Петра (набросок к заявке)

      Стою под душем, отмокаю, медленно прихожу в себя после многочасовой беготни и нервотрёпки.       Воскресенье — день тяжелый. Понедельник — фигня, подъем, учеба, отбой… а вот в так называемый выходной инструктора проявляют выдумку и креатив, чтобы мы не заскучали невзначай. Всякие там спортивные мероприятия в добровольно-принудительном порядке, факультативные занятия (тоже «добровольные»), плюс, обязательная для флагманов общественная нагрузка. Короче, за воскресенье так «наотдыхаешься», что понедельника ждешь с нетерпеливым повизгиванием. А на днях ещё эскадры сформируют, и будет мне совсем весело. Начальство походу само не знает, куда столь выдающийся ракетный крейсер, как я, девать, так что выделят, чую, в мою эскадру по остаточному принципу, таких же… выдающихся. Ну что за жизнь, а!       Устало хлопнув по крану, я выключил воду, наскоро вытерся полотенцем, второе уже привычно намотал на голову, и, закутавшись в халат, вышел из душевой.       — На первом чисто! — прозвенел снизу девчоночий голосок, стоило мне оказаться в коридоре.       Господи, детеныши, ну что ж вам тихо не сидится?!       — Второй, второй проверьте!       — Да не орите вы, не слышно же ничего!       — Есть контакт! Удаление десять, северо-восток!       — Наверх!       Услышав за спиной нарастающий грохот, я успел прижаться к стенке, поэтому пылающая азартом стайка эсминцев пролетела мимо, а не втоптала меня в паркет.       Выбросив руку, поймал последнюю из них за ухо, раздраженно поинтересовавшись:       — Куда бежим?       — Уй, пусти! — обиженно взвизгнула пигалица, выворачиваясь. — Здесь самотопина!       А, понятно, мелкие подлодку гоняют.       Подлодок в Школе никто не любит (ну, кроме их инструкторов), поскольку на ранги они плевать хотели, глумясь даже над линкорами: «большому кораблю — большая торпеда», а на обещания привить иерархию при помощи мануально-воспитательной терапии лишь издевательски хихикали: «сначала поймай». Нет, бегали самотопины не особо (хороших «ходоков» среди подлодок отродясь не водилось), но зато прятались не хуже киношных ниндзя. Недаром весь преподавательский состав «самотопного» факультета состоял из инструкторов диверсионных подразделений Корпуса Морской пехоты.       Вдобавок, подлодки-первокурсницы регулярно прокрадывались к нам в общагу с целью чего-нибудь стянуть. Разумеется, «честно найденное» потом возвращали, но исключительно за сладости, что наших мелких приводило прямо-таки в неистовство. Сладкое в Школе вообще было страшным дефицитом, поскольку выдавали его строго по нормам, разработанным диетологами, и даже в «чипке», как я по привычке обзывал единственный магазинчик на территории, можно было купить не больше ста грамм в сутки.       Пару раз самотопин за подобные экспроприации пытались бить… но неудачно. Наглые подлодки честной драки не признавали в принципе и на борцов за справедливость наваливались всей стаей. Причем из засады.       В общем, первые курсы надводного и подводного факультетов находились в состоянии перманентной войны. Правда, к третьему курсу дурь выветривалась даже из самых буйных, но на место поумневших вставали новые бойцы, так что ситуация радовала стабильностью.       — Охотницы, блин, — буркнул я, выпуская свою добычу.       — Злюка! — пискнула девчонка, отбежав на пару метров.       — Брысь.       Не любят меня эсминцы. Что в общем-то, взаимно — я их постоянно гоняю, а они мне нервы треплют. Вся школьная мелочь просто обожает Харуну и потому, что ни день, под дверями нашей комнаты маячат толпы пигалиц, словно фанатки в ожидании кумира. Что реально задалбывает — едва дверь откроешь, внутрь сразу любопытная мордашка просовывается — «ой, а где Хару-Хару?».       Вот и сейчас, троица легких крейсеров подпирает стенку напротив нашей комнаты, о чем-то шушукаясь.       — Кыш отсюда, хоть в воскресенье отдохнуть дайте! — взмахом полотенца разогнав очередных поклонниц и не обращая внимания на злобное шипение за спиной, я добрался, наконец, до родного обиталища.       Нет, с Харуной определенно надо поговорить. Пусть она им приёмные часы назначает, что ли!       Сбросив халат, натянул спортивный костюм (один фиг на вечернюю поверку переодеваться) и замер, вертя головой. Странно, такое впечатление, что рядом кто-то есть. На суше у меня слух, конечно, не очень, это в море своей акустикой на полгоризонта слышу, но всё равно, по человеческим меркам абсолютный. С полминуты повертевшись, взял пеленг и, подойдя к шкафу, распахнул.       Ну точно! Совсем мелкая девчонка, забилась в самый угол, свернулась в клубок, и типа нет здесь никого.       — Да вашу ж машу! Вы совсем уже оборзели?! А ну вылазь!       Но девчонка только зажмурилась и ещё сильнее влипла в угол, попытавшись окончательно слиться со стенкой.       Я аж обалдел от подобной наглости.       — Вылазь, кому сказано! — Ухватив неожиданную находку за шкирку, вытащил её из шкафа и приподнял на вытянутой руке, с удивлением разглядывая.       Оп-па! Да это же подлодка. Судя по ритму сердца (а оно у девчонки грохотало, как барабан), кто-то из «семерок».       Недоуменно почесав в затылке, легонько встряхнул свою добычу:       — Эй, ты хоть обзовись, для ориентиру.       В ответ тишина.       И что теперь с ней делать? За дверь выкинуть эсминцам на радость?       Тяжко вздохнув, попробовал поставить на ноги. Бесполезно. Стоять не хочет, подгибает коленки и пытается обратно в клубок свернуться. Тьфу, блин.       Так, с девицею в руке, в коридор и вышел, едва не столкнувшись с «поисковой эскадрой».       Замерли, стоят, смотрят. На меня с благоговейным страхом и осуждением, на подлодку с жалостью и уважением.       — Отчаянная… — чуть слышный вздох кого-то из мелких.       — Ой, девочки, а куда она её? — шепот в задних рядах.       — Съест.       — Да ладно!       — Чего «ладно», я сама слышала: «Мы таких по десятку на завтрак ели».       — Так ужин скоро!       — Ну значит, на ужин.       Дурдом.              До корпуса самотопов от нас метров пятьдесят, если напрямую, так что добрался я быстро. Даже несмотря на оттягивающую руку девчонку. Та, завидев родные стены вдалеке, вроде как ожила, но шевелить ногами самостоятельно по-прежнему отказывалась. Разве что когда мы проходили мимо симпатичных густых кустиков в половину моего роста, едва заметно встрепенулась, и я резко тормознул, напрягая слух.       Как там говорил благородный дон Румата Эсторский… бесшумных засад не бывает?       Подобрав с земли камешек, запустил его в кусты. Попал, судя по приглушенному писку. Второй, побольше, многозначительно подбросил в руке…       — Я вот сейчас кому-то позасадничаю, волчицы мелководные. Мухой за старшей метнулись.       В кустах возмущенно зашуршали, но всё же прониклись. По крайней мере, на подходе к общежитию подводниц меня встретила невысокая девчонка с нашивкой второго курса на рукаве. Стройная, большеглазая, серьё-ёзная, спасу нет.       — Катерина «К-21», — сухо представилась она.       — Ваша партизанка? — протянул я ей так и не проронившую ни слова добычу.       Добычу взяли, с тщательно скрываемым беспокойством осмотрели и, убедившись в полной комплектности, облегченным шлепком по заду отправили в направлении общежития.       — Наша. Что должны будем?       Окинув насмешливым взглядом настороженно сопящую на безопасном расстоянии партизанку, я лишь пожал плечами:       — Сочтемся.       После чего сунул руки в карманы и направился назад.       — Подожди секунду!       Догнавшая меня Катерина с едва заметной улыбкой протянула мне мою же заколку. Самую любимую, между прочим.       — 502-я попросила тебе вернуть.       Вот мелочь пузатая, и когда только стащить успела?!       — Твою ж… Что с меня?       К-21 насмешливо сверкнула глазами:       — Сочтемся.