Госпожа

— Метафизику нельзя вмешивать в науку, Лёня! Собеседник чиркнул зажигалкой и усмехнулся. — Ты же сам всё видел. Или скажешь, мы зря столько денег просадили на наркоту? Из форточки сочился запах февральской весны, немного сухой и пьяный. — Наркота… — Повторил мужчина в белой футболке, уставившись пустыми глазами в угол между стеной и потолком. — Наркота наркотой, а наука наукой. Он жрал кактусы, как ты говоришь. — Это на самом деле не важно. Жрал он кактусы или пил моющее средство. Я тебе толкую про врата сновидения. Туда, между прочим, уходили самые сливки ныне исчезнувших народов. — Но мы про них ничего не знаем, ровным счётом… — Ладно. Давай так — ты видишь приборы? — Вижу, — кивок. — Ты видишь пользу от них? — Честно говоря, на данный момент… — То есть — нет, — мужчина в коричневом костюме откинулся на спинку кресла и глубоко затянулся. — Ты боишься звонка старухи, от которой зависит твоя жизнь. Она может прийти в ярость от нетерпения. У нас есть шанс рискнуть — с одной стороны. Это иррационально, Фес, и звучит это глупо, но вспомни — что мы с тобой тут изучаем, ради чего просиживаем задницы… Мы ищем м и р ы в н у т р и ч е л о в е к а! Окстись, дружище! С точки зрения современной науки мы занимаемся ерундой. Все знают про строение нервных клеток, про психологию, про фантазию, но люди исчезают, пойми это! — Ладно. В любом случае, ничего, кроме гипотез у нас нет. *** Я пришёл сюда через её глаза. Какой отсюда может быть выход? Может, Римма должна смыть меня в унитаз? Или анальная дыра Тузика — выход из этой клетки? Бежать… так хочется бежать. Однако, бежать — значит, не получить того, из-за чего я здесь оказался. Она устраивает оргии, в которых почти не принимает участия. Она. Как большой брат, следит за нами, она заботится о нас, говорит, что любит нас. И она нам не даёт. Никому. Может, конечно, для неё свой процесс важнее чужих, и она просто ничего никому не показывает, но тогда стало бы заметно по её отношению… тогда она дала бы мне. На нас, как на животных в зоопарке, она смотрит с умилением и состраданием, с обожанием и восторгом она смотрит только на Римму, когда они наедине. И боится даже дыхнуть на неё. Что за странные игры? Она то заставляет её лизать свои сапоги, то бегает перед ней на четвереньках и носит в зубах тапочки. И зачем нас держат здесь? *** Морщинистая ладонь, подрагивая, подносит ко рту стакан. — И тогда мы с тобой спрячемся. Туда, где нас никто не найдёт, — визжал телевизор. — Но они контролируют каждый закуток этой жалкой планетки! — Тогда мы спрячемся в моём сне, Элизабет! — Что ты, милый, мы уже обречены… Глупый пластмассовый ящик трындел как сорока и не думал униматься. Пульт завалился под диван, а для того чтобы выключить мыльную какофонию с аппарата, нужно было встать и героически пройти 11 шагов. — Что ты знаешь о снах, Родриго? — прожамкала Павла. — Нихуяшеньки ты не знаешь. Если бы ты мог спрятать свою драгоценную самку у себя во сне, ты бы не дарил ей столько роз. — А там мы с тобой будем всегда вместе? — Конечно, дорогая. Я придумаю для тебя мир, в котором не будет смерти. Старуха поперхнулась минералкой. — Идиот, там просто не должно быть времени. По крайней мере, горизонтального, — локоть с силой вжался в пыльную подушку. — Но тогда тебе придётся всё время спать! Милый, неужели они не смогут убить твоё тело во сне?! — ДУРАЧЬЁ!!! Кретины! Какое тело?! Мы смогли бы найти их, если так. Спать они собрались! Для такого быдла, как вы, ночь приготовила совсем другое занятие. Мацайте молодую кожу, сколько влезет!!! Обсасывайте её вдоль и поперёк, провоняйтесь насквозь слюной друг друга. Размножайтесь, тупицы, и будете бессмертны! Вы, сериальные корешки… Тьфу! Быдло ничего не знает о психоматрицах. Стадное мясо. Корми его пустышками, пластмассовая коробка, а я хочу помочить ноги в океане вечности!!! — старуха так перевозбудилась, крича на телевизор, что её рука задрожала сильнее, стакан упал в ковёр, не разбился, минералка впиталась в ворс. Вой сирены скорой помощи. Белый халат — со спины… Фес… Нет, всего лишь похож… Врач. Чужой. Третьего сорта. Обычный человеческий врач. «Верните вечность, мне страшно!» — и темнота. *** Облупившаяся краска цвета хаки. Холодная стена. Тёплое плечо. Запах ананасовой жвачки, мятных духов, табака. — Я хочу бросить курить. Я, конечно, понимаю, что несу пьяный бред, но как хорошо, что ты сейчас со мной. — Да, да… — Рома кивнул три раза. Ему так идут голубые линзы, и очки поверх, просто для антуража, на губах немного блеска. На Сашиных губах он теперь тоже имеется. Стена вибрировала от музыки в соседней комнате. Тяжеляк, тяжеляк любят те, кто сейчас выхватил управление вечеринкой. Стакан коктейля — наполовину полон, хотя, скорее, наполовину пуст. От разговоров у парня уже спало возбуждение, с целью удовлетворить которое они сюда и забрались. — Рома, ты меня слушаешь? Я тебе ещё не надоела? Ты не спишь там вообще? — Да, да… Дверь резко распахнулась. На фоне раздражающе яркого голубоватого света силуэт отлично сложеной девушки. Мерцающий свет позади придаёт глазам выражение ярости. Она мягко ступает по полу, так, что её шагов почти не слышно. Стремительно. Рома вздрагивает, его схватили за руку и тянут вверх. Пьяное тело подчиняется порыву. Вытолкать из комнаты. Занять его место, еле-еле удерживаясь от крушения многочисленных вертолётов. — Сааааашшшш… — шипит, как растворяющаяся в стакане утром таблетка антипохмелина, больно отдаётся в голове. Руки тянутся к плечам, невменяемо разминают, хочется уснуть от теплоты и количества выпитого, клонит набок. — Лиля? — Сашенька, ты устала, тебе нужно отвлечься, тебе нужно отдохнуть, — обнимая, шарит по спине, гладит, успокаивает, губы мелко, но не быстро касаются то одного места на лице, то другого, так, чтобы не обласканного места не оставалось. — С днём рождения, милая, я желаю тебе счастья. — Какое ещё счастье, Лилечка, — но всё равно падает в тепло. Они уснули на грязном полу, перепитые сучечки.