***
Ребушинский торжествовал. Его статья имела колоссальный успех. В данном случае, под успехом журналист подразумевал тот факт, что номер разошелся в считанные часы, а прохожие на улице сегодня уже пять раз за утро его остановили и осведомились, правда ли что господин Штольман жив. С самого утра затонский журналист прогуливался по главной улице, собирая всю возможную информацию о предстоящей ярмарке: материала должно хватить на несколько номеров вперед. А если грамотно подойти к данному вопросу, то на месяц вперед работой он обеспечен. Господин Ребушинский как раз проходил мимо полицейского управления, как увидел стремительно приближавшихся к нему братьев Мироновых и «воскресшего» полицейского вместе с ними. Лица всех троих выражали крайнюю степень неудовольствия, переходящую в бешенство. Резко повернувшись вокруг своей оси, Ребушинский поспешил сменить направление движения на обратное. Но более чем решительный голос Виктора Миронова не дал осуществиться столь желанному плану. - Господин Ребушинский! Остановитесь на минутку! – громко позвал его Виктор Иванович. Журналист обернулся. - Виктор Иванович! Рад, очень рад вас видеть! Господа, приветствую! Как поживаете? – Ребушинский растянул губы в притворно-радостной улыбке. - А я вам сейчас подробно расскажу, как поживает «живой мертвец», только вчера поднятый из могилы, - тихим ледяным голосом проговорил Штольман, подходя к журналисту вплотную и резко беря его за лацканы пальто. - Ребушинский, я же вас предупреждал! Я вам говорил, чтобы вы никогда больше не смели разносить сплетни по городу? – негромко прошипел статский советник в лицо враз растерявшему весь свой оптимизм журналисту. - Так ведь я же…. – Ребушинский хотел было что-то возразить, но к ним уже подоспели оба Миронова. - Я говорил, что еще одно слово о моей дочери, и вы свою газетенку на обед съедите? Говорил, что я вас своими руками задушу? – рявкнул Виктор Иванович. - Господа, отпустите представителя прессы! Караул! Свободную прессу бьют!! – заголосил в ответ Ребушинский, пытаясь вырваться из крепких рук обоих мужчин. Штольман, хорошенько встряхнув представителя прессы, собрался уже привести более весомые доводы в обоснование явной неправоты журналиста, как тот заметил выходящего из дверей полицейского управления Трегубова, и заголосил еще сильнее: - Господин Трегубов! Да что же это делается! Меня, представителя прессы, пытаются избить прямо под окнами полицейского управления! Мне угрожают физической расправой, а полиция бездействует! Господин Трегубов! Помогите! Но, как оказалось, Трегубов направлялся как раз в их сторону. Бравой походкой бывшего военного, размахивая зажатой в левой руке газетой, Николай Васильевич решительно подошел к столпившемся вокруг журналиста мужчинам. - Господа, отойдите. Позвольте пройти, - полицмейстер аккуратно оттеснил обоих Мироновых. Яков Платонович Ребушинского не отпускал. - Яков Платонович, отпустите его. Только встаньте так, чтобы он сбежать не мог, будьте добры, - попросил спокойным голосом Трегубов. Штольман нехотя отпустил пальто журналиста, встав рядом, преградив, таким образом, возможный путь к отступлению. Сзади Ребушинского и с другой стороны от него встали Виктор и Петр Мироновы. - Господин полицмейстер! Что тут происходит? Вы обязаны защищать интересы граждан! От посягательств таких вот непонятных личностей, - Ребушинский кивнул в сторону статского советника, который при этих словах сжал кулаки и недобро прищурил глаза. - Нет, это я хочу спросить: что здесь происходит!? Вас же неоднократно предупреждали, чтобы вы не смели порочить честное имя граждан! Вы опять за свое!!!? – громыхнул на всю улицу Николай Васильевич, не заботясь о мнении прохожих. - Вы что себе позволяете?! Я вашу газетенку закрою! Вы у меня на всю жизнь без работы останетесь! Вас даже дворником никто не возьмет! Вы что тут понаписали??! – Трегубов ткнул статью журналисту практически вплотную к лицу, - Это кто тут у вас «воскресший из мертвых»??? Это вы кого тут в оккультисты записываете!? Полицмейстер был в гневе. В таком гневе его видели всего пару раз, да и то давно. С покрасневшим лицом, с глазами навыкате он мог напугать кого угодно. Ребушинский испугался, но сдаваться не желал: - Господин полицмейстер, а что вы на меня кричите? Какое вы имеете право? - ЧТО!?? МОЛЧАТЬ! Не сметь перебивать, когда с вами разговаривают! – Трегубов схватил журналиста за грудки, изрядно встряхнув его при этом, - Да вы хоть понимаете, кого оклеветали? Вас за это на каторгу сошлют! Мало!! Я бы вас для начала высек прилюдно! Вы понимаете, что вы понаписали?! Вы думаете, кто перед вами стоит??? Перед вами чиновник по особым поручениям статский советник господин Штольман Яков Платонович! Это вы его в воскресшие мертвецы записываете? А кого вы тут создательницей живых мертвецов именуете!? Госпожу Миронову! Дочь уважаемого всеми адвоката! И невесту господина статского советника!!! Невесту… Ребушинский при этих словах начал медленно бледнеть. Да, кажется на этот раз он так легко не отделается. Это же надо так опростоволоситься-то! Статский советник….. Невеста его…. Да тут, правда, можно статейку несколько другую написать. Только, наверное, лучше немного обождать. - Но ведь я же не знал… - промычал журналист. - Что значит не знал!?? Вы не имеете, слышите, не имеете права порочить честное имя граждан! И не важно кто это: господин Штольман или местная портниха! Значит так, - полицмейстер выдохнул, но журналиста не отпускал, - я вас задерживаю за публичное оскорбление честного имени порядочных граждан. Посидите в камере пару дней, подумаете над своими действиями. Если еще хоть раз я прочту у вас в газете хотя бы намек на подобные вещи, я приложу все усилия для того, чтобы вы потеряли свою работу не только у нас в городе, но в прессе вообще. - Я буду жаловаться на бесчинство полиции! – заявил Ребушинский. - Жалуйтесь. Ульяшин! – на зов Трегубова прытко подбежал молодой полицейский, - проводите господина Ребушинского в управление. Посадите в клетку, пусть полюбуются на него. Не выпускать его три дня. Если будет шуметь, срок пребывания его продлим. С этими словами полицмейстер передал задержанного журналиста в руки Ульяшина, который и увел сопротивляющегося представителя прессы. - Доброе утро, господа. Я лично прослежу за тем, чтобы газета принесла извинение за эту статейку. И поговорю с генерал-губернатором, чтобы Ребушинскому сделали еще одно внушение на этот счет. Яков Платонович, вы же на службу? Вот и хорошо, там Коробейников допрашивать начинает какого-то карманника, который у приезжего купца кошелек стянул. Вы потом ко мне зайдите, как закончите. Виктор Иванович, Петр Иванович, хорошего дня, до встречи завтра за ужином, - Николай Васильевич раскланялся с Мироновыми и вернулся в управление. Вся эта сцена удивила не только Штольмана, но и обоих Мироновых. Они совсем не ожидали подобной реакции от местного полицмейстера. - Однако… - задумчиво протянул Петр Иванович. - Вот вам и Николай Васильевич, - так же задумчиво усмехнулся Виктор Иванович. - Мне предстоит еще раз провести беседу с Ребушинским. На этот раз касательно тех новостей, которые он только что услышал, - задумчиво проговорил Яков Платонович. - Господа, раз я тут больше не нужен, пойду-ка я, пожалуй, по своим делам. Виктор, Яков Платоныч, до вечера, - Петр Миронов раскланялся и удалился куда-то в сторону торговых рядов. - Да, и я, пожалуй, пойду. Зайду в суд, раз все равно в городе. Собирался туда позже, но раз уж я здесь.... Яков Платонович, до встречи за ужином, - попрощался Виктор Миронов и тоже удалился. Штольман же направился в управление.***
- Михаил Иванович! – войдя в помещение, окликнул Штольман Ульяшина, тот моментально предстал перед начальником, встав по стойке смирно, - вы господина Ребушинского в камеру переведите. А завтра утром отпустите. С него и ночи хватит. - Но как же…? – Ульяшину явно не хотелось нарушать приказ полицмейстера. - Да я с господином Трегубовым поговорю. Только вот что. Я утром завтра сначала с нашим бойким журналистом сам поговорю, а потом и отпустим. Пусть денек посидит. - Как прикажете, ваше высокоблагородие, - и Ульяшин поспешил выполнять приказ. Ребушинский пребывал в крайне подавленном состоянии – сидел он мало того, что на всеобщем обозрении, так еще вместе с каким-то пьяным не то дворником, не то мастеровым, разобрать он так и не смог. И удовольствие это было ниже среднего, не смотря на малый срок совместного пребывания. А потому переводу в камеру он даже обрадовался. Яков Платонович первым делом зашел к полицмейстеру. Николай Васильевич сосредоточенно изучал какие-то бумаги, сидя за столом. - Николай Васильевич, звали? - Да, Яков Платонович. Мне тут сообщили, что кроме массы разного сорта купцов, к нам приехали еще и несколько заводчиков. В частности, заводчик Степнов Сергей Федорович, у этого какое-то бумажное производство во Владимире, заводчик Мордасов Филипп Семенович – у него ткацкая мануфактура в Ярославле, и Ивановский Сергей Григорьевич – у него небольшое деревообрабатывающее производство. Мебель что ли какую-то делает. Они, как я знаю, и после ярмарки у нас задержатся. За ними бы приглядеть повнимательнее нужно. Покутить господа любят. А сейчас сами понимаете, в городе и так людно. И шумно. Не случилось бы чего. В общем, надо бы сделать все возможное, чтобы господа не пострадали. Сами понимаете, приезжие всегда пользуются интересом у разного плана несознательных граждан, - Николай Васильевич явно не знал как бы так выразиться, чтобы и грубо не было, и чтоб понятно стало, о чем он. - Опасаетесь, как бы после заведения Маман господа чего-нибудь лишнее не потеряли? - И это тоже. Вы бы уж проследили, Яков Платоныч. Вас и там уважают. С этими господами нашему торговому люду контакты налаживать. А если что случится не то с ними, так они откажутся. Еще и прославят на пол-империи. - Сделаю все возможное. Николай Васильевич, я тут по поводу Ребушинского поговорить хотел. - Ах, да…. Ребушинский. Я вспылил там, как-то потише его отпустить нужно будет. - Да, я уже распорядился, чтоб его в камеру перевели. А утром выпустим. Пусть подумает немного как и о чем писать не следует. Я с ним утром завтра еще сам поговорю. И отпустим. - Вот и хорошо. Нет, ну каков пройдоха! Что написал-то! Это сегодня он про вас и госпожу Миронову, завтра про меня сочинит, а послезавтра до генерал-губернатора дойдет? – вновь начал закипать полицмейстер. Покинув кабинет Трегубова, Штольман присоединился к Коробейникову, вовсю допрашивающему какого-то паренька, задержанного с поличным на воровстве. Большую часть дня оба сыщика практически безвылазно провели в кабинете. Им приводили то какого-нибудь мелкого купчишку, заявляющего, что у него с обоза скарб сняли, то торговца какого, заявляющего практически тоже самое. Объяснять, что с этими заявлениями нужно идти не к ним в сыскное, а к городовым, было бесполезно: всех городовых рассредоточили по городу, в отделении практически никого не было. В итоге к составлению протоколов привлекли и Ульяшина, благо хоть его в управлении оставили. Ближе к вечеру в управление заглянула Анна, с трудом вырвавшаяся из-под надзора Марии Тимофеевны. - Добрый день, господа, - промолвила Анна, войдя в кабинет. Коробейников было бросился к ней принять пальто, но, перехватив гневный взгляд Штольмана, остался стоять на месте. Яков Платонович сам подошел к невесте, принял пальто. У них как раз выдался короткий промежуток времени между посещениями заявителей. - Анна Викторовна, какими судьбами к нам? Или опять по управлению бегать будете? – улыбнулся Яков Платонович. - Я маменьке сказала, что мне абсолютно необходимо приобрести себе новые перчатки, которые я вчера присмотрела, да вот думала, нужны ли они мне. А сама к вам решила зайти, - улыбнулась девушка, присаживаясь на стул возле стола Штольмана. - Антон Андреевич, вы бы к Ульяшину сходили, проверили как у него дела. Может ему помощь какая нужна, - статский советник рассудил, что помощнику незачем слушать их с Анной разговоры, и поспешил того отослать. - Да, конечно, Яков Платонович, - Коробейников нехотя вышел из кабинета. - Аня, ты теперь снова будешь бегать в управление? – улыбнулся Яков Платонович, подходя к невесте и беря ее руку в свою. Анна встала. - Буду, конечно буду. Дядя сказал, что Ребушинского господин Трегубов лично приказал запереть в камере, выставив на всеобщее обозрение. Однако, я его не видела. - Мы его перевели в ту камеру, где Ферзь сидел. Завтра отпустим. Думаю, за ночь он это все обдумает, - произнес Штольман, привлекая к себе Анну. Не удержавшись, прижался к губам любимой долгим нежным поцелуем. Нехотя отстранившись, отошел чуть в сторону. - Ты перчатки-то купила? - Нет, скажу, что те самые уже обрели другую хозяйку. Яков, тебя к ужину-то ждать? - Ждать. Мы с Коробейниковым по делам службы еще вечером в заведение Маман зайдем, и я приеду. - А зачем это вы, Яков Платонович, мне о подобных планах сообщаете? – нарочито шутливо спросила она. - А чтобы, если злые языки до вас это донесут, вы, Анна Викторовна, не думали себе, что я туда просто так ходил, - в тон ей ответил он. - Как будто я как-то иначе подумать могла. А вот если маменька услышит, то да, может что-то не то подумать. - Здесь я могу положиться исключительно на ее здравомыслие и вашего отца, с которым, надеюсь, она это станет обсуждать. Все, Анна Викторовна, идите домой. Постарайтесь не попасть в какую-нибудь передрягу по пути. - Я ведь обидеться могу за такие слова. Будто бы я все время куда-то попадаю. - Согласитесь, с вами это бывает. Знаете что? Пожалуй, вам на сегодня пеших прогулок достаточно, - с этими словами Штольман открыл дверь и окликнул Ульяшина. Тот через минуту появился в дверях. Яков Платонович как раз помогал Анне одеть пальто. - Ульяшин, вы там с заявителем очередным закончили? - Так точно-с. - Отвезите Анну Викторовну домой. Проветритесь заодно. Вместо вас пусть Коробейников пока посидит. И вот еще что, на обратном пути смените на посту Евграшина. Хватит ему уже на площади мерзнуть, пусть вместо вас тут посидит. Ульяшин кивнул и поспешно отправился проверять пролетку. Штольман поцеловал ручку Анне, согнувшись в поклоне. - До вечера, Анна Викторовна. - До вечера, Яков Платонович, - улыбнувшись, Миронова вышла.***
Вечером Штольман с Коробейниковым отправились в заведение Маман. Хозяйка вышла к ним сразу же, как ей доложили, что с нею хотят поговорить полицейские. - Господин Штольман! А я сначала и не поверила, когда услышала, что вы в город вернулись. Очень рада. Полагаю, вы по службе? Если правду люди говорят, по другим делам вы, хотя и раньше не заходили, теперь-то уж точно не придете, - хитро улыбнулась женщина. - Аглая Львовна, вы знаете, что у нас ярмарка. Людей приехало много. И разных. К вам, не сомневаюсь, заходят многие из них. Так вот. Есть, среди прочих, трое: Степнов, Мордасов и Ивановский. Не нужно объяснять кто они? - Как же, знаю-знаю таких. Так ведь были они не далее как вчера у нас. Надо сказать, щедрые господа. - Аглая Львовна, поговорите со своими девушками. Господа не должны потом жаловаться. Понимаете? Заходить к вам или нет – это их дело. Но потом они не должны прийти ко мне и заявлять, что у них что-то не так. Общение господ с девушками должно быть без каких-либо неприятных последствий. - Я вас понимаю, Яков Платонович. Прослежу, - Аглая Львовна согласно кивнула. - Вот и хорошо. Тогда мы пойдем, - кивнул Штольман, и они с Коробейниковым вышли на улицу. - Все, Антон Андреич, на сегодня отдыхайте. Если вдруг что случится – я у Мироновых. - У Мироновых? А я думал, вы в гостиницу, - растерянно пробормотал Коробейников. - Нет мест там. И квартира моя занята. Так что я временно в гостях у Мироновых. До завтра, Антон Андреич, - Штольман поймал извозчика и уехал, оставив помощника стоять посреди улицы с таким задумчивым видом, словно бы тот узнал самую поразительную новость в своей жизни.***
После ужина Петр Иванович предложил устроить небольшой домашний концерт. А по сути, попросил Анну сыграть им всем что-нибудь. Таким образом, семейство Мироновых и Штольман собрались все вместе в гостиной возле рояля. Мужчины потягивали коньяк, Мария Тимофеевна пила кофе, Анна играла. Воспользовавшись удобным случаем, Петр Миронов тихо спросил у стоявшего рядом Якова Платоновича: - Как служба, «крестник»? Ярмарка, поди, много суеты делает? - Да, есть немного. Постоянно кто-нибудь приходит написать жалобу или заявление. А вот кстати, Петр Иванович, не знаете ли вы заводчиков Мордасова, Ивановского и Степнова? - Степнова немного знаю. Встречались пару лет назад в Европе. Про двух других слышал, но лично не знаком. А что? - Да они тоже в Затонске. Говорят, весьма любят погулять. Я у Аглаи Львовны уже был. Попросил, так сказать, быть с ними поаккуратнее, чтобы потом лишнего чего не было. Но не мешало бы за ними негласно приглядеть. Есть у меня к вам просьба одна. Деликатного характера. - Это ж какая? – улыбнулся Миронов-младший. - Да вот хотел предложить, если вам не слишком в тягость будет, вспомнить наши европейские приключения. Поработать, так сказать, еще немного моим филером. Как, Петр Иваныч, не откажете? - Это за заводчиками поприглядывать? - За ними. Все время не нужно. Но хотя бы временами по вечерам. Вы же, если не ошибаюсь, в разных местах бываете? Может, где и пересечетесь? - Можно, почему бы и нет. Тем более, что не нужно за ними постоянно ходить. С завтрашнего вечера и начну, - согласился Петр Иванович. - Завтра у нас ужин по случаю помолвки, вы не забыли? - Помню-помню. Думаю, в ресторации и этих господ встретим. Вот по случаю и возобновлю, так сказать, знакомство, - предложил Петр Миронов. На том и порешили, вернув все свое внимание к Анне и ее исполнению чудеснейшей мелодии.***
Весь следующий день суматоха в управлении была почище, чем накануне. В какой-то момент Штольман поймал себя на мысли, что полицейское управление напоминает ему проходной двор. Про то, что он собирался утром отпустить Ребушинского, статский советник начисто забыл. А потому разговор их состоялся только часа в три по полудни. Приказав дежурному привести задержанного, Яков Платонович отослал Коробейникова с Евграшиным сделать обход по ярмарочной площади, готовящейся назавтра стать большим и шумным центром города на всю неделю. Когда дежурный привел журналиста, Штольман жестом указал тому на стул напротив себя. - Присаживайтесь, господин Ребушинский. Давайте с вами побеседуем, - спокойно проговорил статский советник. - Яков Платонович! Ваше высокоблагородие! Простите уж меня. Ну, бес попутал! Не хотел я ничего такого писать. Но я же журналист. Не удержался. Увидел вас на улице, обрадовался, что вернулись. И вот… - Ребушинский развел руками, - А про Анну Викторовну я вообще ничего больше писать не стану. Но, если уж про вас написал, так я же не мог совсем ничего про нее-то не упомянуть. Так получилось… - Получилось…. Ребушинский, вы правду писать вообще не пробовали? Вам что, подобное сочинительство удовольствие доставляет? Ну, так начните книжки писать, в конце концов. Сочиняйте себе истории на здоровье. А если уж вы беретесь писать журналистские статьи, так делайте все как положено. Правдиво писать надо, господин журналист, правдиво! - чуть повысив голос, произнес Штольман и встал из-за стола. - В общем так. На этот раз я вас отпускаю. Но если хотя бы раз кто-нибудь пожалуется на вас и на вашу писанину мне или кому другому из управления, я лично прослежу за исполнением вчерашнего обещания Николая Васильевича. И можете мне поверить, будет абсолютно неважно где именно в момент поступления этой жалобы, я буду находиться: здесь ли, в столице ли, в Европе или в Южной Америке. Я все равно узнаю обо всем. И вот тогда вам несдобровать. Вы меня поняли? - Понял! Понял, Яков Платонович! А позвольте вопросик? – Ребушинский не был бы самим собой, если б не попытал счастья разузнать что-нибудь по случаю. - Это смотря какой. - Вы и правда теперь статский советник? - Правда, тайны в этом нет. - А Анна Викторовна и вы…. Правда, что вы помолвлены? - И в этом тайны нет, правда. - Позвольте заметочку написать про вашу помолвку. И про предстоящую свадьбу, - расплылся в самой умильной своей улыбочке журналист. - Никаких заметочек! Только попробуйте! Все, свободны! – деятельный светила местной прессы уже порядком надоел Штольману, - Дежурный! Проводите господина журналиста до выхода. И проследите, чтобы сегодня рядом с управлением его не было. А вы, господин Ребушинский, лучше бы вон про ярмарку писали. Только без вашего сочинительства. Журналиста проводили к выходу, а Яков Платонович окунулся в нескончаемую вереницу жалоб, заявлений и допросов. У них в управлении проходила своя «ярмарка».***
К семи часам вечера Штольман в сопровождении Коробейникова подошел ко входу в ресторацию. Через несколько минут к ним присоединились подошедший со стороны больницы доктор Милц и Николай Васильевич Трегубов, успевший уже побывать дома и сменить мундир на черный сюртук и зауженные книзу брюки. Сам Яков Платонович предусмотрительно заказал себе в местном ателье соответствующий случаю костюм-тройку и новую шелковую сорочку. Заказанный туалет посыльный доставил сегодня в управление, где у себя в кабинете господин полицейский и переоделся. Антон Андреевич нервничал побольше самого жениха. Мало того, что он вынужден был одеть свой парадный, а по факту просто единственный выходной сюртук, так он впервые выступал в роли практически шафера. И чьего? Якова Штольмана. нервное раскачивание с пятки на мысок Коробейникова в конце концов вывело из себя обычно спокойного доктора, надо сказать пришедшего так же при полном параде. - Антон Андреич, давайте, пока невесту с родителями ждем, быстренько дойдем до больницы? - Зачем? – Коробейников внезапно прекратил раскачивание, остановившись на мысочках. - А я вам порошочек один дам, успокоительный. Он вам непременно поможет, - улыбнулся Александр Францевич. Но плану доктора по успокоению младшего сыщика не суждено было исполниться. Ко входу в ресторацию подъехал экипаж. Открылась дверца, на улицу вначале вышел Петр Миронов, за ним следом Виктор Миронов. Мужчина повернулся лицом к экипажу и подал руку вначале жене, а затем и дочери. Поздоровавшись, все собравшиеся, наконец, вошли вовнутрь. Оставив пальто на попечение администратора, прошли в зал и заняли заказанный стол. Яков Платонович глаз не мог отвести от невесты, настолько она была хороша. На Анне было надето чудеснейшее платье цвета лазури, отороченное у воротника тончайшим кружевом. Волосы прибраны в высокую витиеватую прическу, позволяющую, все же, выбиваться одному непослушному локону, лежащему так естественно, будто бы именно так оно и должно быть. Принесли напитки, подали ужин. Первым слово взял Николай Васильевич. - Господа, дамы. Мы собрались здесь сегодня по радостному случаю. Позвольте мне исполнить свой долг. Я как посаженный отец прошу у вас, уважаемый Виктор Иванович и у вас, уважаемая Мария Тимофеевна, руки вашей дочери, Анны Викторовны для этого честнейшего и благороднейшего мужчины: Штольмана Якова Платоновича. Яков Платонович обязуется приложить все усилия во исполнение супружеских клятв и обещаний. - Мы даем свое родительское согласие и благословение на брак господина Штольмана и нашей дочери, Анны Викторовны, - чинно ответил Виктор Иванович. - Согласие получено при свидетелях, так сказать. Теперь вы официально являетесь женихом и невестой. Яков Платонович, вам слово, - повернулся Трегубов к жениху. - Драгоценная моя Анна. Обязуюсь перед лицом ваших родителей и моих друзей сделать все от меня зависящее для того, чтобы вы были счастливы. Анна, согласны ли вы стать моей женой? – Яков Платонович вышел из-за стола и опустился перед сидящей девушкой на одно колено. - Согласна, Яков. Я согласна стать вашей женой, - негромко ответила она, улыбаясь счастливой улыбкой. - Тогда прошу принять вас это кольцо в знак нашей помолвки, - с этими словами Штольман достал из кармашка маленькую коробочку, вытащил купленное в Париже колечко с сапфиром и бриллиантами. - Яков Платонович, - тихо охнула девушка, протягивая ему правую руку. Мужчина бережно одел колечко на безымянный пальчик и, взяв руку невесты в свою, нежно ее поцеловал. - А теперь шампанского! – провозгласил Петр Иванович. Собравшиеся друзья и родственники поздравили помолвленных, и разговор потек в возбужденно-радостном настроении, время от времени прерываясь на тосты. В ресторации людей было много, все столы заняты. И были там не только приезжие купцы и заводчики, но и местная знать, ставшие невольными свидетелями семейного праздника. А потому время от времени разговор за столом прерывался подходящими знакомыми, приносившими свои поздравления родителям и жениху с невестой. Ближе к концу вечера Петр Иванович заметил заводчика Степнова в окружении двоих мужчин, видимо, Мордасова и Ивановского. Все трое находились уже в определенной степени подпития. Петр Иванович подошел поздороваться, разговорился. Спустя десять минут вернулся за стол, дав мужчинам обещание непременно присоединиться к ним позже. Обменявшись взглядами со Штольманом, чуть заметно кивнул. Все шло по плану. Слежка не станет такой уж обременительной.***
Всю следующую неделю Яков Платонович практически безвылазно находился в управлении. В дом к Мироновым возвращался поздно. Его неизменно встречала Прасковья и кормила поздним ужином. Несколько раз вышла к нему и Анна. Посидела с ним, пока Яков ужинал, о чем-то поспрашивала, что-то рассказала. По утрам все встречались за завтраком. Хотя бы завтрак Штольман старался проводить со всем семейством невесты, а то совсем неудобно получалось, вроде бы как он в гостях, а является как в гостиницу только переночевать. Лишних вопросов ему никто не задавал. Даже Мария Тимофеевна молчала, получив уже соответствующее разъяснение от Виктора Ивановича. Петр Иванович к завтраку выходил редко – последнюю неделю возвращался он поздно или не возвращался совсем. Как-то на вопрос Марии Тимофеевны что все это означает, Петр Иванович объяснил все просто: встретил старых знакомых, засиделись. Что-либо еще узнать у него возможным не представлялось. Раз в день ежедневно Миронов-младший заходил в управление к Штольману, докладывал о перемещениях и ближайших планах заводчиков. И каждый раз уверял, что опасаться нечего. Никто ничего дурного не сделает. Даже девицы Маман, по его словам, вели себя как нельзя соответствующе: лишней навязчивостью не отличались, внимание уделяли как положено, по карманам не лазили. Иногда к Штольману в участок заходила Анна справиться как у него дела, не нужна ли ее помощь. Ну, или просто повидать его. За два дня до окончания ярмарки Яков Платонович засиделся в управлении допоздна. Решил уже, было, отправить записку к Мироновым, что переночует в управлении, как дверь отворилась и на пороге возникла его неугомонная невеста, гневно сверкая глазами. - Анна Викторовна! Что вы здесь делаете в такое время? Вы почему не дома? – удивленно воскликнул Яков Платонович, подходя к ней. - А вы? Вы почему все еще тут? Мама с ужином ждала, думала, вы пораньше придете. А вы, я смотрю, вообще сегодня отсюда уходить не собираетесь?! – невеста его явно злилась. - Засиделся сегодня, уж очень работы много. Хотел уже посыльного к вам отправлять с извинениями. - Посыльного! Прасковья ужин вам и так согреет, в любое время, как ни придете. Она, кажется, от этого какое-то свое собственное удовольствие испытывает, - Анна начала потихоньку успокаиваться. Во многом этому посодействовал сам статский советник, нежно привлекший ее к себе и теперь крепко обнимавший. - Яков, пойдем домой. Даже мама, кажется, переживает из-за того, что ты совсем не отдыхаешь. Говорит, чтобы я после свадьбы за твоим распорядком следила внимательнее, что тебе отдыхать нужно. Она прямо удивляет меня последнее время. Как будто другого жениха мне никогда и не желала вовсе. - Аня, зачем ты так поздно по городу бегаешь? Да еще и одна?? Неужели ты не понимаешь, что это небезопасно? – Штольман еще крепче прижал к себе невесту, касаясь губами ее волос. - Да я на извозчике. Дядя домой приехал, я как раз вышла на террасу. Ну, и попросила меня подождать. - Родители знают где ты? - Не думаю, они не видели, что я выходила. - Ох, Аня, Аня…. Поедем к вам домой. Сейчас скажу, чтоб пролетку подготовили. Чует мое сердце, родители твои в ярости будут как узнают…. Штольман вышел из кабинета, отдал распоряжение дежурному, и через четверть часа они уже ехали к дому Мироновых. По счастью, Мироновы уже спали. Встретила их Прасковья, ничего не сказала, а только быстро собрала ужин для Якова Платоновича. Следующее утро ничем не отличалось от предыдущих. Правда, Петр Иванович был дома и даже спустился к завтраку, успев по пути шепнуть Штольману, что вчера с заводчиками расстался у входа в заведение Маман. Разговор тек непринужденно. Обсудили и скорый переезд Якова Платоновича в служебную квартиру. Мария Тимофеевна взяла с него слово, что он будет бывать у них как можно чаще на правах жениха, непременно оставаясь на ужин. Слово было дано, сердце матери успокоено: как-никак, а ведь жених. Неправильно будет, если он то гостит у них, то со своей службой совсем пропадет. Чего доброго, сплетни какие пойдут. А так все честь по чести. Закончив завтрак и традиционно поблагодарив хозяев, Яков Платонович направился к выходу. Анна последовала за ним – проводить. Не успели они попрощаться возле двери, как раздался громкий стук. Подоспела Прасковья, открыла дверь, и на пороге возник сильно взволнованный Антон Андреевич. - Яков Платонович! Убийство! - выпалил он сходу, после чего перевел взгляд на Анну, - Доброе утро, Анна Викторовна. - Как убийство? – ахнула та. - Заводчик Мордасов убит! – ответил Коробейников, смотря широко раскрытыми глазами поочередно на Якова Платоновича и Анну Викторовну.