Наследие яблони или аксиома о бабочках

Трунь-туду-дунь пам-пам-пам… Неяркое рассеянное освещение. Голый потолок нависал над ними словно небо, настолько высоко. Кирпичные стенки с торчащими трубами, об которые легко споткнуться. Кругом пыль и грязь, затхлый запах. К звукам струн гитары прибавляется раздражающий кого-то мелодичный стук капель об пол. — Мда-а-а… — протянул высокий, озираясь по сторонам, тряхнув ногой из-за прилипшей грязи. — Как долго, говоришь, ты здесь живешь? Паренек отложил гитару в сторону, свешивая ноги с трубы. — Ну…примерно года два или три… — А другого места нету? — К сожалению… — вздохнул мелкий, болтая короткими ножками. Двое медленно кивнули на это и присели на пол. — Что же там произошло? — задумался высокий, приложив ладонь к подбородку. — Завтра и узнаем из газеты, — проговорил мелкий, потирая ладошки и дуя на них теплым дыханием, а потом снова заиграл на гитаре, тоскливо пялясь в пустую стенку. Мантия невольно дрогнула, когда капелька ледяной воды снова упала на его капюшон. То ли обоим показалось, а может и на самом деле тот нахмурился, даже надулся, будто капля была настоящим обидчиком. Высокий тяжело вздохнул и встал на ноги, подошел к небольшому проему и извлек из него матрас, который был скатан в рулон, и легкую простынку не первой свежести. Парень в мантии косо посмотрел на почти готовую «постельку» и поднял огоньки во мраке капюшона на высокого, а потом перевел взгляд на хозяина обители. — Ну, чем богаты, — пожал плечами мелкий, продолжая свои нудные гитарные мотивы. Высокому видимо было совершенно все равно теперь, в каких условиях он будет временно проживать. Все же это лучше, чем холодная темница с белохалатниками и прочими ужасами. Малыш, спрыгнув на пол, все еще держа гитарку при себе, взял простынку, постелив ее рядом с матрасом, и улегся на нее, перебирая пальцами струны. — А чем укрываться будем? — спросил высокий, поднимая глаза на мелкого. — Надышим, — кратко ответил паренек, покачиваясь под испанские мотивы, от которых хотелось рассказывать свои трагические истории. — Надо же и мне где-то спать. — А на матрас? Не? — Вы вдвоем лучше ложитесь, а я и так посплю. Мне не впервой. Двое переглянулись между собой и с облегченными выдохами разместились на матрасе. Они были настолько растеряны, напуганы. Отзвуки прошлого еще не до конца исчезли. А в головах крутился один вопрос: «и что же теперь?». Высокий вздохнул, слыша очередной аккорд, и перевел взгляд на балахоны. Тот бесцельно пялился в пустую стену, не обращая внимания на то, что у него из-под капюшона капает кровь и пачкает матрас. Охнув, мрачный подвинулся к нему ближе. Мантия дернулась и резко посмотрела на высокого, отчего тот вздрогнул. — У тебя кровь, парень. Можно я сниму капюшон и проверю? Парень в балахонах замотал головой, держась за капюшон. — Вода есть? — спросил высокий, оторвав ткань от края майки. — Есть. Вон там, — головой указал мелкий, не отрываясь от инструмента. Мрачный кивнул и дал кусок ткани мантии в руки. Встав на ноги, быстро добежал до небольшого ковша с водой и передал парню в балахонах. — На, убери кровь, — спокойно попросил он. Мантия неуверенно посмотрела на него, но все же покорно последовала его совета. В балахонах так сильно вжимался в стену, что казалось, что он вот-вот раствориться в бетонной стенке. — Все? Можно и на боковую? — спросил мелкий, откладывая гитару в сторонку. Двое синхронно кивнули, укладываясь на свою «роскошную кровать».

***

Темнота. Тихое тиканье часов. И чей-то приглушенный, нежный голосок… Он медленно стал приходить в себя, вспоминая, что с ним произошло. Эти обрывки дикий видений. Кромешная тьма. Кафель. Кровь. Что-то мерзкое и тянущее, похожее на слизь. Какой-то привкус еды. Мучительный путь до света. А потом долгожданная белая комната, возвращая такие краски, какие хотел он. Он медленно разлепил глазницы и уставился вверх, слыша чье-то возюканье рядышком. Он лежал под чем-то теплым и никак не мог сообразить, жив он или нет. Мысли, словно бисер, перекатывались из стороны в сторону, но собираться в единое целое явно не желали. Сознание вернуло и боль. И в голову пришла мысль: не спал ли он это все время? Нет…просто потерял сознание после стольких усилий. Но это было настолько чудесно лежать в покое, греясь и тихо дыша, не чувствуя боли! Разве это не волшебно не чувствовать боль? Боль физическую или душевную? Просто вот так лежать и не думать ни о чем. Ни о жестоком мире. Ни обо всех этих проблемах, из-за которых многие не доживают до своих старческих, прекрасных, спокойных лет. Он покосился в сторону и вялым взглядом уловил фигурку. — Анне-Мари! — вдруг оживился он, поднимая тело. Фигура дрогнула и тут же стала укладывать его обратно, облокачивая на подушку и укрывая, но тот вырывался, мягко хватая ее за запястья. — Лежи, лежи, ты слаб. Слышишь? — обеспокоенно спросила девушка, стараясь вырваться из его крепкой хватки. — Анне-Мари…девочка моя…дьяволенок мой ненаглядный… — улыбался он, пытаясь сдержать слезы. — Тих, тих, тих, — успокаивала его Анне-Мари, гладя его по голове. — Анне-Мари…я так счастлив, что ты жива! Что ты сейчас здесь, — шмыгнул и улыбнулся кривой улыбкой он. — Я рада, что и ты жив. Что я могу наконец дотронуться до тебя, — сказала девушка немного монотонно, целуя его в обе щеки. Тот обнял ее, покачиваясь. — Ты помнишь мое имя? — спросил он, целуя ее в лоб, смотря в глаза, покрытые пеленой. — Ты не говорил, — помотала головой Анне-Мари, гладя его по ладоням, лежавшим на ее бледных щеках. — Дингс, милая. Дингс — мое имя, — говорил он, целуя ее в нос, с дрожью дыша на ее губы. Она не проявляла никаких эмоций, словно была куклой. — Что она сотворила с тобой? — спросил шепотом Дингс, гладя большими пальцами ее щеки. — Отобрала эмоции. Но оставила мне страх, — ответила девушка тоже шепотом, прикрыв глаза. — И немного злобы. Мы же выберемся отсюда, правда? — Ну конечно, мой маленький и ласковый дьяволенок, — кивнул он, улыбнувшись спокойной улыбкой, прикрыв глазницы и немного потянувшись вперед. Уже начиная представлять себя, ее и их первый поцелуй, но… — Тебе нужно сменить компресс, — поднялась со стула Анне-Мари, из-за чего Гастер чуть не свалился носом в пол.