Холодные дожди обрушились на Чернолесье, превращая землю в вязкую грязь. Но даже это не могло заставить альф и бет спрятаться в тёплые дома. Не покладая рук, они практически без перерыва на обед, старательно работали, возводя вокруг деревни высокую стену из частокола, смотрящих в небо заточенными пиками.
Когда охотники вернулись из леса раньше положенного срока, этому никто не удивился. Никто из деревенских не заметил бледных лиц альф, вернувшихся с малым количеством дичи. А если и заметил кто, то не придал тому значения.
Лишь позже, когда охотники зайдут в дом старосты и расскажут о том, что нашли в лесу, Юджин Харгис немедленно соберёт всех односельчан в деревянной церкви для важного объявления.
Сначала весть о гибели обоза из соседнего поселения будет воспринята равнодушно.
Мало ли какие звери бродят в лесу? А если то разбойники?
На всё воля божья, — всему один ответ.
И лишь когда Карл Уоллис продемонстрирует всем высушенную кожу, снятую с человеческого лица и расскажет о трупе младенца, всех охватят страх и паника. Будет немедленно принято решение возвести вокруг деревни высокую стену, где каждую ночь будут вести караул беты.
Омегам и детям отныне запрещено ходить в лес без сопровождения, а в ночное время — и вовсе выходить из дома. Все предстоящие празднества и планы пришлось перенести до лучших времён.
К счастью альф и бет в деревне было очень много, чтобы можно было как можно скорее обнести территорию стеной.
По сравнению с прочими поселениями, где стояло пятнадцать-двадцать дворов, Чернолесье было большим и насчитывало больше пятидесяти домов.
Альфы и беты вырубали деревья, окружавшие деревню. Срубали лишние сучья и ветки, брёвна плотно приставляли друг к другу и обрабатывали специальным варевом, которое защищало древо от насекомых и быстрого гниения.
Работа начиналась за несколько часов до рассвета и длилась до кромешной темноты. Омеги занимались своими привычными делами, стараясь при этом успевать готовить обед и ужин своим альфам и бетам, а так же следить за детьми.
Когда мужчины возвращались затемно домой, то они мгновенно погружались в сон, едва голова касалась набитой соломы ткани, заменявшей подушку.
Для Данки наступили еще более неспокойные времена, поскольку он боялся, что нечто, зверски расправившееся с людьми из соседей деревни, может попытаться напасть на их поселение и так же беспощадно разделаться с Карлом и Брантом. Беременный омега, всегда старавшийся меньше нервничать в положении, теперь с тревогой смотрел на мужа и старшего сына.
Если с альфами что-то случится, то для Данки жизнь кончится. Обычно овдовевших омег через какое-то время повторно выдают замуж, дабы у детей были оба родителя, но если у младшего мужа более не случалось детей, пусть живот и рос каждый год, то несчастного могли даже выгнать из деревни.
Кому нужен порченный омега?
Но несмотря на страх за своих альф, Данки не спешил меняться. Он предпочитал часами стоять на коленях перед распятием в своей спальне, склонив голову и страстно шепча молитву. Или же лежал на кровати, размышляя о том, что готовят ему высшие силы. Раз в день выходил из дома, дабы поиграть в заботливого младшего мужа и отнести супругу и сыну обед.
Изрядно располнев от многочисленных беременностей, Данки носил исключительно штаны с низкой посадкой и несколько рубашек свободного прямоугольного покроя светло-коричневого оттенка. Как и положено, его голову покрывал светло-кремовый чепец.
В каждой деревне свои законы и порядки, предписывающие нормы поведения для каждого из трёх полов. Но именно в Чернолесье головы покрывали исключительно замужние омеги, чтобы все альфы видели, что этот юноша или мужчина уже занят.
Данки всегда придерживался всех правил приличия, норм порядка. Был уверен, что всё то, что говорят священники и альфы, это именно так, как завещал бог. Но было и то, что всё же в праведной душе Данки давало трещину, позволяя грешной тьме завладеть разумом омеги.
Он не любил молодых и свободных представителей своего пола. Не любил их стройные и подтянутые фигуры, еще не познавшие тягот деторождения. Презирал их смех, улыбки и горящие глаза. Мечтал, чтобы незамужних омег обривали налысо, чтобы никто из занятых альф не имел возможности восхищаться густыми локонами, заплетёнными в толстые косы, схваченные в высокие хвосты или вовсе распущенные.
«Воистину омеги являются источником греха», — с досадой и ненавистью думал Данки, принеся мужу и сыну горячий обед, и ловя равнодушный взгляд первого.
Бросив сухое «спасибо», Карл даже не улыбнулся, принявшись за тушенные овощи с мясом и ломоть тёплого хлеба. Но стоило ему взглянуть в сторону собственного дома и увидеть приёмыша, как его карие глаза тут же загорались, а уголки губ приподнимались в усмешке.
Данки старался делать вид, что не замечает этого. И пусть внешне он оставался спокойным, внутри него бушевала буря. Он с нетерпением ждал дня родов. Если небесам будет угодно, то он родит здорового ребёнка, а заодно и избавится от ненавистного приёмыша-цыгана, околдовавшего разум Карла.
Каждое воскресенье все деревенские жители собирались в небольшой деревянной церкви, теснясь друг к другу. Утренняя месса прошла как всегда спокойно и без происшествий. Старый священник-бета, отец Кристиан, страстно вещал об искушениях, окружавших людей, дабы испытать волю рабов божьих. Во всю мощь голосовых связок рассказывал о страшной каре, ожидавшей грешников за распутство, колдовство, ложь и еретичество.
С упоением говорил о месте каждого из представителей трёх полов, обводя собравшихся мутным взглядом блеклых глаз, давно утративших свой природный тёмно-карий цвет.
Практически все омеги старались выглядеть весьма богобоязненными, низко склонив головы, сцепив пальцы рук вместе и усердно молясь. Альфы же равнодушно повторяли слова молитв, осенив себя крестным знамением, а беты порой лишь раскрывали рты.
— Бог посылает на нашу голову испытания, — никак не желал униматься вошедший во вкус священник, — дабы проверить силу нашей веры и показать, как сильно Он нас любит. Мы не можем противиться Его воле, ибо это грех. Нам остаётся лишь подчиниться.
— Аминь! — вразнобой ответили голоса прихожан.
Наконец, решив, что с него, отца Кристиана, на сегодня достаточно речей, священник позволил всем расходиться. Не обращая внимания на поток крестьян, хлынувших в сторону узкого выхода, старый бета закрыл библию и удалился в свою скромную келью.
Высокий частокол окружал деревню со всех сторон. Строительство забора завершилось еще вчера, в субботу. Теперь, изрядно вымотавшиеся мужчины, участвовавшие в возведении частокола, спешили домой, чтобы отдохнуть.
Никто более не покидал деревню без сопровождения. Порой, даже едва наступали сумерки, альфы запирали своих мужей и детей в доме, не позволяя им выходить наружу.
Страшная находка, обнаруженная охотниками три недели назад, вынудившая крестьян обезопасить себя и соседей, по мнению многих не имела никакого отношения к жителям Чернолесья.
До тех пор, пока одним ранним утром крестьян не разбудил яростный лай собак, словно учуявших опасность. Поднявшиеся на ноги беты, всегда падкие на всё новое, необычное и интересное, тут же покинули свои дома. Посреди деревни валялась детская игрушка, деревянная уточка, в тёмных засохших пятнах, а в сторону леса стремительно убегал высокий силуэт.
Никто бы не придал этому особого значения, посчитав бежавшего чужака простым вором, решившим поживиться у праведных христиан, если бы не обронённая игрушка.
Стоило собрать всех деревенских на утреннем собрании и показать деревянную уточку, как круглолицый омега Шон Брукс, тут же впал в истерику, прижимая к себе маленького сына-приёмыша. Похлопав младшего мужа по плечу в утешительном жесте, Джон Брукс поведал, что данную игрушку он когда-то сделал для своего сына Феликса, бесследно пропавшего восемь лет назад.
Большего не нужно было, чтобы омеги начали опасаться за жизни своих детей и повышать голос на альф и бет, дабы те немедленно закончили возводить частокол.
Страх перед неведомым существом, которого все тут же окрестили Лесным Дьяволом, оказался едва ли не сильнее веры христиан в бога. На Дьявола немедленно повесили пропажу малыша Феликса, а так же изуверства в лесу над обозом из соседней деревни.
Вот только чета Бруксов, Юджин Харгис и еще несколько семей продолжали придерживаться мнения, что ребёнка похитили цыгане, а обоз из другого поселения просто настигли врасплох либо разбойники, либо всё те же дети Сатаны.
Подбросив поленья в печь, Ратори еще раз проверил, чтобы двери и окна в доме были наглухо заперты изнутри. Снаружи шел холодный дождь. Раскаты грома заставляли скотину неспокойно метаться в загонах в сарае, а собаки боязливо лаяли, либо же протяжно выли, словно пророча новую беду.
Прикрывая ладонью огонёк свечи, юноша прошел через гостиную в другой конец дома, где находилась спальня Карла Уоллиса. От гостиной по правую сторону находилась дверь, которая вела в две комнаты, принадлежащие Данки и Бранту.
Глава семейства не видел ничего плохого в том, чтобы не делить постель со своим омегой, поэтому они спали в раздельных комнатах. Если надо было, Карл сам приходил к Данки. В последние года четыре всё более и более неохотно задирал подол ночной рубашки супруга, лишь бы заставить омегу замолчать.
С Данки было сложно. Если он терял ребёнка, то впадал в депрессию, а потом ходил по пятам старшего мужа, требуя, чтобы тот снова попытался сделать ему малыша. И Карл шел на уступки, лишь бы следующие месяцы не слышать причитаний Данки и иметь возможность не посещать его спальню.
Из комнат Бранта и младшего супруга доносились похрапывания на разные голоса. Довольно ухмыльнувшись, Ратори быстро пересёк гостиную, скрывшись за дверью, ведущей во вторую часть дома, к которой был пристроен сарай со скотиной.
Огонь свечи слегка подрагивал. Во рту ощущалось неприятное послевкусие травяной настойки. Но лучше этот вкус, чем нежелательные последствия тех ночей, что Рато проводит в комнате приёмного отца.
Затушив свечу и проскользнув за плотную дверь, юноша тут же повернул засов щеколды, заперев комнату изнутри. В помещении приятно пахло сушенными травами, ягодами и цветами, висевшими вениками под потолком.
В дневное время, когда Карл отсутствует дома, эта комната всегда на замке. Никто не смеет сюда войти, иначе вошедший может посчитать хозяина данного помещения колдуном, еретиком.
Ратори был единственным, кому глава семейства Уоллисов открыл свою тайну. Хотя, приёмыш в любом бы случае узнал об этом, ведь кроме этой комнаты они больше нигде не могли проводить время.
— Они спят, — сообщил Рато, отложив свечу на низкий столик и уверенно двинувшись к пропахшей травами постели.
— Выпил настойку? — заранее спросил Карл, хоть и знал, что в этом нет необходимости. Каждое лето и осень он собирал в лесу травы, сушил их, а потом готовил из них отвар, которому его когда-то научил покойный дедушка-омега. Травяной напиток позволял избежать нежелательной беременности, а если добавить в него еще пару ингредиентов, то можно и выкидыш вызвать.
— Данки со дня на день родит, — без особой радости напомнил Ратори, скинув с себя длинную рубаху и штаны.
— Мёртвого, — уверенно ответил Карл, подойдя вплотную к молодому омеге и погладив его по смуглой щеке. Юное жилистое тело, не утратившее юношеской стройности, но уже имевшее круглые мягкие ягодицы, так и манило альфу, вызывая в нём волну желания.
— Думаешь, что и в этот раз всё обойдётся? — скептически приподнял бровь Рато, не обращая внимания на грубые пальцы от мозолей, изучавшие его шею, плечи, грудь и живот. — А если ребёнок родится здоровым?
— Такого просто не может быть, — усмехнувшись, Карл рывком швырнул молодого любовника на постель, тут же нависнув над ним. — Данки столько лет пытается родить, и каждый раз итог один. Труп. Сомневаюсь, что в этот раз будет иначе.
— Но я бы не исключал малую вероятность рождения живого младенца, — продолжал препираться юноша, глядя на приёмного родителя своими чарующими серыми глазами.
— Не думай об этом, — склонив голову на бок, альфа с интересом взглядом изучал иссиня-черные локоны, тёмным ореолом рассыпавшиеся по простыни и отливающие синевой в ярком свете десятка свечей и маленького камина. Смуглая кожа Рато отливала благородной бронзой. Так и манила, чтобы к ней прикоснулись. — Как бы река жизни не изменила свой поток, я тебя всё равно никому не отдам. Если понадобится, то и с Данки разведусь, а ты станешь моим мужем.
— Аж интересно узнать, как бы ты это устроил, — лукаво усмехнувшись, Ратори раздвинул ноги шире. В последнее ему верилось с трудом. Если бы Карл хотел, то давно бы развёлся с Данки. У альфы для этого были основания, и священник с радостью бы помог мужчине избавиться от обузы в лице бесполезного омеги, не способного выносить дитя.
— Даже не пытайся ставить под сомнения мои слова, — страстно прошептал Карл, целуя манящие губы любовника властно и жадно. Его руки прошлись по гладкой смуглой коже, кончиками шершавых пальцев коснувшись чувствительных тёмных сосков, заставляя Ратори тихо застонать.
— Я и не пытаюсь, я просто сомневаюсь, — огрызнулся цыган, болезненно укусив альфу за нижнюю губу.
— Наглец, — рыкнул Карл, перехватив руки любовника, заведя их над головой и связав длинным лоскутом ткани, которые обычно лежат чистой стопкой в плетённой корзине на случай, если альфа будет ранен на охоте.
Уоллис старший был не из тех, кто прощал подобную дерзость, тем более омегам, но еще никогда не позволял себе не то что руку поднять, а даже голос повысить на наглого мальчишку. Ну, если только для вида.
Окинув юного любовника вожделеющим взглядом, альфа утробно зарычал в предвкушении. Широко разведя ноги Рато в стороны, Карл удобно устроился между ними, потёрся затвердевшим, подобно камню, членом об упругие ягодицы.
Омега жарко задышал, закусив нижнюю губу. Серые глаза, затуманенные страстью, следили за каждым движением взрослого мужчины.
Карл никогда не спешил в этом деле. Предпочитал изучить предоставленное тело на взгляд и ощупь. Ему нравилось водить пальцами по смуглой коже цыганёнка, вызывая мурашки. Наблюдать, как Рато вздрагивает, извивается и изнывает от желания. Слушать жаркое, тяжелое дыхание, переходящее в робкие полустоны.
И лишь потом, когда тяжесть в паху станет совсем невыносимой, Карл набросится на любовника. Но не сейчас. Альфе хотелось подольше подразнить Ратори.
Горячий и влажный язык проводит дорожку от скулы к уголку рта приёмыша, легко проникает между губ, хозяйничая внутри. Рато тут же отзывается тихим стоном, отвечая на поцелуй.
Вздрагивает, когда пальцы приёмного родителя едва касаются его кожи по бокам, спускаясь ниже, чтобы затем до боли стиснуть бёдра, оставляя синяки и следы от ногтей. Твёрдый член альфы касается сжатого колечка мышц между ягодиц юного омеги, но не проникает внутрь, истекая вязкой жидкостью.
В маленькой комнате становится жарко.
Запахи сушеных и свежих растений становятся более резкими, смешиваясь с ароматом распалённых мужских тел.
Резко разорвав поцелуй, Карл отстранился от Ратори, окинув его холодным взглядом. Быстро, не давая цыгану времени для возмущения, рывком переворачивает на живот. Болезненно впивается ногтями в бёдра, вынуждая любовника приподнять зад.
Рато бурчит что-то невнятное, уткнувшись носом в подушку. Если бы не связанные руки, он бы непременно попытался отстраниться и вернуться в исходное положение.
Резко поддавшись вперёд, Карл рывком проник в желанное тело. Из-за подушки Рато приглушенно вскрикнул, но не отстранился, а даже наоборот, покрутил бёдрами, стараясь до конца насесть на твёрдый член альфы.
— Вот же развратная блядь, — возбуждённо зашипел Карл Уоллис, яростно трахая любовника, одной рукой болезненно удерживая за бёдра, а второй давя на затылок и сжимая иссиня-черные волосы. — Ведёшь себя, как последняя шлюха. Что о тебе подумает твой старший муж, когда ты выйдешь замуж?
Вместо ответа сладострастный стон, который Ратори изо всех пытался либо подавить, либо заглушить, чтобы остальные домочадцы внезапно не проснулись посреди ночи.
— Омега должен быть скромным и невинным, — тихо рыча, альфа потянул любовника за волосы на себя, вынуждая его оторваться от подушки.
— Если это так, тогда почему бы тебе не пойти к Данки? — огрызнулся Рато, процедив сквозь стиснутые зубы. — Он как раз скромное и невинное бревно, вот только дырка давно, как ведро…
— Не разыгрывай из себя обиженного, — усмехнувшись, Карл лизнул мальчишку за ушком, прикусил мочку. Переместив руку с бедра на низ живота любовника, альфа принялся надрачивать член омеги, не переставая двигаться внутри него.
Шелковые мышцы анального отверстия приятно напрягались, плотнее стискивая твёрдую плоть. Прогибаясь в спине, Ратори старался до конца насадиться на член мужчины, покручивая бёдрами и сильнее напрягая зад. Наградой ему стал блаженный стон Карла и боль в плече, в которое зубами впился альфа в порыве страсти.
Связанные руки затекли и похолодели в кистях, приобретя бледный оттенок из-за ограниченного притока крови. Но Рато меньше всего обращал на это внимания, увлеченный куда более приятным процессом.
Вновь повалив мальчишку на кровать лицом в подушку, Карл не переставал надрачивать его член и яростно трахать.
Волна оргазма, зародившаяся в паху альфы, разлилась по всему его телу. Вязкая белёсая сперма, выстреливая из уретры, обожгла внутренности молоденького омеги.
Сделав еще пару телодвижений, Карл навалился на любовника всем весом, остывая, но не переставая водить рукой по стволу члена Рато и сжимать его головку, пока в кулак не выстрелила тонкая струйка семени.
Обмякнув под альфой, цыганёнок блаженно прикрыл глаза, тяжело дыша. Насыщенный день, полный работы и страстный секс окончательно вымотали Ратори, из-за чего он сразу же начал засыпать.
Немного остыв, Карл слез с любовника. Осторожно перевернул приёмыша на бок, дабы развязать его руки. Недовольно замычав, что его потревожили, Рато сонно приоткрыл глаза.
— Спи-спи, — шепнул альфа, покончив с узким лоскутом ткани, заменявшим верёвку. Поцеловав Рато в висок и накрыв его пледом, Карл лёг рядом, осторожно перебирая иссиня-черные пряди.
Про себя усмехнувшись, альфа вновь и вновь пытался понять, как дошел до такого. Он ведь и в мыслях не держал даже возможности подобрать какого-то ублюдка из табора, чтобы принести его в дом. Хоть и была такая возможность, да и остальные альфы предлагали выбрать младенца-омегу.
«Устали смотреть на ваши с Данки страдания. — Говорил один из бет, проверявший детей на половую принадлежность. — Возьми для него младенца. Кто знает, может Данки привяжется к нему. Страшно за него. А вдруг не переживёт роды?»
Данки никогда не страдал тяжелыми родами и даже не знал, что это такое. Несколько часов спустя, как только отходили воды, — если плоду всё же было суждено появиться на свет в срок, — мёртвое человеческое существо легко выходило из чрева омеги, источая зловоние.
Знания о растениях и способах варить из них различные зелья, передались Карлу от покойного дедушки-омеги. И альфа, не желавший иметь много детей, старательно опаивал младшего супруга отварами, которые и стали следствием несчастий Данки.
Разумеется, что когда в таборе были перебиты все взрослые и начали делить детей-омег, Карл сразу отказался от идеи брать в семью бесовского выродка. К цыганам он питал особую неприязнь, да и ко всем людям, которые предпочитают воровать и побираться вместо того, чтобы работать, как все.
Но когда его отправили посмотреть, кто выбежал из леса, что-то внутри альфы перевернулось. Карл не раздумывая забрал Рато, предварительно уточнив, является ли тот омегой. Свой поступок мужчина до сих пор не может объяснить, но он не жалеет о принятом решении.
Несмотря на свою принадлежность к роду цыган, Ратори оказался на удивление хорошим ребёнком. Не воровал, не отлынивал от работы, не пытался отомстить за свой табор, что весьма удивительно. Даже с благодарностью относился к старшему из Уоллисов, хоть тот и был одним из тех, кто убил его отца-альфу и остальную родню. Пытался подружиться с Брантом и понравиться Данки. Но поняв, что последние двое не питают к нему приязни, цыганёнок больше не предпринимал попыток прийтись по душе остальным членам маленького семейства охотника.
Главное, что он добился расположения у главы дома.
Любовные отношения между Карлом и Ратори тоже возникли внезапно. Нет, альфа с первого дня поглядывал на черноволосого мальчика с интересом и теплом, но помыслы его были чисты. Карл относился к Рато как к младшему брату, пусть и считалось, что он его усыновил.
А потом была холодная зима. Дом едва прогревался. Печи постоянно затапливались и скотина жила в одной из самых больших комнат, чтобы было хоть немного теплее.
В одну из таких ночей Рато пришел к Карлу. Пробурчав себе под нос о том, что ему холодно, маленький омега скинул с себя ночную рубаху и, представ перед приёмным родителем совершенно обнаженным, робко приблизился к кровати.
Поначалу Карл растерялся, не зная, как реагировать на такое. Приказал приёмышу одеться и вернуться к себе, но Ратори не послушал. Подойдя к альфе, он неуверенно положил ладони на широкие сильные плечи охотника и робко прижался губами к его устам.
Сейчас, вспоминая былое, Карл сам смеётся над собой. Он повёл себя весьма глупо. Взрослый мужчина, тридцати трёх лет, отреагировал, как малолетний дурак, отвесив цыганёнку сильную пощечину, которая на следующее утро превратилась во внушительный синяк на лице. Но даже это не заставило Рато уйти.
Вместо того чтобы обидеться, как все нормальные дети, он внаглую забрался на кровать и оседлал бёдра Карла. Альфа был настроен решительно, поэтому предпринял еще одну попытку спровадить приёмыша, но что-то пошло не так.
Вместо того чтобы за волосы вытолкать наглеца за дверь, Карл прижал его к себе. И сразу им овладело сильное желание, которое он давно не испытывал к своему законному супругу.
Карл с теплой улыбкой вспоминал, как под его умелыми руками млел, краснел и возбуждался тогда еще совсем юный Ратори. Как старательно зажимал себе рот руками и старался не плакать, когда большой член альфы проникал в узкое девственное колечко анальных мышц, разрывая их до крови и причиняя тупую боль.
С тех пор они с Рато стали любовниками. И с того дня Карл решил, что мальчишка будет принадлежать только ему, и никому другому.
Юджин никогда не отдаст Рато альфе из другой семьи, поскольку Данки никогда не родит здорового ребёнка. Уж за этим Карл проследит.
***
Бережно срезая ножку гриба коротким ножиком, омега вздрогнул от холода, проникавшего под шерстяную рубаху и штаны. Впервые за почти месяц, омег выпустили за пределы деревни, чтобы они могли в сопровождении нескольких альф набрать ягод и грибов.
От дождей в лесу было сыро и гулявший между деревьями ветер грубо ласкал стройное тело, продрогшее под одеждой. Откинув со лба тёмную прядь волос, Ратори огляделся по сторонам.
Еще пару минут назад он слышал оживлённые голоса других омег и их смех, а теперь наступила тишина. И поблизости никого не было.
Передёрнув плечами и фыркнув, Рато взял корзину с несколькими десятками грибов, и двинулся глубже в лес. Он не удивлён, что его оставили одного. Многие не любили его в деревне, а после того, как он прилюдно ударил Юджина Харгиса, и вовсе стали опасаться и шептаться, будто он, Ратори, является колдуном.
Иногда цыган жалел, что это не так, иначе бы он с радостью попортил жизнь доброй половине Чернолесья.
Пройдя с десяток метров вперёд, омега только сейчас заметил, что в лесу не слышно даже птичьего пения. Нет ни комаров, ни мошкары, так любивших лезть в лицо и кусать в сырую погоду.
По спине пробежал табун мурашек, а затылком Рато чувствовал чей-то пристальный взгляд. Остановившись, юноша с удивлением понял, что его медленно начинает охватывать паника и страх, а сердце бешено колотится в груди.
Сделав вдох, и резко обернувшись, омега судорожно взглядом искал причину своих странных чувств. Но никого не было.
— Показалось, — едва шевеля губами, с облегчением прошептал Ратори, продолжая свой путь. Но паника только усилилась. К горлу подступил колючий комок.
Тряхнув головой и пытаясь успокоиться, омега снова почувствовал на себе чей-то взгляд. Решив, что это односельчане решили его разыграть, он быстро повернулся в сторону, откуда сверлили его взглядом.
— Это не смешно…
Но опять никого. Только мрачный лес, в котором стало настолько холодно, что изо рта пошел белый пар, а в нос ударил запах затхлой земли и гниющей листвы.
На лбу юноши выступили испарины.
— Дитя… — бархатный, шелестящий, подобно ветру, игравшему с кронами деревьями, голос прозвучал совсем рядом. — Прекрасное дитя…
Громко сглотнув подступивший к горлу ком, Рато посмотрел вправо.
Глаза расширились от ужаса, а корзина с грибами выпала из рук.
На расстоянии в пятнадцать метров от омеги стояло худощавое существо. Высокое нечто, облаченное в светлые одежды, смотрело на юношу своими горящими желтыми глазами.
— Дитя… — вновь прошелестел голос.
Мысленно Ратори приказывал себе бежать прочь, но тело не слушалось. Словно налитое свинцом или приросшее к земле, оно не позволяло даже пошевелить пальцами. Всё, что мог делать омега, это смотреть на существо во все глаза и дрожать от страха.
В мгновение ока тварь приблизилась к Рато на расстояние двух шагов. И теперь, впервые, юноша имел возможность рассмотреть чудовище, которое снилось ему в ночных кошмарах последние восемь лет. И от увиденного в жилах стыла кровь, и в груди зарождался отчаянный вопль ужаса и боли.
Худосочное и высокое существо возвышалось над омегой на целых три головы. Длинные руки с такими же длинными пальцами, переходящими в острые когти, свисали вдоль тела. Кожа твари была бледно-зелёного цвета. Длинная тонкая шея, на которой держалась голова с вытянутым лицом, имевшее высокие скулы, острый подбородок и широкую длинную линию рта. Плоский нос, выделялся на лице двумя небольшими дырками ноздрей. Круглые желтые голодные глаза с тонкими вытянутыми черными зрачками не предвещали ничего хорошего. Голову частично покрывали скудные длинные белоснежные пряди, ниспадавшие на плечи.
И только потом взгляд Ратори быстро прошелся по тому, во что было облачено существо.
Штаны и плащ, сшитые из лоскутов кожи между собой, так удивительно точно были похожи на кожу, срезанную с человеческих лиц, рук, ног, животов и спины. Об этом свидетельствовали пупки в некоторых местах на штанах, нечто похожее на пальцы рук, а в плаще на каждый лоскуток приходилось по четыре дырки от рта, носа и глаз.
— Прелестное дитя, — прошипело существо, растянув рот в пугающей улыбке и продемонстрировав огромные острые клыки. — Почему ты сбежал?
Вздрогнув, Ратори недоумённо смотрел на тварь.
— Почему оставил своего брата? — из горла чудища вырвался сдавленный, зловещий смех. Вытянув руку вперёд, он перед лицом омеги потряс лоскутом человеческой кожи, похожей на лицо.
«Он меня сожрёт! — тут же вспомнились предсмертные крики Ягори, ставшие последними в ту страшную ночь. — Рато!»
Переведя взгляд с чудища на клочок кожи, Ратори, вскрикнув, отпрянул назад.
Это было лицо его старшего брата. Лицо Ягори. И это существо его убило. Сожрало. А из кожи Ягори сделало себе одежду.
— Не бойся меня, прекрасное дитя, — сквозь сдавленный смех, продолжал Лесной Дьявол. Ведь это был именно он, не иначе.
Приобретя способность вновь управлять своим телом, Ратори спешно стал отступать, пока не споткнулся о какую-то корягу и не рухнул на землю. Дьявол тут же метнулся к нему, отбросив в сторону кожу с лица Ягори.
Зашипев, тварь нависла над омегой, выгнувшись в спине, из которой тут же вырвались десятки совсем тонких, но более длинных рук с длинными пальцами, но короткими когтями.
— Нет, не трогай! — вполголоса закричал Ратори, пытаясь отстраниться, но руки Дьявола быстро обхватили его со всех сторон и прижали к сырой земле, не позволяя пошевелиться.
— Дитя, прелестное дитя, — прошипела существо, широко раскрыв зловонную пасть, из которой пахло разложением. Длинный и толстый шершавый язык, змеясь, покинул своё пристанище. Самым кончиком коснулся щеки тщетно сопротивляющегося Ратори, и быстро проник в рот.
Омега пытался стиснуть зубы, вытолкать чужой язык, но ничего не получалось, а тот проникал в самое горло, царапая рот тонкими острыми ворсинками.
Дьявол крепко удерживал добычу, наслаждаясь странным процессом. Но в какой-то момент ему надоело исследовать чужой рот и горло, и он втянул язык обратно.
Закашлявшись и сплёвывая кровь с подозрительной зелёной слизью, Ратори услышал истошный крик боли, раздавшийся совсем рядом.
Повернув голову, он увидел омег, столпившихся на поляне и закрывавших лицо. Он был уверен, что они испугались Лесного Дьявола.
— Убийца! — кричали наперебой омеги. — Чудовище!
Не совсем понимая, почему они не разбегаются в страхе, Рато взглянул на Дьявола, и к своему изумлению не обнаружил его. Его никто не удерживал и не прижимал к земле. Более того, юноша стоял на коленях, а во рту продолжал ощущаться противный металлический привкус.
Что-то заставило его посмотреть вниз. У него на руках лежал труп младенца, маленького омеги. И его живот был разворочен так, словно его терзал какой-то зверь. Вот только во рту откуда-то появилось что-то и, выплюнув это нечто, Ратори с ужасом увидел кусок человеческого мяса.
Как такое возможно?
Выронив маленький трупик, юноша с ужасом смотрел на свои окровавленные руки и понимал, что это он убил младенца. Причем, не просто убил, а пытался сожрать, как дикий зверь.
— Чудовище! Уничтожить убийцу наших детей!
— Нет, подождите! — пытался оправдаться Рато, поднявшись с колен и отступая назад. — Я никого не убивал. Это какая-то ошибка…
Под ногами что-то захрустело. И это точно были не сухие ветви.
Взгляд омеги опускается вниз. Землю усеивают многочисленные человеческие кости…
***
Проснувшись от собственного крика, Ратори резко соскочил с кровати, забившись в угол и закрыв лицо руками, словно защищаясь от чего-то. Потребовалось несколько минут, чтобы до него дошло, что всё привидевшиеся было лишь сном.
И в доказательство тому: сушенные травы под потолком в спальне приёмного отца, а также смятая постель, на которой не было хозяина комнаты. Огонь в камине давно догорел, и из-за этого было холодно сидеть на полу.
Вздохнув с облегчением и пытаясь унять дрожь, Рато на негнущихся ногах прошел до столика, оделся в ночную рубаху и выскользнул из спальни. По открытым ставням окон и льющемуся свету, омега мог судить, что уже давно наступило утро.
Плохо. Теперь ему не удастся проскользнуть мимо Данки или Бранта незамеченным. И даже если соврать, что Ратори что-то срочно понадобилась в стороне комнаты Карла, всё равно все поймут, зачем он на самом деле туда ходил.
Но на своё счастье Рато сумел благополучно проскользнуть через гостиную в свою маленькую комнатку, где поспешно переоделся в верхнюю одежду. Он уже собирался отправиться к колодцу за водой, как открылась входная дверь, и в дом вошел угрюмый Карл.
— Доброе утро, — улыбнулся Ратори.
— Оно совсем не доброе, — вздохнул альфа, опустившись на стул за столом и бросив на приёмыша угрюмый взгляд.
— Что случилось? — сразу заподозрил неладное юноша.
— У Данки роды начались.
— Это было ожидаемо, — равнодушно повёл плечами цыган.
— Омега, — выплюнул Карл, словно ругательство, вложив в слово всю свою ненависть и злость. — Омега родился. Здоровый и живой.
— Ч-что? — выронив из рук ведро, Ратори удивлённо смотрел на альфу. Он не мог поверить в услышанное. — Как это?
— Так! — огрызнувшись, мужчина бросил на приёмыша такой взгляд, словно винил во всех бедах и грехах. — Взял, да родил. Ничего здесь уже не поделаешь. Ребёнок родился живым и здоровым, да еще и омегой.
Внутри Ратори всё похолодело. Если Данки родил, это значит, что теперь его участь предрешена…
— Отец Кристиан посчитал это добрым знаком, — продолжал Карл, не обращая внимания на любовника. — Так что завтра же состоятся все брачные союзы, которые планировались.
— А как же…
— И ты тоже! — не понимая почему, Карл внезапно повысил голос на приёмыша, словно он в чем-то провинился. — Ты завтра же выйдешь замуж. И это не обсуждается.
— Я не пойду! — заупрямился Ратори, отойдя от оцепенения. — Ты же обещал, что не допустишь этого.
Фыркнув, Карл поднялся со стула. Подойдя к цыгану вплотную, он смерил его брезгливым взглядом, а потом отвесил сильную пощечину.
— В этом доме я хозяин, — холодно проговорил альфа, схватив Рато за волосы на затылке и встряхнув. — И пока ты находишься здесь, то будешь подчиняться мне. Завтра ты выйдешь замуж и будешь подчиняться другому альфе, своему мужу. Для твоего блага лучше слушаться и быть покорным. Ясно, омега?
— Карл, ты чего? — не понимая, что происходит и почему мужчина такой злой, юноша пытался вырваться из захвата. — Что ты такое говоришь?
— То, что есть, тупая скотина! — окончательно разозлившись, Карл нанёс несколько ударов мальчишке в живот, выбивая из лёгких воздух, а потом врезал по лицу, и на этот раз кулаком. — Не смей перечить альфе, блядина!
Отшвырнув Ратори от себя, мужчина прошел в гостиную.
Осторожно поднявшись с пола, юноша проводил его испуганным взглядом, не понимая, что именно нашло на альфу.
Закрывшись в спальне, Карл прижался лбом к двери.
В нём всё еще бушевал гнев.
Всё пошло совсем не так, как он планировал.
Данки не должен был родить живого ребёнка, ведь Карл сам лично заботливо подливал ему отвары в воду и пищу. Но всё же омега родил. Так еще и себе подобного.
Теперь придётся выполнять обещание, данное Юджину Харгису. И от мысли о том, что придётся расстаться с Ратори, Карл впал в бешенство. Он не хочет отдавать своего цыганёнка. Не хочет жить и знать, что Рато теперь будет так же страстно стонать под другим альфой.
И поэтому он сорвался. Избил того, кто вообще не при чем.
«Ничего, — твердил себе Карл, думая, как исправить положение, — он поймёт. Поймёт и простит».
