Петра (набросок к заявке)

      После отбоя тревоги мы вернулись в док, где снова царила беготня и трёхэтажный мат — народ ударными темпами устранял последствия внезапной тревоги. Как обычно, в суете что-то не туда засунули, кому-то что-то на ногу уронили, пожарные из аварийной партии вообще умудрились утратить военно-морским способом* сразу два огнетушителя, а молодой «карась» каким-то неведомым образом закоротил пульт доковых ворот и теперь из-под поднятой крышки торчали сразу три задницы матросов электромеханической. В общем, балет Марлезонский, часть вторая.       Сам я, выбравшись из обвеса, стоял и изображал девушку Прасковью из Подмосковья. В том смысле, что «с грустью и тоскою» рассматривал то, что осталось от трусиков, после экстренного высвобождения.       Рядом украдкой, едва сдерживая смех, скалился помощник выпускающего — ну да, девушка с этими тряпочками в руках выглядит ну очень пикантно и забавно.       Тресь!       Сопляку прилетела смачная затрещина от старшины, вкупе с тихим пожеланием захлопнуть еб… и скрыться на… чтобы, бл… и не видно, не слышно. Короче, залёт, минус зачёт.       — Мэм… — старшина вот не скалился, смотрел скорее сочувствующе. Сразу видно — взрослый мужик, понимает, что трусики — это важно!       Для тех, кто не в курсе насколько, объясняю на пальчиках. Каюты в боевом походе никогда не запираются — уставом запрещено. Ибо, случись какая фигня, аварийная партия с ломом и домкратом дверь твою вскрывать не прибежит, она корабль спасать будет, а не тебя, идиота забаррикадировавшегося. Так что никаких засовов.       И вот представьте, спите вы, на кровати разметавшись и попку эротично отклячив, а к вам в каюту вестовой внезапно заглядывает, сообщить, что вас на мостик вызывают. Без стука, разумеется (ибо стучать и кричать ему категорически запрещено, чтобы тех, кто с вахты отдыхает, не будить). И вот, заглядывает он, видит вашу кормовую оконечность, застиранными панталонами обтянутую… Представили? Во-о-от. Как потом людям в глаза смотреть?       Поэтому трусики должны быть правильные. Подобающие. Чтобы и скромно, и глазу (случайному, разумеется!) приятно. Тыжэофицэр, а не прапорщица с бербазы, жиром заплывшая. Дева Флота — этого самого флота краса и гордость — так что изволь соответствовать.       — Всё в порядке старшина, — со вздохом смяв тряпочки в кулаке, я направился в душевую.       Надо бы Киру попросить, чтобы сбегала до моей каюты за бельём. Форму-то и вестовой может принести, но вот просить его о женском неглиже… как-то неудобно.       Кстати, а ведь это не последняя тревога, и если каждый раз вот так всё с себя сдирать второпях, то никаких трусов не напасёшься! Вопрос: что делать? В пижаме спать? Ну… такое себе. Нет, я понимаю западных дикарей, они у себя в демократиях привыкли, что каждый сам за себя, так что без пижамы зимой никак (иначе либо окочуришься, либо на коммунальных счетах разоришься), но я-то в нормальной стране родился, с тоталитарным центральным отоплением, для меня в одежде под одеяло забираться — дикость натуральная!       Вот же блин, куда ни ткнись — кругом тяготы и лишения. Армия, ёпт.       Вообще, с этими учебными тревогами в Объединённом флоте натуральная дичь! Сначала тебя пугают до мокрых штанов звоном баззеров, и только когда на воду выскочишь с круглыми глазами, готовый стрелять во всё, что шевелится, тебе снисходительно сообщают, что тревога-то учебная. Расслабься, мол.       Что за идиотизм?! А если бы я сегодня с перепуга засандалил ракетой в первого попавшегося гражданского?! Или там… там… Хм, а ведь там рядом никого не было. Пустая акватория. Хитрые с-су… Но всё равно, идиотизм! То ли дело в Советском флоте — если тревога учебная, то тебя и сигналом предупредят, и по внутрикорабельной связи подскажут: учения, мол, тренировка. А тут — летишь, глаза выпучив, даже не зная, тренируешься или реально песец подкрался. Идиотизм, однозначно!              По-быстрому сполоснувшись в душевой мы хмурым строем почапали в тактический зал на разбор полётов. Хотя, чего там разбирать — совершенно непонятно. В норматив мы уложились, на воду сошли без проблем… а потом нас сразу загнали обратно. И чего тут разбирать?       Оказалось, по мнению куратора, много чего. И в первую очередь наш ужасный внешний вид, а главное, моё непристойное поведение.       — Что за стриптиз вы устроили?! — возмущённо шипел МакКинли. — Срывать с себя одежду при нижних чинах… это… это неслыханно! Позор! Вы, будущий офицер!       Да, да, подумаешь — тревога, мелочь какая. Главное-то приличия соблюсти. «…Был даже случай, когда работницы супермаркета, будучи только в легких халатах, отказались выпрыгивать из окон горящего здания, так как мужчины-пожарники могли увидеть то, что для них не предназначалось. И некоторые из этих достойных женщин даже погибли в огне!».       Интересно, чем эта птица-говорун в штабе занималась? Ведь замполитов в Объединённом флоте нет, а ни к чему другому он явно непригоден. И ещё интересней, кто этому говоруну кураторство подмахнул? Он же идиот полнейший! Орать на флагмана в присутствии подчинённых… в Школе даже мастер-наставник себе такого не позволяет, — либо нас всех скопом материт (безадресно, так сказать), либо по одиночке на правёж выдёргивает. И дело не только в подрыве авторитета командира эскадры (за что уже неполное служебное отхватить, как два пальца), а в том, что молодые канмусу на подобный «наезд» могут отреагировать весьма… бурно. Детишки же, соответственно и реакция на «мировую несправедливость» детская.       Покосившись на закипающих детёнышей, я едва заметно качнул головой, беззвучно высвистев сигнал «Лима» (Немедленно остановите свое судно), а то Ленка уже глазёнками засверкала, ладошки в кулачки сжала, того и гляди вскочит.              В общем, МакКинли полчаса полоскал нам мозги лекцией об аморальном поведении и разложении личного состава личным же примером (я аж утомился малышей одёргивать)… Прямо ностальгия накатила. Вспомнились парткомиссии, оргвыводы, моральный облик… когда какой-нибудь урод тебя с дерьмом смешивает на основании того, что у твоих матрозавров картинку с полуголой бабой нашли, а ты стоишь по стойке «смирно» и обтекаешь.       Вот только нынече не то, что давеча — это в Союзе приходилось зубы стискивать и терпеть, ибо такой вот говорун партийный мог всю жизнь тебе одной бумажкой поломать, а тут, как говорится: «всё по-другому». Ну вот что мне МакКинли сделать может за недостаточно моральный облик? Срезать итоговый балл? Теоретически, да, способен, но на практике — чёрта с два. У нас же не сказка про Гарри Потного, где любой Дамбигад может на ходу бросить: «минус десять баллов Гриффендору» и дальше радостно поскакать. Нет, ребята, здесь такой фокус не прокатит. У нас под каждый выговор бумажку подшивать надо, с железобетонным основанием. Потому как люди, которые эту бумажку потом читать будут, причин, вроде «минус десять баллов за сорванные по тревоге трусы» совершенно не поймут. А, не поняв, начнут разбираться, кто, с кого и при каких обстоятельствах эти самые трусы срывал. И по итогу разбирательств могут не только трусы, но и погоны с идиота сорвать. Так что ни черта он не может, кроме как воздух сотрясать. Даже если я голышом по тревоге прибегать буду, а всю каюту порножурналами завалю.       — Вам всё ясно? — раздражённо отчеканил МакКинли, выдохнувшись.       — Так точно! — совершенно честно ответил я. Ибо яснее было просто некуда.       — Свободны!       Дружно поднявшись, мы направились на выход, я — мысленно морщась от того, какой хренью приходится страдать в первом же учебно-боевом выходе, а детёныши буквально кипя от злости.       — Ну, мы ему устроим! — едва оказавшись в коридоре, прошипела Ленка воинственно взмахнув кулачком. — Скажи, Мина!       — Точно! — с готовностью подтвердила Минск, тоже едва не зашипев. — Я у оружейников КМП** видела, если…       — Отставить, — резко оборвал я разработку планов жуткой мсти.       — Но, флагман! — вскинулись малыши.       — Не слышу ответа.       Детёныши молча надулись, всем своим видом выражая возмущение и несогласие.       — Это что, бунт? — холодно поинтересовался я, вскидывая бровь.       — Есть… «отставить», — выдавили мстительницы нехотя.       — Так-то лучше. И вообще, какая у нас была установка на практику?       Мелкие переглянулись, растерянно захлопав глазёнками, я устало покачал головой, выдохнув:       — Кира?       — Не сса… кхм… — наша умница на секунду запнулась. — Не мочиться против ветра.       — Именно. Мало того, что неудобно, так ещё и саму забрызгает. Поэтому, притихните.       — Но он же… — немедленно забухтела Ленинград.       — Лена! — резко оборвал я.       Девчонка насупилась, недовольно шмыгнула носом.       — Есть, притихнуть.       Ещё раз вздохнув, я легонько потрепал её по макушке, наставительно пропев:       — Больно другим никогда не делай, они и сами прекрасно справятся.       Обведя взглядом озадаченных малышей, мотнул головой:       — Ладно, идёмте, мне ещё журнал по учебной тревоге заполнять, да и поспать стоит, сколько там до подъёма осталось.