Voluntate Dei

Не то чтобы кто-то из них однажды верил в этот оптимистично-наивный праздник и подарки от доброго северного волшебника, но как-то случается, что под Новый Год в квартире инквизиторов появляется ель. Не живая, правда, искусственная, пушащаяся не острыми иголочками, пахнущими лесной хвоей, а каким-то шуршащим заменителем, но, тем не менее, — ель. Настоящая, как из сказки, как в детстве, как на картинке. Влад, притащивший ее, особенно гордится. Свежими мандаринами в комнате пахнет просто одуряюще: Ян, сидя за столом с ноутбуком на коленях, задумчиво потрошит один из них метательным ножом. Перечитывая раз за разом один и тот же абзац, который ему не нравится, он зависает над клавиатурой, не в силах понять, что не так. Задумчиво перебирает дольки на тарелке, склоняет голову на плечо, устало вздыхает. Влад увивается вокруг елки, которую никак не получается поставить ровно; она так и норовит грохнуться. «Руками, Влад, руками, — ласково советует инквизитор, не отвлекаясь от белого вордовского листа, испещренного строчками текста. — Никакой магии». На столе валяется амулет, позволяющий ему, мертвому, оставаться в этом мире вполне ощутимым и настоящим, и сбивать его заклинаниями совсем не хочется. Войцек все равно шипит по-кошачьи, очень хочет отвесить наглому мальчишке подзатыльник («я в профилактических целях, а не садист!»), но мешает зажатый между ухом и плечом янов мобильник, в котором вещает Огнев. — Володь, да ты пойми меня, — увлеченно сетует Влад, возящийся с криво собранной подставкой для елки. — Мне совершенно наплевать, кого там в ночи ограбили, убили и изнасиловали. Не обязательно в таком порядке. Но не суть. — Он отшвыривает в сторону какую-то явно не нужную гайку. Она с тихим звяканьем заваливается под диван. — Короче, чего я хочу сказать… — Останавливается, словно правда серьезно задумывается. — Я отдохнуть хочу нормально. С семьей, Володя. Прикинь, у людей бывает еще что-то, кроме работы, на которой их гоняют в три шеи и морально и физически втаптывают в землю. Мы друг друга поняли? Напряженное молчание в трубке явно предвещает в новом году полное отсутствие премиальных и кучу неприятностей, но Владу откровенно наплевать. И он едва сдерживается, чтобы не высказать матом эту самую мысль. Хочется ехидничать что-то про огневскую семью, но Влад сдерживается. Всеволод, в целом, неплохой человек, нечего ковыряться в его ранах. Особенно сегодня. — С Новым Годом, — тепло желает начальству Влад. И с наслаждением сбрасывает звонок. Кара, прислонившаяся к дверному косяку, отвлекает его насмешливым фырканьем. Сейчас она придирчиво рассматривает водруженную Владом конструкцию, качает головой. В руке у командора рюмка с чем-то явно алкогольным: волосы ее встрепаны, глаза блестят, а улыбка, явный признак отличного настроения, выглядит слишком непривычной по сравнению с ее обычным оскалом. — Наебнется, — предвещает Кара, кивая на многострадальную елку. — Нормааально все будет, — тянет Влад, медленно отступая назад. Ян даже отвлекается от экрана, чтобы посмотреть, что будет. Расслабленно улыбается, кривится от кислоты мандарина, тянется запить уже открытым и разлитым по бокалам шампанским. Обреченно наблюдая, как елка кренится спустя полминуты хрупкого равновесия, Влад кидается наперерез и едва успевает ее подхватить. Ненастоящая хвоя неприятно покалывает руки и лицо. — А помнишь, про полку он так же говорил? — Кара присаживается на диван, занимая удобное место для наблюдения. — А потом она грохнулась кому-то на голову, — радостно заканчивает командор. — Мне, — закатывает глаза инквизитор. — Это ты еще не видела, как микроволновка дымилась… Вся кухня… — И тумбочка! — ликующе доносится с кухни голос Ишимки, занимающейся ужином. — Тумбочку икеевскую потом я собрала! Влад обреченно рассматривает творение своих рук, пытаясь спешно сообразить, что именно он сделал не так. Или лучше — что он делал так. И, возможно, отшвырнутая под диван гайка не была такой уж лишней… — Злыдни, — несерьезно ворчит он. Ему правда обидно, но обижается он в большей степени на себя. — Просто у тебя руки не из того места растут, — доброжелательно объясняет Ян. Кара уже рядом, шутливо встрепывает Владу волосы, ободряюще улыбается. Инквизитор смеется: — Так, двинься, хватит обнимать деревце, ты ему не нравишься. Пока они с Карой разбирают подставку заново, Влад с оскорбленным видом догрызает кислые мандарины — непонятно кому назло. Перебирает мишуру в коробке — разноцветная, новая, только что купленная, она блестит ярко, скользит сквозь пальцы, как шерсть неведомого зверя. Он уверен, в Аду и не такое водится. Но за окном праздничный Петербург, сияющий огнями и вывесками. На улицах — народ, радостные люди, кутающиеся в шарфы из-за приударившего мороза. С неба сыплет мелкая крошка снега, поблескивающая в праздничном освещении. В центре сейчас шумно и весело, но его совсем не тянет на холод — вдруг оказывается, что дома лучше. Соседи сверху гремят чем-то и ругаются, но как-то не скандально, по-домашнему; почти не хочется шарахнуть по батарее боевым заклинанием. Влад смотрит, как Кара бодро руководит установкой праздничной ели так, как обычно ведет в бой Гвардию. — Я Высший боевой маг, — устало говорит он. — Я участвовал в Святой Войне, помогал обрушить Врата Рая, проводил заклинание, которое уничтожило архангела Михаила. Я с Господом, блять, Богом сражался… — Отвертку подай, герой, — вздыхает Ян без намека на иронию. Влад сам не замечает, как взвивается с места и протягивает ему сразу две, чтобы снова не накосячить. Когда совместными усилиями удается поставить дерево устойчиво и прямо, Ишим уже притаскивает поднос с ароматно пахнущим печеньем. На подносе елочки, какие-то лесные зверьки и снеговики — Ишим попросила у соседей формочки. Личико демоницы сияет гордой улыбкой, пусть и перепачкано в муке, кисточка хвоста горделиво подрагивает. Почти обжигая пальцы, Кара тащит себе одно печенье. — Там еще курица в духовке, салатики почти дорезала, — деловито инструктирует деятельная Ишимка. — Еще надо сбегать в магазин за хлебом на бутерброды… Печенье вкусное? — тревожно хмурится она. — С имбирем не переборщила? — Вкусно, — совершенно искренним, но больно неразборчивым тоном говорит Кара, дожевывая очередную елочку — с подноса они исчезают с поразительной быстротой. — Влад, почему ты такое не умеешь? А то эта мелкая расщедряется только на праздники… Ишим сердито бьет ее мягкой кисточкой хвоста по руке, тянущейся за печеньем снова, — очень уж не любит намеки на свой небольшой рост. — Потому что, — ворчит тем временем Влад. Теперь командует уже Ишимка: указывает, куда и что вешать на елку, чтобы красиво сочеталось по цветам. Злится, фырчит, что они — все трое — не видят разницу между ультрамарином и лазурью. Протягивает Каре блестящие шарики с изображением лупоглазых мультяшных зверят и снежинок. — Бордовый на нижнюю ветку! — указывает она. — Яволь, майн либен фюрер, — бормочет Кара. Тянется козырнуть по-гвардейски, но руки заняты. — Не та! Которая еще ниже! — Ишимка сердито стучит кисточкой по ноге. Кара покорно перевешивает, как ее просят, пытаясь не ссориться. У соседей что-то с грохотом падает. Раздается возмущенный крик. — Ты-то хоть не свалишься? — Ян тревожно наблюдает, как Влад, с трудом балансируя на старой поскрипывающей стремянке, развешивает ту самую разноцветную мишуру по антресолям в коридоре. — Ну, ты ж меня поймаешь, — уверенно отбривает Влад. Инквизитор усмехается, косясь на большое, в пол, зеркало в коридоре. Размышляет, наверное, что в его костлявой фигуре вселило во Влада такую непробиваемую уверенность, что ему не дадут свернуть шею. Ян на всякий случай прислоняется к стремянке плечом, наблюдая, как Влад мучается со скотчем и охапкой блестящей мишуры. — Не обижайся, мы не со зла, — серьезнеет инквизитор. — Ты же не обижаешься? Подумаешь, Денница, елка. Я вот готовить не умею… Влад улыбается — вспоминает, как сдуру хлебнул приготовленный Яном кофе. И упрямо допивал ту гадость — ну, инквизиторство же старался… — Да я понимаю. Красиво? — Влад бодро кивает на мишуру. Ишимка сказала, это салатовый, и он ей поверил. — Я молодец? — широко улыбается он. — Я классный? — Очень. Стремянка опасно качается, но Влад успевает вовремя соскочить на пол. Потом Ян вызывается сбегать в магазин, хватает в прихожей куртку и совсем не слышит, что Влад орет ему про шарф. Войцек бессильно падает на диван, сдергивая со стола бутылку виски — чуть не своротив все остальное. За этот год он слишком устал — пусть он уже скорее закончится. Хочется верить, дальше будет что-то лучше, но с их-то везением… Влад смотрит, как Кара что-то мурчит Ишим на ухо в коридоре, осторожно поправляя волосы демоницы и вытирая остатки муки у нее с лица. Кару уверенно тянут обратно на кухню — резать что-то, с чем-то помогать. Влад не хочет им мешать, врубает «Иронию судьбы» по телевизору, смотрит то на экран новенькой плазмы, то в окно. Мобильник Кары дергается на столе. «Тебе коньяк в подарок взять?» Влад долго раздумывает, к кому Ян обращался, пока телефон не взвывает какой-то бешеной песней — по правде сказать, Войцек не уверен, но с какой-то долей вероятности сам мог ставить ее Каре на входящие. — Ну так? — грозно интересуется Ян. — Решай быстрее. — Так двадцать три уже… — Влад отклоняется назад, чтобы было видно старые настенные часы, рискуя потерять равновесие и свалиться с дивана. — Уже было, — убежденно говорит он, тут же довольно скалится, хоть Ян и не видит: — Закон нарушаете, господин инквизитор? — Тут продавщицы сами синенькие. — Влад чувствует, что он улыбается. — Ну, если что, я считаю, что ты согласился… Ян гремит чем-то на фоне, но не вешает трубку. Спрашивает у кого-то, принимают ли они адскую валюту. — Почему мы вообще решили отмечать? — спрашивает Влад. Он почти уверен, что Ян не услышит, но тот спустя недолгую паузу неловко предполагает: — Потому что у всей страны праздник? — Это называется стадный инстинкт. — Это называется новогоднее настроение, — ворчит Ян. — А ты циник. Не нравится, что мы это все устроили? Влад смотрит на многострадальную ель, на мишуру, на светящуюся гирлянду, мерно пульсирующую разными цветами, — он и не заметил, как Кара с Ишим ее распутали. — Да нет, — удивленно говорит он. — Нравится. Они говорят о чем-то еще — вроде как, Ян рассказывает, что сам никогда не отмечал в Будапеште, но смутно помнит, как в детстве он с матерью украшал елку вырезанными из бумаги ангелочками. Он тогда и подумать не мог, что будет свидетелем гибели Рая и человеком, отважившимся стрелять в самого Господа Бога. Влад мимоходом читает, что инквизитор там писал на ноутбуке, что-то добавляет от себя, правит собственные слова. Влад не помнит, как и что он отмечал в детстве. — А ты этот запоминай, — легко советует Ян. — Вдруг он будет последним? Влад читает про битву на Девятом, с досадой проклиная инквизитора — слишком по-настоящему он пишет. Как оттягивало руки ружье, когда он шатнулся навстречу Тени, он как раз хорошо помнит. Тогда он твердо убежден был, что вот-вот умрет, но впервые понял, что оно того стоит. — Отставить упаднические мысли, капитан Войцек, — бодро командует Ян. — А то я сейчас вернусь и буду тебя бить. Кара на кухне лениво наблюдает, как Ишим справляется с нарезкой овощей в салат. Нож быстро мелькает в руках демоницы, отстукивая постоянный ритм, но Кара все равно следит. Немного боится сбить, поэтому молчит, устроившись на подоконнике, как домашняя кошка. Ишим ссыпает нарезанные кусочки в общую большую тарелку. — Ишим? — зовет Кара, но она, поглощенная своими мыслями, не слышит; Кара заметно повышает голос, почти кричит: — Иши-им! — Что? — демоница оборачивается испуганно. — А я тебя люблю. Кара улыбается как-то ошарашенно-искренне. Ишим закатывает глаза, но позволяет сгрести себя в охапку и целовать. Она покупается на это примерно в сотый раз. Ян возвращается; от него пахнет холодом, а в волосах запутались снежинки. Встрепанный инквизитор заглядывает в гостиную, держа в руках какие-то пакеты, отвлекает Влада на мгновение. Влад не прекращает говорить, но улыбается ему мимолетно. Волосы у него в беспорядке, черная рубашка расстегнута на пару пуговиц, на голове, подобному терновому венку, что впивался в лоб Христа, светящаяся алыми огоньками елочная гирлянда — без магии явно не обошлось. Ян смеется, отряхиваясь от снега. Ишимка попросила рассказать ей что-то про Новый Год, но сейчас он, размахивая руками, повествует про Рождество. Демоница слушает внимательно, затаив дыхание, жадно подрагивая кисточкой хвоста. Кара лежит головой у нее на плече, тоже лениво вслушиваясь. Тихо бормочет что-то телевизор, но они не смотрят на лица в экране. Бодрая болтовня Войцека, подкрепленная парой глотков чего-то крепкого и дешевого, увлекает всех их троих, включая самого Влада. Широко оскалясь и цепко наблюдая реакцию слушательниц, он говорит связно, но расслабленно, быстро, в обычном своем темпе, но проваливаясь во многозначительные паузы в необходимых местах. — В Библии никогда не было указано дня рождения Христа, — говорит он. — Лишь сказано про звезду, вставшую в небе, ту, которая помогла трем царям найти тот самый хлев… Кто его знает, когда это случилось, тогда с календарями-то плохо было… Но почему двадцать пятое декабря, не думали? Нет? Когда-нибудь смотрели на звездное небо? Видели… ту звезду на востоке, что самая яркая? Сириус. Это от греческого, «яркий», «блестящий»… А замечали три яркие звезды в поясе Ориона? Собственно, три царя, так и называются. Три звезды образуют с Сируисом линию — да, ровно двадцать пятого декабря, стрелу, которая указывает, где искать родившегося Мессию… До двадцать пятого числа день постоянно убывает, после — начинает возрастать. Новый цикл. Но — не сразу. В ночь на двадцать второе Солнце оказывается в наименьшей точке, потом — оно останавливается. Все. Стоп. На три дня. Точно возле созвездия Южного Креста. Висит на нем эти три дня, а потом снова идет дальше, начиная с двадцать пятого декабря. Воскресает, — Влад торжествующе улыбается. — Про двенадцать созвездий рассказать? — Многозначительная пауза и: — Ну, как, поверили? — смеется он. Наслаждаясь молчанием, он замолкает. Чуть задыхается после вдохновенной проповеди, но не может сдержать откровенно радостного оскала. — Так что, история христианства — плагиат? — Ян внимательно слушает его, захваченный этой занятной теорией. Присел на край стула напротив, не перебивал — едва ли дышал, как кажется польщенному Владу. — Вся история — плагиат, — благосклонно кивает он. — Все наши мечты — плагиат чьих-то чужих. А понятие христианства давно дискредитировало себя. Помнишь, что сказал Иешуа у мастера Булгакова, ну? «Я заглянул в этот пергамент и ужаснулся, решительно ничего из того, что там записано, я не говорил»! Ян долго молчит, раздумывая над его словами. — А Новый Год в январе сделал Петр, — вдруг вспоминает Влад, и глаза его опять загораются. — Но Петра не было. Кара тихо стонет. В какой-то момент Ян без лишних слов протягивает ему тот самый коньяк и новое иллюстрированное издание «Американских Богов» Геймана, и Влад забывает все про сто двадцать пятую главу египетской книги Мертвых, про которую он сейчас рассказывает, забывает про рукописи Наг-Хаммади и Розеттский камень, о котором с широко распахнутыми иссиня-яркими глазами слушает Ишим. Все книги мира как-то сразу утрачивают свою ценность. — Спасибо, — ошарашенно говорит Влад, листая плотные, хорошо пропечатанные страницы. Он не знает, как благодарить. И впервые в жизни задумывается: — А я… — У меня все есть, — убежденно говорит Ян. Кара тихо улыбается про себя, выдыхает что-то почти неслышно, вроде как — «Вот ведь дети…» — Слушайте, а… — Кара задумчиво кивает на телевизор. — Это… — Это постоянно, забей. Почти как с Люцифером. Влад отмахивается от каких-то вопросов Кары. Вполуха слушает что-то про «дорогие сограждане», наблюдает, как Ян метается по квартире, торопливо отвечая на поздравления по телефону — от напарников и знакомых. В динамиках гремят знакомые голоса, иногда передают что-то Владу — ему отчасти приятно. — Садись, — зовет Влад, оглядываясь на часы. Сам же поднимается с бокалом в руке, с улыбкой смотрит на Ишимку, разбавляющую Каре виски в рюмке, на Яна, который, кажется, действительно слушает то, что ему втолковывают из телевизора. За окном воет вьюга, а ему неожиданно тепло. — Что бы там ни было, этому году я благодарен. Во-первых, господа, мы выжили, — оптимистично заявляет Влад. — Во-вторых, несмотря на то, что чрезвычайно часто были близки к смерти, мы поняли, что выжить получится только вместе. Так что за нас и за новое будущее! — он поднимает бокал с шампанским над головой. — За нас! — легко поддерживают остальные, поднимаясь на ноги. Звон бокалов мешается с последним ударом часов.