Наследие яблони или аксиома о бабочках

Анне-Мари смотрела в блестящий от наклеек потолок, потянув руку к ним. Санс лежал рядом, держа одну ладонь на ее животе, и похрапывал. В комнате было темно. И тесно. Но они привыкли. Анне-Мари частенько свисала с матраса, тогда ее поднимал Дингс, а потом и Санс, кладя ладонь на ее грудь. Девушку это вовсе не смущало. До утра еще оставалась куча времени. — Санс… — шепотом проговорила Анне-Мари, опустив глаза на скелета, который опустился ладонью на ее трусики. — М-м? — промычал он сквозь сон, чавкая. — Что такое? — Почему ты не закончил начатое? — спросила девушка, погладив его черепушку. — Просто не люблю хвастаться, — усмехнулся Санс и даже посинел от своих слов. Анне-Мари заметно дрогнула от легкого смешка. — Я, как бы, тоже, но ты все время раздеваешь меня по пояс, — сказала она. — Да и ты сам сказал, что ты счастлив тому, что я уже подготовилась. Так вот, почему же ты не держишь слово? — Не люблю этого, — ответил Санс, укладываясь рядом с ней и закидывая руки за голову. — Не люблю клясться, давать обещание, потому что и так их не исполню. — Исполни же мое обещание, Санс, — посмотрела ему в огоньки глаз Анне-Мари. — Пожалуйста… Я хочу чего-то большего. Чего-то такого, что я еще никогда не испытывала. С его стороны послышался лёгкий смешок. — Смотря, что ты считаешь большим, — говорил бархатный бас. — Дом, комнату, кровать, еду… семью… Девушка тихо слушала его, не сводя глаз с огоньков в глазницах скелета. Они были такими яркими и светлыми, что просто хотелось утонуть в этом свете. Эта почти не сходящая с челюстей улыбка. Он все говорил что-то ей, но Анне-Мари не слушала, лишь тонула в озерах его глаз. Ученый тихо сидел в уголочке, приобняв свои ноги, и не знал, чем ему заняться. Огоньками глазниц он бегал по комнате, по потолку, трещинкам, стенкам, вещам, которые валялись на полу. Неряхи. Здесь теперь живет не один такой, а целых две особи неряшливого вида. А ведь это он виноват. Он никогда не ругал их за бардак в комнате. Делал, конечно, замечание, но ремнем не шлепал. Дингс вдруг вздрогнул и отвлекся от мыслей, переводя глаза на двоих, которые лежали и смотрели друг на дружку. Ладонь скелета блуждала от шеи девушки до красных бусинок, а она спокойно лежала и через раз громко вздыхала, вызывая легкую дрожь у доктора. Его тряхнуло сильнее, когда он уловил, как его подопечная издала глухой стон и приподнялась на матрасе, после снова падая на него. А Санс уже был на ее груди, но длилось это недолго. Он снова упал на свою подушку и лег на руку. — Все. Теперь до утра, — сказал скелет. Анне-Мари нахмурилась и скрестила руки на обнаженной груди. — Нечестно! — сказала она, громко фыркая носом. — Не хочу, чтобы все было так, как в тот раз, — проговорил Санс, укрываясь. — А что было в прошлый раз? — Ты так громко кричала, что прибежал не только папа и Папс, а и все жители Сноудина. Теперь укрывайся, прижимайся к моей спине, чтобы не мерзнуть, и закрывай глаза, — сказал скелет, наигранно храпнув. Анне-Мари удивленно поморгала, переглянулась с Дингсом и снова посмотрела на позвоночник Санса. — Такого не было, — протянула она, надув щеки. — Было-было. Ты просто не помнишь, — он повернулся к ней со спокойной улыбкой и придвинул ее к себе. От него пахло яблоками. — Сейчас расскажу.

***

Дверь резко распахнулась уже глубокой ночью. Нагулявшись по полной, Санс крепко держался за талию Анне-Мари, страстно касаясь ее губ своими челюстями. — Анне-Мари… — рыкнул скелет, ладонями блуждая по ее телу. — Малышка моя… знаешь, что я хочу… — Кетчуп? — быстро спросила девушка, продолжая гладить позвоночник скелета и целовать его. — Нет… лучше, малыш… я хочу тебя, — шепотом сказал он, схватив ее с писком на плечо, и потащил наверх, несильно хлопая ее по пятой точке. Анне-Мари снимала с него ветровку и футболку, падая с ним на матрас. О, как она мечтала об этом! Как она жаждила его, а он ее! В сторону полетел серый свитер с какой-то надписью про рисунки, после майка. Расправившись с верхней одеждой, они завалились на кровать, захлопнув перед этим дверь, даже забыв, что в доме есть и другие жители, кроме них. — И зачем столько носить? — удивился скелет, рыкнув на ухо девушки. — Тебя же никто не тронет, кроме меня. — Так я и от тебя и прячу. Чтобы аппетита не было, — усмехнулась Анне-Мари, после покраснев от того, что костлявые руки подняли ее бюстгальтер и упали на грудь. Из ее рта вырвался стон, а пальцы побежали считать его ребра, щекоча каждым прикосновением и вызывая приятные мурашки у скелета. А потом ласковый баритон. Костлявые пальцы поползли вниз, расстегивая пуговку джинс своей малышки и снимая их резким движением. За ним повторила и Анне-Мари, долго возясь с узелками на шортах Санса. А его пальцы уже давили на ее слабое местечко, вызывая томные вздохи девушки. Скелет приподнял девушку за живот и поставил ее на четвереньки, хватаясь одной костлявой ладонью за ее пятую точку. И тут… — А-А-А-А-А-А-А?! — завопил девичий голосок настолько громко, что казалось еще немного, и стекла треснут, а стены разрушатся. Дингс, который спал в соседней комнате, вскочил с кровати, споткнулся об одеяло, упал лбом на пол и быстро пополз к двери червем. В голову лезли ужасные мысли о маньяках, грабителях, но никак не о взрослом сыне и подопечной. Он уже поднялся на ноги, схватил из угла бейсбольную биту и выбежал в коридор. Папайрус выскочил из другой комнаты. Оружия при нем не было, но он полагался на свою силу и «мускулы». — Что происходит? — подбежал скелет в красном шарфе к доктору. — Кто-то бьет сестренку? Кто-то на нее напал? Внизу постучали в дверь. — Я открою, — побежал вниз Папайрус. — А ты спасай Анне-Мари, папа! Гастер растерялся, дрожа в ногах, и пошел к двери, уже собираясь открыть, но услышал голос Папайруса внизу: — Папа, тут все жители Сноудина! И они с вилами и факелами! Дингс теперь совсем не знал, что делать, и стал ломиться в закрытую дверь, стиснув зубы. — Оставь мою девочку в покое, маньяк?! — закричал он. — А не то поцелуешься с моей битой! Мужские и девчачьи крики тут же прекратились. За дверью послышалось шебуршание. — Быстрее, дай мне трусы! — говорил голос девушки. — Быстро! Там кто-то ломится! Дингс покраснел и отошел от двери, раскрыв ладони. Он медленно развернулся и пошел вниз, к Папайрусу, который уже разбирался с соседями. — Все хорошо, папа? — спросил скелет в красном шарфе и поморгал. — Пап, у тебя температура? Гастер лишь подошел к нему и помахал ладонью соседям, чтобы они ушли, сглатывая. — Я теперь с этих обоих… — пробормотал он, нервно натягивая улыбку. — Глазниц не спущу! Засранцы совершеннолетние! Папайрус этому удивился, как и монстры, которые не собирались расходиться и смотрели на Дингса. После до них дошло, что это было, и они дружно отправились по домам, обсуждая это странное происшествие. Папайрус в ступоре разглядывал то краснеющее, то бледнеющее лицо Дингса и повел его на кухню, чтобы напоить парочкой таблеток успокоительного. Доктор послушно поплелся за ним. Глазница нервно дергалась, а рот кривился. Папайрус поставил перед ним стакан воды и сел напротив Гастера. Тот бился в нервной дрожи. И пришлось младшему скелету все же помочь своему отцу. Он выдавил на свою руку таблетку и положил ее в рот доктору, после приставив к его губам стакан с холодной водой. — Я с них глазниц не спущу, — бормотал Дингс. — Никогда не спущу. Будут всё у меня на глазах делать. Не позволю. Не позволю! Папайрус не понимал, что такого произошло. Все эти крики. Это было для него странным. «Да они, наверное, играли в какую-нибудь настольную игру. Анне-Мари проиграла и закричала. А может фильм страшный смотрели? Точно! И теперь папа не доволен!» — Папа! Я, Великий Папайрус, спрячу от брата и сестры все кассеты с ужастиками! — поднялся он со стула, подняв указательный палец вверх. Доктор вздрогнул и широко посмотрел на Папайруса. Ах, если бы это были лишь ужастики. Ах, если бы… и Гастер медленно кивнул, сделав вид, что на самом деле парочка смотрела страшные фильмы.