Voluntate Dei

— Неприятная тут обстановка, конечно, — ворчит Ян, поведя плечом. Новая куртка охотника приятно поскрипывает. Ему она идет — насколько человеку с таким тонким аристократическим лицом может идти одежда, предназначенная для убийц. Пока что она не разорвана, но вылазка ведь только началась. Плечо оттягивает сумка со взрывчаткой: они оба понимают, что оставлять вход сюда открытым нельзя. Лучше уж похоронить все раз и навсегда. Пока любопытные люди не откроют очередную смертоубийственную херню. Ян проверяет фонарь, и они отправляются дальше. — Да ну, я думала, ты тут как рыба в воде… — мрачно замечает Кара, дергает головой. Сегодня она особенно бесится, потому что местные откопали вход в нечто, куда людям лучше не заходить. — Не люблю, когда на меня смотрят стены. — По-моему, это нечестно. Учитывая твое количество глаз… — Мои глаза не похожи на плод инцестуальной связи морской губки и плесени, залитой кровью! — возмущенно шипит Ян. — Владу нравятся мои глаза. — Еще бы нравятся, он же твой нареченный… или как там эта хуйня называется. Ян оскорбленно молчит на «эту хуйню», качает головой, словно Кара совершила что-то неправильное. Еще несколько крутых поворотов они проходят в неуютном молчании; на четвертом Кара подумывает извиниться. Дорога уходит куда-то вниз, под откос. Подземелье не прощает ошибок и жрет эмоции, в том числе такую мелочную обиду, поэтому лучше бы им не расходиться — особенно мысленно. — Похоже на подземелья Чаш… — делится Кара тем самым тоном, которым говорят «ну и дерьмовая же сегодня погода». Она ненавидит гребаные Чаши, ненавидит лабиринты птумеры и больше всего злится на то, что люди не дают этим подземельям упокоиться с миром и пожрать самих себя, изнывая в злобе и гнили. Как будто им без этого проблем не хватает — несколько искателей наживы полезли за древними артефактами, а сами пробудили что-то злое. — Интересно… Полагаю, подземелья не существует в одном времени или пространстве, так что мы вполне могли найти боковой вход, — размышляет Ян, как всегда спокойный, как озерная вода. Очень темная густая вода. — Черный вход, судя по тому, как тут все херово. Ян тонко улыбается, призрачно. Обычно у Великих плохо с чувством юмора — по крайней мере, ни одна тварь, с которой Кара встречалась, не оценила ее нахальных речей. Но, видимо, ирония возникает вместе с человечностью. — Ты когда-нибудь был в подземельях птумеру? — спрашивает Кара. — Вроде бы Ибраитос нашли в них, поэтому… — Я никогда здесь не бывал. Думаю, мне повезло. — Повезло? Что космические боги знают о везении, если могут управлять реальностью, как им вздумается?.. Кара отвлекается, чтобы проверить боковой отросток, заканчивающийся тупиком. Под ногами хрустят гнилые искаженные кости. — Люди и те, кто были до них, одинаково хотят присвоить силу, которую видят. Иногда… это принимает опасные формы, и мне не хотелось бы сталкиваться с этим желанием, — говорит Ян. — Потому что люди — безумные ублюдки? — Потому что, боюсь, мне пришлось бы всех их убить, однако я не хотел бы этого, — вежливо поясняет Ян. — Иногда мне кажется, что милосердие я подцепил по ошибке, но оно проросло слишком глубоко. Кара косится на глазастую поросль, раскинувшуюся на стене, вздыхает. Примерно так она милосердие и представляет, прекрасная иллюстрация, спасибо! Подземелье щербато ухмыляется в ответ, как бы намекая, что она тут не единственная, кто может рассуждать о чувстве юмора. — Разве не все Великие хотят крови и жертв? — Вся кровь, пролившаяся в темноте, моя жертва. Каждое убийство. Думается мне, ты принесла мне больше всего крови, хотя я никогда тебя за это не благодарил, — задумчиво признается Ян, постукивая пальцами по рукояти рапиры. Они останавливаются на короткий привал, потому что дышать становится тяжело от густого запаха крови. Кажется, что кровавую корку можно соскребать из носа и с внутренней стороны щек. — Ты начал что-то вспоминать? Кара и сама не знает, что наталкивает ее на эту мысль. Что-то в Яне поменялось — может, дело в том, что они покинули безумную цикличность вечной ночи Ярнама, может, потому что он перестал притворяться человеком. Он все так же отчетливо-реален, не похож на призрачные сущности Великих. — Я не вспоминаю, я знаю. Обычно оно приходит во сне, но не может задержаться, потому что мне нравится быть в рассудке, — иронично замечает Ян, кивает на развилку: — Куда пойдем? Можем кинуть монетку, сейчас, погоди… Вот с-сука, я что, забыл монетку? Подавив смешок, Кара наблюдает за ним. За тем, как Великий ковыряется в кармане новой куртки, пытаясь вспомнить, положил ли он мелочь. Со стены стекает что-то, похожее на расплавленное мясо, вроде бы не опасное на вид, но Кара на всякий случай пронзает его Клинком Погребения. Стряхивает жижу. — Вирен попросил, ему нравятся жареные каштаны, — вспоминает Ян. Если не считать многовекового забвения, память у него хорошая. — Ты любишь его? — неуместно уточняет Кара. — Я вас всех люблю. На, вот. Платок я не забыл, — улыбается Ян, брезгливо рассматривая ее клинок. — Ты давно не был на Охоте, совсем размяк. Скоро мы все будем с головы до ног покрыты кровью, — ухмыляется Кара, возможно, слишком безумно. — Просто у того, что на твоем мече, тоже есть глаза. Я чувствую конкуренцию. Ревную, можно сказать. Ругаясь, Кара пытается оттереть эту хрень поскорее. Ян дожидается, прислушиваясь к каким-то шорохам в глубинах подземелья, и в этот момент он кажется еще больше похожим на настороженного кота, чем в своем истинном облике. Клинок, кажется, в порядке. Кара улыбается в отражении, словно она явилась сюда не рубить чудовищ, а на приятную семейную прогулку. — Спасибо, Янек. — Не надо мне это совать, просто выброси. — Зануда. Глаза хорошо привыкают к темноте; фонарь не помогает. Порой кажется, что она уже не вполне человек, столько у нее было этих смертей и воскрешений. Во Сне Яна спокойно и мирно, он воссоздает их старый дом в Ярнаме, который наверняка обратился в прах, и Кара может пройти по знакомому узкому коридору, найти на кухне кофейник. Иногда Ян или Вирен заглядывают поболтать, чтобы ей не было скучно; время там течет иначе, пахнет табаком, кофе и пеплом, и Кара не против заглядывать туда почаще, если бы не приходилось мучительно умирать. Впрочем, и к этому она успевает привыкнуть. — У всех Великих есть свой Сон? — Ян согласно кивает, благосклонно встречая ее вопросы, и Кара смелеет немного: — У Влада нет. Это потому что он сотворенный? — Да. Я находил книги, в которых подобные ему называются «сородичами», но твое мне нравится больше. — А у Вирена? — не отстает Кара, точно репей. — Он еще слишком молод, в космическом смысле прожитая им жизнь — лишь мновение. Потом что-нибудь придумает. Наверное, что-то лесное… — Потому что глаза? Свежие и зеленые, как весенний день. Очень много глаз, в которых Кара иногда теряется, хотя старается привыкнуть. Возможно, они все живут во Сне какого-то Великого. Об этом Кара как-то не отваживается спрашивать, потому что не хочет знать ответ. — Мгновение, вечность… Удобно ты устроился, Ян. Влад — сотворенный, я бессмертна, Ишим понадобится сменить старые шарниры однажды, но это ерунда. А Вирен… Вирен — есть. Что мне казалось невозможным, учитывая все эти старые пророчества. Собрал себе семью, а? — Вы сами собрались, — слабо отмахивается Ян. — Я ничего не делал. Ну, кроме Вирена. Она слышит какие-то странные звуки впереди, как будто шаги в чвякающей трясине… Или то, что получается, когда увлеченно жрешь кого-то совсем недавно живого. Кара не знает, какой исход ей нравится больше. Клинок голодно дрожит в руке. Но до битвы еще далеко. Остановившись у стены, Кара присматривается к зарослям жирной плесени, которая едва ли не пялится на нее в ответ, и различает там вырезанную руну. Это определенно она, Кара узнает стиль. Говорят, руны — это отражение звуков, недоступных человеческому слуху, но Каре иногда кажется, что мастер Кэрилл был немного безумцем. Это случается чаще, чем можно представить. — Сдается мне, тут уже были Охотники, — говорит Кара, показывая Яну. — Хотя это странный способ помечать путь, но… почему бы и нет. — Хочешь с ними встретиться? Кара широко ухмыляется: — Ну уж нет, спасибо! Наверняка они уже сошли с ума или обратились во что-то, что попытается разорвать ее. Дышать становится невыносимо, жаркий, густой запах крови сводит Кару с ума, и она натягивает на лицо черный платок. Он немного спасает от смрада. Пол под ногами окончательно превращается в кровавую жижу с ошметками плоти и жира. Ян рядом идет спокойно, ничуть не отвлекаясь. Он прокалывается в таких мелочах… а может, ему даже нравится трупная вонь. У каждого свои вкусы, Кара не осуждает. Его рапира похожа на просверк ледяного серпа луны. — Это еще что за херня? — бормочет Кара, заглядывая в древний просторный зал. На Охоте она часто разговаривает сама с собой — привычка, оставшаяся с Ярнама, когда она бродила по темным улочкам, встречая только зараженных и безумцев — не знаешь, что и хуже. Может быть, когда-то тут проводились ритуалы в честь Великих. Может быть, в честь Яна. В честь первородной тьмы. Кости ноют в предвестии драки. Чудовище выглядит так, будто его провернули, накрутив на мельничное колесо. Непропорционально длинные лапы, тощее тело, вытянутая морда, череп. Плоть, содранная со спины, свисает клочьями. Алое обнаженное мясо. Возможно, оно когда-то было человеком. — Кровоглот, — говорит Ян, словно историк, встретивший занятный узор на стене. — Люди в Старом Ярнаме выловили такого и подвесили в церкви, чтобы его кровь — кровь Великого, как они думали, — стекала вниз, в их подставленные чаши. — Не видела, — признается Кара, вздрогнув. — Никогда не любила церкви. И удивительно, как ты полюбил людей, если знаешь про такую хуйню. — А ты зарубила почти всех Великих, известных людям. И все же я здесь. Тварь обращает на них внимание, но Кара быстрее. Клинок удобно ложится в руку, становится продолжением ее, и она чувствует, как мечу тоже нравится кровь. Будто он тоже — Великий. Великая жажда крови. — Жрать его не будешь? — с некоторой надеждой спрашивает Кара. Она бы не отказалась от помощи ожившей тьмы, отодравшей лицо от Присутствия Луны и аппетитно прохрустевшей им среди белых цветов. — Да что-то не очень хочется, — хмыкает Ян, рассматривая кровоглота с легкой брезгливостью. — Осторожно, он ядовитый. — Спасибо за помощь, родной, — говорит Кара, раскладывает косу. Что-то сладко дрожит внутри. Ей тоже нравится запах крови — той, что скоро прольется. — Тогда займись пока динамитом, а я потанцую. Ян улыбается, козыряет от виска. Кара просто кидается вперед. Она Охотник, она оружие. Только теперь она никому не служит, и свобода опьяняет. Клинок изворачивается, вгрызается в протянутую к ней лапу. Чудовище слишком медленное — должно быть, кровоглот слишком долго просидел в холоде, пустоте и сырости, оголодал, околел. Он обиженно скрипит, припадая на один бок. Кара вскакивает на морду, отталкивается в прыжок, рассекает изогнутую спину… Удар — выбивший слезы из глаз. Ее сбивают на землю, окунают в кровавую кашу. Гибкий хвост — плетью, наотмашь. Рыча, Кара упрямо вскакивает. Морда оказывается напротив, клацает клыками, но она быстрее. На мгновение она чувствует, как от кровоглота пахнет чем-то едким, ядовитым. Янек был прав. Перекатившись, Кара встает, снова бросается в атаку. Кровоглот оживляется, носится вокруг нее, пытается смести ударом лапы с острыми когтями, но они лишь вспарывают тьму там, где она пляшет. Крик, плеск шагов. Плащ промокает, когда Кара взрезает худой бок и перебивает твари ребра. — Бежим! — шипит на ухо Ян. Большой черный кот вертится вокруг вихрем, клубком свивается. Серебряные глаза смотрят на Кару — она сердито хмурится. Кровоглот тоже орет — отчаянно, чувствуя, как добыча ускользает. Вдох режет легкие. Это похоже на Сон, но Кара оказывается на невысоком холме. Напротив — старое деревенское кладбище, на котором нашли ход в подземелья. Что-то вздрагивает в глухом нутре земли. Огня не видно, хотя Кара представляет, как все в подземелье превращается в кошмарный всплеск пламени. — Ты не дал мне его убить! — рычит она, вспыхивая праведным гневом. — Я бы справилась! — Прости… я торопился и уронил спичку, — виновато мурчит Ян и жмурит ртутные глаза. — Ты… что? — оторопело спрашивает Кара. Ее разбирает смех, и она устало хлопает Яна по плечу. Шелковая шерсть скользит под ладонью. — Блядь, поверить не могу… — Ну давай, посмейся еще, я вообще-то старался, не моя вина, что у людей всего десять пальцев, — огрызается он. Одна из пар его лап скребет по земле, раздирая траву. — Ладно, хочешь, найдем тебе что-нибудь, чтобы зарубить? — Нет, — все еще смеется Кара. — Забудь. Ты чудище. Она щелкает Яна по носу — просто для удовольствия. Тот ворчит, мягко толкает ее лапой в бок, и Кара падает рядом в траву, довольно скалясь. Звезды в небе поразительно похожи на глаза Великого, но Кара не хочет говорить такие банальности — наверняка Влад не раз ему об этом рассказывал. — Не перекидывайся пока, — просит Кара, лениво устраиваясь у него на боку. Ян клубочится и рокочет. — Скоро пойдем плату выбивать. Местные впечатлятся.