***
Зайдя в кабинет, Штольман усадил Анну на стул возле окошка, а Баро предложил присесть рядом со своим столом. Коробейникова в кабинете не оказалось, что немало Якова удивило. - Дежурный! – позвал статский советник, после чего спросил у вошедшего городового: - Где Коробейников? - Антон Андреевич вышли-с четверть часа назад. Сказали-с, что нужно проверить какую-то версию. Обещали-с вернуться ранее, чем через час. - Хорошо. Как придет, пусть сразу сюда направляется. Городовой вышел. Судя по покрасневшей шее его и не слишком уверенному голосу при объяснении, Коробейников пошел явно не версию проверять. - Итак, господин Ковач. Расскажите, пожалуйста, про ваших людей. Меня интересуют мужчины в возрасте от двадцати трех до сорока лет. С большой долей вероятности, влюбленные когда-то в вашу дочь. - Да что рассказывать-то? У нас, почитай, каждый второй был в Маришку влюблен. Даже Михель – брат Миро – одно время лелеял надежду, что дочь выберет его. Но она всегда любила Миро. С самого первого дня в таборе. Рада видела это, - а дальше барон начал перечислять все тех же мужчин, о которых меньше часа назад Штольману поведал Ищенко. Описания дополнялись более подробными характерными чертами, которые, впрочем, не имели очень уж большого значения для следствия. - У кого из них наиболее переменчивое настроение в последние несколько месяцев? – спросил Штольман по окончании рассказа. -Шандор всегда отличался переменчивостью. То ходит мрачнее тучи, то начинает шутить и балагурить. Данко с этой весны сам не свой. Как будто думает все время о чем-то. Иногда порывается что-то сказать, но в последний момент передумывает. Так уже раза три ко мне подходил. -А скажите мне вот что, господин Ковач. Кто у вас в таборе выполняет роль акушера? - Роды всегда принимает старая Патрина. А еще травами врачуют Шандор и Лекс. Лекс у нас занимается дрессировкой. Но врачевать берется только людей. С животными управляется Златан. - Кто, кроме Патрины, давал что-то вашей дочери после падения? - Шандор давал ей травы какие-то. И порошок еще. Сказал, что это непременно поможет ей сберечь себя изнутри. Сдается мне, он до сих пор любит ее. А ведь как он страдал, когда Маришка вышла за Миро. Сам я не слыхал, но мне говорили, будто в тот день он словно с ума сошел. Ушел куда-то в лес да и выл там диким зверем. Такая боль разрывала его изнутри. - Ваша дочь беременна, господин Ковач. Уже больше двух месяцев. Доктор Милц просил узнать, кто и что ей давал. Он говорит, что после такого падения ребенок, как правило, не выживает. А с вашим будущим внуком все в порядке. Потому я и спросил вас об этом. - А Шандор мне и не сказал. Да и Маришке он ничего не говорил, - всплеснул руками обрадованный Баро. - А как моя дочь? - Пока в тяжелом состоянии. Есть риск заражения. Доктор делает все возможное. - Я могу после к ней зайти в больницу? - Мы поговорим об этом с доктором. А что вы имели в виду под словами, что Шандор вам не сказал? Он что, мог знать, что девушка беременна? - Так ведь конечно! А, да вы и не знаете. Шандор у нас уникальный человек. Он беременность может определить на совсем малом сроке. И у людей, и у животных. Еще и признаков-то никаких нет, а он уже знает. Коли то кобылица, то он сразу же Златану говорит об этом. А ежели то женщина, он ей радостную весть приносит. Что, мол, дитя у тебя под сердцем, побереги и себя, и его. И точно! Аккурат через месяцев восемь нарождается у нас в таборе новый человечек. - Вы хотите сказать, что он может по виду определить беременность женщины на сроке до четырех недель? - Так аккурат на четвертой неделе и говорит. Там история такая. Его прадед когда-то был знахарем. Умирал уже очень старым. И вот, когда умирал, постарался передать свои навыки. А учить еще раньше начал нашу Патрину. Она, почитай, благодаря ему и врачует у нас. А вот дар видеть зарождение новой жизни во чреве – это наследственное. Мы уж думали, что не будет у нас такого человека. Так нет. После смерти старика подошел ко мне Шандор и говорит, что видит ребеночка во чреве одной из наших женщин. Я не поверил. А мальчик оказался прав. Наследственное у них это. - И он может видеть беременность так рано? А про ребенка Марии ничего не сказал… - задумчиво протянул Штольман. Все время разговора Анна сидела молча. Последние минут десять она смотрела в одну точку. А именно – на дух женщины, бережно обнимавшей за плечи Баро. Женщина была еще совсем не старая: не старше лет сорока или сорока трех. Красивая. Копна черных волос ее была припрятана под цветастым платком. И все равно непослушные пряди выбивались на волю. При словах мужчины о Шандоре Кальдарасе женщина беззвучно заплакала и еще крепче обняла плечи мужчины. Но тот, конечно, этого почувствовать не мог. - Простите, господин Ковач, - прервала молчание госпожа Штольман, - могу я спросить у вас одну вещь? - Конечно, спрашивайте, - цыганский барон обернулся к молодой женщине. - Как давно умерла ваша жена? - Рада умерла этой зимой. - Ей было не больше сорока трех лет, правильно? - Да, сорок три должно было летом исполниться. Она сильно моложе меня. На целых двадцать лет. Да вы не удивляйтесь, - улыбнулся мужчина, - у нас в роду мужчины всегда выглядят моложе своих лет. - Она вас очень любит. И хочет уберечь от чего-то очень плохого, - тихо сказала Анна, глядя в глаза цыгана. Тот в ответ кивнул, давая понять, что понимает ее. - Спасибо, что пришли, господин Ковач. Если мне что-то понадобится, могу я обратиться к вам за помощью? – вставая, спросил Штольман. - Конечно. Найдите его, Джаго. Патрина верит в вас, и я верю. Найдите его, - поднялся с места Баро, протянул руку статскому советнику. Тот с готовностью пожал протянутую ладонь. - До свидания, госпожа Аннуш! Берегите себя и своего мужа. Он очень достойный человек, - цыган поцеловал ручку Анны на прощание. - Яков, а почему он так странно назвал нас? – спросила Анна Викторовна мужа, когда Баро покинул кабинет следователя. - Это наши с тобой имена на цыганский лад. А что тебе передала старая Патрина? - Давай посмотрим, - заинтересованно улыбаясь Анна развернула сверток. Внутри лежала белоснежная батистовая пеленка с вышитой молитвой по краям. Вышивка была такой тонкой, что не сразу было видно, что же за слова там значатся. - Богородице Дева радуйся, - прочитала начало молитвы Анна, - Яков, это «Богородица». - Тут записка выпала, - Штольман поднял с пола маленькую бумажку и протянул жене. - Аннуш, заворачивай в эту пеленку своих новорожденных детей, и тогда ни один сглаз не ляжет на них. Да прибудет с тобой мое цыганское благословение. Патрина, - прочитала молодая женщина. - Надо же. Она же тебя даже не знает. - Яков, как ты думаешь, а можно такие вещи от цыган принимать? - Я думаю, что от Патрины можно. Мы не сделали им ничего плохого. Даже наоборот, поможем им. И потом, она мне почему-то понравилась. Думаю, не будет ничего дурного в этой пеленке. Они ведь тоже православные, как я заметил. Так что, ничего дурного в этом я не вижу. Кивнув, Анна сложила пеленку и завернула ее обратно в бумагу вместе с запиской. Вечером у дяди спросит. Или завтра. А то вдруг дядя сегодня придет еще не в том состоянии, когда с ним можно будет говорить на подобные темы. Открылась дверь, впуская в кабинет Коробейникова. Тот был явно в приподнятом настроении. - Ой, Яков Платоныч! А вы уже вернулись? - И не только вернулись, но и успели побеседовать со свидетелем. И где это вы были, Антон Андреевич? – обратил более, чем серьезный взгляд на молодого следователя Яков Штольман. - Я…. Я там ходил…. - И куда же вы ходили? - Яков Платонович, только Трегубову не говорите. Я быстро сбегал к церкви. - Зачем? - Полина Николаевна хотела молебен заказать. А я ее проводил потом домой, - краснея, признался Коробейников и опустил глаза. - Антон Андреевич, ну не в рабочее же время. Хотя бы не в то время, когда мы пытаемся поймать убийцу. Как вы вообще могли додуматься до этого?! – воскликнул Яков. - Правильно, Антон Андреевич, - неожиданно поддержала молодого следователя Анна. - Лучше так, чем ждать почти полтора года непонятно чего. А то смотрите, затянете с ухаживаниями, а у Полины терпения не хватит. Весело рассмеявшись, Анна села на стул возле стола мужа, задорно поглядывая на обоих мужчин. - Анна Викторовна, а вам домой не пора? – стараясь сохранять серьезность, спросил Штольман. - Нет, Яков Платонович. Кроме того, я ведь видела дух Рады – жены этого Баро. И знаешь что? Кажется, она знает, кто убийца. - Шандор. - Ну вот, ты уже тоже понял. - Да, очень похоже, что именно он. И ведь мотив есть. Он словно бы мстит Марии за то, что выбрала она не его. И срок приблизительно сходится. Ведь все началось как раз пару месяцев назад? А что если он может определить беременность на совсем маленьком сроке? - Яков, ты веришь в это? - Кажется, мне сейчас не остается выбора. Но его вину нужно доказать. Нужно проверить, действительно ли это он, или мы все ошибаемся. - И как мы будем это проверять? – спросил Антон Андреевич. С этих слов в кабинете началось внеплановое совещание, активное участие в котором принимала Анна Викторовна Штольман. Втроем они продумали способ разоблачения Шандора в мельчайших подробностях.***
Вечером в дом на Царицынской вернулся Петр Иванович. Штольманы ожидали увидеть родственника не в самом радужном состоянии, но ожидания их не оправдались. Миронов-младший был практически трезв. - Дядя! Как хорошо, что ты уже дома. - Однако, Петр Иванович, я уже собирался пускаться вам на выручку. Завтра Виктор Иванович с Марией Тимофеевной возвращаются, они телеграмму прислали, - Яков показал на листок, что держал в руке. Разговор происходил в столовой, где Анна с мужем пили чай в тот момент, когда туда вошел дядюшка. - Да, правду говорят, что если уж смолоду заслужишь себе репутацию самую неблаговидную, то потом от нее не отделаешься. Неужели вы двое считаете меня престарелым бонвиваном? Аннет, неужели ты так плохо думаешь о своем дяде? А ты, крестничек! После всего того, что нам довелось вместе пережить, - притворно качая головой, Петр Иванович сел за стол. Племянница уже подавала ему чашку с чаем. - Быть может, сказать Прасковье, чтоб она тебе ужин согрела? - Нет, я ужинал. А от чаю не откажусь. Девицы говорят, к ним тут странный господин на днях заходил. Цыган! - Цыган? А имя знают? - Да мудреное какое-то. Не то Шанич, не то Шадон. - Шандор? – подсказал Штольман. - А, да-да! Так вот все он светленькую девушку выискивал. И непременно со светлыми же глазами. И Маман удивить успел. - Даже так? И чем же? - А он ей указал, которая из ее девушек не уследила за незадачливым клиентом. Говорит, что еще немного и поздно будет. - Поздно для чего? – не поняла Анна. - Аннет, замужняя дама, - покачал головой непонятливости племянницы Петр Миронов. - Поздно пить нужные травки для наименее травматичного избавления от последствий неаккуратности клиента. - Какой срок он ей указал? – спросил Яков. Анна тоже уже поняла, о чем речь и прикрыла рот ладошкой. - Маман говорит, что цыган указал на три недели. Так они на другой же день девицу к доктору одному возили. Тот подтвердил факт беременности. А срок поставил от трех до пяти недель. А цыган этот, Шандор, за небольшую скидку на нужные ему услуги травку им какую-то оставил. Сказал, что благодаря этой травке и от последствий девица избавится, и вреда ей не будет. Якобы даже потом, если захочет, еще и родить сможет. Вон оно как! - Да, очень похоже, что мы правы в своих догадках, - сказал Штольман, а после посвятил родственника в курс дела. Как знать, быть может, Петр Иванович тоже сможет помочь при исполнении их маленького плана.***
Спустя два дня, предварительно отправив с городовым записку с предупреждением о своем приходе, в табор прибыл Яков Штольман в сопровождении Антона Андреевича, Ульяшина, Евграшина и, как это не было странно, Петра Ивановича. После нескольких часов споров было решено оставить Анну дома, а заменить ее в их маленьком представлении должен был именно дядя. Молодая женщина категорически не желала оставаться дома, но увещевания не только мужа, но и дяди возымели успех. Решающее действие оказал последний довод Штольмана, произнесенный чуть слышно ей на самое ушко: - Анечка, вспомни слова Баро. Тебе нужно беречь себя. Даже я не знаю, что там может произойти. Вспомни, к нам уже стремится наш маленький, не стоит сейчас подвергать себя лишней опасности. Анна согласилась не ездить вместе со всеми. Но сразу же после отбытия Штольмана и дяди собралась и ушла, сказав родителям, что отправляется на прогулку. В конце концов, она же обещала не присутствовать в лесу. А про управление речи не было. Там, вроде как, Синельников сегодня дежурит. Памятуя о своих былых промахах, он точно позволит ей подождать мужа в их с Антон Андреича кабинете. А потом уже и поздно будет ее оттуда выгонять. Так она хотя бы узнает все подробности. С этими мыслями Анна сначала зашла в кондитерскую, где купила несколько пирожных, а после отправилась в сторону полицейского управления.***
- Добрый день, господин Ковач! – поприветствовал цыганского барона Штольман. Мужчины пожали друг другу руки, и Баро чуть заметно кивнул, давая понять, что готов к тому, что сейчас будет. - Господин Штольман, вы снова к нам. Еще какие-то вопросы у вас остались? - Да, мне нужно поговорить с несколькими вашими людьми. Прошу вас позвать сюда господ Енешти, Кальдараса и Дукони. - Миро! Позови сюда Данко, Шандора и Златана! – распорядился барон. К месту, где стояли мужчины, уже стягивались другие цыгане. - Хей, ромалэ! Не стоит тут глазеть! Займитесь своими делами! – остановил их Баро. Большая часть, подчинившись, разошлась. Осталось несколько человек, среди которых и старая Патрина. Этот мальчик – Джаго – позвал именно тех, про кого она ему не сказала, что плохо их чувствует. Но сейчас она, Патрина, уже была уверена, за кем он пришел. Дальше будет небольшое представление. А ей интересно посмотреть, что Джаго придумал. Подошли трое мужчин. Яков сразу отметил того, что стоял посередине. Высокий, красивый. В яркой голубой сорочке, поверх которой одет черный жилет нараспашку. И две ленты, заплетенные в волосы. Красная и голубая, в цвет сорочки. - Господа. У меня к вам лишь один вопрос. Кто из вас в тот день, когда просил Марию Ковач-Чурон выйти за него замуж и получил отказ, пытался подарить ей ленты для волос? Ленты, что она не приняла и вернула дарителю обратно, - Штольман знал ответ. Вчера он посетил в больнице Марию Чурон. Она пошла на поправку. Доктор Милц был действительно очень хорошим врачом. Опасения его не оправдались, заражения не было. При соответствующем лечении молодая женщина совсем скоро будет дома. И с ребенком ее все хорошо. Яков просто разыгрывал оговоренный спектакль. Ему нужна была реакция Шандора. - Шандор, что ты стоишь? Выходи вперед! Все знают, что те ленты, что ты носишь в волосах, вместе с предложением отвергла два года назад Маришка! – крикнула цыганка, что подошла поближе посмотреть, зачем же явился чиновник. - Да, это мои ленты Маришка выбросила. Как выбросила и мое сердце. Ну, и что с того? Я не держу на нее зла! Я пытался ей помочь, когда с ней случилось несчастье! – задиристо выкрикнул выступивший вперед цыган. - Вы арестованы за попытку убийства Марии Ковач-Чурон, - спокойно произнес Яков Платонович, внимательно наблюдая за реакцией мужчины. - Это неправда! Не было этого! - Дух Марии сейчас здесь! Она говорит с вами через меня! – зычным голосом огласил поляну Петр Иванович, вступая в свою часть спектакля, - Шандор! Зачем ты это сделал? Зачем ты погубил их моими лентами? Петр Иванович картинно заламывал руки и закатывал глаза, высоким голосом выкрикивая обвинения в лицо Кальдараса. Быть правдоподобным он даже не пытался. Его задачей было вывести из себя мужчину, а не правдиво изобразить вселение духа в тело. - Да что это за концерт? Уберите этого ненормального от меня! – начал окончательно терять самообладание Шандор Кальдарас, - Маришкины ленты всегда были у меня в волосах! Я ничего ими не делал! - Правильно, ведь вы душили девушек их же собственными лентами и шарфами? – быстро подошел к цыгану Яков и, взяв того за грудки, хорошенько тряхнул. - Да! Да! Да! - не помня себя, закричал в лицо статскому советнику мужчина, после чего вырвался из хватки и, упав на колени, зарыдал. - Увести! – распорядился Штольман. Тут же подскочившие Ульяшин и Евграшин подняли Кальдараса под руки и повели к дороге, где их ждала пролетка. Коробейников последовал вслед за ними. - Благодарю вас за помощь, господин Ковач. Доктор Милц просил вам передать, что с вашей дочерью все в порядке. Через неделю сможете забрать ее домой. Завтра можете ее навестить. Про ленты она мне рассказала. - Спасибо, господин Штольман, - тихо произнес Баро. Чуть подумав, поднял глаза на статского советника, - Отдайте мне его. Я сам накажу его за все, что он сделал. - Нет. Он ответит по закону. Я вам обещаю. Я добьюсь, чтобы суд проходил здесь, в Затонске. Вы сможете присутствовать. Он ответит за все. Но я не позволю вам поступиться своей совестью и честью из-за такого человека. Честь имею, - попрощавшись, Штольман в сопровождении Петра Ивановича пошел ко второму экипажу, стоявшему на дороге. - Джаго! – окликнула его старая Патрина. - Да? - Спасибо тебе, мальчик. Господь благословит тебя и семью твою, - тихо сказала подошедшая женщина. В лучистых глазах ее стояли слезы. Молча кивнув, Яков продолжил путь. - Пэтэр! Ты бы не пил столько, а! – вслед Петру Ивановичу крикнула старая Патрина.***
В управлении их ждала Анна. Штольман даже не удивился, увидев в кабинете жену. Ее прихода следовало ожидать. Любопытство Анны Викторовны должно быть удовлетворено. К тому же, без нее они это дело так быстро не закончили бы. При допросе присутствовали не только Анна с дядей, оказавшие помощь в поиске и поимке убийцы, но и полковник Трегубов. Допрос вел Яков Платонович. - Итак, когда ваша возлюбленная отвергла вас, вы острой ненавистью возненавидели ее. Но и позволить себе что-то ей сделать вы тоже не могли, - начал было Штольман, но Шандор прервал его. - Нет! Я никогда не испытывал ненависти к ней. По крайней мере, не тогда. - А когда? Тогда, когда поняли, что она беременна? - Да. Я не знаю, откуда у нас этот дар. Но я могу сказать, беременна ли женщина спустя неделю после зачатия. Я просто вижу это. Словно золотистое свечение во чреве ее. И я видел это свечение у Маришки. И вот тогда я возненавидел ее. Как она могла! Не только выбрала этого Миро, но еще и сына ему родит! Но я подавлял свои чувства. Я пытался никак не показывать всеготого, что делалось в душе моей. Я не мог навредить ей. Ведь я все еще любил ее. Иногда мне казалось, что я схожу с ума. В городах, где мы выступали, я встречал девушек, до безумия похожих на нее. И как будто специально во чреве их я видел это свечение. Они были беременны. Они даже не подозревали об этом. Не обращали внимания на признаки. Хотя срок был много более одной недели. Я шутил с ними, заигрывал. Они охотно отвечали мне. Мы шли гулять. Я уводил их все дальше и дальше от дома. От женихов и родных. И они шли. Шли! А потом. Потом меня как пеленой накрывало. Мне не хотелось касаться их руками. Мне было противно. Я выхватывал ленты у них или шарфы. И душил этими лентами. Только бы не прикасаться к ним голыми руками. Они такие же, как Маришка. Предательницы! Они тоже предали своих возлюбленных. Нет им прощения! - Довольно. Антон Андреевич, заполните протокол, и пусть тогда арестованный Шандор Кальдарас подпишет. Евграшин! – позвал Штольман городового, тот появился через минуту. - Уведите в камеру. Шандор поднялся с места. - Я не больной. Вы отправите меня на каторгу. Мне не жаль этого. Мне не жаль их. Мне жаль только той любви, что сгорела во мне. Ведь ей только стоило выбрать меня. И я бы сделал все ради нее, - с этими словами мужчина подчинился городовому, выводившему его прочь из кабинета. - Аня, ты как? – Яков очень беспокоился за жену. Не следовало ей это слушать. - Я в порядке. Но ведь это не любовь. Одержимость, злоба, зависть. Что угодно, но не любовь, - Анна серьезно посмотрела в глаза Якова и, совершенно не думая о приличиях, прижалась к нему всем телом, обнимая. Штольман крепко прижал жену к себе. Плевать, что подумает Трегубов. Или Коробейников. Да, это не любовь. Любовь – это когда ты, разрываясь от внутренней боли, свою жизнь положишь ради любимой, ради ее счастья. Пусть даже и с другим. Только бы она была счастлива. Только бы жила. Яков еще крепче прижал жену. Неслышно кабинет покинул полицмейстер, кинувший понимающий взгляд на Штольманов. За ним следом вышли Коробейников и Миронов-младший. Анна и Яков этого не заметили. Они просто стояли, крепко обняв друг друга. Словно бы боясь, что кто-то может их разлучить. Он знал, что перевернет весь мир ради нее, ради ее спокойствия и счастья. Она знала, что будет готова изменить себя, только бы он не подвергал себя лишней опасности. Она будет его беречь.