Госпожа

— Это не так уж сложно, как может показаться, — Фес хлебнул холодного чая. В чашке плавали листики и раздавленные лимонные вакуоли. — Конечно, всего лишь научить маленькую девочку делать то, чего мы и сами не умеем. Может, сбежим от этой паршивой страрухи? Я, конечно понимаю, что она так нетерпелива от осознания своей приближающейся смерти, но тем не менее, её требования порой повергают меня в шок. Это нереально для человека. — И куда ты собираешься сбежать? — Конечно же в психоматрицу, — нервный смех Леонида зловеще стекал по стенам с металлической обивкой. — А тебе не жаль старуху? Думаю, она хочет жить сильнее нас вместе взятых. — Это похоже на замкнутый круг, понимаешь. Она прекрасно знает об этом. Мы сможем убежать, только если раскроем замысловатый секрет природы. А если мы его раскроем, что в любом случает должно обеспечить нам выживание, то и она получит шанс на спасение. — Какой ужас, — недоверчиво промямлил Фес, пристально наблюдая за собеседником. Тот мягко взял его за руку и по лицу его пробежала молниеносная улыбка. — Мы не будем усложнять себе задачу, мы просто разбудим девочку и попросим воссоздать в психоматрице обстановку своего сна. Это будет проще всего. — Тогда, может, лучше и вовсе не будить её? Она всё забудет. — Тогда нужно придумать какой-нибудь механизм фиксирующего воздействия из нашего мира на неё спящую. — Лучше попробуй гипноз, — Фес достал из кармана очки и принялся их чистить. Пар его дыхания расползался по стёклам, чтобы тут же быть впитанным углом его рубашки. — А психике это не повредит? — Я уж не знаю, где Павла достала эту девочку, но похоже её не очень волнует ни наше, ни её психическое здоровье. *** Гипноз в состоянии сна — очень сложная штука. Я понятия не имею, как он работает. Но работает. Я не могу проснуться. Я слышу голоса. — Где ты? Ты меня слышишь? * приборы фиксируют микронапряжения мышц рта и движение зрачков. — Лёша? Я тебя не вижу. — Будь умничкой, делай, как я сейчас говорю. * активность боковых мышц живота. Я ищу его. Оборачиваюсь — стоит за спиной. И он не один. Это Лёша и Феня, и они эльфы. У них длинные заострённые ушки, у Лёши есть крылья, а у Фени — кенгуриная сумка. — Видишь, где мы сейчас? — Конечно. Мы в сказочной стране. — А где глаза? Ты знаешь, где они? — Лёша наклоняется ко мне и улыбаяется. Вокруг его глаз много маленьких морщинок, и все они забиты светящейся волшебной пылью. — Я не хочу в белую пустыню! Лёша, не хочу, там скучно. Его окружила стая разноцветных бабочек, одни садились ему на плечи и на голову, другие сторонились, словно боясь прикоснуться. Солнце в голубой вышине небес кидало на землю очень много света. Цветочки кушали его и росли, и раскачивались в такт музыке. Потому что кузнечики играли на арфах, а белочки на деревьях играли на ксилофонах. — Просто найди глаз и с помощью него перенеси всю сказочную страну туда, куда глаз ведет тебя. — Фес, откуда берутся бабочки, и что такое эта волшебная страна, — Леонид дотрагивался до своих плеч, словно действительно пытаясь спугнуть с себя весьма назойливых насекомых. Приборы показали увеличение электризации мозга. Спустя минуту, когда колебания успокоились, учёный снова взял коллегу за руку, другой рукой разлепил левое веко девочки, и глядя прямо в зрачок, прошептал: «Забери меня в свой сон». *** Когда на улице делается тепло, когда солнце становится больше, чем просто лампой, и светит дольше, чем половину суток, когда запахи обостряются, становятся несколько сухими, в своём миксе из газов, дождя и цветения, хочется стать сильнее. Заброшенная фабрика, населённая разве что бомжами, свежий ветер, лёгкая куртка, цветы склонившейся к проржавевшему каркасу старой восьмёрки, яблони. На небе облаков немного, но они радуются. Дышать весной, проводить много времени в одиночестве, там, где почти никого не бывает, дышать хорошо. Саша не заметила, как сзади, буквально на цыпочках, подкрался силуэт в оливковом плаще. Холодные пальцы мягко тянутся и осторожно, как корону, на голову задумавшейся девушки, возлагают наушники. Мелодия начинается мягко, как ветер, что обдувает со всех сторон, с запахом пыльцы яблонь и утреннего дождя. Мелодия крадётся, как хромая кошка, невзначай набрасывает на слушателя свои мелкие сети, вспыхивает время от времени, поглощает, как в пузырь, а потом несёт вверх. Небо разворачивается со всех сторон, кристально—пуританское и такое большое и по безразличному свободное, хотя естественное. Движение вверх и движение в сторону — два абсолютно разных движения. Одно как бы бурит, а другое как бы толкает. Расщепляешься на атомы, которые вибрируют и вертятся, а потом внезапно вспоминаешь, что это всего лишь музыка. Становится и обидно, и легко. Потому что, как никак, музыка вызвала полёт, который был только что. И если поддержат тебя другие ноты, свой путь можно будет продолжить с того места, где ты взглянул на землю и на себя, просто человека, слушающего музыку. А приземление уже полно силы. И уверенности, что теперь летать ты уже умеешь, и вообще всё остальное не имеет права на существования, потому что весна наступила, ты дождался её, и можно идти по земле гордой поступью, как будто ты не идёшь, а всё ещё летишь. Как колёса самолёта, соприкасающиеся с землёй, ты, человек. — Что это? — Саша наконец заметила Юлю, стоящую теперь перед ней и улыбающуюся, перекатывающуюся с пятки на носок в мягких лёгких ботинках. — Maybeshewill. He films the clouds, часть вторая.