Стон

Ди благоговейно слизывал семя с гладкой оливковой кожи. Он только что кончил Садерсу на живот и еле слышно постанывал от пережитого удовольствия. — Ты великолепен… бесподобен… ты бог… Сад потянулся лениво и сыто. — И ты говоришь это после того, как я разодрал твою задницу в кровь? — Ты был… немного несдержан. — Называй вещи своими именами: я был жесток. — Ну и что. — Ди упрямо тряхнул головой и тихо добавил: — Даже боль от тебя — счастье. — Ты одержим, это скучно. — Я одержим. И люблю тебя без памяти. Садерс недовольно поморщился: снова это слюнявое нытьё. Но в данный момент он был настроен миролюбиво и кроме того очень хотел уснуть. В спальне Шерлока, куда его неудержимо тянуло. Он сладко зевнул и шутливо дернул любовника за длинный локон: — И к тому же ты слишком болтлив. Немудреная ласка вызвала в Ди неожиданную реакцию: он слегка отстранился и выпалил, не отрывая от Садерса взгляда: — Я Габриэль, и тебе хорошо это известно. Изумлённый этим внезапным бунтом, Садерс приподнялся, опираясь на локти: — Что такое? Ты чем-то недоволен, дружок? Ди опустил глаза, не в силах выдержать убийственную насмешку, от которой его сердце тоскливо сжималось, и от которой мужчина, только что такой близкий, так сладко целующий, становился чужим и неприступным. «Не любит…» В который раз эта мысль оставила в его сердце очередную болезненную отметину. — Ты никогда не называешь меня Габриэлем. Почему? Его отчаянная смелость позабавила Сада, и он позволил себе маленькое оправдание: — Мне так удобно. Вы все для меня Ди… — Неправда! И Санти, и Джеймса, и даже Эда ты называешь по имени. И только меня… Только я… Но Садерс уже потерял интерес к разговору и равнодушно откинулся на подушку.— Наверное, ты особенный… — Он томно провел рукой по чисто вылизанному животу, и  ему тут же захотелось новой порции возбуждения и разрядки. — Заткнись, ради всех святых, и продолжи работу языком в другом направлении. А ещё лучше — отсоси хорошенько, так, чтобы лопались яйца. — Сад… — Ещё одно слово, и я позову Сантино. Он делает жесткий отсос, и мне все равно, в чей рот ещё раз спустить. Я хочу кончить, а идиотские диалоги оставь для кого-то другого. Губы Ди послушно приблизились к его безвольно лежащему члену, и влажный язык невесомо пробежался вверх-вниз, нежно лаская мягкую плоть. Но этого было достаточно, чтобы ровные кубики мышц сократились — по животу Сада прошла судорога удовольствия. — Отлично. Продолжай… Ему нравилось, как ты это делал? — Кому? — В голове пронесся обжигающий вихрь. — Сам знаешь. «Не забыл! Он его не забыл!» От нахлынувшего осознания бросило в жар. Отчаяние причиняло физическое страдание, но Ди нашел в себе силы ответить почти спокойно: — Нравилось. Он стонал, как пьяная шлюха, и своим стояком едва не проткнул мне глотку. Член Садерса дернулся и быстро наполнился кровью. Ди, как мог, старался сохранять самообладание, но сердце его падало в пропасть, сраженное страшной догадкой. «Всё это время он притворялся. Черт бы побрал ублюдка! И чем только он его присушил?!» — Говорил он тебе что-нибудь? — В голосе плохо скрытое возбуждение… — Скулил, умолял дать ему кончить. — Тебе было приятно мучить его? — Приятно. Очень. — А сам он… тебе понравился? Его тело… Его вкус… Ди приподнял голову и заглянул любовнику в лицо. — Соси, сука! И не смей останавливаться, — грозно рыкнул тот, толкнувшись в рот уже достаточно возбужденным членом. — Так тебе понравился он? — Да… Нет! Мне было… — Соси, тебе говорят! Вот так… Вот так… Хорошо… Так ты облизывал его… Сжимал губами… Глубоко в себя втягивал… А он метался… Стонал… Умолял… Мальчик мой… Еще… Дьявол… Садерса начинало трясти. Вцепившись в волосы Ди, он прижимал его лицо к своему лобку с чудовищной силой. Ди задыхался. В горле пульсировало, росло и заполняло его нечто настолько огромное, горячее и безжалостное, что в затуманенном сознании вспыхивали багровые искры. И невозможно было вырваться из властных рук, впечатавших его лицо меж широко разведенных бедер. — Он так страдал… Что же ты делал с ним… Мучил моего мальчика… Моего Шерлока… Мою любовь… Сволочь… Вырву твой блядский язык… О боги! Раскаленная лава хлынула в горло. Всё померкло, стало далеким и совершенно неважным… Габриэль умер… Умер, трахнутый в рот… …Очнулся он от поцелуя, и ещё не придя в себя окончательно, потянулся навстречу губам. — Ты едва не убил меня, — сипло прошептал он, обнимая влажное тело. — Ты жив, и это главное, — насмешливо, но с ноткой благодарности ответил Садерс. — Отдохни. А потом я снова трахну тебя. Ты готов? Будет больно. — Ну и что. Они лежали с закрытыми глазами, и Ди ластился к своему возлюбленному, льнул к нему, переполненный одновременно и нежностью, и печалью. Он очень старался не думать о том, что шептал и выкрикивал Садерс, исступленно трахая его горло. Благодарение богу, падая в искрящуюся темноту, он услышал не все. — Сад… Впусти меня… Хотя бы раз…  — Ты о чем? — непонимающе уставился тот. — Ты знаешь… Я хочу в тебя. Садерс резко сел на постели. Это даже не дерзость. Это вызов. Он что, рехнулся? Мелкий засранец… — Хочешь снова затолкнуть куда-нибудь свой блудливый член? — В голосе послышались отзвуки скрытой угрозы. Ему не хотелось злиться, но зарождающийся гнев уже отражался в глазах беспокойным блеском. — Мало тебе остальных? Вчера ты трахал Джеймса так, что из него полезло дерьмо. Какого черта? От клокотавшего в голосе гнева Ди невольно сжался. — Я хочу в тебя… — повторил он еле слышно. — Хочешь обладать мною? Трахать, как обыкновенную дешевую подстилку? Засунуть свой грязный хуй и кончить в меня? — Он грубо отшвырнул покрывшееся мурашками тело. — Пошел вон, щенок! Ди понимал, что приблизился к смертельно опасной черте, но остановиться уже не мог. Бледный и неожиданно осмелевший, как все обреченные на неминуемую погибель, как все, кому нечего больше терять, он выкрикнул: — А он это сделал! — Он? — взревел Сад, подскочив на кровати и яростно сжав кулаки. Злость уже вырвалась на свободу и кипела в каждой клетке звенящего напряжением тела. — Он — это Он! Что ты знаешь о нас?! Я готов был слизывать дерьмо с его окровавленной задницы, я сосал его член и плакал от счастья. — Голос дрогнул и сорвался на шепот: — Я люблю его. Как смеешь ты, жалкий гаденыш, говорить мне о нем? Вон отсюда! — Сад… — Паника сдавила Ди невидимым прессом. От ужаса его колотила дрожь. — Прошу тебя! Не гони. Лучше сразу убей… — Нет. — Садерс вдруг успокоился. Принятое решение сразу же растворило злость, и губы, которые не так давно горячо целовали Ди, тронула торжествующая улыбка. — Я тебя не убью. Я не трону тебя — никогда. Надеюсь, ты понимаешь, что это означает.  — Он утомленно зевнул: — Уходи, дружочек, ты мне осточертел. Оставшись один, он так стремительно сорвался с кровати, что на мгновение потемнело в глазах, и желудок скрутили спазмы неожиданно нахлынувшей дурноты. — Мразь, щенок… — бормотал он, торопливо натягивая штаны и покачиваясь от непривычной слабости. Он смертельно устал и хотел только одного — упасть на кровать в спальне Шерлока, крепко обняв и прижав к животу подушку, и провалиться в глубокий сон. Спать долго-долго, целую вечность. И может быть, Бог или Дьявол смилуются наконец над грешной, исстрадавшейся душой Садерса Ремитуса, и во сне к нему придет его мальчик, любящий и покорный… *** — Здравствуй, Шерлок. Как дела? — Зачем ты приехал? — Узнаю дорогого братца. Я соскучился. — И беспокоишься. — Беспокоюсь. И ты это знаешь. У тебя всё в порядке? — В полном. — Кофе угостишь? — Похоже, это надолго. — Как всегда гостеприимен. Ненадолго, но кофе выпью. Обычный разговор, ничего не значащие фразы и тревога, льющаяся через край. Они и раньше вступали в словесные баталии, по сравнению с которыми нынешняя перестрелка была ласкающим слух воркованием. Братья состязались в острословии так часто, что подобная форма разговора стала для них едва ли не единственно возможной. Ни того, ни другого это не напрягало. Сегодня каждое слово, каждая фраза были пропитаны скрытым смыслом, и делать вид, что это очередной рядовой визит, удавалось с трудом. Но оба, насколько это было возможно, оттягивали разговор, ради которого Майкрофт пришел, и о котором догадывался Шерлок. — Ты научился варить превосходный кофе. По-прежнему не выходишь из дому? — Кто тебе это сказал? Надеюсь, ты не установил за мной слежку? — Еще нет, но всё больше к этому склоняюсь. — Перехватив разгневанный взгляд, Майкрофт примирительно улыбнулся: — Не сверкай глазами. Я никогда не унижу тебя подобным образом. Но мне хочется, чтобы ты был со мною откровеннее. Ты очень тревожишь меня. — Ничего нового. Когда я тебя не тревожил? Майкрофт, у меня нет проблем. Чашка с громким, звенящим стуком опустилась на кухонный стол. Маска хладнокровия исчезла с холеного лица Майкрофта Холмса так резко, словно невидимая рука сорвала её, отшвырнув как вещь бесполезную и до ужаса глупую. — Это очень заметно! Ты отвратительно выглядишь — худой, бледный, изможденный… Не спишь? — Сплю. — Вранье! Ты не спишь. Боже Всемогущий, Шерлок, что с тобой произошло? Чем ты так сильно напуган? — Прекрати! Я ничего не боюсь. Но Майкрофт больше не слушал. Поднимаясь, он с шумом отодвинул стул и навис над Шерлоком, пытаясь заглянуть прямо в глаза, которые тот старательно прятал. — Посмотри на меня, черт бы тебя побрал! Я не нахожу себе места ни днем ни ночью! Думаю о тебе беспрестанно, волнуюсь и злюсь. — Злишься? — Шерлок приподнял бровь в притворном удивлении, но пальцы его крепко вцепились в изогнутую ручку чашки. — Почему? — Потому что молчишь и скрываешь свою беду. Потому что похож на тень самого себя. Потому что, черт возьми, люблю тебя! Потому что ты мне дороже всех на земле, а я даже не знаю, что тебя так потрясло, и не знаю, как и чем тебе можно помочь. — Мне не нужна помощь. — Но все же глаза Шерлока влажно блеснули. — Шерлок… — Старший Холмс отошел и снова уселся напротив, поймав, наконец, взгляд, полный растерянности и… боли? — Поедем ко мне. Поживешь за городом, успокоишься. А заодно успокоишь меня. Ты хотя бы представляешь, чего мне стоило это вранье? «Шерлок уехал, звонит, здоров, весел, бла-бла-бла…» Чертов ты эгоист! Нельзя так играть чувствами близких. — Майк… Шерлок редко называл его так. — Собирайся, прошу тебя. Я не задам ни одного вопроса. Будешь просто жить, но рядом со мной. Отдыхать, думать… Искушение было так велико, что Шерлок едва ему не поддался. Он сходил с ума от бессонницы, от воспоминаний и… страха. Каждый день, а тем более ночь были немыслимой пыткой. Две недели постоянного напряжения истощили все ресурсы душевных сил, которые были на исходе ещё там, в том доме… Но он хорошо понимал, что если сейчас уедет, то сюда, на Бейкер-стрит, ему возврата не будет. Он уже никогда не преодолеет свой страх и сломается окончательно. Именно здесь, дома, один на один со своим унижением и своей постоянной болью он сможет как-нибудь выкарабкаться, сможет забыть и начать всё сначала. Во всяком случае, попытается это сделать. Взгляд Шерлока потеплел и надолго задержался на лице брата, отмечая следы усталости и изматывающего беспокойства. На мгновение то, что случилось, вновь показалось чужой историей, кусочком чьей-то придуманной жизни, по каким-то нелепым причинам воспринятой им, как своя собственная, — настолько Майкрофт, его фундаментальность и правильность были несовместимы с недавно перенесенным кошмаром. Это вселяло в Шерлока веру в себя и в перевернувшийся с ног на голову мир. «У меня получится. Я смогу». — Дай мне немного времени, Майк. Совсем немного. Если я пойму, что не в силах справиться с… ситуацией, то приеду к тебе. Обещаю. Майкрофт еле заметно качнул головой. Он был категорически против, готовый прямо сейчас схватить брата в охапку и увезти от всего, что мучает его вот уже две недели. Но вынужден был согласиться, хотя сердце его сжималось от предчувствия чего-то трагического и неотвратимого. — Хорошо. Надеюсь, тебе хватит здравого смысла. Впервые в жизни Шерлок очень хотел, чтобы брат задержался подольше. *** — Тук-тук. На этот раз дверь находящейся наверху квартиры оказалась открытой, и настроение миссис Хадсон сразу улучшилось. Всё последнее время, с момента своего возвращения, Шерлок запирался на ключ, чего никогда раньше не делал, и чего никогда не делала сама миссис Хадсон. Даже уезжая погостить к сестре, она оставляла дверь своей квартиры незапертой. Это был неписанный закон их совместного проживания, который устраивал их обоих. Они никогда не нарушали жизненного пространства друг друга, не докучали визитами и вопросами, поэтому и жили не как соседи, а как семья, не прячась за закрытыми дверьми. Как все женщины, миссис Хадсон была любопытна, особенно, если речь шла о таком необыкновенном человеке, как её постоялец. Но своё любопытство она мужественно усмиряла, тем более что Шерлок, пусть и нечасто, но охотно с нею общался. Время от времени они устраивали совместные чаепития, ведя неспешные разговоры. Конечно, если это можно было назвать разговорами, потому что говорила в основном миссис Хадсон. Но Шерлок всегда внимательно слушал, и удовольствие получали оба. Такие встречи происходили нечасто, и тем были особенно хороши. Иногда миссис Хадсон кормила Шерлока обедом, потому что «нельзя каждый день есть какую-то дрянь», и справедливости ради стоит заметить, от её обедов Шерлок не отказался ещё ни разу. Их мирное и обоюдоприятное сосуществование не нарушалось ничем и никогда, за исключением дней, когда Шерлок с головой погружался в очередное расследование, превращаясь в слабо реагирующий на внешние раздражители механизм. В такие дни женщина оставляла его в покое, понимая, что сквозь броню его мыслительного процесса ей никогда не пробиться. Теперь всё изменилось. Доброе сердце миссис Хадсон тревожно замирало, когда дверь её дорогого Шерлока в очередной раз оказывалась закрытой на ключ. Это было странно и необъяснимо, и потому пугало. Она не требовала объяснений и уж тем более не упрекала. Негромко стучалась и спрашивала, всё ли в порядке. Но чаще всего она поворачивалась и уходила к себе, удрученно покачивая головой, потому что не получала ответа. В такие минуты ей очень хотелось позвонить Майкрофту Холмсу, но беспокоить занятого человека она не считала возможным, тем более что тот и без того был частым гостем на Бейкер-стрит и знал обо всём, что здесь происходит. — Шерлок, дорогой, ты не занят? Я купила кофе и молоко. — Спасибо, миссис Хадсон. Заходите, пожалуйста. Шерлок с улыбкой шел ей навстречу — до прозрачности бледный и ещё более исхудавший. — Ты не голоден? Я собираюсь испечь пирог. — Когда я отказывался от вашего пирога? — Вот и чудно. Она повернулась, чтобы уйти, но задержалась на пороге. — Шерлок… Её спина, её плечи, вся её поза говорили о нерешительности, но тем не менее она спросила, не поворачивая головы: — Ты не собираешься прогуляться? Сегодня довольно тепло… — И всё же повернувшись к нему лицом, неуверенно улыбнулась: — Дорогой, ты совсем не выходишь из дому. Меня это беспокоит. И Майкрофта тоже… — Да, он мне уже об этом сказал. Миссис Хадсон, всё в полном порядке. Я очень занят, и не хочу никуда идти. — Чем?! — Отчаяние так и прорывалось сквозь видимое спокойствие. — Чем ты настолько занят, что вот уже две недели не покидаешь квартиру?! Брови Шерлока сдвинулись в упрямую линию. Этот неожиданный разговор был ему неприятен. — Прошу вас, не задавайте лишних вопросов. Вы не делали этого никогда. Он с нетерпением ждал, когда миссис Хадсон уйдет, но она продолжала стоять на пороге, явно желая сказать ему что-то ещё, но не решаясь продолжить этот мучительный диалог. — Миссис Хадсон? — Шерлок, дорогой, вот о чем я подумала на досуге… Может быть, нам найти для тебя соседа? — Что? О чем это вы? — Наверху ещё одна спальня, замечательная, светлая комната. Если бы там поселился приятный, порядочный молодой человек… Вы могли бы с ним подружиться, куда-нибудь вместе ходить, развлекаться. Ты всё время один! Это неправильно. — Вы же знаете мой неуживчивый нрав. — Шерлок подошел ближе и, улыбнувшись, слегка приобнял её за плечи. Горечь его улыбки больно полоснула по сердцу. — Господи, кто тебе такое сказал?! У тебя прекрасный характер и светлая душа. Шерлок негромко хмыкнул: — Вы очень добры, миссис Хадсон, но я привык смотреть на вещи реально. Кто меня выдержит? Да и мне никто здесь не нужен. Я одиночка. — Шерлок! — искренне возмутившись, воскликнула женщина. — Ты ещё так молод! К чему думать об одиночестве? Тебе необходимы друзья… подружки. Я давно мечтаю о твоей свадьбе. — О моей свадьбе? — Казалось, Шерлок готов рассмеяться. — Я никогда не женюсь. Меня не интересуют женщины. И отношения не интересуют тоже. Миссис Хадсон с трудом поборола желание хорошенько его встряхнуть. — Я не хочу этого слышать! Ты красивый, умный, очаровательный мужчина. О чем ты только думаешь, говоря подобную ерунду? — Я был бы очень рад, миссис Хадсон, если бы этого, как вы говорите, очарования во мне было чуточку меньше… Прошу вас, закончим этот бессмысленный разговор. По тону и взгляду Шерлока было ясно, что продолжать он не намерен, и еле сдерживает растущее раздражение. Миссис Хадсон вздохнула: — Хорошо. Прости, мой… Прости. Пообедаем вместе? — Да. *** Оставшись один, Шерлок вернулся в гостиную, медленно опустился в кресло и закрыл глаза. Все говорило о том, что предложение брата придется принять. Справиться с тем, что он назвал ситуацией, не получалось. Он был опустошен, раздавлен страхом, завладевшим им властно и безраздельно. Все эти две недели он как мог сражался со своим беспощадным чудовищем, лишившим его полноценного отдыха, заставившем вздрагивать от каждого звука и запираться на ключ. Какой смысл притворяться перед самим собой? Посмотреть правде в глаза и сдаться — единственный выход. Садерс искалечил его, превратив в затравленное, слабое существо без будущего и даже без настоящего. Как бы дико это не прозвучало, но там, в маленьком доме, Шерлок чувствовал себя в большей безопасности, чем на Бейкер-стрит. По крайней мере, там всё было предельно ясно. За окнами кипела жизнь, в одночасье ставшая ему непонятной и странной, и Шерлок покрывался холодным потом от одной только мысли, что когда-нибудь придется выйти из дому и попасть в объятия враждебного, хмурого Лондона, по улицам которого разъезжает большая машина с черными стеклами, надежно скрывающими человека, разбившего его жизнь.