Пирог с вишней

Прошло чуть более получаса – сорок минут. За это время немногое успело произойти: людей, что толпились в центре зала, чуть поубавилось; стали запускать фейерверки, на улице раздавались хлопки, которые эхом разлетались по городу, а за этим следовали вспышки, яркие и цветные. За это время Амели также нашла себе занятие, – невольно, правда – но ее скуку смог развеять Этьен, немолодой мужчина, который посчитал ее чересчур прелестной для этого места. Он подошёл к растерянной художнице, положив свою ладонь на острое плечико – ей это не понравилось. Его руки были не такие тёплые и мягкие, как у Арно. И прикосновение это не несло в себе чего-то интимного или уважительного – как прикоснулся к ней Арно. Арно, Арно, Арно - сейчас все крутилось вокруг него. Но на вид Этьен был вполне мил. Его лицо, немного красное от спиртного, не внушало страха – он был симпатичен, с зелёными щенячьими глазами и тонкими губами, что скривились в улыбке: – Извините, – эти слова он произнёс, когда девушка обернулась. – Мы знакомы? – Нет, – прохладно ответила Амели. – Этьен, – француз тут же схватил два невысоких бокала с каким-то напитком и сунул один в руку Амели – от испуга она, разумеется, взяла тот за тонкую ножку, едва не пролив содержимое на себя. – А Вас, мадам? – Мадмуазель, – поправила она, натянуто улыбнувшись и чуть задрав подбородок. – Амели. С тех прошло ещё немного времени. Новоиспечённый знакомый рьяно пытался завлечь ее разговорами о сценическом искусстве и театрах, но отвечала она равнодушно и кратко, хотя сочла его вполне интересным и начитанным. Она говорила сдержанно и по-доброму, что, конечно же, располагало к себе в процессе беседы, но была закрыта – держала дистанцию и все время отводила взгляд. Но эти полчаса, вернее, больше, все же промчались; после чего Амели едва не сносят с ног: – О, я прощу прощения, – невнятно шипит Арно и немилостиво хватает художницу за локоть, нечаянно толкая вперёд – выходит довольно грубо и резко. Для вас, должно быть, не впервой наблюдать, как он врывается в чьё-то пространство, а вот девушка от неожиданности охает и все-таки роняет злосчастный бокал – тот летит на пол и лопается от удара. Шум людей не привлекает – они заняты другим, но некоторые, все же, оборачиваются, одаряя ее недовольными взглядами. Этьен, явно оскорбленный подобным, хотел было возразить. Но ассасин настолько резко влетел в зал, буквально забежал, хромая; настолько быстро, что желание разбираться в этом переполохе тут же исчезло – в зале и без Амели полно приятных женщин. Oн опустошает бокал одним глотком и отворачивается, намереваясь уйти. – Амели, не стойте на месте, – проговаривает сквозь зубы Дориан, таща её за собой к большим дверям, что служат входом и выходом из зала на лестницу, а оттуда – прямиком из помещения. – Нам лучше уйти. Девушка противится; пытаясь вырвать локоток из болезненной хватки, но выходит скверно, поэтому она решает попросить объясниться позже и не мешать происходящему. Полчаса - много ли это, или мало? Полчаса назад, пока она пыталась скоротать это время, считая секунды и болтая со всякими господами, Арно успел навести шуму. Он сумел ворваться в просторный кабинет на два этажа выше, вырубить двоих громил, отчаянно махающими подобием качественных рапир, стащить небольшого размера конверт с личным делом, закрепив его во внутреннем кармане камзола и даже пораниться. Несильно, разумеется, ведь он чертовски ловок, но очень больно – укол остриём пришёлся куда-то в ребра; увы, он не прошёл вскользь, а попал именно в него, проткнув кожу и, вероятнее, много чего ещё – кровь идёт несильно, но безостановочно; она начинает впитываться в дорогую ткань камзола и проявляться – ее теперь можно заметить. Быстрым шагом спустившись по лестнице, они, оба запыхавшихся, замедляются, а после останавливаются. Амели хмурится и дергает, наконец, руку – на ней теперь виден след от пальцев. – Отпустите! – негодует девушка. – В чем дело? – На задавайте вопросов, – Арно кидает эти слова небрежно и они звучат так, словно он хочет, чтобы спутница его замолчала. Сам он оглядывается по сторонам, сдувая волосы с лица, затем морщится, ещё раз проверяя на ощупь наличие заветной папки за пазухой и замирает. Позади слышится возня и недовольные возгласы, явно не принадлежавшие представителям высшего света. Кто-то прознал, что личное дело командующего не на месте, что в кабинете кто-то был – сейчас они уже спускаются со второго этажа вниз, звеня оружием и топая сапогами. Француз чертыхается, разворачивается влево и бежит туда, к дверям, расталкивая неплотно стоящих людей, не забыв ухватить за собою и спутницу, которая бегать на невысоких каблучках совершенно не умеет. – Скорее, – пыхтит Арно второпях, по привычке замахиваясь, чтобы рукой ухватиться за капюшон – не выходит, в этот раз хвататься ему не за что. – Где Вы живете? – А Вы разве не знаете? – девушка ухмыляется, заплетаясь в ногах, но отчаянно продолжая следовать за Дорианом. Так забавно, что он не знает ее адреса, но всегда точно оказывается в ее квартире по вечерам. – Нет! Амели! – недовольно вскрикивает Арно и с силой толкает винтажные двери вперёд. После чего слышится звук от чего-то тяжёлого, увесистого, хлопок, после того, как те закрываются. * * * – Дьявол, дьявол! Намокший конверт взмывает в воздух и плюхается на небольшой стол, заваленный какими-то записными блокнотами – ассасин швыряет вещицу прочь. Он делает это по-злому, агрессивно – те самые заветные бумажки, такие важные для их дела, промокли в его крови – это может испортить или исказить все записи. Что теперь все скажут, что скажет Ремиль, который на него надеется? Провалил, – думает француз, стягивая с себя камзол и руками ощупывая место ранения. – Все, все провалил. Он ощущает, как скапливается липкий пот под челкой; это из-за того, что рана его ничем не отработана и, к тому же, зияет, как дырка, постоянно соприкасаясь с рубахой – чувства весьма не из приятных. От него смердит железом, как от вшивого пса, лицо его стало бледным, а костюм, который он выбирал с аккуратностью, безвозвратно испорчен. В этому минуту в комнату влетает Амели. Она выглядит взъерошенной и в руках мнёт две сухие марли – бинт, сложенный в несколько раз. – Я не могу найти спирт, – обеспокоено говорит художница, оглядывая сидящего на ее кровати француза. Она не может не заметить, что взгляд его уже не такой вызывающий и дерзкий, как прежде. – Ничего страшного, – выдавливает Арно, перебирая в голове адекватные аналоги жидкости. – У Вас есть вино? – Есть. – Это вполне сойдёт, – мужчина привстает, чтобы снять с плеч жюстокор, а затем вдруг замечает, как кровь его испачкала покрывало оливкового цвета, на котором он сидит – она впиталась в ткань небольшим пятном. Ему вдруг становится стыдно – он медленно, но верно начинает портить её вещи: холсты, книги, плед – руку на сердце, он клянётся, что все возместит. – Дьявол, Амели.. Простите. – Ничего, – слышится в ответ, а затем она, мигом развернувшись, уходит в кухню. Хочется спросить, какой сорт вина он предпочитает пить, но осознание того, что напиток будет использован в исключительно медицинских целях отбивает желание съязвить. Девушка возвращаться в комнату, держа за горлышко бутылку какого-то сухого красного. – Вот. Извинившись за неподобающий внешний вид, Арно стягивает с себя просторную сорочку: ее становится сложно отлепить от груди – ткань присохла к краям раны, образуя струпья, из-за чего француз брезгливо морщится. Конечно, ему не впервой наблюдать такую картину, только вот ощущения эти далеко не из приятных. Амели смотрит за происходящем несколько секунд; затем ухватывается за пробку некогда открытой бутылки, с лёгкостью вытащив ее, и смачивает марлю содержимым – белоснежный бинт мгновенно превращается в алый. Дориан кивает, забирая из девичьих рук вещицу и, вдохнув, без всяких счетов, прикладывает ее к груди. Оттягивать не имеет смысла, он знает – чем дольше готовишься, тем больше ожидаешь эту боль. Спирт не то что жжет – он дерет так, что Арно вынужден закрыть глаза и нахмуриться: увы, тут ударить в грязь лицом он не смеет – перед ним сидит женщина девушка. – Вы знаете, этот вечер, – он потирает лоб свободной рукой. – Прошёл не так уж и дурно. Кажется, он ещё не закончен? – Празднование продлится до самого утра, – Амели пожимает плечами и присаживается на старое кресло напротив кровати. Она ищет, куда спрятать глаза, чтобы в очередной раз не глянуть на француза. – Бал.. в чью-то честь. – Вы любите подобные мероприятия, не так ли? – его тон звучит так, будто он намерен туда вернуться. – Так, – молчание. – Когда Вы успели пораниться? Когда он успел пораниться? Быть может, когда его успели поранить? Арно шумно выдыхает, проигнорировав вопрос, и просит передать ему моток бинта – художница суёт в его ладонь вещицу, не спуская с него глаз. – Я не поладил с часовым. Он был пьян, – мужчина хмурится. – И не в своём уме. Набросился на меня из-за угла. – Вы его убили? – тихонько спрашивает Амели, наблюдая за тем, как ассасин затягивает узелок на своём боку. Пока они болтали, он перебинтовал грудь в пару оборотов, некрепко, но достаточно, чтобы это значительно улучшило его положение и, оторвав зубами остаток бинта, туго зафиксировал повязку. – Убил. – И меня убьете? Арно вдруг смеётся. Затем он поднимает на неё уставшие глаза; его смех, – бархатистый, легкий – внушает какое-то доверие, а взгляд – добрый и заботливый. – Нет-нет, Амели, – он улыбается. – Я Вас напугал? Прошу прощения, я не хотел, – затем он переключает внимание на бутылку почти не тронутого не вина. – Выпьете со мной? Девушка прикрывает глаза, выдыхая; теперь она выглядит спокойной и безмятежной – ничего ее больше не беспокоит. – Разумеется, – голос ее тих и нежен. – Я схожу за бокалами.