Эмма не любила скандалы, не любила ругань и брань между людьми. А в особенности, терпеть не могла участвовать во всём этом. Однако ей всё же приходилось переживать — и довольно часто, в последнее время — ссоры со своим парнем, который имел весьма вспыльчивый и вредный характер. Иногда Эмма даже не могла понять, зачем ей нужны эти отношения. Всё, к чему они приводят, так это к растрате нервов, денег, потраченных на десятки пачек дамских сигарет, и, следовательно, ещё и к растрате здоровья. Как медсестра она это прекрасно понимала, однако не могла заставить себя перестать скупать вредные, но эффективные антидепрессанты.
Вот и сейчас Эмма, яростно захлопнув входную дверь квартиры своего уже бывшего молодого человека, думала лишь о том, как бы побыстрее оказаться на свежем воздухе и открыть новую пачку. В руках у взъерошенной рыжеволосой девушки крепко сжимался один из альбомов с её эскизами, обёрнутый целлофановым пакетом, а в небольшом рюкзаке, свисающем на одном плече, покоились в спешке собранные личные вещи. Злость в карих глазах не сходила, а наоборот, разгоралась с ещё большей агрессией, пока девушка чуть ли не бегом спускалась с лестницы злополучной многоэтажки, в которую поклялась больше не ступать ни ногой.
Утренняя прохлада обдала покрытое бледными веснушками лицо, и Эмма уверенно зашагала в сторону метро, сжимая между губ тоненькую сигарету, приторно отдающую ментолом. Добираться до работы всегда было тяжело, — всё-таки, госпиталь находился на окраине города. Когда ей предложили вакансию, девушка согласилась даже не думая. Ведь лишь год назад она смогла получить аттестат, а без практики было страшно соваться в крупные поликлиники. И хоть многое смущало девушку в работе, зарплата была весьма приличной. И этот фактор держал Эмму.
Этот и… ещё один, пожалуй. Приходилось юной медсестре присматривать за весьма капризной, упрямой и порой сложной пациенткой. Да, поначалу девушке правда казалось, что это для неё, такой молодой и неопытной, непосильно. Однако последующие месяцы работы «сиделки» капризного, но побитого жизнью ребёнка, отдавались приятным ощущением того, что Эмма может быть хоть кому-то полезной. Разговоры с пациенткой пошли в гору ровно тогда, когда медсестра начала активно делиться рассказами своей жизни, своих проблем. Патриция не любила говорить о себе, она ведь даже не помнит себя настоящую, это ещё больше удручало. Однако ей нравилось выслушивать практикантку, когда карие глаза в очередной раз в растерянности гуляли по палате, давая Этчинсон понять, что снова этот
ублюдок, кхм, парень Эммы завёл свою шарманку.
Выслушивание чужих проблем как-то развивало скуку будних дней пациентки, а для медсестры, в свою очередь, было чем-то сравнимым с посещением психолога. И пусть этот «психолог-любитель» сам нуждался в психиатре.
Эмма быстрым шагом проходит по пустому коридору, попутно стягивая с себя лёгкий весенний плащ. Отзвук каблуков эхом откликается в помещении. Не нравится девушке это здание, очень не нравится. Оно старое, чуть ли не принадлежащее к сносу, однако первые два этажа пребывают ещё в более-менее вменяемом состоянии. О третьем же девушка предпочитает молчать. Да и вообще, об устройстве этого странного места она распространяться не особо тяготилась. Поначалу всё, возможно, и казалось слишком странным, но молодая медсестра решила упорно закрывать на это глаза. Её дело было исключительно в том, чтобы заботиться об Этчинсон и получать за это неплохие деньги. Вот и всё.
Люди, которые предложили ей работу, попросили её, ввиду сильной неустойчивости психики пациентки, следовать определённому своду правил. Эмма сослала всю замороченность местной структуры лечения всего одного человека в немалом здании на то, что пациентка её наверняка далеко не простая и состоит в родстве с кем-то очень богатым и заботившимся о том, чтобы Этчинсон большую часть времени торчала в душной и пыльной палате, не виделась ни с кем, кроме незнакомых врачей и мозгоправов, и… Хороший, должно быть, родственник, ничего не скажешь.
Но, как уже упоминалось ранее, Эмма предпочитала закрывать глаза на все странности, ведь проблем у неё и без того хватало.
— Ой, посмотрите, кто пришёл, — Патриция лежит на своей кровати, — сама мисс я-не-буду-покупать-тебе-больше-булочек.
Съехидничав, пациентка кивает в сторону пакета в руках вошедшей в комнату медсестры. Та лишь предпочитает проигнорировать больно рано проснувшуюся Этчинсон. В кои-то веки у неё нормальное настроение, а не как обычно: на одну половину агрессивное, а на другую — депрессивное; только вот Эмме совершенно не до этого. Практикантка скидывает рюкзак с весенним пальто куда-то на деревянный стол, пылящийся в углу палаты, и туда же кладёт пакет со своим альбомом.
— Ага, как же, — приправляя усталость щепоткой раздражённости, процеживает себе под нос она.
***
Отмучившись на утреннем осмотре, Патриция хотела только одного — сна. Всё-таки, зря приподнятое весеннее настроение заставило девушку проснуться ещё до прихода Эммы.
— Вы можете перестать?
Молодая медсестра располагается на обшарпанной табуретке прямо перед Этчинсон, которая в данный момент восседает на кровати.
— Что перестать? — возмущается пациентка. — Тоже мне, художник от слова «худо», нарисовать не может сама нормально и на меня ворчит.
Патриция наигранно надувает губы, обиженно скрещивая руки на груди.
— Ну да, конечно, это же я виновата, что вы вечно крутитесь, — быстрыми движениями что-то стирая на альбомном листе, бубнит Эмма.
Ей нравится рисовать. Хотя и девушка связала свою жизнь непосредственно с медициной, рисование было её самым любимым занятием. Это весьма хорошее хобби, отвлекающее практикантку от проблем и разбавляющее насыщенностью красок её порой безнасыщенную жизнь.
Портрет Патриции был в процессе, Эмма так долго кряхтела над зарисовкой черт лица своей пациентки, что последней уже порядком наскучило находиться в неподвижном — как иронично — состоянии и она не знала, чем себя развлечь. Поначалу позирование медсестре казалось забавной идеей, но позже шея и спина начали затекать, так что становилось менее весело.
— Если хотите хорошо получиться, то сидите смирно, — хмуро произносит Эмма. Для неё заняться любимым хобби — лучшее отвлечение от всего плохого.
— Такую как я даже неумелый художник не испортит, — огрызается Патриция, на что девушка немного обижается, но виду не подаёт.
И всё-таки, это всего лишь её хобби, не более. Тонкие пальцы аккуратно придерживают остро наточенный карандаш, парящий над листом формата A4. Эмме нравится внешность пациентки, её приятно рисовать. Однако от выводившегося под тонкой рукой портрета веяло печалью, и медсестра понятия не имела было ли дело в её нынешнем расстроенном состоянии. Или всё из-за заскучавшей Патриции? Скорее всего, оба варианта были правильны.
Этчинсон наконец-то затихает. Глаза её, как и просила Эмма, задумчиво смотрят в сторону, и что-то меняется в этой изумрудной, только что прибывающей в ехидном состоянии радужке. Медсестра устало вздыхает, но продолжает невозмутимо трудиться над деталями, изредка поглядывая на Патрицию. В палате устанавливается тишина, которую нарушает лишь пение птиц за окном, закупоренным жалюзи. Весеннее настроение по какой-то причине уходит с черт лица, изображённых на белоснежном листе.
***
Барбара стояла у двери в кабинет своей начальницы, задумчиво смотря прямо перед собой. Взгляд её был серьёзен, руки сжаты в кулак, однако в голове витали мысли опасения перед принятием дальнейших действий. Шумно выдохнув, девушка постучалась в дверь, а позже, услышав заветные слова, вошла внутрь.
Большой и светлый кабинет Мисс Z. Окна в нём служили главным источником света, так как располагались во всю стену, с пола до потолка. В помещении было всё настолько правильно, чисто, светло и ровно, что Робертс даже знать не хотела, сколько получали местные уборщики. Также в стенах чувствовался едва слышный аромат духов женщины.
— Что-то хотела, Барбара? — не отрываясь от документов, спросила Зои.
После последних событий и того, что в последствии узнала девушка, ей по какой-то причине было боязно разговаривать с начальством, а уж тем более с Мисс Z. В голове блондинки закрепилось неприятное ощущение, что она совершенно не знала людей, на которых работала.
— Мне нужен пропуск в здание, в котором содержат Патрицию Этчинсон, — твёрдо произнесла она, заставив женщину наконец-то поднять на себя взгляд.
Сидящая за массивным столом Зои ещё несколько мгновений изучала эмоции на лице своей подопечной, а затем неопределённо хмыкнула, отведя взгляд в сторону. В глазах Мисс Z не читалось удивления, скорее лишь определённая задумчивость.
— Я считала, что мы уже решили этот вопрос, — она возвратилась к бумагам.
— Нет, мне нужно быть уверенной, что с ней всё в порядке, — Барби мысленно решила не выходить из кабинета, пока не добьётся своего.
Женщина лишь отрицательно покачала головой.
— Вы должны понять, какого мне, — Робертс решила надавить на чувства, — в этой ситуации вину ощущаю только я, хотя виновата далеко не я одна!
Последнее слишком громким, наглым тоном вырвалось из её уст, заставляя Зои снова поднять на девушку заинтересованный взгляд. И ведь лишь полгода назад они с подругами, юные шпионки, начали своё обучение. Лишь полгода назад состоялась их первая неудачная миссия, а затем ещё одна, за которой последовало увольнение и… О дальнейших событиях вспоминать Барбаре было слишком тяжело.
— Хорошо, — спокойно ответила Зои, — будет тебе пропуск.
Последовало молчание, при котором женщина что-то обдумывала, а позже раздалась короткая, рассекающая тишину фраза:
— Надеюсь, ты в состоянии понять, насколько нужно быть осторожной.
