Voluntate Dei

На часах три ночи, и в собственный дом Влад прокрадывается осторожно. Скидывает ботинки, потом, стараясь не столкнуть что-нибудь с вешалки ненароком, стягивает поскрипывающую косуху, ненадолго прислоняется к стене, задирает голову, смотрит в потолок; следовало бы сделать ремонт еще давно, скоро течь начнет, но это все потом… У старой побелки нет ответа на все его вопросы, уставшему взгляду чудится, что из переплетения трещин на него смотрит чье-то лицо. Влад скалится на наблюдающего сверху, гордо вскидывая взгляд. Ну точно, ремонт пора. Крыша едет, перекашивается, он устал от работы и проклинает свою любовь к людям: нормальный бы давно послал это все нахуй и ушел домой, но ему потребовалось проверить, как задержание оформили… Идиот, трудоголик, дома своего не видишь, когда ты с Яном последний раз говорил?.. Он зря надеялся, что Ян давно спит, потому что по полу стелется полоска тусклого света. Влад умеет быть тихим, так что мальчишка даже не подозревает, что он аккуратно заглядывает в гостиную. становится за левым плечом. Тускло светит лампа, стол завален учебниками, они громоздятся баррикадами от всего мира, наваливаются тяжело, шепчут голосами умерших правителей и полководцев. Склонившись над тетрадью, бешено строчит что-то Ян ручкой с черными чернилами, в полутьме и с недосыпа кажущимися Владу единой вязью причудливого орнамента. По правую руку от Яна стоит кружка с отбитым краем, в которой плещется темное варево, похожее на вычерпанную из болота вязкую студенистую воду. Влад осторожно пробует эту жижу, решив, что ему-то терять нечего, но перекашивается. — Я, если честно, надеялся, что он с вискарем, — неожиданно хрипло признается он — приходится долго откашливаться; голос сорван приказными криками. — Ты какого хрена кофеин с энергетиками мешаешь, полудурок? — Ян отвлекается от нервных строчек на мгновение, только пожимает плечами и снова утыкается ничего не соображающим взглядом в учебник. — Мелочь, иди спать, — тоскливо вздыхает Влад. — Ты время видел, ну е-мое, какая история? — Не мы выбираем историю, — убито отзывается Ян. — История выбирает нас. С неизмеримым, напоказ выставленным пафосом, которого он, должно быть, у самого Влада набрался; аж слушать противно. И страшно, если быть честным, если поддаться на миг искушению стать обычным человеком, а не всесильным боевым магом и Великим пражским инквизитором. Взгляд у Яна настолько заебанный и усталый, полностью обессмысленный, что Владу становится его безумно жалко. Сам он в инквизиторской академии никогда не учился, счастливо миновал эту беспощадную контору, целью которой было выпустить не людей, а вышколенных машин. Тех самых мифических инквизиторов, которые работают целыми днями и ночами, не спят, готовы положить голову за общее дело и рискнуть всем. У Яна есть все шансы таким стать. Влад уходит, чтобы приготовить нормальный кофе, от которого не выворачивает внутренности и не звенит в голове, возвращается с другой кружкой, с печеньем и еще какой-то мелочью. Глаза закрываются, но он за спиной незаметно крутит запястьями, выплетая пару заклинаний. С душераздирающим скрипом подтаскивает стул, заставляет Яна подвинуться. Он даже не спрашивает, когда Ян последний раз ел: бесполезно, только снова мучить сорванное, словно разодранное изнутри горло. — Через неделю экзамен, — тихо говорит Ян, маленькими глотками отпивая теплый кофе с сахаром. — А я нихуя не знаю. — Влад странно смотрит на него: обычно Ян не ругается, на выражения самого Войцека страшно кривится. — Я не сдам, понимаешь?.. Вообще ничего. Они меня ненавидят… — устало шепчет он, имея в виду, очевидно, преподавателей. — Да и вообще всех. Ты… Тебе спать не надо? Он вцепляется в кружку, словно боится, что Влад передумает и отнимет у него кофе. — Посижу тут, ничего не случится. У меня вот отношения с историей всегда натянутые были. Натягивала скорее она меня… Ян невнятно усмехается в кружку. — Как тебя в Великие инквизиторы взяли, я понять не могу, ты же ненормальный… — Я хороший человек, — картинно обижается Влад. — Работаю, раскрываемость повышаю, о детях забочусь… — О каких? — О тебе, идиот. Ян скалится, показывает зубы. Заботиться о нем — все равно, что руку в клетку с дикой кошкой совать, но Влад никогда зверей не боялся. Ян упрямо делает все, чтобы не считали, будто он метит на диплом с отличием только лишь потому, что приходится не пойми кем Великому инквизитору. Он обычно молчит, но Влад знает, что дети всегда были злые — да и люди вообще; ему и думать не хочется, чего Ян наслушался от сокурсников, что так бешено, со звериным остервенением вгрызается в учебники, зубрит, учит наизусть, его ночью разбуди — все ответит, да только вот не спит он по нескольку ночей. Господи, почему он не мог стать полицейским, журналистом, кем угодно, только не в их адскую бездну, она его выжрет и косточки в пыль перемолет. — Что тут у тебя?.. — устало вздыхает Влад, тянется к ближайшей книге. — Грюнвальд? Это там, где мы дали тевтонцам невъебенной пизды? Еще про мечи интересно было… У них обоих еще остаются невычерпанные силы, и их хватает на усталую, выжженную улыбку. Ян тихо смеется, роняя голову на спинку офисного стула, и Влад ожидаемо видит в его глазах слезы. Он говорит что-то, говорит, забалтывает, чувствуя, что Яна клонит в сон, рассказывает и про гуситов, вставляя отчего-то цитаты из книги Екклесиаста, про религиозные войны в Чехии, и про Прагу что-то, уже из своего, смутного; когда живешь в городе так долго, невольно впитываешь его легенды и истории. В какой-то момент увлекается, чувствует, что его уже несет. Влад никогда не любил историю такой, какой ее Ян понимает, ненавидел заучивать даты и схемы сражений, для него этот предмет всегда был сборником занятных фактов и преданий, которые он вываливает на внимательно слушающего его Яна. На часах четыре утра, за окном расцветают рассветные всполохи, когда Ян наконец засыпает, убаюканный его голосом.