Voluntate Dei

Катарина увидела ее и сразу узнала. Хотя лики постоянно менялись, черты, возраст, Еву она разгадала бы за какой угодно маской. Дело было во взгляде, который медленно ощупывал всех посетителей небольшого летнего кафе. Тонкая рука изящно играла с рыжим локоном, выбившимся из прически. На губах промелькнула полуулыбка, но не томная и не заносчивая, а необычно кроткая, задумчивая. Ева всегда была хорошей девочкой. Развеселившись от этой мысли, потому что это она коварно подговаривала Еву на всякие глупости и безумные развлечения и всячески ее портила, Катарина протиснулась к ее столику мимо какой-то щебечущей парочки. Те неохотно подвинули стулья, чтобы она могла проскользнуть. Кивнув и подмигнув им, она почувствовала нарастающее волнение. Оказавшись за спиной Евы, сосредоточенно водившей пальчиком по бумаге, изучавшей меню, Катарина уткнулась в ее шею, с наслаждением вдыхая запах прелых яблок. Сладковатый, медовый, он неизменно успокаивал ее и напоминал о многих счастливых и свободных днях, проведенных вместе. — Это твое воплощение хотя бы совершеннолетнее? — Смотря для чего ты спрашиваешь, дорогая, — поистине лисьи улыбнулась Ева. Она была совсем девочка, тонкая, юная, но Катарину это не обманывало. Переметнувшись, она быстро заняла место в плетеном стуле напротив Евы, жадно ловя ее пристальный взгляд. Старый, древний. Что-то, что заставляло волосы на загривке встать дыбом. — Хорошо выглядишь, — улыбнулась Катарина. — Я скучала. Они расстались на несколько десятилетий. За которые Ева, похоже, успела умереть и переродиться, найдя себе новое тело. Конечно, за ними тащился след из преступлений, и Еве нужно было как-то освободиться и оторваться, и она не смогла просто найти себе тихий угол — Катарина научила ее этому, воспитала в ней жажду свободы, и теперь у Евы не получалось долго оставаться на месте. Подозвав официанта, Катарина попросила кофе с карамелью. Призадумавшись, Ева взяла то же, и Катарина мимолетно улыбнулась: всегда было так, подруга повторяла за ней, не только доверяя ее вкусу, но и не отваживаясь принимать такие решения — все-таки в некоторых мелочах она была неисправима. Хорошая жена — вот что Господь хотел из нее сделать. Извратить Высший замысел — вот достойное занятие для Катарины Войцек. — Как там твоя дочь? — как будто безынтересно спросила Ева. Знала, что эту часть своей жизни Катарина никогда не сможет с ней разделить. — Хм, впервые за долгое время я почувствовала себя старой, — протянула Катарина, салютуя ей принесенной чашечкой кофе. — В ней нет ни капли магии, клан это подтвердил. Все эти старые перечницы повторяют мне, что я чуть ли не проклята, что я спуталась с кем-то не тем, ну, а я даже рада, что ей не придется мучиться с этой долгой жизнью, — усмехнулась она, — что она проживет ее как человек. — Ты ее любишь? — спросила Ева. Катарина пожала плечами. Она не до конца разобралась в тонкостях родительской любви, бывшей ей совсем в новинку. За свою долгую жизнь она даже не держала фамильяров, как многие другие магички из ее клана, избегала привязываться. Стоило хотя бы потренироваться на кошках… Ей нравилось кафе, тут готовили вкусно и подавали лучший кофе в этом районе Праги. Здесь пока было тихо, можно отдохнуть. Шум войны до сих пор иногда слышался, особенно если забрести в пустынную улочку, прикоснуться к изнанке… Даже за десятилетие ничего не улеглось. Когда Катарина колдовала, оттоком из прошлого до нее еще доносилось ощущение, тревожившее ее. Но ради таких местечек стоило потерпеть. — Я слышала, в университете возобновили алхимические эксперименты, — сказала Ева. — И не удивилась, когда нашла здесь твои следы. Что вы пытаетесь сотворить, неужели голема? — пошутила она и сама рассмеялась чарующим мелодичным смехом. — Вечную жизнь, — улыбнулась Катарина беззаботно, словно речь шла о какой-то безделице, и мудрые глаза Евы мрачно прищурились. — Ну, раз уж ты не рассказываешь мне, как тебе удается прожить столько лет. — Я одно из первых Творений. И играю по иным правилам. Катарина вовсе не обижалась на нее за эти тайны и недомолвки. Они шли по вечерней улице, разговаривали. И все было так хорошо, что Катарина вынуждена была признать: она ждала Еву. Сама уже пожалела, что сбежала в какой-то момент, спряталась в свою жизнь, попыталась воссоединиться с кланом, который тут же смертельно надоел ей… Она хотела, чтобы Ева появилась и освободила ее от чего-то. Как и она ее когда-то. Катарина была здесь одна, совсем одна; в ее возрасте маги уже привыкали к уединению, слишком древние для людей, оторванные от них — этими разрезами, отсекающими их от обычной жизни, были их родные и близкие, что старились и умирали на глазах… И Катарине просто нужен был друг, чтобы не потеряться в этом отчаянии. Целуя Еву, Катарина забывала обо всем. Словно она опять была в прошлом, словно они только убили Адама и закопали его под кривым деревом, а руки у нее во влажной жирной земле… Интересно, как оно там, это дерево, стоит ли, не срубили его за столько лет? А она жива, счастлива, горит, вспыхивая и искря, снова чувствует себя молодой, сильной и красивой, и… Ей было сладко. Ева на вкус как яблочный сидр, пьянящая, но оставляющая в сознании достаточно, чтобы чувствовать мир и помнить себя, чтобы восторгаться и восхищаться ей, превозносить ее. Стало тихо, совсем тихо, только где-то вдалеке лаяла бездомная собака. В крохотной коморке под самой крышей, в доме Евы, было странно уютно, хотя обои слезали со стен, а половицы под босыми ногами страшно скрипели. Под окошком, приоткрытом, чтобы не задохнуться, шумели деревья. И все равно запах был дразнящий, сладковатый. Выскользнувшая из постели Ева вернулась с открытой бутылкой мартини, и Катарина довольно оскалилась, наблюдая за ней. Густая тень гладила ее мраморную кожу; Ева торжествующе улыбалась. Приникнув, уткнулась Катарине в плечо, и они сидели молча, слушая летнюю пражскую ночь, знойную и густую, медовую. — Я ужасная мать, — беззаботно заявила Катарина, отпивая мартини из горла и осторожно передавая еще тяжелую бутылку Еве. — Что ты, — сладко протянула та. — Ты и не подозреваешь, что это значит. Посмотри, во что превратились мои дети. Алчность, гордыня, злоба. А ты… Ты страшно похожа на Лилит, мою сестру. Такая же свободная. — М-м, дедушка Фрейд был бы в восторге, — ухмыльнулась Катарина, откидываясь на постель. — Вы были знакомы? — Вообще-то, нет. К слову пришлось. С ней было так легко. Можно валяться в смятой постели, уютно теснясь, и не взвешивать каждое слово, не думать, как много на ней ответственности за магию, текущую в ее крови, за клан, который никогда не любил ее саму в отрыве от силы. Нет, все это осталось далеко, а сегодня Катарина спряталась и покорилась искушению — кто бы поверил, что Ева за долгие годы скитаний тоже научилась искушать. — Какое-то время здесь будет тихо, — хмыкнула Катарина. — Но лучше вернусь в Варшаву… Если захочешь меня найти, спрашивай там. Ей не хотелось покидать Прагу, если честно. Тут жили несколько из ее родственниц, наиболее приятных — потому что наивных и юных. Отчасти их считали отступницами, потому что они не чтили семейных традиций и оказались слишком обычными, приземленными, без привычных клану Войцеков зубастых амбиций. Катарина тепло жалела этих девочек, а они восторгались ей. А еще она не надышалась летом и не заставила Еву попробовать ее любимое пирожное в кафе… Мир никогда не казался ей таким приятным местом, как в этот вечер. — Я не могу предсказать твое будущее, — вдруг сказала Ева. Прошептала, испуганно взглянув, взяла ее за руку, как будто Катарина могла испариться. — Оно всегда было зыбко и изменчиво, но теперь я никак не могу ухватиться за нужную ниточку… Что происходит? Скажи мне, иначе я сойду с ума от беспокойства. И Катарина торжествующе улыбнулась: — Может быть, я нашла лазейку в Вечность.