Госпожа

Гул нескольких сотен голосов, движение людских масс по широкой лестнице. — Юль, можно тебя на минутку? — Саша, на лице которой уже один к девяти апатия и усталость. — Да, конечно. Чем могу помочь? — такие понимающие глаза… цвета зелёного чая. — Знаешь, наш однокурсник пропал. Я уже спрашивала у всех, с кем он общался. Теперь вот даже тех, кто мельком. Юля вопросительно выгнула бровь и указала пальцем на себя. — Да, вряд ли это поможет, конечно, но Лиля сказала, что как-то видела вас болтающими. Ты знаешь хоть что-нибудь — где он может быть? — Ну, либо он потерялся, либо его украли. Ты как думаешь? — Да я уже не знаю, что думать. Так ты видела его? — Когда? — С 10 января. Я тогда встречала его последний раз на консультации по химии. — Хм… — потирая пальцем подбородок, взгляд устремился в потолок. — Я видела его последний раз гораздо раньше. На зачёте по матану. Это было ещё до нового года. Извини. — Ничего. Но если что-нибудь станет известно — дай мне знать, хорошо? — Конечно. Надеюсь, с мальчиком всё в порядке. — Да уж, хотелось бы верить. Ну, бывай! *** Тузик навис над Димой, вдавливая его в постель, сначала не решался, но наткнувшись на гневный взгляд госпожи, начал целовать каждый сантиметр Диминой шеи. Тот дрожал, как осиновый лист, он был чуть ли не в ступоре. — Ну! — недовольно прогундосила Юля, Тузик задрал димину кофту, коснулся языком пупка. Тут насилуемый вздрогнул, словно очнувшись, попытался оттолкнуть Тузика, но его прервал шипящий горячий шёпот в самое ухо. — Успокойся. В твоих интересах, чтобы это выглядело красиво, если ты, конечно, не хочешь сдохнуть. Я постараюсь быть поделикатней. Глаза парня расширились, дыхание перехватило. Поделикатней!? Но Тузик уже стянул с него кофту, тёр и сжимал соски, облизывал живот, рисуя языком какие-то сердечки, его рука скользнула под пояс Диминых брюк. Тут от неожиданности подскочил. — Боже, как низко ты пал! — прошипел Дима, уже давясь своим дыханием. — Заткнись, гад! Сам не умеешь ни хрена, так хотя бы мне комедию не ломай. — Если ты меня трахнешь, я тебе этого не прощу! Тузик раздражённо цыкнул, но пошёл на уступки. Правда, Дима этого пока не знал. Его тело реагировало очень своенравно — у него не было моральных принципов, оно хотело секса. Кожа лоснилась от слюны и пота. Тузик приспустил его штаны, погладив торчащий член, как ручной привод, ладонь слегка сжалась, вырвав у Димы всхлип, а потом ещё и ещё, уже приобретая некий ритм. Блондин плотоядно облизнулся, нарочно ли, или нет, стянул с себя шорты и медленно опустился на гениталию коллеги. Мышцы сначала слегка сжались, впустив только головку, потом Тузик расслабился и с усилием насел. С третьего движения член вошёл полностью. — Оох, — лицо верхнего исказилось, нижний же метался по покрывалу, сжимая его руками. — Ты бы лучше не покрывало тискал,— с высоты нирваны блондин кивнул на свою эрекцию. Дима колебался, с каждым движением он всё меньше соображал. — Пожалуйста-а, чувак! Сделай это ради мира на земле! Ну, ради мира-то — грех отказываться. Да и подумаешь — что такого? Ну подрочи один раз не себе! Дима, успокоившись, машинально стёр тыльной стороной ладони пот с верхней губы, другая рука уже обхватила плоть коллеги, что подпрыгивал как ненормальный, немного наиграно, Дима не сразу решился надавить сильнее, ведь если Тузик всего лишь играет — то это обидно. Внутри-то все чувства были настоящими… Но в этом случае нет никакой разницы — остановиться или продолжать. Может, это и унижение — в какой-то степени, но Тузик, как-никак, исполнил своё обещание, Димин зад сегодня уцелел. Первым на крики сорвался блондин, запрокинув голову. Подбородок устремился к потолку, ошейник натянулся и мешал звуку выходить из сжатого горла, отчего стоны были рваными и несколько шипящими. В ответ на эти звуки в противоположной части комнаты послышался шорох, краем глаза Дима успел заметить лицо Юли, красное, как помидор, затуманенный взгляд и приоткрытый рот. Девочка была в экстазе. Извращенка. Впрочем, от всё более развратных ерзаний Тузика становилось нестерпимо жарко, плюсом к его рукам, не прекращающим гладить грудь и живот Димы. Потом стало трудно набирать воздуха. Тяжесть тела сверху казалась теперь незначительной, диафрагма словно вытеснила лёгкие, а сердце хотело вырваться наружу. Впрочем, наружу вырывалось совсем не сердце. — Чувак, я конча… аа… Тузик накрыл своей ладонью ласкающую руку Димы, темп ускорился, большой палец с нажимом скользил по головке. — Я тоже, не сдерживайся, — голос низкий и хрипловатый, словно сорванный, хотя парень и не кричал громко, скорее это уже от усталости, или от невозможности бороться с подступающей приторной слабостью, делающей голову ватной. Тело — словно медуза на раскалённой прибрежной гальке. Женские стоны на заднем фоне свидетельствовали о том, что бить не будут. И поесть дадут. Тузик, ещё с трудом двигаясь, сполз с Димы, матрац рядом примялся под тяжестью тела. Блондин гладил коллегу по лицу, пальцами собирая капельки пота, коснувшись нижней губы. Кстати, так и не поцеловал. А кому это нужно? — Молодец, парень. Для первого раза очень неплохо. Кровь хлынула к щекам. Что он такое говорит!? — Спасибо… Что так… Ну, сам понял… — Сочтёмся, чувак, и подмигнул. Захлёбывающийся, словно только что спасённого утопающего, голос: — Всем спасибо, аааа… Все… свободны, — и тихий скрип прикрытой двери. *** Совсем легонько, еле-еле искривляя линии, губ коснулась улыбка. Павла смотрела, как Фес — глаза горят, волосы растрёпаны, руки подрагивают, а голос сел от напряжения — рассказывает Леониду про способы проникновения в психоматрицы. — Глаза являются рычагами и дверями в миры одновременно. Мы можем сгенерировать это с помощью отключения у подопытных остальных рецепторов, заставив их сосредоточиться на глазах транспортируемого. Смотри: распыляем спрей, блокирующий обонятельные рецепторы, оглушаем хотя бы на минуту ультразвуком, фиксируем положение тела, рот затыкаем кляпом. Потом, глядя прямо в глаза нужно сказать: «Забери меня в свой сон!» Затем визуализируй — радужки, как монеты, которые могут перевернуться, зрачки — как бездонные туннели… — Слушай, босс, я конечно всё понимаю — ЛСД, спирты, эфир… Но ты мне скажи, зачем вся эта поэзия понадобилась? Мы же тут не в игры ролевые играем, — синие глаза сверкнули гневно. — Лёня, да ты не понимаешь, я тебе десятый раз объясняю — адронные коллайдеры тут не помогут. Это же чистая психология, и, хотя я не верил в то — эзотерика, приятель! — Эзотерика… Я полистаю литературу, прежде чем кидаться грудью в самое пекло. Обожди недельку — я попробую обосновать то, что ты сказал. В диалог вплёлся скрипучий старушечий голос. — А если я не проживу неделю? — А если Вы не выживете после опыта? А? — Но лучше рискнуть. — Нет, лучше не рисковать. Мы можем потерять всё — и вся работа насмарку. — Или вся моя жизнь насмарку! — А это уж, Павла Ильинична, от нас не зависит, чем вы там занимались свои прошедшие девять десятков, — а Леонид всегда умел сделать так, чтобы в самом пылу спора все заткнулись. Фес грустно опустил голову, глядя на коллегу исподлобья, тёмными-тёмными глазами в обрамлении чуть менее тёмных синяков. — А я положил свою жизнь на этот алтарь. — Брось, тебя никто не заставлял жрать столько наркоты! — руки учёного описали в воздухе полукружия. Он просто повернулся и вышел. Да, они точно скоро умрут, поэтому реально имеет смысл — идти и искать выход. *** — А ты вышьешь мне подушечку? — Ну, может быть… Тихие, умиротворённые голоса из комнаты Риммы. Дима бродил по коридорам и осматривал. Он решил, что для побега необходимо сначала начертить подробную карту здания. В этот вечер никто никого ничего делать не заставлял. И было скучно. А к разговору Дима прислушался. — Помнишь, когда мы были маленькие, ты всегда забиралась на дерево, которое стояло во дворе, а я не могла, и начинала плакать, — голос совсем мягкий. Немного медовый. В нём слышалась улыбка. В ответ тихий мелодичный смех. Ага, значит, вот она — девушка «мне ни до кого нет дела» и её подруга «а я королева садо-мазо, но руки пачкать не буду». Она плакала, когда собеседница залезала на дерево… — Да, мне часто казалось, что ты похожа на котёночка, который ютится в подъезде, с таким дрожащим хвостиком и глазками по пять копеек. Дима заглянул в щель приоткрытой двери. Просторную комнату заливал свет нескольких десятков свечей, бардовые обои с шёлковыми орнаментами, лепнина с позолотой, шёлковый диванчик — с серо-малиновыми тюльпанами, резные ножки из чёрного дерева. На нём Римма, одетая не в тот чёрный костюм, скрывающий всё подряд, а в кружевное лазурное платье, с голубыми цветами в волосах — они спадают глянцевым зеленоватым полотном, несколько прозрачным, несколько тёпло-салатовым в язычках свечей. Глаза, как и всегда, предельно спокойные, но сейчас улыбаются, тихонечко, еле заметными морщинками. В руках её пяльцы с натянутой на них чёрной тканью и тонкая игла. На ногах бирюзовые лаковые туфельки, и, прижавшись к левому её колену щекой, на полу, на пушистом коричневом ковре, полулежала-полусидела Юля. Она, словно боясь даже дыхнуть, неотрывно следила, как пляшет игла в умелых пальцах, как на ткани рождаются чёткие светлые узоры — они из лоснящейся глади, они мягче, чем любые другие в мире. Потому, что здесь даже как-то очень тепло. — Пять и пять… А мне нравились собаки. Знаешь, они очень постоянны. — Точно. Собака никогда не бросит хозяина, — подтвердила Римма еле заметным кивком, улыбнувшись на одну сторону. Юля вздохнула и прижалась к ноге плотнее. Или нежнее… — Ты уж извини меня, что замок такой тупой получился. — Да ладно, мне нравится. Очень оригинально: сосисочки на стенах, Ганимед летает… Помнишь, мы когда в третьем классе были, он нас метлой гонял со двора, и за что!? — Хахах! Мы пытались плавить песок в песочнице, хотели сделать стекло. — Ага! Только Серёга нас тогда обманул: такой кремний, какой в песочнице, не подходит. И угли эти его были какие-то не такие. Не получились из них алмазы. — Он тот ещё был обманщик. — Да все мужики такие. — Ну не все! — Юля резко подняла лицо, в голосе сквозили возмущённые нотки. — Не защищай их, я уже знаю. — Тебе до них никогда не было дела. Так чего же сейчас? — Ориентация — это не лечится, знаешь ли, — грустные нотки в голосе. — Не обижайся, я сделаю всё, что захочешь, — Юля снова прижалась к ноге Риммы, и, ладонь её зависла в нескольких сантиметрах об туфельки — словно не решаясь дотронуться. — Можешь погладить, — кивнула на это Римма. И продолжила тему. — Я же не сказала, что мне обидно. И я ни секунды не сомневаюсь, что ты сделаешь всё… Иначе — смысла не будет делать вообще ничего. Иначе — мы зря торчим здесь, в этом мирке. — Этот мир для тебя. — Знаю, знаю… — А то, что делаю я… — Юля начала предложение, но закончить ей не дали. — Развлекайся как хочешь, мне это ничуть не мешает.