Волшебница Шалотт

Напряженное молчание становилось все более и более невыносимым. Суйгетсу чувствовал себя неловко и не знал, куда себя деть. Эхо удаляющихся шагов Саске еще долго слышалось где-то в бесконечных коридорах. — Все нормально, — тихо произнес Итачи и медленно положил лист на стол. — Не стоит беспокоиться об этом. Почему-то Ходзуки показалось, что все как раз наоборот. Он испытывал давящее чувство вины, как будто сделал что-то плохое, вроде предательства. Итачи сказал Суйгетсу, что на кухне есть еда, если он голоден. Итачи сказал, что поговорит с Саске сам. Итачи ушел, прикрыв за собой дверь. Однако Ходзуки это совершенно не успокоило. Он машинально осмотрелся, как только остался один. Библиотека была темной и чистой. Рядом с высокими стеллажами древних книг стояла табличка с изображением телефона и цифра «3». Видимо, Саске не выдумал, что они водят сюда туристов. Какое-то время Суйгетсу бродил по библиотеке, пытаясь прочесть хотя бы одно название книги, но шрифт казался совершенно не читаемым — либо Ходзуки просто подзабыл латынь. Странная душераздирающая тишина старого дома поражала воображение. Суйгетсу не мог представить, как возможно было жить среди этого кладбищенского безмолвия. Беспокойство и суета окончательно завладели Ходзуки, и он поддался соблазну пойти и узнать, что здесь происходит. В конце концов никогда, ни разу за несколько лет учебы с Саске Учихой, Суйгетсу не видел университетского приятеля в таком состоянии. Конечно, он подозревал, что у Саске были свои причины, чтобы быть таким холодным засранцем, но он никогда не спрашивал о них. В коридоре послышались шаги, и Ходзуки заключил, что любопытство не грех. Особенно, любопытство во благо. Суйгетсу бесшумно покинул библиотеку и отправился на второй этаж к комнате Саске. Несколько раз он сворачивал не в ту сторону и бродил по узким коридорам, напоминающим катакомбы древнего монастыря, — он едва не заблудился. Оказавшись спустя минут десять у нужной двери, Суйгетсу хотел поднять руку и постучать — как это, безусловно, и было принято в изысканном аристократическом обществе — но в этот момент в комнате Учихи послышался чей-то голос, и Ходзуки передумал. Он наклонился к двери поближе, оправдывая себя тем, что принадлежал не к дворянскому обществу, но к крепкой буржуазии, которая вешает на стены шкуры животных и покупает утке домики — какого, в самом деле, черта?.. — Тебя что-то расстроило? — тихо спросил Итачи. Его голос звучал более глубоко и спокойно, хотя чем-то и напоминал голос Саске. Достаточно долгое время за дверью никто не произнес ни слова. — Отец будет в бешенстве, если окажется, что эта легенда с проклятием всплыла наружу. Мне кажется, ты воспринял эти глупости про «невозможность узнать загадку жизни» слишком близко к сердцу. Саске по-прежнему молчал. — Поэт, который написал ту поэму, — продолжал старший Учиха, — считал, что речь шла об истинной любви. Любовь есть мистика — поэтому никто из нашего рода никогда не узнает не только о привидениях или религии — но и о любви. Иначе проклятье ударит с двойной силой. — Это чушь, — неожиданно резко проговорил Саске. Снова воцарилась напряженная тишина. Она длилась так бесконечно долго, что Суйгетсу с раздражением подумал, не заснули ли они там. — Прошло столько лет. Шрам не затянулся. Ходзуки прижал ухо ближе к двери. Все Учихи разговаривали ужасно тихо. Возможно, они полагали, будто это прибавляет им престижности, но в действительности из-за этого были одни проблемы. — Отец даст мне уехать после собрания? — спросил Саске. Итачи вздохнул и, казалось, прошелся по комнате. По крайней мере, Суйгетсу слышал какие-то шорохи, похожие на приглушенную поступь. — Я не знаю, Саске. — Хорошо, — глухо ответил младший Учиха. Суйгетсу не успел удивиться этому странному ответу. В этот момент сзади раздался шум, и молодой человек едва успел отскочить от двери. Какой-то человек, внешне довольно похожий на Саске, спросил, может ли он чем-то помочь. Ходзуки отрицательно покачал головой и поспешил уйти. Этот дом действовал ему на нервы. Комната, выделенная Суйгетсу, располагалась в конце коридора и почти ничем не отличалась от комнаты Саске. Заниматься в особняке было совершенно нечем. Темный сон коридоров лишь изредка нарушался чьим-то мимолетным присутствием. В жилом крыле сейчас находилась вся семья Учиха, но создавалось ощущение, что в доме не жил никто. Ходзуки, привыкший к вечерам в душных барах, скучал смертельно и тратил время, играя в игры на ноутбуке. Итачи заходил и сказал ему, что Саске лег спать. Это было достаточно странно, но Ходзуки и раньше догадывался, что у его университетского приятеля проблемы с психикой — возможно, ему действительно стоило поспать сейчас. Никто не мог знать, как пребывание в проклятом доме сказалось на и без того не совсем здоровом Учихе. С утра Суйгетсу, впрочем, подумал, что совершил ошибку. Когда Саске зашел в столовую комнату на завтрак, Ходзуки сначала даже его не узнал. — Ты в порядке? — тихо спросил он, едва сдерживая изумление. Учиха молча сел с ним рядом, пододвинув к себе чашку кофе. Темные глаза выглядели воспаленными, кожа приобрела землистый оттенок — какая-то глухая апатия прослеживалась в каждом его движении. Саске выглядел так же, как в тот дождливый день в Сент-Андрусе — когда Суйгетсу впервые рассказал ему о проклятом доме на берегу озера Лох-Несс. — Ты… вчера убежал, — прочистив горло, проговорил Суйгетсу. — После того, как Итачи рассказал про проклятие. Я видел у тебя зеркало, ты всегда… Учиха усмехнулся. — Ты что, серьезно? Ходзуки удивленно замолчал. Саске предсказуемо ничего не объяснил. Он не говорил о возвращении на Лох-Несс, не расспрашивал о доме, будто вообще ничего не произошло. Завтрак проходил в тишине. Минут через двадцать пришел Итачи и сел у окна. Ходзуки пытался перехватить его взгляд, но старший Учиха углубился в чтение новостей на планшете и не реагировал. — Так что… — Суйгетсу предпринял еще одну попытку пробиться сквозь стену равнодушия. — Насчет Наруто? Учиха медленно поднял взгляд, и на мгновение Ходзуки показалось, что на лице Саске отразилась неловкость. Во время разговора по телефону у Суйгетсу не создалось впечатления, что Саске стыдно за его отношения с Наруто. Такое поведение выглядело более чем удивительным. — Ну-у… ты говорил, есть фотография. — Я такого не говорил, — спокойно ответил Саске и поставил чашку на блюдце. Какое-то время прошло в напряженной тишине. Суйгетсу ковырялся в омлете, Саске продолжал пить кофе, бессмысленно смотря в одну точку. Наконец он нехотя достал из кармана телефон и, найдя среди фотографий необходимую, передал его Ходзуки. С некоторым подозрением тот взял телефон и наклонился к экрану, внимательно вглядываясь в лицо человека, обнимающего Саске за плечи. Если бы кто-нибудь попросил Суйгетсу описать его, он бы сказал, что это заурядный деревенский житель, смиренно посещающий церковь по воскресениям и слушающий там проповеди со слезами в уголках воспаленных глаз. Он бы сказал, что это один из тех, кто мечтал слишком о многом, получая всегда слишком малое. Возможно, Суйгетсу ожидал увидеть таинственный блеск в глазах, особое обаяние улыбки… что-то незаурядное, что могло бы зацепить Саске — но он не увидел ничего. Удивление только усилилось. Учиха всегда пользовался популярностью. Ему благоволили наследницы древних аристократичных семей, с ним хотели общаться сыновья богатых и влиятельных родителей. Его ждали на любой вечеринке или студенческой встрече. Он мог достигнуть всего, о чем мечтал, а выбрал… сельского жителя, старше лет на пятнадцать?.. — На семь, — произнес Саске, будто прочтя его мысли. Ходзуки молча отдал ему телефон. Саске никогда не нуждался в чьем-то одобрении. После завтрака Учихи пошли совещаться о секретных делах, и Суйгетсу вновь был отправлен в свою комнату. Скрипящие деревянные двери небольшой гостиной закрылись перед ним, и один из слуг внимательно проследил за тем, чтобы Ходзуки отправился к себе, не задерживаясь. Возможно, его вчерашний поход к комнате Саске уже стал достоянием общественности. Как бы то ни было, Суйгетсу чувствовал себя неловко — ему хотелось поскорее уехать, что он и планировал сделать в ближайшее время. Бросив последний взгляд на странную лепнину, украшающую вход в закрытую комнату, Ходзуки послушно отправился к себе. Малая гостиная на самом деле не слишком подходила для юридических совещаний. Диваны были довольно тесными, а стульев принесли недостаточно — началась суета. Итачи без остановки раздавал указания, а один из многочисленных кузенов Саске о чем-то перешептывался с юристом, раскладывающим на столе бумаги. Саске сел подальше ото всех, почти у самой стены, и отрешенно наблюдал за родственниками, томительно ожидая конца совещания. Он не знал, что с ним происходило. Выжигающая пустота наполняла душу — его тошнило от самого себя, тошнило, что он выставил себя суеверным глупцом — от прежних переживаний осталось одно мучительное недоумение: как его вообще угораздило связаться с Наруто? Саске хотелось привычно посмотреть в зеркало, но он не мог носить его с собой постоянно. Это была его память о матери, его глубоко-личные воспоминания, связанные с ней, и Учиха не хотел, чтобы другие стали свидетелями его сентиментальности. Мысли о том, что придется возвращаться в дом на озере, доводили Саске до головной боли — хотя еще вчера утром он хотел этого. Теперь же он думал — гораздо спокойнее было бы остаться здесь или в городской квартире, лечь на кровать и упиваться своей апатией, точно знать, чего ожидать от грядущего дня — ничего хорошего. Итачи искоса наблюдал за младшим братом, и в его взгляде явственно проскальзывало беспокойство. Он хотел было подойти к нему, придвинуть стул и сказать что-то, но в этот момент все родственники наконец заняли свои места, и юрист начал консультацию. Старший Учиха остался в своем кресле у камина. Как и подозревал Саске, выяснилось, что сумасшедший дядя Обито снова что-то украл. Юрист хотел проконсультировать всех на случай визита полиции. Спрашивал, где кто находился третьего июля — он не сказал дату прямо, но назвал ее намеками, чтобы в случае утечки информации была возможность выкрутиться. Саске неожиданно подумал, что названная дата кажется ему знакомой. Поразмыслив какое-то время, он осознал, что именно это число постоянно повторяли в новостях. Когда говорили о краже «Макбета». Юрист упорно умалчивал о составе преступления — опасался жучков — но Саске было все равно, он хотел знать точно. — О какой именно краже идет речь? — негромко спросил он, слегка приподнимаясь на своем стуле. Фугаку повернул к сыну голову, и Саске явственно увидел на его лице именно то выражение, к которому он привык — разочарование. После трагедии с Микото, Фугаку стал еще более отстраненным и подозрительным, хотя и до трагедии семейная жизнь не была идеальной. Родители Саске не любили друг друга в традиционном понимании этого слова, но жили спокойно, находя определенную радость в стабильном и удобном существовании. Однако после того, как Микото исчезла из дома, чувства Фугаку к сыновьям — и без того не слишком теплые — охладели еще сильнее. Особенно это касалось Саске. Теперь младший Учиха думал, что это может быть связано с изменой Микото — вполне возможно, Фугаку полагал, будто Саске не его сын. — Я понимаю, что Вы знаете дядю с детства, — осторожно произнес юрист, поправляя бумаги. — Но порой, чем роднее по крови человек — тем он кровожаднее. Мы абсолютно уверены, что Обито Учиха замешан в крайне опасных мероприятиях. Саске едва заметно кивнул головой. Он распознал цитату из «Макбета» и уверился в своих подозрениях. Видимо, Обито окончательно потерял рассудок, раз решился на что-то подобное. Неужели он действительно считал это удачной идеей?.. Младший Учиха рассудил, что Обито совершенно точно кто-то нанял, и этот кто-то много заплатил. Обычно дядя Саске грабил банки. Однажды он заходил к ним на ленч, когда Саске был еще маленьким. Обито потрепал его по волосам и подарил плюшевого динозавра. Когда спустя неделю выяснилось, что ячейки одного из крупнейших банков Европы были опустошены неизвестной группой грабителей, сообразительный Итачи выпотрошил игрушечного динозавра — под оглушительный плач младшего брата. Внутри, конечно же, обнаружилось несколько крупных и чистых бриллиантов, а динозавра Итачи зашил. Уже тогда, будучи шестилетним мальчиком, Саске подумал, что старший брат вкладывает в слова «я всегда буду на твоей стороне» какие-то странные смыслы. Выпотрошенный динозавр долго снился ему в кошмарах. Юрист продолжал консультацию, но Саске не слушал. Ему было все равно, даже если он каким-то образом оказался бы в тюрьме. Больше ничего не имело смысла — он так устал. Машинально младший Учиха подумал, что проклятый «Макбет» окружал его со всех сторон. Ограбление, легенда, этот странный дом… все казалось взаимосвязанным, но Саске не мог сообразить, как. Возможно, уже и не хотел. Когда юрист закончил говорить, Саске облегченно выдохнул и поспешил уйти, пока Итачи не стал надоедать ему расспросами. Суйгетсу добился от него обещания поехать назад на озеро, но младший Учиха смог оттянуть эту поездку до завтрашнего утра. Несколько часов Саске заставлял себя проводить время с Суйгетсу — хотя ему совершенно не хотелось этого. Они сыграли пару партий в шахматы и бридж, потом вместе пообедали. Вечером Ходзуки сказал, что хотел бы пройтись, и Саске наконец смог остаться один. Он знал, что вел себя невоспитанно, запираясь в комнате и не обращая на гостя никакого внимания, но он никого не хотел видеть. Ему было все равно. Как только остался один, Саске взял с тумбочки мемуары австрийского князя, которые забрал из библиотеки. Только они занимали его последнее время и развеивали на какое-то время мучительную пустоту. Когда-то Учиха хотел стать историком и разгадывать легенды средневековых замков, но один разочарованный взгляд Фугаку сказал ему, что этого не произойдет. Отчасти Саске стал лингвистом назло отцу — выбрал профессию, еще более не соответствующую ожиданиям Фугаку. Но ему, безусловно, нравилось причудливое сочетание математики и литературы, которое заключала в себе его работа. Перевод мемуаров на английский был сделан хорошо, весь военный колорит заботливо сохранили. Жестокие битвы за Вену захватывали дух и поражали воображение. Примерно на четырехсотой странице Саске заметил довольно странный прорыв в тексте. Это была глава, написанная одним историком, который занимался биографией князя. Во вставной главе приводились письма за описываемый период — и одно из них привлекло внимание Учихи своим крайне странным содержанием. Князь писал жене из своего родового поместья, недалеко от города Маутхаузен. Он описывал хозяйство и встречу с соседями. Описывал проповеди в местной церкви. Вместе с этим князь писал жене, гостившей у родственников в восточной Европе, о том, что его поместье совершенно точно проклято. Саске не мог поверить. Мистика и привидения подстерегали его даже на страницах мемуаров семнадцатого века. Из всех пространных описаний Учиху особенно поразило последнее письмо, которое обрывалось следующим: «… Он обещал, но едва смог сдержать слово! Мой лекарь говорит мне, что это безумие, Гретхет, что война изменила меня. В последнее время на нашей земле я вижу ужасные вещи. Любовь моя, я молюсь о твоей вере. Я слышал ужасный грохот и видел, как поля вокруг меня обращались в белые панели… панели, разделенные на квадраты. Я видел мертвые тела, падающие в уродливые серо-зеленые кучи. Я задыхался, моя дорогая Гретхен, потому что воздух стал отравленным. Ядовитым. Я видел там юношу в поле, в воскресенье, когда возвращался из церкви. Он был совсем молодым, возраста нашего сына. Я заглянул в его глаза. Я так боюсь, что увижу это снова. Я молюсь за тебя, Гретхен. Они называли твое имя…». В окно с глухим стуком ударилась птица. Саске вздрогнул и приподнялся на кровати. Пятнистый свет ночника лежал на белой простыне, скользил на пол, едва касаясь темноты под кроватью. За дверью послышались шаги и скрип открываемой двери — Суйгетсу вернулся к себе. Саске отложил книгу, осторожно вложив закладку. Комната была полна теней. Желтые блики отсвечивали на поверхности зеркала, лежащего на краю прикроватной тумбочки. Деревья за окном зашептались, утопая в серебристом лунном свете. Безлюдная улица вела в никуда. Саске видел, как за тяжелыми ставнями противоположного дома горел слабый свет — окна напоминали горящие глаза неизвестного монстра. В голове Саске зазвучал шепот брата: «Тили-тили-бом — кто-то ходит за окном». Когда-то давно он сам просил Итачи рассказать ему что-нибудь страшное, и эта колыбельная всегда приводила его в немыслимый трепет. Слова Саске помнил до сих пор, хотя прошло уже много лет. «Тили-тили-бом. Кричит ночная птица. Он уже пробрался в дом… к тем, кому не спится». Какое-то время Саске просто сидел на кровати, а потом нервно усмехнулся, отгоняя прочь нелепые страхи. Детские колыбельные не могли напугать его — это просто глупо. Еще не было и десяти вечера. Саске хотел уснуть, но не мог. Мистика преследовала его, утягивала на дно существования, словно трясина. Саске чувствовал, что задыхается. Что липкая болотная жижа забивает его горло — и он не мог вздохнуть. Он тянул руку к светлому пятну, отчаянно пытаясь выбраться на свободу, но затем понимал, что тянулся к лампе, что слабо светила ему с высокого потолка. Он сходил с ума и не помнил, как провел вечер. Не помнил, спал он или бодрствовал, не помнил, откуда взялась боль и как он пропустил ее зарождение. Настенные часы тикали до невозможности — так, что хотелось скрипеть зубами и выть, бежать, чтобы никто больше его не видел. Чтобы ночной мрак принял его, и черная дыра старинной улицы завела его туда, где уже никто никогда не найдет. Был четвертый час утра. Раздался грохот — Саске точно знал, что это со стены нежилой гостиной упало распятие. Он сидел на своей кровати, и лунный свет серебрил дерево, заглядывающее в его окно. Саске вспомнил, что ему снилась мать. Ее пустые глаза, тело, выжженное безумием. Она шептала: «Вспомни. Вспомни. Это был Маутхаузен». На мгновение Саске померещилось, что он где-то уже слышал название этого города, ему померещилось, что есть связь, призрачная, неуловимая… Это был Маутхаузен. — Какой Маутхаузен? — услышал Саске голос брата. — Саске? Дальше была легкая, слегка зудящая боль в щеках и холод воды на губах — перед забвением.

***

Лакированная потрескавшаяся дверь тихо закрылась. Медленно растаяла лежащая на полу полоса света. Наруто едва слышно вздохнул и положил скрипящую железную стопку ключей на тумбочку. Он понимал, что уже успел отвыкнуть от страшной тишины опустевшего дома. Успел отвыкнуть от горькой темноты, встречающей на пороге после длинного рабочего дня. Наруто щелкнул переключателем лампы, но та не зажглась. Он устало присел на покосившийся стул и потер лицо ладонями. Проклятый дом был к Наруто добр и деликатен. Не напоминал о Саске — ни позабытой вещью на диване, ни развороченной постелью, ни обувью в шкафу. Наруто усмехнулся: как забавно — они с Саске сами обернулись прошлым этих стен. И дом твердил: «Входи и позабудь про это». Наруто прошел вглубь дома. Оглядел гостиную, уже полную признаков запустения. Нигде не было подтверждения того, что Саске когда-то находился здесь. Дом заметал его следы. Дом ловко притворялся, что здесь не раздавался смех, что губы не касались губ, что диван не скрипел под тяжестью объятий. Все в доме как будто сговорилось: торшер забыл, кто починил его оправу, подвал забыл, кто разобрал его, высокий шкаф забыл, чью прятал куртку. Все забылось. Наруто был один. Раздраженно выдохнув, он достал из кармана куртки фотографию. Одно единственное напоминание, сделанное после долгих уговоров на стоянке перед заправкой. Осторожно поставив свое распечатанное сокровище на телевизор, Наруто наклонился к знакомому лицу. — Привет, Саске, — сказал Наруто, сглотнув тяжелый болезненный ком. — Я дома. Ему не стало легче от произнесенных слов. Фантазия Наруто не была достаточно сильной, чтобы он мог вообразить, будто Саске сейчас с ним. В последнее время в доме ничего не происходило, словно все было в порядке. Узумаки знал, что это не так. Он каждую секунду ждал подвоха. Он даже собрал сумку с походной палаткой и котелком — на случай, если все выйдет из-под контроля. Поставив чайник и раскрыв белую упаковку быстрорастворимой лапши, Наруто вспомнил, что хотел найти удочку, которая лежала на чердаке без дела. С трудом Узумаки спустил с мансарды лестницу и взобрался по ней на чердак. Узкая комната была завешана прозрачной паутиной, слегка колыхающейся от сквозняка. От тяжелых шагов Наруто пауки испуганно разбегались в разный стороны. Удочка лежала под небольшим пыльным окном, и Узумаки за ней наклонился. Сквозь толстое стекло была видна часть озера Лох-Несс, далекий темно-зеленый берег. С удивлением Наруто осознал, что лодка Шикамару находится где-то рядом с другим берегом. Обычно Нара занимался рыбалкой или возил туристов на частные экскурсии. Однако у другого берега не было ничего примечательного, и Наруто не понимал, что Шикамару мог забыть там. Где-то внизу раздались громкие гудки. Узумаки дернулся и больно ударился затылком о перекладину. Выругавшись, он растрепал светлые волосы и стал спускаться вниз. Он сбежал на первый этаж так быстро, как только смог. Ноутбук возвещал о скайп-вызове, и Наруто подумал, что наконец услышит голос Саске, убедится, что молодой человек ему не померещился. Однако на экране увеличивалась и уменьшалась круглая фотография его сводной сестры, Ино. На самом деле, они с Наруто были довольно похожи, и многие полагали, будто они кровные брат и сестра. Нехотя Узумаки нажал на зеленую иконку, смиренно вслушиваясь в чересчур высокий голос. Ино сказала ему, что — так уж и быть — она отдаст Наруто собаку. Но только если он заберет ее из Глазго сам. Наруто скучал по старому псу, но сейчас его мысли лежали совершенно в другой плоскости. На какое-то время он отвлекся и случайно проболтался Ино о Саске — девушка вцепилась в него, как клещ. Она никогда действительно не волновалась о старшем брате, никогда не спрашивала, как у него дела: все вопросы о Саске объяснялись обычным праздным любопытством. Наруто недолюбливал ее. Разумеется, он вспылил, когда накричал на нее посреди ночи из-за собаки — ему просто надоела нескончаемая судебная тяжба, и он был уверен, что Ино совершенно не нужен старый пес. Раньше Узумаки проще относился к эгоизму сводной сестры, но тот случай стал последней каплей. Наруто высказал ей все, что думал, и не жалел об этом. Саске тогда слышал только часть его устрашающей тирады. Ино, вдохновленная таинственным студентом Сент-Эндрю, говорила без умолку: — Поверить не могу, что у тебя снова отношения с парнем. Ты говорил, что завязал с этим после того парня… как же его… не помню. А на каком факультете Саске учится? — протараторила Ино, делая глоток чая из кружки с котятами. Наруто вздрогнул, медленно поднимая глаза на сестру. — Что? — спросил он. — На каком факультете, говорю, он учится? На этот раз вопрос был пропитан раздражением. Узумаки осознал, что понятия не имеет. Он понятия не имеет, на каком факультете учится Саске. — На… на химика. Да. Он учится на химика. Ино пожала плечами. — А сколько ему лет? Наруто тяжело сглотнул. Им завладела колючая нервозность — захотелось поменять вещи на столе местами, поправить футболку — занять себя хоть чем-то. Он не знал. Не знал ответа на этот вопрос. Саске говорил ему, что он на шестом семестре, но ему могло быть и двадцать два, и двадцать три, и двадцать четыре. — Я… мне пора, Ино. Узумаки нажал на кнопку отключения вызова раньше, чем Ино успела бы закончить оглушающе громкую фразу. Он откинулся на стуле, закрыв лицо ладонями. Возможно, это была плохая идея. Он ничего не знал о Саске, не знал о нем элементарных вещей. Не знал, какие фильмы Учиха любит, какую музыку слушает. Но что самое главное — Наруто не знал, собирался ли Саске возвращаться назад. Сердце вновь болезненно сжалось. Наруто не хотел снова оказаться один. Он боялся этого. Лихорадочно и бессмысленно Узумаки раздумывал над тем, что он сделал не так. На кухне послышался глухой звук удара — как будто птица ударилась о стекло. Наруто резко ударил по стоящему на столе стакану. Тот соскользнул со стола и разбился. Звон битого стекла эхом отразился от стен. Узумаки медленно пошел на кухню посмотреть, что произошло. В комнате ничего не было. Тонкие красные линии электронных часов сложились в цифру — четыре утра. Наруто осмотрел несколько ящиков, нашел совок и щетку и хотел было уйти, но тут заметил, что магниты на холодильнике изменили положение. Некоторые из цифр, которые обычно прикрепляли к упаковке детских йогуртов, оказались приподняты над общей линией, выложенной на магнитной панели холодильника. Наруто неожиданно ощутил прилив ярости. Он смахнул цифры с холодильника и бросил на пол совок и щетку. Развернулся на сто восемьдесят градусов и с грохотом открыл шкаф. Достал оттуда сумку с палаткой, котелком и прочими походными принадлежностями. Наруто резко закинул сумку на плечо и вышел на террасу. Шел мелкий неприятный дождь, хотя небо было полно просветов. Широкие золотые столбы спускались из облаков на зеленую низину Шотландии. Узумаки зло ударил по двери и пошел прочь, даже не заперев дом. Он был сыт по горло. Мистическими загадками без отгадок, слишком уж идеальными студентами, которые появлялись из ниоткуда и уходили в никуда. Саске предполагал, что Наруто — призрак. Узумаки раздраженно усмехнулся. У него лично уже появлялись подозрения, что призраком был сам чертов Саске. По крайней мере, Наруто не видел другого оправдания такому поступку. Земля размякла, и грязная жижа медленно стекала по холму вниз. Ноги увязали в траве и размытой дороге, но Наруто упрямо продолжал идти вперед. Ночи теперь теплые. И темные — воздух с озера всегда приходил тяжелый, отравленный мистикой. В порту Узумаки столкнулся с Шикамару. Наруто готов был поклясться, что тот вел себя подозрительно, но ему стало все равно. Он отправился к наиболее уединенному берегу, недалеко от деревни, и расставил там палатку. Приготовил место для костра и пошел на небольшой заброшенный причал рыбачить. Солнце скользило по смуглому лицу, а ветер приносил жар — такое редко случалось в этих краях. Черноватая вода тихо шумела, низкие волны ласкались к старым столбам, удерживающим причал. Светло-зеленый мох покрывал слегка прогнившие деревянные углы. Наруто шмыгнул носом, стирая подушечкой большого пальца пыль с поверхности удочки. Он заметил, что в город сворачивает незнакомая машина. Сюда редко приезжали на машинах. Наруто нахмурился и отвернулся от дороги — эта одержимость Саске начала его беспокоить. Еще чуть-чуть, и он уже не сможет сопротивляться этому. Машина свернула в город и остановилась на главной площади, прямо за высоким красным туристическим автобусом, из которого выбегали дети. Суйгетсу облегченно отпустил руль. Он чертовски устал вести машину столько времени — власти, конечно же, позаботились о том, чтобы поставить камеры через каждые два фута. Ходзуки жал по тормозам перед всеми камерами, но все равно был уверен, что набрал штрафов. Саске всю дорогу молчал и смотрел в окно. Он не выглядел взволнованным, радостным или грустным — еще хуже, чем обычно. — Слушай, Итачи ведь говорил, что ваша родственница была проклята около замка Аркарт. Поправь меня, если я ошибаюсь, но это же он! — Суйгетсу указал на виднеющиеся вдалеке руины замка. — Вся эта легенда, если только твой брат ее не выдумал… она произошла здесь. Вот река, вот замок, где жила твоя родственница. Они все остались здесь, будто ждали твоего возвращения. Тысяча лет — это так безнадежно долго. Саске повернулся. Обрубленные башни торчали из-под земли, словно клыки неведомого монстра. Тысячу лет назад здесь царила жизнь, здесь в кубках подносили вино и острыми мечами касались плеч. В залах горел огонь и люди смотрели, как шелестят зеленые воды Лох-Несс. Теперь остались только тени, камни, отполированные дождями, и заграждения для туристов. Это был замок Аркарт. На мгновение Саске показалось, будто в старой смотровой башне горел свет. Действительно, Итачи сказал, все произошло в этом замке. Спустя тысячу лет Саске снова вернулся на место, где жили его предки — это казалось пленительно-невероятным. — На самом деле, — продолжил Суйгетсу, доставая из багажника свой рюкзак, — когда мы только купили этот дом, люди говорили моему отцу, что дом проклят из-за замка. Он стоял там тысячу лет. За это время произошло много вещей. Страшных вещей. Саске ничего не ответил. Он оставил вещи в машине и прогулялся вдоль берега озера, по набережной, украшенной бусами негорящих фонарей. Суйгетсу увязался следом. Он шел на некотором расстоянии и иногда, точно ребенок, бросал в мутную беспокойную воду озера камешки. Трава, уже тронутая желтизной, клонилась к земле. Серые облака степенно плыли на юг. Погода стояла жаркая, душная — такая бывает перед грозой. Саске не помнил, когда чувствовал такой зной. Среди глухого странного спокойствия ему мерещился стук копыт, словно какой-то всадник приближался к берегу. Учиха решил, что это новый удушливый прилив сумасшествия. Следующим звуком был свист. Быстрая мелодия, которую насвистывал кто-то на берегу, кто-то за пределами дороги набережной. Чей-то звонкий голос пропел: «О, на земле Сан-Доминго когда-то жила девушка Джинго»*. Это был Наруто. Саске знал это. Все позабытые чувства нахлынули на него. Он думал, что наваждение прошло, но одного призрачного звука голоса хватило, чтобы Саске понял — это уже никогда не пройдет. Саске страстно захотел увидеть его — только увидеть, хотя бы издали, хотя бы одну секунду — вся его жизнь не стоила этой секунды. Он бросился к гладким перилам набережной — но развернулся неловко. В груди кольнуло так сильно, что Саске вздрогнул и сделал шаг назад, спотыкаясь на остром камне. Тот громко шаркнул по асфальту, откатываясь в траву. Саске едва устоял на ногах. Но что-то выскользнуло из глубокого кармана его джинс. Нежным движением скользнуло по бедру и устремилось к темному асфальту. Саске не успел поймать. Тогда оглушительный нездешний звон наполнил тишину жаркого дня. Печальный звон разбитого стекла — как страшный звон колоколов в давно забытой церкви. Яркие острые осколки рассыпались по узкой дороге. Все они отражали бледное лицо Саске, его таинственно-счастливый взгляд. — Что ты наделал? — прошептал Суйгетсу, опускаясь на колени перед разбитым зеркалом. — Куда ты идешь?!.. Но Саске уже не слышал.