Госпожа

— Кхм-кхм… Дима резко повернулся к выходу. Возле дверей, опустив голову, стоял Тузик, на этот раз он выглядел весьма прилично, даже одет, в полосатый свитер и чёрные джинсы, и причёсан. — Заходи. — Не помешал? — Ну, я не был занят… Мне и делать-то нечего. — Понятно, — всё ещё не поднимая головы, Тузик прошёл в комнату, его походка казалась на удивление мягкой, ворс ковра делал её такой, или это с непривычки. Всё в нём выглядело неожиданно. Во-первых, без кандалов. Этой мысли Дима улыбнулся. — Где твои рабские железки? Парень облокотился на стол и, исподлобья улыбаясь, констатировал: — Госпожа вчера была довольна, — серьёзность тона Тузика немного пугала. Что же должно было там твориться, чтобы эта ненасытная фурия осталась довольна? Впрочем, и сам парень не выглядел удручённым. — Да и ты тоже, как я погляжу… — Дима прикрыл ящик стола, куда обычно прятал свои чертежи, и переключил на собеседника все каналы своего внимания. — Еда, она, знаешь ли, творит с людьми чудеса, — и довольно похлопал себя по животу. — Меня кормили вчера вечером, и сегодня два раза. Дима рассмеялся. — А как же месть проклятой ведьме? Тузик резко зажал ему рот рукой, озираясь по сторонам. — Заткнись, идиот… Дима пытался что-то сказать, но Тузик не убирал руку. — Тихо, Спартак ты недоделаный… В голосе парня была даже какая-то ласка, а ладонь его пахла ежевикой. — Аа ука а уна пафни… — А?! — Тузик понял, что тема мести закрыта по интонации и убрал руку. — Твоя рука так вкусно пахнет… Не кровью и даже не железом… Когда Тузик улыбнулся, Дима почувствовал тепло на своих щеках. Краснеет, что ли… А небывалая мягкость в движениях, голосе и внешности Тузика завораживали. Его волосы в помытом состоянии упорно ассоциировались с шёлком. Хотелось потрогать. Дима наклонил голову, собеседник смотрел ему прямо в глаза. — О, боже, эта стерва всё-таки испортила тебе ориентацию!? — полушутя, полу испугано спросил Тузик. — Чего уставился? Или она подсматривает? Зачем устраивать театр в нерабочее время? Голос парня сошёл на шёпот от мысли, что возможно где-то рядом прячется Госпожа. — Её здесь нет. Мы одни-одни… — Он так и не перестал смотреть коллеге в глаза. Рука невольно дёрнулась, пальцы заскользили по плечу, любуясь утончённой величественностью, которой Тузик был одержим из-за какой-то там еды. Тот не отстранялся, а только молча наблюдал, пытаясь разгадать мотив этого жеста. Ладонь остановилась в ладони, легонько гладя большим пальцем линию ума. — Мне щекотно, — серьёзно буркнул Тузик. Дима пододвинулся ближе, наклонился вперёд и лизнул складку между большим и указательным пальцами, легонько втянул губами кожу. — Хм, — кажется, одобрительно. Ладони коснулась немного колючая щека. — Тузик… Это не по-человечески, скажи мне своё настоящее имя… — Вот ещё, — усмехнулся, запуская Диме в волосы свободную руку. Погладил, слегка касаясь подушечками пальцев кожи головы. Как электричество. Провёл пару раз по краю уха, уловил едва слышное «Дааа…», которое, смешиваясь с дыханием, превращалось в тихое шуршание. Тёплое шуршание. Позвонки на шее как будто книга для слепых — касаться так же осторожно, мурашки. — Почему не хочешь сказать? Мне не нравится называть тебя, как… — Прикрыл глаза, прижимаясь к ладони. — Как? — улыбка, потеребил под подбородком. — Как собаку. Дурацкой кличкой. Ты же не называешь меня Рексом. — К тебе как-то не прицепилось. А разве имеет значение, как меня называть? — и пожал плечами. — Может, я и правда идиот-Тузик, раз нахожусь здесь, вне пространства и времени, как я полагаю. — Я очень много об этом думал. — Хм, — полуулыбка. — О Тузиках? — Нет, о том, что из себя представляет это место, где мы находимся. С любой стороны выходило, что здесь действуют только те законы физики, которые известны Юле и приняты ей. Думаю, эту лазейку мы можем использовать для побега. Тузик медленно убрал руку с диминой головы и вздохнул. — Я хочу мести, ты — свободы. Ты убежишь — и поймёшь, что тебе больше некуда идти. Ты уже отравлен её ядом. Я отомщу, и у меня больше не останется смысла жить. Я тоже отравлен этим ядом. Она убила меня ещё в тот день, когда я решил, что являюсь такой важной персоной, которая заслуживает большего, чем имеет. Как будто я имею право на месть, и как будто я имею такую необходимость. Я словно разделился напополам. Один человек во мне говорит, что с нами не может произойти того, что мы реально не заслужили, и что надо бороться, а не жалеть себя. Второй человек кричит, срывая голос, внутри меня: «Эта ужасная сука! Я ненавижу её!!! Я отомщу ей!!!». Это и есть Тузик. Он — не человек, он — животное. Пока я не смогу с уверенностью сказать, что его голос больше не звучит во мне, меня следует называть Тузиком, и никак иначе. Если ты прислушаешься к себе, то тоже заметишь эту двойственность. И если понаблюдаешь за ведьмой, то поймёшь, что у неё можно многому научиться. — Например? Тузик, я тебя совсем не понимаю… — Ну возьмём хотя бы простой пример. При всей своей испорченности, она всё ещё девочка. Что бы там с ней не происходило. При всей гнили её души, она нас любит, никто в принципе не осознаёт, что из всего можно вынести урок. Если я смогу победить Тузика, то буду благодарен ей. — Теперь я тебя ещё меньше понимаю. — Ничего страшного. Рано или поздно и ты поймаешь свою волну, — Потянулся и обнял Диму. Тот даже услышал его улыбку. Что за метаморфозы? Неужели всё это еда? Но потом стало так тепло. ТАК тепло… Димины руки обвили спину Тузика в ответ, притянули поближе. — Как с тобой хорошо. Как спокойно. Уютно. — Знаешь, звучит забавно, но я чувствую то же самое. Дима прислушался, как бьётся сердце парня под полосатой футболкой. Размерено и выпукло. Десятки раз изученное под надзором госпожи тело, безразличное бревно, таящее в душе мысли о мести, теперь тёплое, с ним уютно, и это совсем не тот… Тузик… Хочется поцеловать его сердце за то, что оно живое. Ласково. Тянуть футболку вверх. — Ты что делаешь? — зрачки тузика расширились, брови изогнулись. Удивление? Страх? — Не бойся, — улыбка. Губы касаются кожи на груди там, где бьётся. Просто касание. Тузик плотнее сжимает объятья, это не было чем-то угрожающим. Не отталкивает. Наоборот — ещё ближе. Он уже сам касается тёплыми пальцами подбородка приятеля, разворачивая к себе. Губы находят омут других губ. Уже не остановиться, хотя поцелуй кажется совсем невинным, мимолётным. Мало. Язык Тузика, вызывая удивление хозяина, сам тянется в глубину послушного рта. Горячо. Несколько оборотов вокруг, скользя по нёбу, пойман другим языком. Со стола полетели книги и чертежи, некогда сложенные аккуратными стопками, беззвучно увязнув в ковре. Кому-то не терпится? Тузик, «чёртов уке», как его иногда называла госпожа, завалил коллегу на стол. Только тепло? Или что-то ещё? — Что ещё? — чуть отстранившись, выдыхает Дима. Губы припухли, взгляд какой-то затуманенный, но всё ещё глубокий. Даже более глубокий. — Понятия не имею, горячо, — нос Тузика скользил под ухом, время от времени сменяясь языком. — Ты такой… Бля… — Дима ёрзает под нависшим над ним худым телом, не в силах подобрать слово, облизывается, впиваясь пальцами в чужую спину. — Какой? — сам себе удивляясь, шепчет. — Ты просто зверюга. Ты что собираешься де… Аааааах, — пальцы Тузика стиснули соски. — Чёрт. Я хочу тебя… Блядь… Блондин на эти слова среагировал быстро, рыча и пропустив вдох, резко стягивая с друга штаны. Тот уже по привычке предвкушал влажные губы на своём члене, однако у Тузика были другие планы. Разведя в стороны ноги лежащего на столе товарища до предела, усмехнулся. Тянущий поцелуй в сжатое кольцо мышц, новое ощущение, язык выписывал спирали. Не на своём месте? Да всё равно. Дима обхватил свой член рукой, охнув от неожиданности, сжав слишком сильно, впившись ногтями. Шипит. Больно. Другой рукой ищет волосы Тузика. От поисков отвлёк шёпот. — Извини, церемониться не буду… — Что? Два пальца в заднице. — Вот что. — Ту… Тузик, да ты просто… — ладонь в ладони. Нет, не больно, неистовство, похожее на жадность, заглушает всё. Хочется, чтобы он проник глубже, как еле ощутимый зуд в голове. — У тебя в столе есть что-нибудь типа крема? — невинный вопрос на милом вспотевшем лице. — Должно. Открой средний ящик. Ага, детский. — Нафига тебе детский крем в столе? — Чёрт его знает, не парься. — И всё-таки? — лукавая улыбка. — Ах ты ещё и улыбаешься? Заткнись и… — И что? — опять издёвка. — Ах ты… — Дима резким движением поднялся со стола, силой инерции прибив Тузика к полу. — Ха-ха… Пальцы всё ещё там, — в глазах вызов. Ладонь запечатала его рот, мышцы сжали пальцы, Дима схватил его член рукой. Но он напряжён до предела, на кончике даже проступила смазка. Почему же он шутит и улыбается? Впрочем, в данный момент он улыбаться уже не может, у него во рту хозяйничают пальцы, доходя аж до гланд, стонет или задыхается? Закрывает глаза, провоцируя у Димы новый порыв неожиданной нежности и тепла. Это тот, с кем уютно, не забывай. Тело на полу выгибается, уже не издеваясь и не сдерживаясь. Яд разошёлся по артериям. Пальцы внутри Димы активизируются, массируя. Отрезает пути к отступлению… Ну тогда есть ещё крем. Почему детский? К чёрту. Щедро обмазывает член товарища. Холодно. Стало очень холодно и пусто, чтобы в следующую секунду снова стало жарко. Или тепло. Легко, с силой тяжести и скольжения, вбирая внутрь тёплую плоть, сбивая дыхание, в своём ритме Дима вырывал всё больше стонов. Голова кружилась от зрелища Тузика, закусившего губу, подающегося навстречу. — Ммммм… Диииииммммм… А можно я сааам? — Что? — как из сна звучит собственный голос. В ответ рык, резкий толчок, ощущение ковра на спине. Борьба за инициативу. Желание соперничества быстро растворялось в жадном удовольствии, осколки боли расплавленным сахаром растворялись в сиропе сладкой неги. Плевать. Сначала медленно, но как можно глубже, бёдра вибрируют от напряжения. — Больно? — Нормально, — почти героически отвечает Дима. — Приподнимись чуть—чуть, — достал. Громкий стон на вдохе. Одной рукой Дима пытался царапать ковёр, другой просил Тузика прикоснуться. Схватил. Новая серия стонов. Чуть быстрее. — Ты моя целочка… — почти прорычал Тузик. — Я хочу слышать, как тебе хорошо. Буду входить так, чтобы моя нежность пронизывала тебя, от неё так больно в груди… — Поцелуй, — притягивая к себе, шептал прямо в ухо. — Ты прав. Это больно. Когда так хочется... И не можешь… Раствориться. Комната без окон. Два тела на ковре. Объятья. Кто-то урвал у ионов чужого измерения огромный кусок радости. Кто-то сам чувствует себя чистой материей радости. Их двое. Они забыли, что бог ненавидит пидоров. В этом мире другие боги. С другими наклонностями.