За пределами времени я возвращаюсь к тебе

Войдя в гостиную, Руни машинально повесила свой плащ на плечо Шерлока, как на вешалку, и уверенными шагами прошла внутрь комнаты, с интересом оглядывая её — словно все волнения и тревоги остались внизу, у порога, а она просто зашла в гости к старому приятелю. Детектива немного удивила эта резкая перемена в её настроении, но она же укрепила его во мнении о шизофрении мисс Адамсон. Грациозной поступью Руни обошла всю гостиную и, проведя рукой по спинке шерлоковского кресла, опустилась в него и вопрошающе посмотрела на Шерлока. — Это моё крес… гм, ну, неважно, — вновь осёк себя мистер Холмс и, повесив плащ гостьи на крючок за дверью, направился в сторону камина и сел в кресло Джона. Вновь повисло молчание, как и в первую встречу, но теперь Руни не смущалась, не теребила от волнения ткань одежды, а широко распахнутыми глазами смотрела на Шерлока, будто ждала чего-то или пыталась что-то разглядеть. Она больше не плакала, только чуть слипшиеся мокрые ресницы напоминали о минутной слабости. Её взгляд, такой личный, такой откровенный, заставлял Шерлока чувствовать себя не в своей тарелке, пусть он и скрывал умело это чувство от странной гостьи. Разум его давно причислил мисс Руни к бесконечному числу безумцев и полусумасшедших, которые, как и фанаты, были нередкими визитёрами дома на Бейкер-стрит, но вопреки этому заключению, подсознание Холмса упорно сопротивлялось версии безумия — ему хотелось, чтобы ответом оказалась более «щадящая» версия амнезии. — Говорите, мисс Адамсон. — Шерлок сделал одобрительный жест рукой. — Вы же не в гляделки пришли играть. — Я хочу говорить, — со смешком бессилия ответила Руни, выдохнув, — но не могу, не имею понятия, с чего начать! — Что ж, — медленно произнёс Шерлок в лёгкой растерянности, — давайте я буду вас направлять. Скажите… — Да, — перебила она его вдруг, — это хорошее слово — «направлять». Руни кивала головой и в задумчивости смотрела в какую-то точку на полу, возле ног Шерлока, но уже не на него самого: казалось, слово это вызвало в ней цепочку воспоминаний и ассоциаций, и она с упоением погрузилась на секунду в собственные мысли, но тотчас вновь поглядела на Шерлока и кивнула. — Да-да, говори, — она помотала головой. — Расскажите мне, каким образом оказались в психиатрической лечебнице, что за диагноз вам поставили и почему на руке следы от капельницы, причём дурно поставленной. — Я уже говорила, что когда вернулась домой, то обнаружила некоторые… несоответствия. Руни было тяжело говорить, она то и дело останавливалась, подолгу обдумывая то, что она скажет и как. Она осознавала, что Шерлок смотрит на неё как на сумасшедшую, и это было нелёгким испытанием — пытаться рассказать правду такой, какой она её знала. — Сначала я просто набросилась на родителей с расспросами о том, зачем они выкинули мой любимый диван из гостиной и поставили ту рухлядь, что там стоит. Спросила про бассейн, а они выпучили на меня глаза, словно сто лет не видели. Кинулись обнимать, причитать. Потом сказали, что какой-то Эдриан за меня больше них переживал. Как выяснилось в итоге, это был мой брат. Шерлок, — в её взгляде вновь промелькнула мольба, — моего умершего брата действительно звали Эдриан, но это было очень давно, и мне даже в голову не пришло, что они имеют в виду его: разговоры о нём всегда были под запретом, от них у мамы каждый раз начиналась ужасная аритмия. А тут… Потом я потеряла сознание и очнулась только вечером, когда доктор уже ушёл и приехал какой-то Уорд, который всё пытался меня поцеловать — это был якобы мой мужчина, как позже выяснилось, но тогда я была напугана и совершенно растеряна! Руни с силой сжала пальцы в кулаки, чтобы вновь не дать волю слезам и выглядеть убедительной и «здоровой». Последний месяц был похож на череду обрывков одной картинки, и обрывки эти плавали в реках сознания, не давая сосредоточиться на целостном полотне прошлого. — Ну, а дальше… дальше родители решили, что мне нужна помощь специалистов. Поначалу я сопротивлялась, как могла, кричала, махала руками, истерила. Было так страшно, что мне пришло в голову, что, может быть, я на самом деле больна. — На последних словах она уже не смогла сдержать предательских слез, оросивших пылающие щёки. — Я сама поехала в этот центр психиатрической помощи, но пока я там была, то поняла, что меня никто не слушает. Вернее, они слушают, но уже заранее решив, что я больна, потому они не искали объяснения моим словам, а искали психическое расстройство. Я видела, что стучусь в наглухо запертые двери, что никто не воспринимает мои слова всерьёз… Но, Шерлок, ведь никто из безумцев не понимает, что он безумен. Люди со здравым смыслом никогда бы не стали слушать меня, я и сама не верю в то, что со мной произошло, не верю в то, что говорю. И, откровенно говоря, не понимаю, отчего ты до сих пор меня слушаешь. — Ну, — Шерлок забавно дёрнул бровями, — наверное, потому, что меня едва ли можно отнести к числу людей со здравым смыслом. В выражении глаз Руни мелькнул луч света, и она тихонько усмехнулась, прикрыв глаза. Шерлоку она была симпатична, насколько может быть симпатичен обычный и неглупый человек, такой, как Джон: за стеной отчаяния и безрассудства он наблюдал движение её ума — не гениального, но годного для вразумительной беседы. И у неё был характер, Шерлок успел углядеть его в сквозящих иногда смелых телодвижениях, во вспышках раздражения и привычке открыто смотреть прямо в глаза. Она не боялась говорить всё, как есть, не оправдывалась в каждом слове, но и слова выбирала умело, аккуратно. Отчего-то ему пришло на ум, — совершенно случайно, — что он бы хотел увидеться с ней в других обстоятельствах, при другом антураже, где она смогла бы раскрыться и показать себя целиком, себя настоящую, а не только это напуганное существо. Но то была лишь секундная мысль. Он не придавал ей значения, не искал скрытых смыслов и отзвуки сантиментов, это был обычный праздный интерес, всего лишь одна мысль из тысячи других, мгновенно сменяющих друг друга. — Скажите мне, мисс Руни, почему вы были в реанимации? Вы вроде голову лечили. Или вы попали в одну из тех чудовищных историй про психбольницы? — с нотками театральности в голосе спросил Холмс. — Пыталась с собой покончить, — тихим голосом ответила Руни, опустив глаза. — Хм. А вот это уже точно признаки психического расстройства, вы же не станете отрицать? — Не стану. Но поймите, я чувствую себя потерянной. Боюсь, что правда может оказаться не на моей стороне, пусть я и уверена в своих словах. В тот момент, когда я это сделала, мне думалось, что лучше уж забвение, чем безумство. Не моё безумство, а то, что творится вокруг. — Мисс Адамсон, я не буду юлить, обманывать вас и ходить кругами, — с разочарованием для самого себя начал Шерлок, — но считаю своим долгом вернуть вас в клинику, потому что я вынужден согласиться с вашими докторами, так как не могу найти другого объяснения вашей истории. Я верю вашей искренности, но вы больны. Приговор прозвучал. Шерлок встал с кресла, взял со стола телефон и, набрав номер, сразу попал в нужную клинику — не пришлось перебирать ворох вариантов, которые незамедлительно предложил мозг. Руни разочарованно смотрела на Шерлока, уже не имея в мыслях сражаться с ним, осознав тщетность своих попыток доказать свою «невиновность» в безумстве, и покорно отдалась обстоятельствам, на которые уже не знала, как повлиять. — Мне очень жаль, — нарочито сухо произнёс Шерлок, — но это лучшее, что я могу для вас сделать. Руни больше не заговорила с ним, даже в его сторону не смотрела. Она понимала, что не должна на него сердиться, не могла обвинять его в неверии, но она обвиняла, злилась за то, что он не мог в одночасье стать тем человеком, которого она когда-то знала, и, память о котором бережно храня, пришла просить о помощи. Поздним вечером, когда пришёл Джон, Шерлок был угрюм и неразговорчив: все дела казались ему скучными и неинтересными, не достойными «того», странного дела, которое он, кажется разрешил, но которое всё никак не приносило должного удовлетворения, не отпускало потоки мыслей, прочно засев в сознании. Напрасно Шерлок пытался развлечь себя беседой с Ватсоном, играми с малышкой Рози и спорами с миссис Хадсон: все эти любимые атрибуты его жизни были ему приятны, но совсем не отвлекали от истории мисс Адамсон. Даже в ночной тишине, наедине с собой и своими размышлениями, Шерлок не мог себе объяснить такой привязанности к этому случаю, который и делом-то с натяжкой можно было назвать. Вопреки здравому смыслу он искал ниточки, за которые можно было потянуть, чтобы дело вновь стало нерешённым. Так он и уснул. Глубокой ночью Шерлок встревоженно открыл глаза: по его лбу скатывались ледяные капли пота, застывая на висках, а затем медленно затекая в уши. Стеклянными глазами он долго смотрел перед собой, не шевелясь, не отводя взгляда, даже не моргая. Сознание его находилось в пограничном состоянии между сном и пробуждением, когда две реальности смешиваются, усиливая эффект от только что увиденной во сне картинки. Лишь через несколько минут детектив окончательно проснулся, оглушённый осознанием того, что увиденное было сном. Сев на краю кровати, он пытался вспомнить, когда ещё видел столь живые, столь похожие на реальность сны, и не мог вспомнить: даже находясь под действием кокаина, он отдавал себе отчёт в том, что сознание его путается, возбуждая в воображении причудливые образы — красочные, живые — но такие далёкие от реальности. И обычно они подводили Шерлока к разгадке самых запутанных дел, помогали разрешить противоречия, нащупать невидимые нити, что вели к истине. Но этот сон не давал никаких ответов, он просто констатировал смерть миссис Адамсон: двое здоровенных амбалов в кожаных куртках вытащили из багажника изуродованную полуобнажённую женщину, бросили её в канаву у обочины и парой выстрелов навсегда погасили свечу жизни. А затем скрылись в сумраке, оставив тело несчастной стыть на холодном ветру, что яростно поднимал с земли листья и пыль, укрывая ими труп, как одеялом — последняя колыбель по дороге в бесконечную тёмную бездну. Самым неприятным для Шерлока было то, что он узнал во сне то место, куда душегубы привезли свою жертву — это был участок кольцевой автомагистрали М25, шестидесятый километр, судя по указателю, и это место было точно таким, каким Шерлок его помнил, воображение нисколько не исказило, не дополнило и не подменило его облик. Холмс вновь не мог уснуть, мучая себя убеждениями в том, что то был лишь сон, исторгнутый воспалённым рассудком, который он, засыпая, никак не мог успокоить. Но уже через час после бесполезных метаний по кровати он был на ногах и вызывал такси: Шерлок чувствовал себя жалким и растасканным на куски суевериями глупцом, попавшимся на крючок ничем не обоснованного предчувствия, которое он никак не мог подавить с помощью логики — ему нужно было воочию, эмпирически убедиться в том, что его сон был всего лишь сном, продуктом мыслительного процесса. Рассекая тьму ночного Лондона, несясь на скорости в потоке машин и огней, Шерлок не прекращал думать о событиях минувшего месяца, о деле, казавшемся поначалу очередной пустой тратой времени и обернувшимся в итоге в ту странную череду событий, что происходили с ним в эти сутки. Он был эмоционально опустошён, и это раздражало его даже больше, чем непрекращающийся трёп таксиста, разговаривавшего настолько эмоционально, что английский язык у него смешивался с его родным арабским. Он понимал, что вовсе не интересен своему клиенту, этому угрюмому и молчаливому английскому снобу, но монотонно сменяющие друг друга целый день пейзажи уже опостылевшего мегаполиса измотали мужчину, уехавшего так далеко от родного дома на заработки. — Здесь, пожалуйста, — отрешённым голосом произнёс Шерлок, погружённый в себя и свои размышления. Он наскоро расплатился с кэбманом, запахнул пальто и быстрыми шагами пошёл вдоль шоссе, спрятав лицо от зябкого ветра в вороте. Горький запах мокрой опавшей листвы отрезвлял, унося прочь остатки прерванного беспокойного сна. На шоссе было тихо — ни души. Лишь изредка проезжавшие мимо машины с ярко горящими зоркими фарами разрезали мёртвую тишину, успокаивая нервы. Шерлок ненавидел себя за порождённую растревоженными нервами вспышку впечатлительности, что привела его глубокой ночью к чёрту на кулички, на самую окраину, где вовсю гулял порывистый ветер, ловко забираясь под полы пальто, которое через четверть часа уже не спасало от холода. Больше всего Холмс был раздосадован тем, что точно знал, что ехал сюда понапрасну, что он ничего не найдёт здесь, однако отправился в это место вопреки здравому смыслу. Он бесполезно лазил по канавам и только промочил насквозь ноги и испачкал одежду — таков был итог его часовых поисков. Неосторожно ступив, Шерлок обо что-то споткнулся и чуть было не упал, с трудом удержав равновесие. Выругавшись, он оскалил зубы, оправил сбившийся набок шарф и машинально обернулся, чтобы увидеть, камень, на который он налетел. Но это был не камень. Шерлок достал фонарик и, глубоко вдыхая носом морозный воздух, чтобы восстановить дыхание, наклонился и увидел окоченевшую человеческую кисть. Перестав от волнения дышать, Шерлок стал яростно разгребать ворох листьев, огромной грудой лежавший на мёртвой руке. В обезображенном насекомыми и проливными дождями трупе он узнал мисс Адамсон: обесцвеченная радужка больших стеклянных глаз, грязь и давно начавшиеся процессы разложения не стёрли облика в целом, однако запечатлели в голове детектива мрачную, почти омерзительную картину, ярко контрастировавшую с образом чувственной, смелой, но немного растерянной женщины, которую он увидел пару месяцев назад, когда та впервые появилась на пороге его дома. В первую минуту Шерлок ничего не мог понять об этом трупе, он видел сосуд, который оставила жизнь, оболочку, в которой больше не было души странной безумицы, смотревшей на него то кротко, то бешено. Вместо неё в памяти встала взволнованная незнакомка со спутанными влажными волосами и ищущим, вопрошающим дерзким взглядом. Это продлилось лишь мгновение, вызвав досаду и сожаление. Но Шерлок по старой привычке практично отодвинул эмоции и впечатления на задний план, искусственно приведя себя в норму: только тогда он в полной мере осознал невероятность того, что женщина, с которой он говорил ещё только вчера, пролежала здесь почти месяц. Детектив осознанно опускал в череде размышлений другой, ещё более невероятный факт — тот сон, что привёл его именно в это место. Окинув взором тело, Шерлок сделал вывод о причине смерти — два выстрела из крупнокалиберного пистолета, что почти разорвали грудную клетку. На руках и ногах проступали уже едва заметные следы от туго затянутых верёвок, многочисленные гематомы и разодранная одежда — точно так, как Холмс видел в своём сне. Оставаться дольше было нельзя: посветив на наручные часы фонариком, зажатым в зубах, Шерлок наконец опомнился — скоро начнёт светать, и объявятся любопытные проезжие. Детектив понимал, что должен позвонить в полицию, но неоднозначность всего происходящего подталкивала его на отчаянное решение — сначала он должен во всём разобраться самостоятельно. Ему пришло на ум, что в самом крайнем случае он смог бы привлечь Джона, но тот факт, что у друга на руках была маленькая дочь, отсекал этот вариант. Шерлоку не хотелось впутывать Джона в подобные дела. И вновь дорога, выплывающая из-под крыла бессонной ночи, запруженная автомобилями. Шерлок с трудом справлялся с накатившей усталостью, в голове роились сотни мыслей. Но ни одна не была ясной и не могла претендовать на достоверность — это бесило Холмса, заставляя искать причины несостоятельности разума перед решением головоломки в отсутствии сна и достаточного количества информации. И всё-таки больше всего он хотел навестить лечебницу, в которой находилась мисс Адамсон, он должен был убедиться, что она жива. «А вдруг она лишь плод моего воображения? Может быть, у меня самого давным-давно развилось психическое расстройство, что вовсе неудивительно при моём образе жизни. Что же, в таком случае будет грустно расставаться с Джоном, Бейкер-стрит и расследованиями», — эта мысль была не единственной, но самой крайней в числе многих других, посетивших голову детектива. Десятки версий и ни одной ведущей, которая выделялась бы среди прочих. Войдя в приёмный покой, Шерлок принял самый серьёзный вид и направился к информационной стойке, за которой сидела медсестра со скучающим видом и грустно посматривала на настенные часы. — Добрый день, мэм, — обратился к ней Шерлок любезным тоном, — меня зовут Эдриан Адамсон, я хотел бы навестить мою сестру Руни, она наблюдается у вас. Женщина строго посмотрела поверх очков на Шерлока, не признав в нём знаменитого детектива. — Минуту… — недовольно проговорила она, тяжело вздохнув, и уставилась в экран компьютера. — Я провожу вас, — ответила она после непродолжительной паузы. «Жива!» — с облегчением подумал Шерлок, покорно проследовав за медсестрой. Они прошли два ослепительно-белых коридора и остановились у одной из палат. — К вам брат, мисс Адамсон, — снисходительным и даже добрым тоном, как показалось Шерлоку, обратилась медсестра к пациентке. Руни сидела на краю кровати, держа в руках книгу, и, услышав о брате, чуть отклонилась, чтобы увидеть посетителя. — Это… То есть, да. — Она утвердительно закивала головой, и глаза её моментально засияли. — Оставьте нас, пожалуйста. Затворилась дверь, и Руни встала с кровати, с надеждой посмотрев на Шерлока. В решительном выражении её взгляда теперь читалась печаль, но гордо поднятый подбородок говорил о том, что она всё ещё не сломлена тем, что на неё внезапно обрушилось. Растрёпанные и небрежно завязанные в хвост волосы не отвлекли Шерлока от посвежевшего с прошлого дня лица: Руни больше не хотела умирать, она была живее, чем он её себе представлял, направляясь сюда. Обойдя кровать, она вновь оказалась в непозволительной близости от Шерлока, но словно не осознавала этого: сложив на груди руки, внимательно посмотрела детективу в глаза. — Не уверена, что вы вдруг поверили словам сумасшедшей, но что-то привело вас сюда. — Голос не дрогнул ни на одном слове. — Теперь мы с вами поменялись местами: я тоже не знаю, зачем именно пришёл сюда, но, думаю, что за правдой, — жёстко произнёс он. — Вы уже слышали правду, мистер Холмс, — нарочно обратилась к нему по фамилии, — другой у меня для вас нет. Шерлок долго не мог решить, с чего начать: с обвинений ли, которые опирались бы на какую-нибудь версию, обдумываемую им, или с рассказа о трупе, найденном на автомагистрали — ни один вариант не представлялся Шерлоку действенным, исчерпывающим. Выпрямившись и оглядев палату, он взял Руни под руку и повёл к шкафчику с одеждой. — Одевайтесь, прокатимся кое-куда! — заманчивым тоном произнёс он. — Предлагаете опять сбежать? — с саркастическим смешком выпалила Руни. — Не предлагаю, — поспешил Шерлок с ответом, — всего лишь прогуляемся: вы бледны, вам нужно подышать свежим воздухом. Сняв с вешалки плащ Руни, Шерлок заговорщицки дёрнул её за собой и незаметно вывел через чёрный ход на улицу, где их ждал таксист, которого детектив заранее попросил перепарковаться.