Наследие яблони или аксиома о бабочках

— Анне-Мари… Анне-Мари… — повторял голос, будто сквозь стенку. — Ты слышишь меня? Слышишь?.. Она приоткрыла глаза, видя перед собой дымку. Из губ вырвался стон, а голова гудела от боли. Ей вдруг показалось, что она снова дома. Лежит на кровати, заливаясь все новыми и новыми слезами. А живот стягивает невыносимая боль, к горлу подступает ком. Ноги сводит от малоподвижности. Ногти обломаны, а кутикула разорвана в кровь. На спине ужаснейшие шрамы от расчесывания, что она опухла и неприятно пульсирует. Взгляд устремлен в потолок, а комнату окутывает мрак и темные мысли, которые не приходят, когда есть хоть какого-то рода занятие. Хотя как в таком состоянии можно что-то делать? Ничего не хочется. Есть. Пить. Писать. Рисовать. Просто хочется покрываться пылью. Просто хочется плакать в подушку и держать в ладони успокаивающие маникюрные ножницы, чтобы если что провести по руке линию или завиток. А потом спуститься к ноге, повторяя ту же процедуру. Она запустила вторую ладонь в волосы, аккуратно массажируя ее, представляя, вместо своей руки, руку какого-нибудь славного паренька. Который лежит рядом, чуть улыбаясь, светясь чем-то радостным. Таким позитивным. Теми чувствами и эмоциями, которыми она не владеет. А когда-то давно легко управляла ими. Жизнь казалось такой беззаботной, веселой и яркой. Одна прогулка с родителями уже приносила радость на целый день. Конфеты в кармане — удовлетворение. А набор фломастеров или карандашей — счастье. А сейчас… Все стало таким однообразным. Таким серым и невыносимым. Подъем, завтрак, школа, дом, какой-нибудь репетитор или другое занятие, сон. И все по одной и той же спирали. Но больше времени занимает, конечно же, школа, в которой у нее нет друзей. Даже хотя бы хороших знакомых, которые немножко поговорят с ней, возьмут работать в группу или поиграть в волейбол. Которые не будут говорить ей гадости о том, какая она хилая и совсем не спортивная. Которые посидят с ней в школьном автобусе. Даже просто так. Без всяких разговоров. После уроков ее ждет улица, которая чем-то напоминает испытание. Люди устремляют свои взгляды на нее, а она сразу смотрит к себе под ноги. В страхе поднять глаза и услышать какую-нибудь гадость в свой адрес. Мимо проходят парочки, которые мерзко целуются, держась за ручку, разговаривая сопливым языком любви. Познает ли она, что такое любовь после последнего случая, когда ее предали. Будто мысленно бросая под тяжелую машину, которая проезжает по ней, не проявляя никакого сочувствия. А ведь они были так близки. Переписка с утра до ночи, гулянка по всему городу. Его горячие губы. Широкая ладонь, которая нежно сжимает ее хрупкую ладошку. На ее лице играет улыбка. Но, в какой-то момент, это заканчивается. А все из-за его глупых шуток, как: «Я научился целоваться с другой», «а я скоро уеду навсегда…» А эти мерзкие просьбы: «Будь для меня пошленькой. Ведь я этого хочу…» А он не спрашивал, чего хочет она? Или это не в его интересах?.. «Извини, но мы не можем быть вместе. Ты слишком ревнива. Не такая, какую хотел я». Эти слова разрывают ее сердце, а из горла вырывается громкое рыданье до хрипа. А на утро у нее опухшие глаза, хлюпающий нос, опухшие от укусов губы. В классе коварный шепот о их расставании. Боль накапливается в ее сломанном сердце, словно лава жаля ее, оставляя уродливые ожоги. Почему нельзя не ходить в школу? Почему нельзя просто лежать и ничего не делать? Ее руки невольно тянутся к единственной вещи, которая помогает ей забыться. От которой она заработала настоящую зависимость. Телефон. Все время она проводит в нем, ища в сети что-то, что заинтересует ее. В ушах играет инструментальная музыка, полная отчаяния и боли. Которая вызывает дурные мысли, затуманивая разум густым туманом. — Анне-Мари… Анне-Мари…очнись… Желание возвращаться домой гаснет, как свеча. Оставляя после себя легкую дымку, как раздумье. Остаться ли ей здесь, где светло и уютно, или вернуться в бесконечную дыру депрессии и боли? В серый мир, в котором никто не хочет общаться с ней, кладя в руки веревку и мыло, с улыбкой указывая на дерево или люстру. Бред…избавиться от этих мыслей раз и навсегда! И никогда больше думать о таком! — Анне-Мари…проснись, малыш. Она открыла глаза, полные слез, которые катились по худым щекам, скапливаясь на подбородке. — Что случилось? Что тебе приснилось? — спросил он, обнимая ее за плечи, покачивая. Рассказать или промолчать? Раскрыть ли ему чувства, сказать ли, что она не хочет домой. Не хочет обратно. Или же выпалить, что без родного дома она жить не может. Губы скривились, и из них вырвался стон. — Тихо, тихо… — повторял голос. Но боль ударила ей в спину кинжалом с ядом, который проел дыру. Она заплакала громче, сжимая его ветровку. Он легонько гладил ее, чувствуя, как и по нему побежали мурашки, а на глазницы навернулись слезы. Он уткнулся в ее плечо, шмыгнув носом. — Ну все, не плачь. Успокойся. Я рядом. Ничего тебе не грозит. — Это не глупая и пустая шутка? — Нет. Вовсе нет.