***
На станции в Затонске семейство Штольманов встречал Петр Иванович. Обняв племянницу и зятя, Миронов-младший подхватил радостную внучку на руки и уверенным шагом направился к поджидавшему экипажу. Малютка Софи пришла в неописуемый восторг от путешествия в открытом экипаже по улицам городка, который был для нее совершенно незнаком. Девочка разглядывала дома и лавки, которые они проезжали, с интересом смотрела на людей, спешащих по своим делам. Прохожие временами обращали внимание на людей в открытом экипаже, узнавали статского советника и супругу его и приветствовали их: мужчины приподнимали шляпы, дамы кивали и улыбались. Заметив же маленькую дочку супругов Штольман, умиленно улыбались уже все, и мужчины, и женщины. Горожане так или иначе были знакомы с обоими супругами, знали и отличительные черты характеров обоих. А потому не сомневались, что маленькая барышня Штольман совсем скоро проявит себя. Многие начали задаваться одним лишь вопросом: характер кого из родителей в большей степени унаследовала девочка? По прибытии в дом на Царицынской улице, Штольманы были встречены жаркими объятиями не только родителей Анны Викторовны, но и приехавших заранее Олимпиады Тимофеевны и Григория Ефимовича. Все бабушки и дедушки тут же окружили маленькую дочку Якова и Анны таким вниманием и заботой, что отец ее был вынужден срочно спасать свое ненаглядное дитя. Подхватив несколько испуганную повышенным вниманием девочку на руки, Яков поспешил унести ее наверх, в подготовленные для их семьи комнаты. Спустя несколько минут их нагнала Анна. - Папа меня сейчас просто спас. Сказал, что мне обязательно нужно устроить Софи в ее новой комнате, чем несколько поумерил пыл тети Липы, - улыбаясь, сказала она мужу. - Если Олимпиада Тимофеевна не умерит свою кипучую натуру, мы будем вынуждены уехать обратно в Петербург раньше срока. Она очень испугала дочку. Должна же она понимать, в конце-то концов, что Софьюшка еще слишком мала для подобных проявлений любви и заботы от человека, которого она сейчас еще даже не помнит, - недовольно проворчал Яков Платонович. Подойдя ближе к мужу, все еще прижимавшему дочку к груди, Анна успокоительно обняла его и поцеловала в щеку. В дверь постучали. После разрешения войти, в комнату заглянула Прасковья. - Анна Викторовна, давайте я за Софьюшкой пригляжу, а вы хоть переоденетесь с дороги. - Спасибо, Прасковья. А как же обед? Тебе же мама велит скоро на стол подавать. - Барыня на время еще девушку мне в помощь взяла. Она и соберет. Передав дочку на попечение верной служанки, супруги Штольман ушли в свою спальню. Действительно нужно было переодеться и немного привести себя в порядок.***
После обеда Анна и Яков отправились в полицейское управление. Дочку супруги оставили дома. Софьюшку нужно было уложить спать, согласно ее распорядку дня. Важную миссию по присмотру за дневным сном внучки взял на себя Виктор Иванович, клятвенно пообещав Якову, что никто не посмеет побеспокоить сон девочки. Выходя уже за ворота, Штольман заметил, как Петр Иванович и Григорий Ефимович выносят в сад кроватку Софи, за ними следом с девочкой на руках шел адвокат Миронов. Судя по довольному выражению лица его и отсутствию поблизости обеих бабушек, первый бой был выигран. Кроватку установили в беседке. Таким образом, дневной сон дочки обещал быть не только спокойным, но и очень полезным: свежий воздух прекрасно влияет на здоровье. Поприветствовав дежурного, супруги прошествовали в сторону бывшего кабинета Штольмана. Войдя после приличествующего случаю стука в кабинет, увидели, что стол, ранее занимаемый Коробейниковым, пустует. - Яков Платоныч, Анна Викторовна! – послышался голос Антона Андреевича со стороны стола, ранее занимаемого статским советником. Тут же к ним подошел и сам обладатель голоса. - Антон Андреевич, рад вас видеть. Что же это вы, голубчик, мне не написали, что в скором времени станете отцом? – с интонацией, больше присущей доктору Милцу, спросил Штольман. - А откуда вы знаете? – растерянно спросил будущий папаша. - Антон Андреич, ну неужели вы думали, что я такой простой вещи не пойму? – стараясь сохранить серьезное выражение лица, спросил Яков. Анна старательно прятала улыбку. - Поистине, Яков Платоныч, вы великий сыщик. Какой у вас ум. Я даже зацепочки вам не дал, а вы все равно все узнали. - Конечно, узнал. У меня же замечательная жена есть. Она-то мне и подсказала про это радостное событие, что в скором времени ожидается в вашей семье. - Ох, Яков Платоныч, Анна Викторовна. Как хорошо, что вы приехали. Понимаете, почему я не написал-то? Дело в том, что Полина Николаевна очень тяжело ходит всю беременность. Даже доктор Милц говорит, что крайне тяжелая беременность у моей Полюшки. А маменька ее всячески пытается скрыть сам факт беременности супруги моей. Говорит, что раз и так тяжелая он, эта беременность, то нечего и слухи распускать, - сокрушенно произнес Коробейников. – Даже с нас с Николаем Васильевичем взяла обещание, что мы никому ничего не скажем. Даже вам. - Антон Андреевич, все в порядке. Мы и так все поняли. И прекрасно понимаем все ваши переживания, - видя расстроенное лицо затонского следователя, постаралась успокоить его Анна. – Вы лучше скажите, когда ждете рождения первенца? - Так уже совсем скоро. Александр Францевич говорит, что со дня на день и родится, - улыбка вернулась на лицо молодого следователя. Неожиданно дверь в кабинет распахнулась, пропуская внутрь полицмейстера. Вид господин Трегубов имел совершенно поразительный: мундир расстегнут, волосы взъерошены, лицо покрасневшее, глаза навыкат. И при всем этом было ясно видно, что Николай Васильевич не только сильно взволнован, но и крайне растерян. - Антон Анреич! Полюшка рожать изволила! – прокричал с порога полицмейстер, не сразу заметивший визитеров. Когда же увидел, что в кабинете не только зять, но и супруги Штольман, то тотчас покраснел еще сильнее. – Яков Платоныч, Анна Викторовна. Доброго дня. Рад видеть. Простите мне мой вид. Но сами понимаете, дочь моя, жена этого вот охламона, рожать изволила. Жена сейчас ко мне слугу с запиской прислала. - Николай Васильевич, добрый день. За что же вы так с Антоном Андреевичем? – Яков был сильно удивлен такими словами Трегубова. - Так ведь охламон и есть. Нет, вы гляньте на него! Я ему говорю, что у него жена рожает, а он стоит как истукан! – гневно воззрился на родственника полицмейстер. Коробейников и впрямь стоял на том же месте, не шевелясь и вообще не подавая признаков понимания действительности. - Коробейников! – строго окликнул его Штольман. – Делом займитесь! - А? Каким делом? – очнулся затонский следователь. - Домой, Коробейников, домой бегите! За доктором, полагаю, уже послали? – обратился Штольман к бывшему начальнику. - А как же? Александр Францевич уже на месте. И супруга моя там. Только этого охламона нет. И стоит он на месте, словно бы прирос. Идите уже домой, дорогой зять! Идите, а я тут сам за всем пригляжу. Потом мне записку пришлите, как все разрешится. Мне-то там сейчас точно делать нечего. «Охламон», словно бы окончательно очнувшись от того состояния спячки, в коем пребывал последние несколько минут, сорвался с места и с такой прытью выбежал из кабинета, что присутствующие только диву дались. - Вот. И так всю ее беременность, - пожаловался Трегубов, присаживаясь на стул. – Вы уж, Анна Викторовна, простите мне мои слова. Но ведь чистую правду говорю. Он сначала вот так замрет, а потом как проснется. И бежит то за врачом, то еще куда. Яков Платоныч, не в службу, а в дружбу. Посидите тут чуток, а? Я ведь Коробейникова начальником назначил. На ваше место стало быть. А в помощники к нему Ульяшина определил. Так Михаил Иванович сегодня с самого утра на задержание с Евграшиным уехал. Скоро уже должен на месте быть. Побегу и я до дома зятя, а? Неспокойно мне. - Идите, Николай Васильевич. Только вы уж нам сообщите, как там у вас что будет. А Ульяшина я дождусь. - Да не скромничайте вы, Яков Платоныч. С супругой, поди, сидеть тут будете? Да и сидите. Спасибо, что согласились помочь. А к Анне Викторовне мы тут все еще в былые времена привыкли. Эх, не даром сюда вы, госпожа Штольман, бегали. Какого орла себе в мужья тут нашли. А моя что? Воробушка выбрала. Но ничего, вырастим мы еще из Коробейникова знатную птицу! – с этими словами полицмейстер покинул кабинет.***
- Ничего не меняется, да? – спросила Анна, когда они с мужем остались одни. - О чем вы, Анна Викторовна? – улыбаясь спросил Штольман, подходя ближе к жене. - Затонск, управление, кабинет. Вы в этом кабинете, Яков Платонович, и я тут словно только что вошла. - Тогда позвольте поприветствовать вас, Анна Викторовна, - Яков взял в руку ладошку жены и нежно поцеловал ее. - Помнится, раньше ты так делал не очень часто, - улыбнулась госпожа Штольман. - Раньше ты приходила сюда с новостями от духов, в коих я не особенно верил. И к моему великому сожалению, тогда ты еще не была моей женой. Разговор супругов был прерван стуком в дверь, после которого в кабинет вошел дежурный. - Простите, ваше высокоблагородие! Я объяснял, что подождать нужно, а она знай талдычит, что мол надо ей со следователем поговорить. Может, поговорите, а? А то когда еще Ульяшин вернется. - Зовите, - разрешил Яков. Вздохнув, повернулся снова к жене: - Ты права, ничего не меняется. Придется мне снова принимать тут заявления от граждан, решивших, что видели убийство. - Ты не против, если я пойду пока в несколько лавок зайду? Думаю, стоит позаботиться о подарке новорожденному. Посмотрю, что тут можно выбрать. - Конечно, иди. Встретимся дома? - Нет, давай я снова сюда приду? И домой тогда вместе отправимся. А то представляешь удивление тетушки, если она услышит, что ты остался в управлении «поработать»? – улыбнулась Анна Викторовна.***
Полина Николаевна Коробейникова тем же днем, ближе к ночи, родила крепкого здорового мальчика. Роды были трудными, и даже Александр Францевич не мог сказать с уверенностью, удастся ли спустя несколько лет молодой женщине родить еще одного ребенка. Антон Андреевич, крайне тяжело переживавший мучения супруги, был согласен на все, лишь бы его Полюшка поскорее оправилась. Когда же на руки молодому отцу положили сверток с его новорожденным сынишкой, мужчина даже прослезился от счастья и восторга. Когда же спустя несколько дней молодая мать более-менее оправилась от родов, семейством Коробейниковых-Трегубовых был проведен семейный совет, на котором были приняты важнейшие в жизни маленького наследника решения: мальчика назвали Андреем в честь безвременно ушедшего из жизни отца Коробейникова, крестины решено было делать как только малышу исполнится месяц, а в крестные отцы позвать Якова Штольмана. На следующий же день Антон Андреевич нанес визит в дом на Царицынской. Молодого отца поздравляли все обитатели. Услышав же о приглашении в крестные отцы, Яков Платонович так расчувствовался, что даже обнял бывшего своего подчиненного, а ныне друга.***
15 июня в доме Мироновых собрались самые близкие родственники и друзья. Двадцатипятилетие Анны Викторовны Штольман, вопреки страхам и ожиданиям именинницы, решено было праздновать узким кругом. Кроме тетушки и дядюшек здесь были: семья Коробейниковых – Трегубовых в полном составе, кроме, разумеется, новорожденного Андрюши, оставленного на попечение кормилицы – у Полины Николаевны не было молока, в связи с чем была найдена молодая кормилица мальчику; Александр Францевич Милц, с некоторых пор ставший одним из самых близких друзей семьи Штольман; а также Екатерина Александровна Варфоломеева, приехавшая накануне. К большому удивлению всех старших Мироновых, супруга полковника очень сдружилась за последний год с Анной. Вечер проходил радостно и немного волнительно от небольших сюрпризов, приготовленных Анне родными. Так муж ее согласился снова исполнить романс под аккомпанемент матушки жены, чем немало поразил госпожу Варфоломееву. Когда же к маме на нетвердых еще пока ножках подошла дочка, ведомая за руку отцом, и произнесла, пусть не очень четко, но вполне понятно одну единственную фразу, расчувствовались все присутствующие. - Мамоська, с дём ро-ня! – старательно проговорила Софьюшка. Чтобы девочке было удобнее, ее поднял на руки Яков и тихонько подсказывал ей на ушко нужные слова. Радости Анны от такого поздравления не было предела. Забрав дочку у мужа, молодая женщина прижала ее к груди и расцеловала. После чего маленькая барышня Штольман под присмотром Прасковьи отправилась готовиться ко сну. В скором времени гости начали расходиться. Первые попрощались Коробейниковы, вынужденные вернуться домой к новорожденному сыну. За ними последовали Трегубовы. Последними попрощались крестные родители маленькой Софьи. Екатерине Александровне нужно было успеть на последний вечерний поезд в Тверь, куда она должна была прибыть на другое утро. Проводить до станции ее вызвался доктор Милц. Олимпиада Тимофеевна и Григорий Ефимович отправились в отведенные им комнаты. Таким образом, в гостиной остались лишь супруги Штольман и Мироновы в полном составе. - Аннушка, а ты не хочешь выпить со мной чашечку чая? – по всему было видно, что Марии Тимофеевне очень бы хотелось побыть с дочерью наедине. Прекрасно понимая, что мама соскучилась, а возможности пообщаться с ней тет-а-тет может больше не представиться в этот приезд, Анна согласилась. - Господа, не будем мешать дамам. Пойдемте ко мне в кабинет, выпьем еще по рюмочке коньяку за здоровье нашей Анны, - предложил Виктор Иванович. И Яков, И Петр Иванович быстро согласились, и все трое мужчин покинули гостиную. Прасковья принесла маме и дочке чай, и следующие несколько часов женщины с удовольствием разговаривали. Успели обсудить они не только все затонские, но и все столичные новости. К великому удивлению Анны, она получила большое удовольствие от этого разговора. - Как ты, Аннушка? Я вижу, ты счастлива с Яковом, - наконец произнесла Мария Тимофеевна. - Да, мама. Я очень счастлива. Я люблю своего мужа, а он любит меня. - Да, я это вижу. Никогда бы не подумала, что твой полицейский может так тебя любить. А как он трясется над Сонечкой? Это же удивительно. Когда вы приехали, и Липа так налетела на девочку, я думала, твой Штольман одним взглядом испепелит ее. Знаешь, а ведь я была не права тогда, помнишь, когда так категорично отзывалась о нем. Он действительно делает твою жизнь счастливой. - Мама, почему ты сейчас заговорила про это? - Просто пришло время признать, что ты тогда действительно была права. И что Яков Платонович – твоя судьба. Пойми меня, девочка моя, ты ведь у нас одна единственная. Так случилось, что больше я не смогла подарить твоему отцу ребенка. А он и правда хотел сына, продолжателя фамилии. Но он так любит тебя, как не любил бы никогда того самого сына. Ты – его свет. И мой тоже. Но дочь – это еще и боль матери. Боль. Ты это поймешь. Я боялась, что ты в чем-то повторишь мою судьбу. А ты ее повторяла. Ты была всегда такой же своевольной, как и я когда-то. И мои родители когда-то не были сильно рады Виктору. Он в то время был военным. А время было неспокойное. И они боялись, что с ним может что-то случиться, и я останусь одна с маленькой дочкой. К тому же, твой отец тоже сильно старше меня. И представь мое удивление, когда я увидела твой неприкрытый интерес к Якову Платоновичу. А ведь его профессия еще хуже, чем у отца в то время. И старше он тебя не на десять лет, как твой отец старше меня, а на целых семнадцать. И репутация его еще. Но я была не права. И признаю это. А ты, хоть и похожа больше на отца, кое-что взяла и у меня. - Что? - Стремление во что бы то ни стало быть с любимым человеком, - Мария Тимофеевна прослезилась и обняла дочь, крепко прижав к себе. -Что-то наших мужчин не слышно совсем, - спустя некоторое время проговорила Миронова-старшая, отпуская Анну. Смахнув слезинки, женщина поднялась с дивана. – Пойдем, Анна, посмотрим, что это тихо так. Неужели мы с тобой так засиделись, что и не заметили, как все спать ушли? Женщины вышли из комнаты и направились в сторону кабинета Виктора Ивановича. Войдя внутрь, увидели, что комната пуста. Судя по всему, пуста уже давно. Пройдя по коридору в сторону столовой, никого не нашли и там. На звук шагов откуда-то со стороны кухни вышла Прасковья. На старой служанке был надет уже не передник, а халат. - Прасковья, а где же все? Неужто спать пошли? Ах, Аннушка, мы с тобой и полуночницы. - Никак нет, барыня. Я уж и сама хотела к вам идти. Я даже не знаю как вам это сказать, - замялась старая служанка. - Что случилось? - Мария Тимофеевна, Анна Викторовна. Мужчины пару часов назад изволили уйти в сад. В беседку. Виктор Иванович велел им там свечи поставить, подать холодных закусок. И они втроем ушли туда. - Втроем? В беседке? – ушам своим не поверили ни мать ни дочь. - Да. - А что они с собой еще взяли? – спросила Мария Тимофеевна. - Я не могу знать точно, но из буфета точно пропала бутылка коньяка, - потупив взгляд, призналась Прасковья. - Одна бутылка? – не унималась госпожа Миронова. - Барыня, ну не мучайте вы меня, - взмолилась Прасковья. - Мама, ты не посмотришь, как там Софьюшка? – попыталась отвлечь маменьку от дальнейших действий Анна, но Миронова-старшая на уловку не купилась: - Сонечка спит, я уверена. В отличие от твоего непутевого дядюшки, решившего споить и твоего отца, и твоего мужа. Идем, Анна. там и твой муж, кстати, тоже! – и женщина решительно двинулась к двери в сад.***
В то время, пока мать и дочь вели задушевные беседы за чашкой чая, мужчины, посидев какое-то время в кабинете хозяина дома, решили, что на улице так чудесно и свежо, что есть смысл продолжить дальнейшие разговоры именно там. А потому Виктор Иванович, уже и так явственно захмелевший, вызвал в кабинет Прасковью и велел ей накрыть стол в беседке. Далее братья Мироновы облегчили буфет на две бутылки коньяка и отправились в беседку. Яков порывался пойти проверить как там его дочь, но был схвачен Мироновым-младшим и уведен вместе со всеми. -Нет уж, крестник! Мы идем вместе. Пойдем, Яков Платоныч, праздновать и дальше Аннушкин день рождения! Или ты не выпьешь со своим тестем и почти крестным за здоровье жены? Поняв, что сопротивление в данном случае бесполезно, Штольман отправился с Мироновыми в сад. В беседке мужчины поначалу вели благопристойные разговоры о политике, о военном положении и прочих мужских интересах. Но к моменту, когда была почата вторая бутылка, унесенная тайком из буфета, ставшая за сегодняшний вечер не то третьей, не то четвертой в общей сложности, тема беседы сильно поменялась. Братья Мироновы по очереди начали рассказывать истории из жизни. Что в тех историях было правдой, а что дорисовало воображение, осталось неизвестным. Послушав родственников какое-то время, Яков Платонович и сам рассказал несколько историй из своей жизни. Когда же от второй бутылки коньяка, взятой с собой, почти ничего не осталось, Петр Иванович изрядно удивил Виктора и Якова, негромко запев какую-то песенку. Виктор Иванович внимательно слушал напевы брата, сидя за столом и подперев одну щеку рукой. Яков Платонович в слова не вслушивался. Облокотившись на спинку скамеечки, статский советник погрузился в какие-то свои мысли. Из задумчивости его вывел голос Петра Миронова: - Господа, примите пристойный вид. К нам изволят пожаловать дамы! – хохотнув, произнес певец, прервав исполнение очередной своей песенки. К беседке приближались Мария Тимофеевна, в свете луны действительно похожая на амазонку, и Анна Викторовна, всем свои видом выражавшая крайнюю степень удивления. Никого из присутствовавших в беседке мужчин, она в таком состоянии еще ни разу не видела. Даже дядюшку. - Что здесь происходит? Вы что, все запасы спиртного выпить решили? – разъяренно спросила госпожа Миронова. - Машенька! Амазонка моя пришла. Аннушка, светик мой, и ты тут. А мы тут немножко заболтались. Так давно не виделись. Ты знаешь, Маша, какая неспокойная нынче политическая ситуация в Европе! Право слово, я и не знал, - поднявшись навстречу жене, скороговоркой проговорил Виктор Иванович, старательно делая вид, что трезв. Сбивчивость речи и нетвердая походка выдавали его с головой. Петр Иванович, хмыкнув, поднялся вслед за братом. Попытался бочком выйти из беседки, но, покачнувшись, сел обратно на скамейку. Анна молча подошла ближе к мужу. - Яков? – тихо позвала она. Штольман, пытавшийся до этого придать лицу серьезное выражение, поднял глаза на жену. Своим следующим действием статский советник не только спас обоих родственников от надвигающегося гнева тещи, но и глубоко поразил всех, включая последнюю. - Анечка! – негромко воскликнул он и упал перед женой на колени. Все присутствующие разом обернулись посмотреть на причину шума. Опускаясь перед супругой на колени, Яков Платонович задел стоявшую на полу пустую бутылку. Бывшее вместилище коньяка упало и покатилось. - Яков, ты что? – пораженно спросила Анна. Штольман протянул к ней руки, которые молодая женщина поспешно сжала своими ладонями. - Анечка! Звездочка моя! Голубка моя пришла ко мне. Анечка, любимая моя. Ты прости меня, пожалуйста, - заговорил статский советник, попеременно целую руки жены. При этом глаза его лучились такой неподдельной любовью к ней, что самый большой скептик в мире не посмел бы усомниться в правдивости и силе чувства мужчины. Кашлянув, Петр Иванович решительно поднялся с места и, качаясь, покинул беседку. Следом за ним, обняв жену за плечи, ушел и адвокат Миронов. Мария Тимофеевна, пораженная увиденным и услышанным, покорно позволила мужу себя увести, одновременно поддерживая и его. Анна и Яков остались одни. - Яков, встань, пожалуйста, - тихо попросила женщина. - Анечка, родная моя, ты простишь меня? Я в таком состоянии. Ты меня таким не видела ни разу. - Конечно, конечно я тебя прощаю. Мне не за что прощать тебя. Только встань. Яков поднялся с колен и присел на обратно на скамейку, не отпуская руки жены. Притянув ее ближе, усадил рядом с собой. - Анечка, я так давно хотел тебе сказать. Родная моя, моя милая, моя любимая. Нет на свете никого дороже тебя и нашей доченьки у меня. Никого. Анечка, если бы ты только знала, как давно я люблю тебя. Как я ревновал тебя к этому твоему другу детства – Ивану Шумскому. А Разумовский? Аня, я чуть с ума не сошел от одной только мысли, что ты можешь поддаться на уговоры родителей и выйти за него. - Яша, что ты говоришь? Ну как бы я вышла за кого-то другого, если я тебя люблю? Пойдем в дом, тут прохладно уже. Пойдем. Поздно ведь, ты устал. Отдохнуть тебе нужно, - ласково увещевала Анна Викторовна Штольман мужа. - Ты замерзла? Погоди, - Яков неловко стянул с себя пиджак и бережно накинул его на плечи жены, после чего обнял Анну и теснее прижал к себе. – Теперь тебе теплее, свет очей моих? Анечка, вот я сейчас скажу тебе что-то, и мы пойдем в дом. Я обещаю. Ты выслушаешь меня? - Конечно, Яша, конечно выслушаю. - Анечка, ты – мое солнце, мой воздух, мое сердце. Ты даже не знаешь, как я боялся, что ты мне откажешь, когда возвращался сюда из Европы. Как я боялся, что ты не простишь меня. Аня, я ведь старый для тебя. Но я так люблю тебя. Как я жил все те годы, что не знал тебя? Хотя нет, я почти не жил. Я существовал. Знаешь, вот люди могут ходить, есть, спать. Могут совершать глупости и ошибки. Но они не живут. Вот и я не жил. Я не знал, что значит жить, пока не знал тебя. Родная моя, ты научила меня жить, ты показала мне, что такое любовь. И весь мир приобрел для меня цвет. Я научился видеть то, чего даже не знал. Ты наполнила мою жизнь смыслом. Ты дала мне великое счастье. Ты показала мне чудо. - Яша, что ты говоришь? Какое еще чудо? - Рождение нашей дочери – это чудо. Я стал счастливейшим человеком на земле благодаря тебе. Ты дала мне любовь и заботу, ты подарила мне дочь – свое и мое продолжение. Ты сделала меня бессмертным, ведь после меня останется моя дочь. И я уверен, просто убежден, что у нас обязательно еще будет сын. Я это чувствую. Ты веришь мне? Ты ведь правда родишь мне сына? - Яша, у нас обязательно будет сын. Я тоже очень люблю тебя. Пойдем в дом? - Пойдем. Анечка, ведь у меня тебе еще подарок есть, - тихо произнес Яков. - Яша, ты же мне уже преподнес подарок. Такая чудесная брошь, она так подходит к моему любимому колечку, что ты на помолвку дарил. - Да, но у меня есть еще кое-что для тебя. Точнее, это не совсем подарок. Я неделю назад был у Давида Абрамовича. И забрал у него кое-что. Погоди, - Яков запустил руку во внутренний карман своего пиджака, сейчас надетого на жену, и достал небольшую коробочку. Протянув ее жене произнес: - Вот это много лет назад принадлежало моей маме. После ее смерти я отнес это Давиду Абрамовичу и попросил сохранить. Я не знал, как ты отнесешься к этому, это очень простая вещь. Поэтому и не отдал ее тебе раньше. Но вот сейчас я думаю, что ты поймешь все правильно. Открой, пожалуйста. Анна открыла корочку. На дне ее лежало простое совсем колечко: тонкое серебряное с тремя маленькими камушками по ободку. - Аня, когда-то мой отец отправился искать счастья в Сибирь. Он тогда еще не служил, был совсем молодым человеком, страстно влюбленным в мою мать. Дед был против того, чтобы его сын становился искателем приключений, но отец поступил по-своему. Эти три маленьких камушка – это все, что ему удалось найти. Это был один маленький бриллиант. Он сам нашел его. Как и где именно, я не знаю. Денег на более стоящую оправу у него не было, поэтому колечко это такое простенькое. Камень раздробил на три части и сделал огранку Давид Абрамович. После чего камни отец забрал. Кто и где сделал это кольцо, я тоже не знаю. Никто не знает. Но именно с этим кольцом мой отец просил руки моей матери. Когда я был маленький, мама рассказывала мне, что это маленькое серебряное колечко - самый дорогой подарок, что сделал ей отец. Потому как это кольцо он сделал сам. Не знаю, правда ли это. А потом мама всегда добавляла, что дороже этого подарка у нее есть лишь один, и это уже я. Аня, я хочу, чтобы ты знала. Я жив только благодаря тебе. Я дышу ради тебя. И так будет всегда. Договорив, Штольман поднялся на ноги. Анна молча поднялась за ним следом. Обняв жену за плечи, Яков Платонович пошел по направлению к дому. Жена поддерживала его, помогая идти чуть ровнее. По щекам молодой женщины текли слезы. Но то были слезы счастья и бесконечной любви.