***
Спустя почти час Штольман в сопровождении городового Евграшина и доктора Милца добрался до места стоянки бродячих циркачей. На поляне в лесу был разбит чуть ли не лагерь. Тут стояло пять цветастых кибиток, сновали люди. В глазах даже зарябило: такие пестрые наряды были на всех одеты. - Добрый день. Статский советник Штольман Яков Платонович. Могу я увидеть вашего старшего? – обратился Яков к проходящему мимо мужчине. - Да, сейчас позову, - тот кивнул и устремился в сторону небольшой группы мужчин, что-то рьяно обсуждающих в стороне. - Хей, Баро! Там чиновник. Важный. Тебя спрашивает, - махнув рукой, крикнул цыган. На зов повернулся мужчина лет пятидесяти. Угольно-черная борода его местами сверкала проседью. Волосы почти до плеч лежали тяжелыми волнами. От правой стороны лбы черную копну волос его, словно серебром, украшала прядь седых волос. Мужчина был высок и статен. Тело его, приобретшее уже определенную тяжесть, все еще сохраняло былую гибкость. Плавными быстрыми шагами он приближался к статскому советнику, бросая при том заинтересованный взгляд не только на Якова, но и на доктора. - Здравствуйте. Меня зовут Баро Ковач. Я тут, если можно так сказать, главный, - представился мужчина Штольману, продолжая с интересом его изучать. - Штольман, Яков Платонович. Статский советник. Это доктор Милц. Александр Францевич. С нашим городовым вы уже знакомы. - Да, приходил он сегодня уже. Что такого важного чиновника привело в наш маленький цирковой табор? - Да, слышал я, у вас тут несчастье произошло. Девушка упала с лошади и сильно пострадала. Вот мы с доктором и решили вам помощь оказать. - Что же. Помощь лишней не будет. Но это лишь ваш способ. А причина? Зачем вы-то сюда пришли? – темные, почти черные глаза цыгана внимательно смотрели в светлые глаза Штольмана. - Вы слышали про убийства девушек в тех городах, где был ваш табор? – прямо спросил тот. Не было смысла вихлять. Этот цыган видит твои мысли. И даже он, Яков, не мог до конца скрыть их. - Да. Слышал. Но я не думаю, что это кто-то из наших. Не могут они. Я всех тут с детства знаю. Мы – семья. Мы всегда вместе. - Так уж и все? - Да, есть у нас русская девушка. Маришка. Мы зовем ее так. Я нашел ее двенадцать лет назад. Она сидела в лесу и рыдала над телом отца, задранного медведем. Почему зверь не тронул ребенка, не знаю. Но она рассказала тогда, что мать ее умерла давно, в родах. И никого у нее больше не осталось. По вашему, я должен был бросить маленькую восьмилетнюю девочку в лесу? Или может в ваш приют отвести? Нет! Я взял ее в свою семью. У нас с женой не было детей. Маришка стала нам дочерью. Жена моя, Рада, научила ее тому, что умела сама. А была она великой наездницей. Обычно-то на лошадях мужчины работают. Но Рада могла говорить с этими умными животными. Они слушались ее, словно саму природу. И этому она научила нашу Маришку. Прошлой зимой не стало моей Рады. Не стало жизни моей. Одна радость осталась – дочь. Она переняла у своей приемной матери все, что та могла дать. Два года назад наша Маришка вышла замуж. За нашего же акробата. Миро хороший парень. Они красивая пара. Детей нет, а так хочется продолжения нашего рода. И вот теперь она лежит почти без движения. Травы нашей матушки Патрины не помогают. Молитвы тоже. - Доктор Милц посмотрит вашу дочь, с вашего позволения. Он очень хороший врач. - Хорошо. - А мы с вами за это время поговорим, - спокойно, но твердо сказал Яков Платонович, глядя в темные глаза барона. По всему было видно, что хоть цирк и бродячий, да и табор маленький, но Баро – барон здесь. - Хорошо. Пойдемте. Я провожу вас. Вон в той кибитке лежит моя Маришка. Миро с ней. А мы с вами, господин Штольман, поговорим у меня, - цыган кивнул в сторону той кибитки, что стояла чуть поодаль от остальных. - Кхамали! – позвал мужчина, на зов его тут же из-за занавесей, закрывающей вход в кибитку, где должна была находиться пострадавшая девушка, выглянула молодая бойкая цыганка. - Ай, Баро, что кричишь? До обеда не скоро, а я сегодня не по той части, там Сусанна кухарит. - Доктора проводи к Маришке. И пусть Миро выйдет на время осмотра. Скажи ему, пусть лошадям овса даст. - Позвольте, девушка останется. Она может мне помочь, - Александр Францевич несколько грузно, но достаточно проворно взобрался на подножку кибитки и скользнул внутрь. Через минуту оттуда вышел молодой цыган. - Баро! Зачем врач? Сами справимся. - Миро! Иди, накорми лошадей. Маришке нужен врач. Люди пришли к нам с миром, они могут помочь. Не мешай, - твердо произнес Баро. Молодой человек покорно склонил голову и ушел к животным. - Идемте ко мне, - махнул Штольману барон. Расположившись в кибитке, мужчины некоторое время помолчали, изучая друг друга. - Вы, господин чиновник, человек хороший. Вы думаете, что тех девушек убил кто-то из наших, - спокойно сказал Ковач. Он не спрашивал – утверждал. - Да. Проверили всё и всех. По всему выходит, что ваши люди – единственные подозреваемые. Мне жаль. - Если вы правы, я отдам вам виновного. Но найдите его. Если нужна моя помощь – скажите. Я помогу. Те девушки. Они, как я слышал, похожи на мою Маришку. - Господин Ковач, могу я попросить вас прийти завтра ко мне в управление? Мне необходима наиболее полная информация про ваших людей. Про всех. - Это может быть женщина? - Нет. Это мужчина. - Вы в этом так уверены? - Да. - Да-а-а, - задумчиво протянул Баро Ковач. Его размышления, однако, прервала старая цыганка, проворно забравшаяся внутрь кибитки. - Патрина, что ты хочешь? У нас мужской разговор. - Ты уже закончил свой разговор. А вот мне есть что сказать этому человеку. Ты все равно завтра пойдешь к нему говорить. Так вот пойди сейчас и подумай про все, что нужно рассказать завтра. Про мелочи иди подумай, - спокойно возразила старая женщина барону. Повернулась к Штольману, села на то место, где всего несколько секунд назад сидел Баро. Лицо ее сплошь испещрено было морщинами. Сколько же ей лет? Она так проворно забиралась на неудобную подножку, что нельзя было дать ей очень уж много. Но морщины говорят об обратном. И глаза. Удивительные у нее глаза. Светло-голубые. Лучистые, словно маленькие лучики солнца живут в них. Такие мысли вихрем пронеслись в голове Якова, пока он изучал старую женщину. - Да, мальчик, я очень старая. Я старше тебя больше, чем в два раза. И хотя бы поэтому я могу называть тебя так, как хочу. Ты ведь совсем мальчик еще. Твой разум и сердце – это разум и сердце взрослого мужчины. Но для меня ты – мальчик. Посмотри на меня, - цыганка легким касанием развернула лицо Штольмана к себе так, чтобы на него падал свет сквозь щели в пологе кибитки. - Ты любишь свою жену. Твое сердце готово окутать ее нежностью всю, с головы до ног. Мало я видела людей, способных так любить. Твоя жена тоже любит тебя. Ты не сомневайся в ней никогда. Слышишь? Я знаю, о чем говорю. Просто послушай меня. - Я не верю в гадания, - начал было Яков, но был прерван. - Я много лет назад бросила гадать людям. Я просто вижу то, что мне показывают. Тебе ли не знать о том, что такое видеть, что показывают? Ведь твоя Аннуш тоже видит. Не бойся. Она когда-то перестанет говорить с мертвыми. Но это случится еще не так скоро. И нет, рождение вашего ребенка не унесет ее дар. Не этого ребенка. - У нас пока нет детей. - Душа уже спешит к вам. То будет мудрость. Ты и так знаешь. Твоя Аннуш сказала тебе все. Тебе, мальчик, интересно, почему мои глаза такого цвета? Я скажу тебе. Моя прабабка была русская. У меня ее глаза. И у матери моей были такие. И у бабки. Баро – мой племянник. Мне Господь не дал счастья материнства. Но мои глаза живут в нашем таборе. Мы молимся, чтобы эти глаза не закрылись навсегда. - Вы про Марию? - Да. Эту девочку приняли тогда все. Она – наша. В ней наша кровь. Я не знаю как объяснить тебе все это. Есть люди родные по духу так, как кровники не могут быть родны по крови своей. Послушай. Ты прав. Тот, из-за кого ты пришел, он у нас. Я чувствую это. Но я не вижу, кто это. Мне не дают это увидеть. Но я чувствую. - Вы говорили об этом господину Ковачу? - Нет. Все должно идти своим чередом. Баро узнает, когда пробьет час. Ты поможешь. - Вы кого-то подозреваете? - Я не могу подозревать. Есть несколько человек, кого я чувствую хуже остальных. Но природа человека такова, что он может закрывать свое нутро ото всех. Даже от меня. Я не стану тебе говорить, кого хуже чувствую. Ты и сам узнаешь. И очень быстро. Послушай, мальчик. Когда ты найдешь того, кто сотворил тот грех, не отдавай его Баро. Не надо ему брать на свою душу чужие грехи. Пусть он ответит по тому закону, что написан в бумагах. - Почему вы так говорите? - Я знаю, что может сделать Баро с таким человеком. Я не хочу, чтобы потом он казнил себя всю оставшуюся жизнь. А теперь иди. Мой племянник придет к тебе завтра рано утром. Иди домой, тебя ждет твоя Аннуш. Иди, Джаго! Иди. И помни, твоя Аннуш всегда с тобой будет. Больше трех дней не сможет. Всегда за тобой пойдет. Куда ты – туда и она. Однажды она почти потеряла тебя. Больше не допустит этого. Помни. И не проси от нее того, чего она не сможет выполнить. Она всегда будет стремиться к тебе. Как и ты к ней. И в этой жизни, и в другой. - В другой? Разве бывает подобное перерождение? - Душа наша приходит в этот мир не просто так. Две души, соединенные однажды на небесах, будут стремиться воссоединиться всегда и везде. Вы – соединенные. И вы будете соединяться. Джаго и Аннуш. Всегда будете идти навстречу друг другу. Запомни то, что я сказала тебе, мальчик. И знай. Я не гадаю. Я лишь говорю то, что вижу, - с этими словами старая цыганка чуть ли не вытолкнула Штольмана из кибитки на улицу. Там его уже ждал доктор. - Яков Платонович, все очень плохо. Девушка в крайне тяжелом состоянии. Ее отец согласился со мной. Мы забираем ее в больницу. Я вашего Евграшина отправил за носилками. Ее следует доставить в город как можно скорее. - Хорошо, Александр Францевич. Я в город возвращаюсь. Вы со мной? - Нет. Дождусь Евграшина. Поеду вместе с девушкой. - Хорошо. - Есть еще кое-что. Но это я расскажу вам позже. Я приду к вам вечером в управление. - Приходите лучше домой, к Мироновым. Вечером к ужину. - А это удобно? Мария Тимофеевна не будет против? - Думаю, нет. - Хорошо, тогда до вечера, Яков Платоныч, - попрощался доктор и пошел в сторону кибитки с раненой. - Господин Штольман, - окликнул статского советника Баро Ковач, - подождите! Быстрым шагом мужчина приблизился. - Запомните все, о чем вы говорили с нашей Патриной. Она не гадалка. Она видит. И говорит только правду. Я буду у вас завтра рано утром. - Хорошо. Постарайтесь обдумать до завтра все, что сможете мне рассказать. Мне нужны все детали и подробности. Честь имею, - попрощался Яков с бароном и по лесной тропинке направился в сторону полицейской пролетки, проглядывающей сквозь деревья. И все же, как они протащили на эту поляну свои кибитки? Тут же деревья вокруг…***
В доме на Царицынской его ждала Анна. Она мерила шагами тропинку в саду, нетерпеливо теребя руками край воздушной шали, накинутой на плечи. - Аня! Что случилось? – Штольман быстрым шагом подошел к жене. - Яша! Как хорошо, что ты уже пришел. Я хотела пойти в управление, но тебя же там все равно не было. Вот и жду тебя здесь. - Что случилось, родная? И как ты узнала, что меня нет в управлении? – Яков Платонович обнял ее, на несколько мгновений крепко прижав к себе свою «Аннуш». - Ко мне приходил дух. Но знаешь, я не звала ее. Я читала в беседке. И тут пришла она. Но это не кто-то из убитых девушек. Она, знаешь, она, по-моему, жива. Она сказала, что ее зовут Мария. И что все это из-за нее. И если она умрет, то все встанет на свои места. А потом она замахала руками и заплакала. Странно, она еще говорила, что ей нельзя умирать. Нельзя. Из-за кого-то, по имени Миро и маленького. Я не понимаю, у нее ребенок совсем крошечный? - Нет, у Марии и Миро еще нет детей. - Ты знаешь ее? - Да. Это, похоже, дочь цыганского барона. Приемная. Миро – это ее муж. - А что с ней? - Она упала с лошади. Доктор Милц забирает ее в больницу. Говорит, что все очень серьезно. Может, она была без сознания, когда душа ее приходила к тебе? Кстати, как думаешь, твои родители не будут против присутствия за ужином доктора? - Яков! Ты забыл? Дома только мы и дядя. Мама с папой уехали утром в Москву. У папы же дела там. Решили заодно тетю Липу с дядей Гришей навестить. Они же говорили вчера вечером. - И правда, я забыл совсем. Это дело никак из головы не идет. Пойдем в дом, родная. Я бы с удовольствием выпил чаю. И надо послать записку Коробейникову, что сегодня я в управление больше не вернусь. Все завтра. Пойдем, мне есть что рассказать тебе, - Штольман увлек жену в сторону дома, где за чаем подробно пересказал ей все, что узнал и услышал сегодня в таборе бродячих артистов. Не утаил и слов старой Патрины, которые Анна слушала с особым интересом.***
К ужину пришел доктор Милц. Петр Иванович, воспользовавшись отсутствием брата и супруги его, а, следовательно, нотаций и наставлений, отправился в город, заявив, что поужинает в ресторации. Анна подозревала, что он там не только поужинает. Яков, исходя из заговорщицкого подмигивания уходившего родственника, решил, что ужином дело не ограничится. Как бы не пришлось через день-другой забирать дядюшку жены из заведения Маман. Чтобы тесть с тещей не узнали о таком поведении его. Вот так и вышло, что за столом сидели лишь Яков с Анной, да Александр Францевич. А потому разговор быстро повернул в интересующее всех русло. - Прежде всего хочу сказать вам, что эта девушка – Мария – пострадала очень сильно. Боюсь, как бы не было заражения. У нее открытая рана, которую только разными травами обрабатывать пытались. Буду стараться сделать все возможное, чтобы предотвратить худшее. Кроме того, она на десятой неделе беременности. Удивляюсь, как с ребенком при такой травме ничего не случилось. На удивление, там пока все в порядке. Если же обнаружится заражение, то я ничего не смогу гарантировать, - с явным удовольствием поглощая стряпню Прасковьи, рассказывал доктор. - Вот что за маленький, Яков. Простите, доктор, долго объяснять. Но я ее сегодня видела, - пояснила госпожа Штольман. - Ох, уж эти ваши духи, Анна Викторовна. Да это, впрочем, даже ожидаемо. Она в горячке была днем. Сейчас ей уже получше. Но самое примечательное не это. Яков Платоныч, Мария Ковач-Чурон очень похожа на всех убитых девушек. Тот же цвет волос. Те же светлые глаза. Возраст опять же. Ну, и беременность. Кажется, это не просто совпадение. Убивает действительно кто-то из цирковых. - Да, я тоже уже совершенно в этом уверен. И этот кто-то явно питает очень сильные чувства к Марии Ковач-Чурон. Кстати, а как вы узнали фамилию мужа ее? - Яков Платоныч, право слово! Я же медицинскую карточку на нее завел. Историю болезни отображать же нужно, - покачал головой доктор Милц. - Да, и правда. А я ведь даже не поинтересовался. - Вы завтра будете еще разговаривать с этим Баро? - Да, он придет утром. - Поинтересуйтесь у него, пожалуйста, нет ли у них своего женского доктора. Хотел бы с ним пообщаться. Ведь не может так быть, что после такого падения ей по этой части помощи не оказывали. Что-то ей такое давали, что помогло сохранить ребенка. Хотелось бы узнать, что именно.