Voluntate Dei

Кара говорит, если бы Жанна д’Арк жила в наше время, она добилась бы гораздо большего, и уж точно не была бы сожжена на костре. Она жгла бы своих врагов в безумном пламени войны, определенно. Но бедняжка Жанна выбрала не то время и не ту войну. Сейчас она могла бы даже развязать ядерный конфликт, почему нет. Главное — это возможности. Ишим не знает, с чего вдруг Кара вспоминает про Орлеанскую деву, Ишим не знает, что там творится в ее воспаленном разуме, в череде и мелькании образов и мыслей, среди откровенного и показного безумия, за этой мутной оболочкой. Ишим не понимает, когда 'мы спасаем мир от чертовых ангелов и их навязчивого и ослепляющего света' превращается в 'мне имя холокост'. Когда миссия по тотальному освобождению превращается во всесожжение. Если Жанну сожгли на костре, то Кара, вполне возможно, однажды шагнет в костер сама. Ей хватит безумия. Ей хватит сил для последнего шага. Кара в последнее время то в шутку приставляет револьвер к виску, то возвращается из битв израненная настолько, что живого места не найти, а тело кажется отбитым куском парного мяса, красным и пропитавшимся кровью. То она кричит во всю глотку, метаясь в толпе озверевшим смерчем, то отправляет на смерть израненных и избитых — ею же — людей. И автоматы решетят безвольные тушки, и вот они падают в лужу крови один за другим, в кучу, как трупы животных на скотобойне. Вот только забивание коров, глядящих в душу мокрыми выпуклыми глазами и протяжно мычащих, приносит совсем не то удовольствие, что крик, дробящийся о грязные стены, замаранные граффити. Смотрите же, вот она — мисс Дарк нашего времени. Ее руки, не заживающие после драк, привычны к мечу и спичкам. Сражаться и выжигать — вот все, что она умеет. И умрет так же. Кара говорит: мы должны дойти эту войну до конца. Умереть или победить — что, впрочем, равноценно в данном случае. Мы, выступившие против самого Господа, обречены погибнуть, свернув шеи на вершине, и Бог будет смеяться, глядя на белую кость, порвавшую шею, и на искаженные ликующими улыбками лица. Изощренный способ самоубийства, так она это называет. Всесожжение во благо. 'Все' — значит и себя тоже, ибо что такое мы в контексте вселенной, а? Глупая Жанна не додумалась до такой простой мысли, однако все равно осталась как-то в веках, стала символом. Единственное, чего они хотят, — это оставить свой след в истории. Безобразный белый шрам на ее теле, воспаленную опухоль, пару отвратительных отметин на ее чувственной шее. Прогреметь криками, раскрасить в алое стены. Не стать очередным человеком-символом, стать чем-то большим. Стать тем, ради кого хочется пасть в самый низкий Ад и убить — хоть Бога, хоть кого. Дайте людям уверенную речь, и в большинстве случаев за вами пойдут, и вы станете пастырем всем этим овцам, козлам и гиенам. Все только и ждут, объясняет Кара, что однажды встанет кто-то и поведет их за собой. Ишим смотрит, как она танцует на пожарищах и кричит свои резкие слова. В глазах ее алым неоном выведено: kill 'em all. Если ей нужно будет взойти на костер ради высшей цели, она взойдет, ради того, чтобы народ встал за ее спиной живой волной — и их общим сердечным ритмом правда можно будет уничтожать миры. Или она сожжет все дотла, коль уж будет необходимо. Коль уж ее бесы нашепчут ей такое. Кара бросает спичку в липкую лужу бензина, наблюдает за поднимающимися языками пламени. Все они освящены огнем, в нем же и умрут. Она поворачивается к Ишим, цепляется за тонкие девичьи запястья. Та не успевает даже вскрикнуть, видит только незнакомое чудовище в знакомом любимом обличье, и черты ее лица резкие и чужие. Руки у Кары холодные, а вот дыхание горячее, и она выдыхает в лицо Ишим, почти выжигает на ее губах: — Молись.