Безымянные стражи Империи

      28 дней 12 часов назад. Планета Уррен, субсектор Геринг. Улей Прима-Максимус (+2:00), зал Губернатора Планеты. 09:34 по местному времени.       248.872 М40

      Тор Убэен стоял мрачнее тучи, предаваясь собственным невесёлым мыслям. Вокруг него царила несусветная суета паникующего губернаторского дворца, граничащая с хаосом. Кто-то что-то выкрикивал, кто-то рвал на себе волосы, кто-то торопился собирать вещи, кто-то визгливо о чем-то спорил, едва не рыдая. Его личный адъютант впал в полнейший ступор, отказываясь реагировать на события окружающей действительности. Тяжкие дни наступили для Уррена. Бесформенная, богомерзкая и зловещая тень Хаоса нависла над крупным промышленным центром субсектора Геринг. И он остался с нею один на один.       Совсем недавно, еще буквально два года назад, целый легио Титанов под предводительством невыразимо огромного исполина класса "Император" прошел маршем по Аллее Славы, что в столице, и под гром оваций и хвалебных гимнов улетел сотрясать инопланетные поля сражений. Их легио был расквартирован здесь уже как полвека, бездействуя и отдыхая под тоннами консервирующих гелей. Девяносто великолепных боевых машин, бросающих вызов самим богам-олимпийцам, девяносто махин войны, способных сбивать с неба звёзды.       Недавно здесь бурлила жизнью цветущая крепость одного из множества орденов космодесанта. Огромные, крепкие бравые воины, не знающие ни сомнения, ни страха, бесконечно верные Императору. Почти три тысячи воинов-монахов, укрепленных гением генетики и вооруженных лучшим оружием Империи. Орден был сформирован прямо на этой планете, как третье или четвертое поколение одного из прославленных легионов космодесантников.       Они звали себя Крадущиеся Лисы... И теперь они крались где-то вдоль линии фронта на одном из далеких, залитых кровью миров соседнего сектора, разорванного войной, распятого между оскалившимся флотом тиранид и бурным зеленым приливом, ревущим "Вааагх!" под грохот полевых орудий и пулеметов.       Здесь было расквартировано целое войско Имперской Гвардии. Сорок мотострелковых полков. Двадцать артиллерийских, авиационных, гуманитарных и специальных полков. 17 тысяч сверхтяжелых танков. Два миллиона полевых пушек. 300 миллионов штыков и 5 миллионов танковых орудий. Было расквартировано, покуда в позапрошлом году не пришел приказ о перераспределении, и вся эта масса вооруженных сил была брошена в кровавую мясорубку где-то на границах субсектора. В течение последних лет губернатор регулярно получал известия о том, как эти полки то тут, то там попадают в окружение и неостановимо тают, сублимируясь в субстанцию чистого духа, принадлежащего Императору.       И теперь, когда сканеры дальнего действия засекли надвигающийся флот хаоса они, простые граждане мира-улья остались одни. Десять миллиардов растерянных и напуганных душ, находящихся на грани паники. Десять миллиардов человек, которым Империум подписал смертный приговор одним коротким астропатическим сообщением: "Мы не можем выделить войска для обороны вашей планеты. Император защищает".       Где-то далеко внизу, за окном "Нострадоминуса", – главного шпиля Столичного Улья, в придворцовой усадьбе что-то взорвалось. Рев толпы, митингующей и бастующей перед стальной оградой Нострадоминуса, прорывался даже через гвалт и причитания знати и чиновников, собравшихся в главном зале. Там, крепко сбитые арбитры в чёрных бронежилетах теснили демонстрантов от кованых врат дворца там, внизу. Здесь, каменноликие телохранители разнимали бранящихся чиновников, унимая их склоки и не позволяя затевать от безысходности мордобой. "Что вверху, то и внизу" – гулким эхом прокатилась одинокая мысль по голове губернатора, аккуратно присевшего на краешек своего деревянного стула.       Имперская знать, офицеры Сил Планетарной Обороны, торговые бароны, легаты и представители разных производственных гильдий и социальных групп, – элита Империи, – сейчас вели себя, словно скот, который почуял подбирающихся волков...       Тор Убэен больше не мог этого выносить. Глядя на этих петушащихся или хнычущих людей, еще пару часов назад внушавших почтение и уважение, он думал о том, каким же незаслуженным был их подъем по карьерной лестнице. Министры и лорды, имущие власть над тысячами жизней, управляющие торговыми федерациями, промышленными комплексами и беесчетными земельными ресурсами, годами вершившие судьбу целого субсектора, владели собою не лучше, чем простые клерки, работяги и домохозяйки. Губернатор буквально обонял страх, наполнивший зал совещаний.       Он чувствовал стыд... Перед собою, перед Императором... Стыд за то, что его подчиненные оказались так слабовольны, что они сдались, даже не сражаясь. В крови забурлил гнев и ярость, граничащая с отчаяньем. Но вдруг, озарением, в мозгу промелькнула давно забытая цитата из проповедей: "Лишь нерадивый пастух видит вину в стаде". Народу Империи нужна была сильная рука и решительный правитель. И губернатор больше не сомневался.       – Тихо! – взревел он, вскакивая и со всей силы ударяя кулаком по столу. Стул с грохотом отлетел в дальний конец зала. Собравшиеся вмиг притихли, обратив к нему свои испуганные лица, буквально на глазах озаряющиеся сначала благоговейным трепетом, а после, несмелой надеждой.       Каждый невольно ждал чего-то подобного, в душе молясь о том, чтобы кто-то взял ответственность на себя. Все хотели видеть диктатора, который, наконец, решит за них, как им быть и что делать. И сейчас они хотели увидеть его в Торе.       – Отставит панику! – его слова полнились пламенеющим праведным гневом. Низкий и уверенный голос катился по залу грозовым разрядом. – Вы же знать, цвет человечества! А орете, словно резаные свиньи! Именем Императора, уймите свой страх! Мы еще не проиграли! Мы еще не погибли! Мы еще даже не знаем, куда точно направляется флот Хаоса, а вы уже ставите на нашем мире крест! Стыдитесь, имперская знать... Тьфу!..       Еще не всё потеряно! Еще ничего не потеряно! В конце концов, наш мир – живое, бьющееся сердце субсектора! Промышленный гигант! Нас – 10 миллиардов! А у врага – одна крохотная флотилия! - Он снова стукнул кулаком по столу. - Одна! Неужели мы не справимся!?        Кровь, наполнившаяся адреналином, прилила к голове и дала ощущение непередаваемой легкости. Ему на миг даже показалось, что он может сразить всю вражескую флотилию в одиночку, вооружившись одним лишь лазганом. Речь сделалась пылкой, и его немолодое лицо подернулось густым багрянцем. Крепкое, зрелое тело напряглось, и к конечностям прилила сила, заставляющая мышцы чесаться, а где-то на задворках разума далекими отблесками забрезжил противоестественный восторг, будто он всю свою жизнь ждал именно того, чему надлежит быть вскоре.       – Но... – дрожащим голосом начал один из чиновников. – Что мы будем делать?       – Что делать?! Ты спрашиваешь меня – что делать!? Когда в наш мир вторгаются враги, что мы будем делать!? Это ты мне скажи! Если еретики и отщепенцы убьют твоих друзей и обесчестят твою мать, что ты будешь делать!? Если они придут к тебе с оружием, желая твоей крови – что ты будешь делать!? Отвечай!       – Я... Я... – залепетал субтильный бледный мужичок далеко за сорок. Гневный натиск губернатора планеты оставлял тяжелое впечатление, а его буйный нрав давно вошел в легенды местных сплетников.       – Да ты! Ты либо будешь, как баран мямлить о милости, которую тебе никто и никогда не окажет, либо возьмешься за оружие и будешь сражаться, пока в груди бьется сердце! Вы! Это касается всех вас! Что вы будете делать? Вы пойдете на убой как трусы, или будете сражаться!? Публика зароптала. После нескольких секунд напряженных перешептываний и гула из разрозненной пестрой толпы дворянства стали раздаваться первые одобрительные, согласные возгласы.       – Да... Да... Нужно сражаться... Мы должны...       – Что вы там мямлите? Я вас не слышу! – слова губернатора громом носились по залу. Он и сам не ожидал от себя подобных ораторских способностей, подстегнутых гневом, нуждою и пятидесятью годами публичных выступлений.       – Да. Мы будем сражаться! – уже увереннее загудела толпа благородных мужей и дам.       – Скажите громче! Крикните что есть мочи! Пусть вся галактика дрогнет от нашей решимости, от той сплоченности, которую я от вас всех требую! – губернатор дополнял речь живой жестикуляцией, и в результате получилось не так уж плохо.       – Да! Мы будем сражаться! – взревела толпа, которую охватил тот же непередаваемый ураган чувств, снедающих Тора. В едином порыве чиновники и легаты скандировали лозунги Империи и били себя в груди. Их глаза воспламенялись огнем борьбы и обращались к губернатору, – человеку, в котором знать увидела своего вождя, тот волевой стержень, который покоряет галактики.       Скоро буря унялась, оставив после себя нетленные угли решительности в сердцах присутствующих, однако изнутри их начали подтачивать черви сомнений и слабоволия, инертности.       – Но как мы это сделаем, мой лорд? – спросил какой-то голос из толпы, когда одобрительные возгласы стихли окончательно.       – Отличный вопрос! Как мы это сделаем? Выйди, пожалуйста, сюда, подойди ближе. Пусть все тебя видят! Глас разума среди безмозглого стада! В центр зала из массы выстроившихся полукольцом благородных особ вышел сухенький молодой человек с широкими скулами и тощим телом, аугментированым в самых неожиданных местах. На нем была красная полумантия соискателя Культа Машины. Он не носил их символики и не имел фундаментальной аугментации, которой подвергались полноправные неофиты и адепты и это выдавало в нем человека, по долгу службы тесно сотрудничающего с Адептус Механикус.       – Представься нам, искатель мудрости Омниссии.       – Я Шиллер Таинт, делегат заводского комплекса "Лемба-14", что в Серебреном Улье. Меня направили сюда, чтобы я мог представлять интересы рабочих нашего завода.       – И ты, Шиллер Таинт, спрашиваешь меня, как мы будем сражаться? Самоотверженно и героически, конечно же! На этот вопрос ответит вам даже ребенок. Точнее было бы спросить – что мы сделаем, чтобы остановить наших врагов? И я спрашиваю всех вас! Что вы будете делать, если к вам в дом идет враг? Что вы сделаете, чтобы его остановить? Вы запрете все ставни, забаррикадируете двери и возьмете в руки оружие! Вы приготовите ему ловушки и ополчитесь против него, готовясь не пустить его на порог, но когда он уже вошел в ваш дом, то не отдадите ему и пяди!       Так и мы, видя, что враг идет, чтобы поглотить наш мир, ополчимся против него, возьмемся за оружие и обратим против врага все силы. Время еще есть! Наши астропаты, денно и нощно смотрящие в варп, говорят о том, что флот врага движется медленно, преодолевая встречные варп-ветры и неблагоприятные течения. Путь к нашей планете займет от двадцати дней до трёх месяцев. Это значит, что у нас есть время для подготовки обороны нашей планеты.       Скажи мне, Шиллер. Чем занимается ваш завод?       – Простите, товарищ губернатор, однако я не уполномочен разглашать подобные сведенья...       – Что? – удивление губернатора быстро перерастало в откровенное непонимание, приправленное гневом. – Я, губернатор планеты Уррен, не могу знать того, что производит завод, стоящий на моей планете!? Вздор! Это возмутительно! Я немедленно направлю к вам комиссию! И я не потерплю такого впредь! Как воин может победить своего противника, если его правая рука не знает, что в это время делает левая!? Как можем мы, люди Уррена, оставаться важнейшим миром субсектора, выстоять против надвигающихся опасностей, если я, губернатор, волею Императора имеющий власть повелевать этим миром, не имею права знать, что производит завод, стоящий у меня под носом!? Горе нам, горе!       Бедный Шиллер, невольно ставший причиной этой гневной тирады, что-то лепетал, пытаясь унять разбушевавшуюся бурю, однако попытки не имели успеха. Губернатор вышагивал по залу, словно негодующий, загнанный в клетку лев, покуда его внимание вдруг не привлек гул толпы за окном.       – Ах... Народ... Они томятся в неведении... "Что с нами будет!", вопрошают они! Вы, каждый из вас! Вы чувствуете свою ответственность за судьбы этих людей? Чувствуете себя слугами народа? Или за годы мира на нашей планете вы стали забывать, для чего существует правительство? Власть – это не привилегии и статус, это не значимость и достаток... Власть – это ответственность. Ответственность за судьбы тех, кому мы клялись в верности и обещали лучшую жизнь.       И сегодня, в час великого негодования, мы – имущие власть над человеческими жизнями, как никогда в ответе за будущее своего народа. Нет! Прекратите думать о них как о безликих налогоплательщиках, вечно недовольной рабочей силе и серой массе, полностью описанной в сухих статистиках. Они – люди. Люди, ничем не худшие от нас! А быть может даже лучшие в разы, просто им в жизни не повезло? Каждый из них – такая же сознательная личность со своими взглядами на мир, мечтами и потребностями... Но волею злой судьбы, становясь у руля, мы вмиг забываем обо всём этом и впредь думаем лишь о себе.       Одумайтесь! Вы голосите о побеге, когда целый мир обречен на гибель. Вы словно крысы, намереваетесь сбежать с тонущего корабля! Поддаетесь панике, сомнению, когда простой народ – те, кто кормил и одевал вас десятилетиями, – возлагает на каждого из вас свою единственную надежду, ждет решительных действий.       «Зачем нам это!? Почему мы должны кого-то спасать?» – скажете вы, а я отвечу вам – затем, что за каждого погибшего на этой планете гражданского перед Императором будем в ответе мы и только мы! Когда настанет наш смертный час, и Он призовет нас к ответу за наши деяния – что мы скажем ему? Что стояли в нерешительности, пока слуги Его гибли в пучине Хаоса? Что имели силу сражаться за правое дело, но не сделали этого? Что были первыми кто бежал из мира, который всё еще можно спасти!?       Голос Тора гремел в главном зале Нострадоминуса, словно разбушевавшаяся гроза. Речь, окрыленная гневом и негодованием, была наполнена какой-то хтонической мощью, глубоко вонзавшейся в душу каждого слушателя. Этот немолодой человек излучал такую страсть и силу духа, обладал такой харизмой, что буквально приковывал к себе внимание собравшихся. Раскрасневшийся и гремящий низкими обертонами, он говорил вслух то, о чем другие не хотели думать, боялись признать.       – Стыдитесь, знать! И трепещите пред Императором, ибо никто не уйдет от ответа... – На секунду он смолк, давая словам укорениться в умах слушателей, а гулкой тишине заполнить комнату. – Долою страх. У меня есть план, как спасти наш дом и, возможно, весь субсектор Геринг. Но только если все вы поддержите меня и будете готовы бороться за правое дело даже ценой своих жизней! Только поборов свое эго, победив свой страх и собрав всю волю в кулак, только вместе мы сможем выстоять перед надвигающимся штормом.       Еще несколько минут назад такие растерянные, напуганные и трепещущие чинуши сейчас взирали на него со смесью удивления и восторга. И когда последнее слово губернатора повисло в воздухе, раскатившись эхом, знать разразилась бурными овациями.       – А теперь идемте. Время дать народу то, чего они сейчас так желают – надежду и цель, – провозгласил он, когда аплодисменты и возгласы утихли. И уже тише обратился к своему адъютанту:       – А ты останься здесь и подготовь бумаги для указов и распоряжений. Нам предстоит много работы. Очень и очень много...