ли на себя, то ли ещё на кого, что не уберёг Степанова. Апофеозом юриного нахальства в конце тридцатых стало то, что однажды утром (да, признаю, что после пьянки), я обнаружил его в своей постели на квартире. Он сидел на спал на животе, простынь почти не закрывала его ладного тела. Сначала меня обуяла злость, убить его хотелось неимоверно, но я как-то сдержался. К тому же у проснувшегося Старкова был такой виноватый и побитый вид, что мне как-то сразу расхотелось применять к нему репрессии. Именно в то утро Юра и назвал меня «фарфоровой статуэткой». Дурак! Но с другой стороны, Юра оказался очень аккуратным любовником, я не чувствовал дискомфорта ни в то утро, ни целый день. А далее наступило лето 1938 года. Я тогда был на даче, снова пил, потому что прекрасно понимал, что Берия в качестве зама быстро меня уберёт. Схема та же, ей-богу, что и в случае с Ягодой. Пока на террасе разгорались страсти, я мысленно ушёл в себя, вспоминая прошлую жизнь. Период с 1938 по 1940 гг. В тот летний день я орал на всех кого можно, давая понять, что я обо всех думаю и куда товарищи чекисты могут засунуть свои отчёты и нераскрытые дела и понимал, что перегибаю палку. Чувство было такое, что несусь на всех парах, словно локомотив, и остановиться не могу — сшибу любого. Уехал из наркомата только вечером, по дороге обматерив до кучи ещё и Павла Судоплатова. Тот сжал губы в узкую полоску, сверкнул глазами и почти бегом поднялся по лестнице. Ха, побежал Лаврентию Павловичу жаловаться? Я сплюнул и стремительно вышел прочь. Дежурный смотрел мне в вслед, словно я был сумасшедший. Старков, душу его дери, притащился ко мне на дачу вечером, когда солнце скрылось за домами. Я был пьян, но не настолько, чтобы вообще ничего не соображать. Юра, увидев, что творится на столе, скрипнул зубами и со злостью стряхнул на пол недопитую бутылку водки. Мне оставалось с тоской проводить её взглядом. Бутылка упала на пол, разбилась и запах спирта защекотал ноздри. Ещё раз окинув меня злобным взглядом, Юра вышел за дверь. «Может, решил уехать?» — вяло подумал я. Ага, как же! Он явился часа через полтора с чайником в руке. Рукава его гимнастёрки были завёрнуты до локтей, волосы немного всклокочены, пот на лбу, а ремень отсутствовал вовсе. Подойдя ближе, он вылил мне на голову всю воду из чайника. Надо сказать меня это слегка отрезвило, впрочем и до холодного душа тумана в голове не было. Я просто жутко устал от всех этих интриг во власти. Тем не менее, Старкова матом для порядка обложил, пока он тащил меня куда-то в сад. Оказалось, он истопил баню. Нашел способ, чтобы меня отрезвить. — Там слишком жарко. Не пойду, — выдал я, зацепившись руками за косяк двери в предбанник и Юра не смог меня туда втащить. Старков обложил меня всеми словами, какие вспомнил, а я вдруг почувствовал себя совершенно трезвым и, усаживаясь на крыльцо предбанника, пояснил: — Там жарко, а я пил водку. Запросто может сердце схватить. Во взгляде Юры читалось, что он об этой ситуации и обо мне в частности думает, как бы намекая на мой театр одного актёра. Ну да, не пил я особо. Эта разбитая бутылка водки была единственной. Думал, что Берия притащиться после разговора с Судоплатовым, хотел явить ему себя морально разложившегося, а приехал Старков. Почему-то вдруг подумал, что Старков и в этот раз сможет пережить чистку в наших рядах, несмотря на моё к нему отношение. Но это всё потом, а вот в данный конкретный момент меня волновало другое: — Ты просто меня паришь будешь или какие другие обязанности банщика выполнишь? — Чего? — ожидаемо не понял Старков. Тяжко вздыхаю и отвечаю: — При царе банщики-то разные были. Одни просто мыли да парили, а других пользовали. По желанию. Нет, конечно, я нарывался откровенно говоря. А что? В тот раз Юра взял и не спросил, а мне было непонятно, какого оно. Да, чёрт, несмотря на все слухи, что «нарком Ежов спит с мужиками», у меня времени на эти глупости не было, проще говоря. Из всех, кто меня окружал, один Старков решился проверить так ли это. Когда до Старкова дошёл смысл сказанных мною слов, он заиграл жвалками. А что ты, милый, хотел? Издеваться и я умею. Встряхнул мокрыми волосами, сырая гимнастёрка неприятно липла к телу и вдруг вижу, что по губам Юры внезапно зазмеилась ехидная ухмылка. Решаю доконать его окончательно: — Ну, ты ж для этого баню-то истопил? Или нет? Да батюшки! Мы ещё и смущаться умеем. — Николай Иванович., — начинает Старков срывающимся голосом. — Юра, — перебиваю я, вставая с крыльца и заходя в предбанник, — чтобы протрезветь, человеку нужен холодный душ и рассол, ну уж ни как не жаркая баня. Юра позади меня сопит от возмущения. Я медленно расстегиваю ремень, оборачиваюсь и спрашиваю: — Мне самому раздеться или как? Юра вспыхивает, как спичка: — Знаете что, товарищ нарком, после ваших подколок всё желание пропадает. — Значит, ты не отрицаешь, что оно у тебя было? — констатировал я, снимая гимнастёрку. Ну, нарываюсь, нарываюсь! Юра смотрит на меня немигающим взглядом, а потом рывком стаскивает с себя гимнастёрку и одним движением подхватывает меня на руки. Для порядка пытаюсь вырваться. Ещё чего! Я что, девушка что ли, чтобы меня на руках носили? Однако Юра оказался сильнее. Он впечатывает меня спиной в стену предбанника и затыкает рот поцелуем. Губы у него сухие, горячие и от него пахнет так, словно я в лесу оказался. Поначалу я ему ответил на поцелуй, потом не утерпел и прикусил Юре губу. Он охнул, разжал руки и я оказываюсь на свободе. — Ты чуть меня не поломал, — ворчу, демонстративно держась рукой за спину. Тем временем, ощущаю юрин подозрительный взгляд. Понятно, до него кажется дошло, что алкоголем от меня и не пахнет. Уж Юрка-то в этом разбирался. Я знал, что его старший братец, тот ещё уголовник со стажем (спрашивается, почему Старков ещё работает на высокопоставленной должности в НКВД?), уж если начинал пить, то превращается в натуральную свинью. Да и я на своём веку много пьяниц повидал. Было с кого поведение скопировать. Юра продолжает молчать, ожидая, что я ещё выкину. — Парить-то будешь? — не глядя на него, спрашиваю я. — Буду. Усмехаюсь и полностью раздеваюсь. Юра сглатывает. Да Бог ты мой! Голых мужиков что ли ни разу не видел? Конечно, я обладатель не самой плохой фигуры для своего роста и веса. Единственный мой изъян на сегодня — пятна от псориаза на локтях. Открываю двери и скрываюсь в клубах пара. Юра появился спустя некоторое время. Опять прихожу к выводу, что в тот раз я не ошибся — у него и впрямь отличное телосложение. Ну что ж посмотрим, на что ты способен, товарищ Старков! Жду, когда Юра сам проявит инициативу. Понимая, что я хочу, он шагает ко мне, одним движением сажает на полок и начинает зацеловывать меня. Что было в последующие часы, даже не берусь описывать. Это было похоже на какое-то безумие. Мы не могли насытиться друг другом. Складывалось ощущение, что большего нам уже будет не дано и поэтому мы хотели насладиться каждым мигом этого момента. Поймал себя на мысли, что мне хочется поиграть со Страковым, подразнить его. Юра принял правила игры. Порой мне казалось, что мои и его стоны слышны на всю округу. Потом я начал шептать кое-что из арсенала северных шаманов, спасибо Глебу Ивановичу Бокию и его любви ко всякой мистике и оккультным наукам. Официально, Бокий был арестован и расстрелян ещё в тридцать седьмом. Неофициально, я вынудил его исчезнуть и не появляться перед моими глазами. А Бокий умел прятаться так, что стой он рядом, не увидишь. Пока он честно выполнял данное мне слово. Юра, пока я шептал заклинания, смотрел на меня, как заворожённый. Позже, когда мы лежали на скамье предбанника, Юра как-то затих. Я почти догадывался, о чём он думает. Кто из нас кого использовал: он меня или я его? В начале я позволил Юре взять вверх, выгибаясь всем телом от его ласк. Он же лёг на спину и усадил меня сверху. Мне пришлось подключить все свои самые похабные мысли, чтобы Юра остался под впечатлением. Чуть позже, сидя рядом с ним, пока он продолжал лежать на спине, принялся выписывать пальцами его груди только мне известные узоры. Когда он спросил, что я рисую, хитро ответил: «Потом поймёшь». Я же сделал главное, защитил эту бестолочь светлоглазую от него же самого. Что же было дальше? А дальше меня сместили с поста наркома внутренних дел, отправили в Наркомвод. Ну да, мне мало было всяких «врагов народа» и прочего, теперь, блин, я буду водный транспорт налаживать. В принципе, наладил. За мной пришли в апреле тридцать девятого. Старков, как я и предсказывал сам себе, благополучно избежал опалы в первое время. Но я оказывается плохо знал характер этого человека. Выяснилось, что он очень даже может вывести из себя всех, кто находится в радиусе двухсот метров. Так он и попал в Сухановку. Правда, мне всегда казалось, что это было сделано исключительно, чтобы расшевелить меня. Лаврентий не тронул мою дочь, до жены уже не достать (Женя отравилась ещё до моего ареста), но им быстро нашли замену — Юрия Даниловича Старкова. Юрин арест пришёлся на один из декабрьских вечеров, когда он в третий раз умудрился взять меня, но грубо, больно и плсле всего меня прожигал жуткий стыд. Лёжа в тюремном лазарете, я из-под ресниц, незаметно, наблюдал за тем, как Юра в ужасе смотрит на то, во что меня превратили за месяцы с момента ареста. Я прекрасно понимал те чувства, которые испытывал Старков. Сорвались новые люди на Лубянке, что поделать, бывает. В воздухе висит тяжёлый запах крови, гноя и пота. Мне казалось, что Юра не замечает моего взгляда, но когда он подходит и буквально нависает надо мной, понимаю, что Юра обо всём догадался. — Николай Иванович, — тихо шепчет он. Молчу. — Вы меня слышите? «Конечно слышу!» — отвечаю я про себя. Вслух не говорить хотелось. После того, как меня швыряли от стены к стене и несколько раз приложили головой об эти же стены, вопрос со стороны Юры не такой уж и глупый. От удара головой о каменную стену со мной могло произойти что угодно: от простого сотрясения мозга до слепоты или глухоты. Понимая, что он не отстанет (чувство вины гложет, чтоб его!), еле слышно отвечаю: «Да». Старков наклоняется ещё ниже и я с ужасом понимаю, что он хочет впиться в мои покрытые кровавой коркой губы. Видимо испугавшись своих мыслей и желаний, Старков вскакивает и делает попытку уйти. Ясно же, что он хочет сделать, нос может ли он себя сдержать? Он торопливо поправляет гимнастёрку, коситься на меня, ерошит руками волосы на голове и в итоге низменные желания берут вверх над рассудком. Садится на краешек кровати, наклоняется и с нажимом целует меня. Едва зажившие ранки на губах трескаются и я чувствую привкус крови во рту. Юра тоже, судя по всему. Он облизнул свои губы, прижался к моему лбу, тяжело дыша. При этом двумя руками держит меня за голову, чтобы я не смог увернуться. Однако делаю попытку, умудряюсь вцепиться перебинтованными пальцами в его руки, смог цапнуть его отросшими ногтями. Он отпускает меня и тяжело поднимается с кровати. Окатив его мрачным взглядом, отворачиваюсь к стене. «Только б он ушёл!» — молюсь я мысленно. Ага, щас! Юрка струсил, когда надо мной глумились бывшие подчинённые, вымещая свой страх не только передо мной, но и перед Берией, равнодушно взирающего на оргию. Да, участия Старков не принимал, он лишь зажался в угол и с ужасом на всё это смотрел. Но это тогда, а сейчас, судя по его взгляду, все злые помыслы, что жили в душе, воспрянули и он, словно в кровавом тумане, опять приблизился к моей грязной постели. Я мог лишь настороженно наблюдал за его движениями. А Старкову уже было всё равно. Вкус моей крови, моя уязвимость и беззащитность вкупе с его безнаказанностью за то, что сейчас сделает, подтолкнули его отвратительному поступку. Он резко схватил одеяло и потянул на себя. Несмотря на поломанные пальцы рук, я попытался не отдать одеяло, но он был сильнее. — Нет-нет-нет., — шептал я, пытаясь закрыться от Старкова руками. Прижав мои руки к кровати, он вновь принялся терзать мои губы. Несмотря на слабость, я пытался вывернуться, крутил головой во все стороны. Он рассердился всерьёз и со всей силы разодрал на мне нательную рубашку. Сам того не осознавая, я вскрикнул и забился под ним. — Не хочу!.. Не хочу так больше, — шепчу иступлено. Схватив полотенце, он зафиксировал мои руки на спинке кровати, сдёрнул кальсоны и развёл ноги в стороны. — Не надо, не надо… Быстро расправившись со своей одеждой и рыча, словно зверь, Юрка навалился на меня. Я забился под ним, но это скорее напоминало судороги умирающего, чем реальную попытку высвободиться. Юрка сказал мне какую-то пошлость и рывком вошёл в меня. Пара движений и чувствую, что всё — он кончил. В эту минуту мне было уже всё равно. Хотелось только одного, чтобы эта сволочь убралась наконец отсюда. Глядя на Юру, вижу, что у него словно пелена с глаз упала, они стали прозрачными и он понял, что натворил. И тут кто-то вошёл в камеру и с ужасом тихо-тихо спросил: — Что вы наделали?! Пытаюсь сфокусировать взгляд на двери — позади Юры возвышается долговязая, но хорошо скроенная фигура Валерия Кузнецова. Юра как-то машинально приводит себя в порядок, пока Кузнецов с осуждением смотрит на него, а потом вдруг бросает взгляд на развороченную постель и видит то, что добило его окончательно. Мне остаётся только догадываться, что он там увидел. Подо мной мокро, болит всё, что можно. Думается, он кровь и увидел. Мне оставалось только сжаться в углу кровати и смотреть, как он медленно идёт в мою сторону. Валерка пытается его задержать, но он молча убирает от себя его руки и просовывает ладонь под мою спину, проводит вдоль позвоночника до самых ног. Мне до такой степени стыдно всё это терпеть, что я прячу лицо в ладонях, обмотанных грязными бинтами. — Не трогай меня! Уходи… А дальше у Юры, который выдернул из-под меня ладонь и посмотрел на неё, всю в крови, случился срыв. Он орал так, словно его черти костре поджаривали. Но вместе с тем он успевал высказать всё, что он думает в адрес нынешнего наркома. Всё, ему конец! Неужели всё зря?! Когда поток слов иссяк, он застыл словно соляной столб. Пока Юра орал, Валера пытался хоть как-то меня успокоить, подсовывая какие-то таблетки. Обезболивающие, как я понял. Глотать не хотелось, но он настоял. Юру удалось привести в чувство, основательно тряся его за плечи. — Что со мной было? — недовольно спросил Старков, слушая как Валера рассказывает обо мне и что он сделал, чтоб я уснул. А я не спал и тихонько наблюдал за ними. После слов Старкова Валера опустил глаза. — Ну?! Не молчи! — Нервный срыв. Вы кричали, что убьёте этого гада. — А у этого гада имя есть? Молчание. — Да что ж я из тебя слова-то словно клещами тяну? — в сердцах воскликнул Старков и поднялся на ноги. — Это Берия, — еле слышно ответил Валера и посмотрел на меня непонятным взглядом. — Сильно орал? — уточнил Старков слишком спокойным голосом. — Громко, — кивнул головой Валерка. Старков потрепал его по плечу. «Идиот!», — с тоской подумал я, лихорадочно прикидывая, как я могу вытащить это несчастье из лап Лаврентия. — Бог не выдаст, свинья не съест, — усмехнулся Старков. «Смотря какая свинья», — подумалось мне. А Кузнецов тут же во всём обвинил меня, не зная, что я всё слышу. Юрка наорал на него, чтобы не смел про меня плохо говорить. — Это ещё почему? — рассердился Валера. — Посмотрите до чего вы дошли? Не стоит этот недомерок вашей жизни! И тут же получил по лицу от Старкова, упал. В этот момент дверь в тюремный лазарет распахнулась и появился старший конвоя. Юра ещё раз поправил гимнастёрку, застегнул ворот и выжидающе посмотрел на него. — Вы арестованы, гражданин Старков, — сухо сказал главный конвоя. — Пройдёмте. Бросив на меня прощальный взгляд, он вышел. Со мной остался Кузнецов, успевший подняться с пола и сообразивший, что сейчас качать права не стоит. Когда же он понял, что я вообще-то не сплю, тут же сообщил, что он обо мне думает. Так, кажется, я понял, кто теперь неровно дышит к Старкову. А Валерий в курсе, что Старков с ума сходит по Арсентьеву? О Господи, нашёл время и место думать о том, какие страсти я развёл между подчиненными. А сейчас надо было что-то решать. Пока Кузнецов что-то там ворчал, идея пришла внезапно. Подумав над ней немного, сообщил Кузнецову, что его Старков будет на свободе. Он не поверил, а зря. Я заключил хорошую сделку с Лаврентием и тот дал согласие выпустить Старкова. Юру, конечно, показательно вывели на расстрел, но дали понять из-за кого его выпускают. Сползший по стене на пол, хохочущий Юра, навсегда врезался в мою память. Берия потом долго ворчал, что Старков слишком долго свои нервы лечил. Это я потом узнал, что с возвращением Старкова обратно на Лубянку Арсентьев подсуетился. Подмосковье. Май 1955 г. Я вынырнул из воспоминаний, когда на дачу привезли немецкого танкиста. Клаус Ягер, кажется. И сразу же постоянный гость Арсентьева, как его, Ивушкин, напрягся, словно тетива на луке. А вот Юра повёл себя несколько иначе. Едва завидев поднимающегося немца, он слегка отодвинулся в тень и с какой-то насмешкой наблюдал за ним, озирающимся по сторонам. Когда ж он почувствовал момент, чтобы заявить о себе, так и сделал: — Здравствуйте, Клаус. Давно не виделись. Таким тоном только змей заговаривать, честное слово! Бедный немец шарахнулся от него, как прокажённый. Потом, конечно, всё разъяснилось, а я понял, что очень многого не знаю о Старкове.