Петра (набросок к заявке)

      В принципе выход в море с носителя мало чем отличается от минной постановки с десантного корабля. Боевая форма устанавливается на специальную тележку, по рельсам выкатывается на стартовую позицию. Затем, корабль сбавляет ход до пяти-семи узлов, в корме распахивается шлюз и опускается рампа док-камеры, по бокам которой раскладываются специальные решётки, «разглаживающие» кильватерный след.       Забираешься в обвес, проводишь предстартовый тест, выпускающий даёт добро, старшина моторной команды жмёт кнопку у себя на пульте, и вперёд. В смысле, назад. Потому как в воду скатываешься спиной по ходу движения. Всё просто.       Возвращение на корабль куда сложнее. Надо чётко зайти в створ док-камеры, уравнять скорость, «попасть на вилку» (выдвижная балка с зацепом характерной формы, для втягивания обвеса в трюм), закрепиться, затем аккуратно встать на поданную под ноги тележку, чтобы «коньки» в захваты попали… в общем, процедура нифига не простая даже в тренировочном бассейне.       Почему нельзя просто, «бухая сапожищами», подняться по рампе на своих двоих? Можно, конечно. Правда, что останется от нашей «обувки» (предназначенной для движения в воде, если что) после похода по металлической палубе… это большой вопрос. Да и саму палубу какая-нибудь канмуска-линкор «коньками» так отперфорирует, что проще будет кусок настила вырезать и новый наварить.              Выбравшись из расположенной прямо в трюме крохотной душевой и привычно покрутившись перед проверяющим целостность гидрокомбинезона старшиной, я подошёл к детёнышам, что нетерпеливо переминались, жадно поглядывая на выкатывающих обвесы механиков.       — Так, детёныши, специально для вас… Если когда-нибудь узнаю, что вы решили глупо повыделываться и пофорсить на виражах… вы меня очень сильно разочаруете.       — Но флагман, другие же так делают, — недовольно насупилась Минск. — Это круто.       Ну да, несмотря на то, что после выхода из трюма полагалось некоторое время дрейфовать малым ходом, пропуская носитель вперёд, особым шиком считалось врубить форсаж сразу, как «коньки» встанут на воду, и красивым виражом уйти вправо или влево (в зависимости от дорожки), освобождая место для следующей канмусу. За это ругали (так как можно было кувыркнуться, «запнувшись» о кильватерную волну или, не рассчитав, въехать в рампу), но не сильно. А уж показательными выступлениями третьекурсниц во время ночного десантирования, когда целая эскадра, сверкая позиционными огнями, стремительным веером расходится сразу за кормой носителя, засматривалась вся Школа. Но одно дело показательные выступления, а другое…       — Мина, идиоты, рискующие своей жизнью и жизнью окружающих ради выпендрёжа — это не круто, — холодно отрезал я. — Если подобные трюки кого и могут впечатлить, так разве что обсыпанных прыщами инфантилов.       — А как же каскадёры… — задиристо начала Ленка, но, натолкнувшись на мой взгляд, резко умолкла, втягивая голову в плечи.       Чуть нагнувшись над ней, я негромко, с расстановкой, отчеканил:       — А каскадёры, Лена, делятся на две категории: профессиональные и мёртвые. Профессиональные никогда не выделываются, просчитывая каждый свой трюк до мелочей. Отчего обычные люди восхищаются их лихостью и отвагой. Мертвыми же не восхищается никто, их просто хоронят. В закрытых гробах, чтобы родственников от увиденного не тошнило.       Выпрямившись, обвёл взглядом притихших девчонок:       — Запомните, малыши, мы не в цирк готовимся, у нас не будет восхищённой публики, лайков и восторженных комментаторов… потому что глубинным тварям глубоко наплевать на все эти клоунские ужимки и прыжки.       Ещё раз окинув взглядом свой невеликий отряд, махнул рукой:       — По обвесам.              Море… Некоторые обыватели, воспитанные на компьютерных играх, почему-то уверены, что здесь, как в какой-нибудь онлайн-бродилке — стоит только выйти из города (в нашем случае из базы), как на тебя сразу нападут голодные волки, радиоактивные тараканы, косматые разбойники и элитные мутанты. Ну а как иначе-то?! Мобы должны сидеть сразу за стенами, чтобы далеко не бегать.       На самом деле всё это бред, конечно. Глубинных много, — даже по самым оптимистичным подсчётам не менее сорока миллионов особей, — вот только раскиданы они по всем океанам. А это две трети всей поверхности Земли, если что. К тому же подавляющее большинство тварей — обычные примитивы, мало чем отличающиеся от тех же акул. Плавают себе в сумраке, жрут, что подвернётся… поэтому у берегов в общем-то безопасно. Если трюмом не хлопать и по сторонам поглядывать. Собственно, будь иначе, цивилизация накрылась бы медным тазом ещё после Первой волны, потому как вся мировая торговля шла через море и заменить эти перевозки просто нечем. Авиация, поезда, автотранспорт… даже не смешно. Обычный самолёт берёт на борт два контейнера, обычный поезд сорок, а контейнеровоз… пять-семь тысяч. Как говорится, почувствуйте разницу.       Так что первое, чем занялось едва очухавшееся человечество, так это восстановлением торгового флота и защитой морских путей. По черте сумрака накидали сигнальных буёв, везде, где только можно, натыкали станций наблюдения, спроектировали специальные самолёты оптико-электронной разведки (раз уж радары глубинных не видят), а также воспитали (ну, это люди так считают) дев флота.       Правда, о рейсах через океан всё равно пришлось забыть и теперь весь грузопоток идёт исключительно вдоль берега, по «зелёным зонам». То есть, по чистой воде, под ясным солнышком.       Ну, почти весь. Например, маршрут из Китая в США или Европу проходит по Восточно-китайскому морю, затем, по Японскому и Охотскому, а вот потом, так называемый «прыжок» — когда конвой выходит из-под охраны баз Курильской гряды и тысячу километров чешет по открытой воде до Алеутских островов. Доходят не все. Да и в «зелёных зонах» тоже расслабляться не стоит. Ладно, Чёрное море, куда даже головастик не пролезет, но вот в Средиземное нет-нет, да просачиваются подлодки и примитивы. Про Японское и говорить нечего, здесь тварей вылавливают регулярно. Это большую стаю засечь легко, едва она из сумрака вывалится, а одиночку попробуй, разгляди. Тем более если это подлодка, у которой мозгов вполне хватает, чтобы прятаться от патрулей и авиаразведчиков.       Ну и вишенка на торте, это «прорывы», когда шторм нагоняет тучи из океана и образуется этакий язык сумрака, порою доходящий прямо до берега. Вот тогда вся система наблюдения летит к чёрту, а флотские седеют за считанные часы. Потому что погоду твари чуют лучше любых синоптиков и в этот прорыв обычно устремляется до десятка крупных стай под предводительством старших, а то и высших.       Но прорывы редкость — два-три раза в год, так что в остальном жить можно. Если осторожно.       Вот и мы, едва выкатившись из трюма школоносца, резко прибавили скорости, выстраивая охранный ордер вокруг носителя. Да-да, Японское море, «зелёная зона», турпоход, вот это вот всё… но по мне, так лучше переспать, чем недоесть.       Одновременно я врубил все свои станции слежения и едва не пропахал носом волну, ощутив себя провинциалом из глухой деревни, которого внезапно закинуло прямо на центральную площадь столицы во время часа пик.       Десятки отметок на радаре, сотни радиопереговоров, сигналы навигационных маяков, данные со спутников «ГЛОНАСС» и «GPS»… вашу же машу, люди, какого чёрта вы такие громкие?!       — Флагман? — встревожилась Кира.       — Всё нормально, просто… слишком шумно, — выдавил я, очумело мотая головой.       После стерильной тишины полигонов, где постоянно работают глушилки, а любую цель надо долго и упорно выискивать, реальность оказалась громкой и как-то слишком уж населённой.       — Ничего себе, столпотворение, — словно вторя моим мыслям ошарашенно проворчала Ленка. — Справа тридцать, группа транспортов типа «река-море», удаление сто шестьдесят кабельтовых…       — Слева сто, цель одиночная, быстроидущая, удаление… — одновременно с ней принялась докладывать Минск.       — На траверзе… — это уже Кира подключилась.       Краем уха выслушивая доклады девчонок, я задрал голову, хмуро рассматривая чешущего на высоте в километр «Морского змея»*. Да уж, жизнь бьёт ключом.       Придя в себя и немного привыкнув к информационному шуму, я доложился сидящему на носителе куратору, получив в ответ добро на учебный поход, и решительно оборвал воцарившуюся на канале суматоху:       — Так, детёныши, нас отпустили погулять, поэтому идём на юго-запад экономичным ходом. В районе спокойно, но по сторонам всё равно поглядывайте.       С минуту посомневавшись, добавил:       — Кира, подними разведчик.       Оно может и бессмысленно — охрана района явно не даром свои пайки лопает — но я параноик и этим горжусь. Тем более нам дали частоты только для аварийной связи, не включая в общую сеть, так что информацию с того же «Морского змея» не запросишь. Сами, всё сами.       — Принято, — отрапортовала идущая в паре кабельтовых Кира, доставая из ангара гидросамолёт и устанавливая его на укреплённые вдоль правого предплечья рельсы катапульты.       Крохотная, не более десятка сантиметров, моделька хлопнула пороховым ускорителем и взмыла в воздух, стремительно увеличиваясь в размере. В десятке метров от Киры гидросамолёт вырос уже до полноценной авиамодели (сантиметров восемьдесят, навскидку) и, бодро жужжа, принялся набирать высоту.       Почему у палубной авиации канмусу такой эффект — запускаешь сантиметровую муху, а в воздухе оказывается стальная птичка, размером с альбатроса — никто до сих пор так и не понял. Попытки измерить самолёт в воздухе дают разброс от десятка сантиметров до нескольких метров, а при приближении моделька всегда оказывается исходного размера. В общем, теоретики сошлись на обмане зрения и плюнули. В конце концов, само наше существование противоречит стольким научным теориям, что непонятным больше, непонятным меньше…       — Ну что же, прогуляемся, — пробормотал я себе под нос, набирая ход.